Ось мировой истории. Авраамические религии и век разума

Тесла Лейла Хугаева

Конец мифологической эпохи и начало борьбы Логоса с Мифом. Так К. Ясперс обозначил свое понимание первого осевого времени в 9—8 веках до нашей эры, когда на смену мифологии приходит философия в Древней Греции и первые этические религии в Индии, в Персии, в Израиле, в Китае. Второе осевое время начнется с окончательной победой Логоса над Мифом. Научное мышление Нового времени, открытие первых природных энергий. Идея Духа, сформулированная в Евангелии, примет форму теории психической энергии.

Глава 2. Ось мировой истории. Логос против мифа

1) Логос против мифа. Конец мифологической эпохи

2) Первое и второе осевое время

3) Два великих кризиса Духа

1) Логос против мифа. Конец мифологической эпохи

К. Ясперс сформулировал самую известную теорию осевого времени в книге «Истоки истории и ее цель». Он противопоставил точки зрения Э. Лазо и В. Штрауса, которые говорят об одновременном зарождении духовности в Китае, Индии, Греции, Израиле и Персии философии истории Гегеля, который провозгласил осью мировой истории явление богочеловека Христа. В интерпретации Ясперса, осевое время — это время рождения Разума, Рациональности, Философии и Рефлексии, а вместе с ними Духа человека и его Личности. Это начало мировой истории, времени универсальности, когда люди начинают осознавать свою общую духовную сущность и происходит становление общечеловеческого самосознания и общества.

Он пишет о том, что осевое время размежевало миф и логос, и что мифологической эпохе приходит конец, но в то же время, она не исчезает совершенно, но консервируется с тем, чтобы время от времени вновь подниматься во всей своей силе. Вот как он сам формулирует специфику осевого времени:

«Мифологической эпохе с ее спокойной устойчивостью пришел конец. Основные идеи греческих, индийских, китайских философов и Будды, мысли пророков о Боге были далеки от мифа. Началась борьба рациональности и рационально проверенного опыта против мифа (логоса против мифа), затем борьба за трансцендентного Бога, против демонов, которых нет, и вызванная этическим возмущением борьба против ложных образов Бога. Божество неизмеримо возвысилось посредством усиления этической стороны религии. Миф же стал материалом для языка, который теперь уже выражал не его исконное содержание, а нечто совсем иное, превратив его в символ. В ходе этого изменения (по существу, тоже мифотворческого), в момент, когда миф, как таковой, уничтожался, шло преобразование мифов, постижение их на большой глубине. Древний мифический мир медленно отступал, сохраняя, однако, благодаря фактической вере в него народных масс свое значение в качестве некоего фона, и впоследствии мог вновь одерживать победы в обширных сферах сознания. Впервые появились философы. В осевое время произошло открытие того, что позже стало называться разумом и личностью. Эту ось мировой истории следует отнести, по-видимому, ко времени около 500 лет до н. э., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н. э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день. Это время мы вкратце будем называть осевым временем. В это время происходит много необычайного. В Китае жили тогда Конфуций и Лао-цзы, возникли все направления китайской философии, мыслили Мо-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы и бесчисленное множество других. В Индии возникли Упанишады, жил Будда; в философии — в Индии, как и в Китае, — были рассмотрены все возможности философского постижения действительности, вплоть до скептицизма, до материализма, софистики и нигилизма; в Иране Заратустра учил о мире, где идет борьба добра со злом; в Палестине выступали пророки — Илия, Исайя, Иеремия и Второисайя; в Греции — это время Гомера, философов Парменида, Гераклита, Платона, трагиков, Фукидида и Архимеда. Все то, что связано с этими именами, возникло почти одновременно в течение немногих столетий в Китае, Индии и на Западе независимо друг от друга. Все это происходило посредством рефлексии. Сознание осознавало сознание, мышление делало своим объектом мышление. Началась духовная борьба. В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющих жизнь людей. Во всех направлениях совершался переход к универсальности»

К. Ясперс Истоки истории и ее цель

Ясперс называет время пробуждения разума, самосознания человечества — осью мировой истории, чтобы подчеркнуть, что существование человека до пробуждения его сознания не является историей, но лишь доисторией, подготовившей время становления человеческого духа. Это становление человеческого духа и есть истинный смысл человеческого существования и истинное содержание истории.

При этом Ясперс далек от эволюционного подхода. Он подчеркивает тот факт, что прогресс идет в знании и технике, но «не в субстанции человека, не в его природе», сформировавшейся в доисторические времена и с момента начала истории остающейся постоянной и неизменной. Таким образом, осевое время — это появление зрелой, подлинной природы человека, которая уже никогда не меняется. Содержанием истории становится прогресс в области знания, который и будет означать становление духа. Так Ясперс пишет:

«В этой области мировая история может быть понята как развитие по восходящей линии, хотя и содержащее отступления и остановки, но в целом связанное с постоянным ростом достижений, в которые вносят свою лепту все люди, все народы, которые по самой своей сущности доступны всем людям и действительно становятся достоянием всех. В истории мы обнаруживаем ступени этого продвижения, которое в настоящее время достигло своей высшей точки. Однако это лишь одна линия целого. Сама человеческая природа, этос человека, доброта и мудрость не подвержены такому развитию. Искусство и литература понятны всем, но отнюдь не всем присущи, они возникают у определенных народов в определенные исторические периоды и достигают неповторимой, непревзойденной высоты. Поэтому прогресс может быть в знании, в технике, в создании предпосылок новых человеческих возможностей, но не в субстанции человека, не в его природе, возможность прогресса в сфере субстанциального опровергается фактами. Высокоразвитые народы погибали под натиском народов, значительно уступавших им в развитии, культура разрушалась варварами. Физическое уничтожение людей выдающихся, задыхающихся под давлением реальностей массы, — явление, наиболее часто встречающееся в истории. Быстрый рост усредненности, неразмышляющего населения, даже без борьбы, самым фактом своей массовости, торжествует, подавляя духовное величие. Беспрерывно идет отбор неполноценных, прежде всего в таких условиях, когда хитрость и брутальность служат залогом значительных преимуществ. Невольно хочется сказать: все великое гибнет, все незначительное продолжает жить. Однако в противовес таким обобщениям можно указать на то, что великое возвращается, что великому вторит эхо, даже если оно молчало целые века и более. Но как преисполнено сомнения, как недостоверно это ожидание!»

К. Ясперс Истоки истории и ее цель

Ясперс не относит великие цивилизации древности, такие как цивилизации Двуречья и Египта, с их «магическими религиями» к осевому времени. Он делит существование человека на «доисторию» прометеевского времени (то есть неолита), когда человек нашел орудия труда и научился производящему хозяйству, на переходный период древних цивилизаций, когда были освоены основы общежития и государственности, и наконец, на осевое время истории, когда возникает личность, с ее самосознанием, рефлексией, философией и этическими религиями. Как мы можем видеть, пропасть, разделяющая магические и этические религии так велика в понимании Ясперса, что через нее проходит рубеж между доисторией первобытного общества и началом исторического существования разумного, духовного человечества. Именно поэтому, историческое существование все прочие народы, не участвовавшие в «прорыве» самостоятельно получают лишь в той степени, в которой они сумели впоследствии приобщиться к этому прорыву сознательного существования.

«Осевое время служит ферментом, связывающим человечество в рамках единой мировой истории. Осевое время служит масштабом, позволяющим нам отчетливо видеть историческое значение отдельных народов для человечества в целом. Глубочайшее разделение народов определяется тем, как они относятся к великому прорыву осевого времени.

Мы различаем:

1. Осевые народы. Это те народы, которые, последовательно продолжая свою историю, совершили скачок, как бы вторично родились в нем, тем самым заложив основу духовной сущности человека и его подлинной истории. К этим народам мы относим китайцев, индийцев, иранцев, иудеев и греков.

2. Народы, не знавшие прорыва. Прорыв был решающим по своему универсально-историческому значению, но не повсеместным событием. Ряд народов великих культур древности, существовавших до прорыва в осевое время и даже одновременно с ним, не были им затронуты и, несмотря на одновременность, остались внутренне чужды ему. К осевому времени еще относится период расцвета египетской и вавилонской культур, хотя и с несомненными признаками поздней стадии. Обе они не знали преобразующей человека рефлексии: не испытали метаморфозы, соприкасаясь с осевыми народами, и не реагировали на прорыв, который произошел вне сферы их непосредственного существования. Они остались, по существу, такими же, какими они были раньше в качестве предшествующих осевому времени культур, достигнув громадных успехов в области организации государственной и общественной жизни, в архитектуре, пластике и живописи, в создании своей магической религии. Однако все это происходило уже на стадии медленного умирания.

3. Последующие народы. Все народы делятся на тех, основой формирования которых был мир, возникший в результате прорыва, и тех, кто остался в стороне. Первые — исторические народы; вторые — народы первобытные. Элементом, политически структурировавшим новые мировые империи в мире прорыва, были македонцы и римляне. Их духовное убожество связано с тем, что они не сумели воспринять всей душой опыт осевого времени. Поэтому они были способны в историческом мире к политическим завоеваниям, к управлению, к организации, к восприятию и сохранению образованности, к непрерывности в передаче опыта, но не к его продолжению или углублению. По-иному обстояло дело на севере. Здесь, так же как в Вавилоне и Египте, не было великого духовного преобразования. Нордические народы пребывали в дремотности примитивного состояния.

После того как совершился прорыв осевого времени и сформировавшийся в нем дух стал посредством своих идей, творений, образов доступен каждому, кто был способен слышать и понимать, когда стали ощутимы безграничные возможности, все последующие народы становятся историчными в зависимости от степени интенсивности, с которой они отзываются на совершившийся прорыв, и от глубины, на которой он ими ощущается» К. Ясперс Истоки истории и ее цель

Он твердо заявляет, что наука нового времени не является вторым осевым временем в смысле качественно нового прорыва в самосознании человека, а в лучшем случае «вторым дыханием» первого осевого времени. И что человечество до сих пор способно черпать воодушевление и энергию только погружаясь в священный источник первого откровения, полученного в те несколько столетий до рождества Христова, в которые родилась греческая философия и древняя религия иудеев и индусов.

Ясперс гениален во всем своем прозрении исторического процесса, кроме этого последнего вывода. Он безусловно прав в том, что определяет конец мифологической эпохи как ось мирового времени. Он также непогрешим в своем выводе о том, что первое рождение разумной личности еще не полностью свободу от магического сознания, которое дремлет в нем и может быть пробуждено в любой момент. Таким образом, он говорит скорее о некоем синтезе мифа с логосом, чем о войне, объявленной логосом мифу. Действительно, на первом этапе так и должно было быть. Как проницательно его определения процесса становления духа, как прогресса в знании, но не в сущности, не в самой природе человека, которая остается неизменной. И что эта общая природа человека непременно ведет к единой мировой истории всего человечества. Он также категоричен в противопоставлении своего видения линейного мирового процесса мировой истории человечества цикличным теория Шпенглера и Тойнби, как категоричен будет позже Альберт Швейцер в «Культуре и этике».

Однако, вся гениальность этого прозрения остается нейтрализованной и бездействует в безвестности по причине того, что Ясперс, стоя на позициях Канта, смазывает в конечном итоге решительную критическую границу между логосом и мифом, которая является рождением истории разумной личности. Для него миф остается не временно, а навсегда, и линия между мифом и логосом навсегда размыта, и это не имеет никакого решительного воздействие на сознание человечества в его понимании. Поэтому человечество может бесконечно возвращается к архаическим этическим религиям времен Древней Греции, и черпать в них свое вдохновение. По той же причине, он не способен увидеть и раскрыть пути становления духа после его рождения в осевое время, хотя из определения которое он вначале дает эти дороги ясны и прозрачны. Эта кантианское благоговение перед всесилием духа, заставляет его заявить, что сознание человека нельзя определить, так как это идея. По той же причине его психиатрия, которая в философском смысле очень удачно противостоит дарвиновской психиатрии примитивного биологизма, остается беспомощной. Ибо на практике кантианец, признающий дух всесильным в своей свободе самоопределения, ничего определенного в отношении этого духа сказать не может. Попробуем мы сделать это вместо Ясперса с позиций теории психической энергии, ибо, к счастью, никак не связаны с абсурдом кантианской философии.

«Великий прорыв служит как бы неким посвящением человечества в тайну неизведанных возможностей. Любое соприкосновение с ним — и впоследствии — носит характер нового посвящения. С этого момента в процессе собственно исторического развития участвуют только посвященные люди и народы. Если придет новое осевое время, то только в будущем, подобно тому как первое осевое время пришло лишь после того, как были открыты основополагающие условия человеческой жизни, резко отделившие человека от животного мира, лишь после прометеевского времени. Но это новое осевое время, которое, быть может, нам предстоит и явит собой единую, охватывающую весь мир действительность, мы представить себе не можем. Предвосхитить его в нашем воображении означало бы создать его. Никто не знает, что оно нам принесет»

К. Ясперс Истоки истории и ее цель

2) Первое и второе осевое время

«Суть всего учения Христа1 каждый может легко усвоить при помощи естественного света. Наконец, для того чтобы религию, которую прежде подтверждали знамениями, приспособлять к обычному пониманию людей, так чтобы каждый легко принимал ее сердцем, апостолы не нуждались в сверхъестественном свете. Итак, Христос воспринимал откровения истинно и адекватно. Следовательно, если он когда-либо предписывал их как законы, то делал это из-за народного невежества и упорства. А тех, кому дано было знать тайны небес, он, без сомнения, учил вещам как вечным истинам, а не предписывал их как законы; в этом отношении он, освободив их от рабства закону, тем не менее, еще более подтвердил и упрочил этим закон и глубоко написал его в их сердцах».

СпинозаБогословско-политический трактат

К. Ясперс, будучи кантианцем, остается мистиком. Именно это останавливает его трезвый научный анализ. Дух, сознание, воля в кантианской философии, как известно, мистические категории трансцендентного мира. Рационализм Спинозы признает метафизику интеллекта, то есть закономерность и необходимость всего сущего, данного в законах бога-интеллекта. В этом смысле сознание человека, его духовная энергия также имеют закономерности и необходимость как и весь прочий космос. Разница только в том, что человек может познавать законы этого мира (в том числе и законы своей собственной энергии) и получать доступ к силе природных энергий (контролировать законы природы). Но характер необходимости имеет все, и свобода возможна только в границах познания и контроля законов бога.

Мистика философии Канта и его последователей (Фихте, Гегеля) состоит в том, что они делят мир на две субстанции: необходимость природного мира и абсолютную свободу духа. Таким образом, природа подчиняется естественным законам и может быть познана научным методом, а человеческое сознание насквозь мистично, поскольку свободно само устанавливать себе законы, никак не подчиняясь закономерностям божественной необходимости. Понятно, что в этом случае ни о какой гуманитарной науке не может идти речь, поскольку человек подобен богу в своей абсолютной свободе и нет законов природы, контролирующих его духовную энергию.

Поэтому Ясперс теряет нить рассуждений сразу после того, как формулирует идею осевого времени как конца мифологической эпохи. Он не может продолжить свою мысль и сказать, что продолжением конца мифологической эпохи будет окончательная победа рационального сознания над сознанием мистическим, и что это станет возможным благодаря становлению гуманитарной (социальной) науки: психологии. Что будут открыты закономерности духовной энергии и это позволит человеку разоблачить вредоносную энергию психики, источник психических и нравственных расстройств, — разоблачить и обезвредить. Главное, он не видит того принципиального следствия из своих рассуждений, что логос и миф — два антагонизма, которые никогда не смогут уживаться в психике человека, и что становление духа, а значит и смысл истории всегда будут означать окончательную победу логоса над мифом. А содержанием истории будет противоборство мифа и логоса в сознании человека до тех пор, пока разум, наконец, не одержит уверенной победы над мистикой.

В антропологии эту точку сформулировал Люсьен Леви-Брюль, о котором мы уже упоминали в этой связи. Он выступил против своих учителей Фрезера, Тейлора, Дюркгейма, которые не видели качественных отличий между рациональным и мистическим сознанием человека. Тейлор и Фрезер выстраивают единую эволюционную линию развития сознания от абориген до цивилизованного человека с количественными различиями. Дюркгейм утверждает, что мистика — это неизменная и базисная часть природы всех людей, как диких, так и цивилизованных, и у всех имеет одинаковую функцию источника социальной энергии, единения и возбуждения психической энергии людей. Леви-Брюль не согласился со своим учителем и другом. Он пишет в «Первобытном сознании», что рационализм и мистика два качественно различных пласта сознания, которые вполне могут совмещаться в одной психике. Он также указывает на непримиримый характер антагонизма между этими двумя пластами сознания, и говорит о несовместимости рационального (логического) мышления с мистическим сознанием абориген.

Мы будем отстаивать точку Леви-Брюля в этой работе, как и во всех предыдущих работах. И потому для нас очевидно, что конец мифологической эпохи, который принесло осевое время Ясперса, есть только начало объявленной войны разумом человека его мистическому сознанию. И что Новое время, которое принесло с собой становление естественных наук должно стать логическим завершением этого процесса, и таким образом, окончательно развести рациональную и мистическую составляющую человеческого сознания.

Анализируя возможные причины одновременного пробуждения духа рационализма в пяти разных точках планеты, Ясперс приходит к выводу об откровении, то есть останавливается на традиционном объяснении возникновения этических религий, которое дают они сами. Его удовлетворяет такое объяснение, которое позволяет не сомневаться в истинности полученной информации. Однако, как нам кажется объяснение, которое дает Спиноза сущности и происхождению Священного писания в «Богословско-политическом трактате» более удачно.

Спиноза не отрицает откровения и пророков, но он говорит о том, что пророки тоже люди и их способности к пониманию откровения сильно ограничены. Что первые пророки могли воспринимать откровение только через воображение, а не через разум, и потому их информация сильно искажена. Что то что излагается в мифах, — излагается для детского состояния человечества, чтобы напугать его «сверхъестественным светом» и заставить подчиняться законам вопреки его воле. И только то, что человек понимает «естественным светом разума», говорит ему о законах написанных богом в его сердце. И только восприятие разумом естественных законов природы, а не воображением и мифами, — дает истинное и адекватное знание. Только разумное восприятие освобождает, ведь свобода есть осознанная необходимость, тогда как подчинение законам через страх, который внушают мистические знамения и властные приказы пророков только порабощают. Таким образом, Спиноза подчеркивает значительность иррационального в древних священных писаниях, и говорит о том, что развитие мышления и науки приведет к потере авторитета этими писаниями, так как даст более истинное, подлинное знание, свободное от «сверхъестественного света» мистики.

Спиноза «Богословско-политический трактат»:

«То, что мы сказали об израильтянах и Адаме, должно сказать и о всех пророках, писавших законы от имени бога, именно: что они воспринимали решения бога не адекватно, не как вечные истины; например, и о самом Моисее должно сказать. Вследствие этого он воспринял все это не как вечные истины, но как правила и постановления и предписал их как законы бога, а отсюда произошло, что он вообразил бога правителем, законодателем, царем милосердным, справедливым и пр., между тем как все это суть атрибуты только человеческой природы и от божественной природы они совершенно должны быть устранены. Это, говорю, должно сказать только о пророках, писавших законы от имени бога, но не о Христе. О Христе, хотя он, по-видимому, тоже предписывал законы от имени бога, должно, однако, думать, что он воспринимал вещи истинно и адекватно, ибо Христос был не столько пророком, сколько устами божьими. Бог ведь через душу Христа открыл нечто человеческому роду. Итак, мы заключаем, что бог только сообразно понятиям толпы и только вследствие дефекта в мышлении изображается как законодатель или властитель и называется справедливым, милосердным и пр., что в действительности бог действует и управляет всем только вследствие необходимости своей природы и совершенства и, наконец, что его решения и воления суть вечные истины и всегда заключают в себе необходимость».

Спиноза цитирует Маймонида в «Богословском трактате», оскорбленный его «дерзостью» утверждать, что авторитет писания выше авторитета разума: «Поэтому, если кто-нибудь прочтет исторические рассказы Священного Писания и во всем даст ему веру, а на учение, однако ж, которому оно теми рассказами старается научить, не обратит внимания и не исправит свою жизнь, то это для него все равно. И, наоборот, кто их совершенно не знает и тем не менее имеет спасительные мнения и ведет истинный образ жизни, тот, как мы сказали, безусловно блажен и на самом деле имеет в себе дух Христа. Но иудеи думают совсем обратное. Они ведь утверждают, что истинные мнения, истинный образ жизни нисколько не способствуют блаженству, пока люди получают их только путем естественного света, а не как правила, пророчески открытые Моисею. Маймонид в 8-й гл. Царей, в законе 11, открыто дерзает утверждать это в следующих словах: «Всякий, кто принимает семь заповедей и будет старательным исполнителем их, тот принадлежит к праведникам из народов и наследует будущий мир; конечно, при условии, если он примет и исполнит их потому, что бог предписал их в законе, и потому, что он открыл нам через Моисея, что раньше они же были предписаны сыновьям Ноя; но если кто исполнит их, руководясь разумом, тот не поселенец и не принадлежит ни к праведникам из народов, ни к их мудрецам.…Читал также и, кроме того, знал некоторых болтунов-каббалистов, безумию которых я никогда не мог достаточно надивиться. А что ошибки, как мы сказали, вкрались, то в этом, я думаю, не сомневается ни один здравомыслящий человек… Те, кто принимает Библию такой, какова она есть, за письмо божье, ниспосланное людям с неба, без сомнения, возопиют, что я совершил грех против Святого Духа, именно: утверждая, что это слово божье содержит ошибки, пропуски, подделки и не согласно само с собою. Письменно, в виде закона, религия была передана первым иудеям потому именно, что они в то время считались как бы детьми. Но впоследствии Моисей (Второзак., гл. 30, ст. 6) и Иеремия (гл. 31, ст. 33) предсказывают им, что настанет время, когда бог напишет свой закон в их сердцах. Наконец, если они согласно известному выражению апостола во II Послании к коринфянам (гл. 3, ст. 3) имеют в себе письмо божье, написанное не чернилами, но духом божьим и не на скрижалях каменных, но на плотских скрижалях сердца, то пусть перестанут почитать букву и столь заботиться о ней».

Далее Спиноза пишет, что хоть учение Христа тоже не есть рациональная философия или наука, но тем не менее, для его понимания не требуется «сверхъестественного света» запугивания знамениями, а напротив оно понятно естественным образом каждому так как говорит о законах написанных в сердцах людей. На этом основании он противопоставляет Евангелие Христа Ветхому завету иудейских пророков, как истинное и адекватное знание. Как известно, Томас Пейн, Лев Толстой, Энерст Ренан продолжили эту традицию Спинозы, представив Евангелие как рационалистическую критику Ветхого завета Моисея. Т. Карлейль, Дж. Милль, М. Вебер, Куно Фишер и др. Исследователи пишут о протестантах Реформации как о точно такой же рационалистической критике писания, — критике, которая в конечном итоге сделала возможной свободу мышления на Западе.

Для нас это важно как яркое свидетельство того факта, что Ясперс ошибался, считая, что первые этические религии и сегодня существуют в первозданном виде, и что до сих пор человечество черпает вдохновение в этих первых священных источниках. Он перечисляет Гомера, Пифагора и Платона через запятую, как единую мудрость осевого времени Греции, а между тем, Пифагор, Сократ и Платон — это такая же рационалистическая критика Гомера, какой позже стал Христос для Ветхого завета иудеев. Пифагора сожгли, его школы разгромили, Сократа приказали отравить, но Платон все же увековечил память обоих, и его великая философия стала частью христианского синтеза средневековья. Христа распяли, но и он успел сделать свой огромный вклад в будущее становление духовной энергии человечества, став неотъемлемой частью того нового интеллектуально-мифологического синтеза, каким стало христианство для последующих веков. Христианские монастыри сохранили философию и знания первого осевого времени, и из них в новое время возродилось рациональное мышление уже в новом качестве.

Таким образом, христианство уже следующий шаг на пути заданном первым осевым временем к полной эмансипации рационализма от мистики. Великий христианский синтез впитал в себя грандиозные достижения человеческой мысли античного периода, сохранил и развил это знание в новую, гораздо более совершенную науку в Новое время.

В то же время конфуцианство, иудаизм и индуизм уже больше не были святыми источниками вдохновения, как когда то в первое осевое время, поскольку с тех пор человечество сделало большой путь на пути к прогрессу рационализма. А эти религии остались законсервированными в своем первоначальном виде. Ислам возник значительно позже не только первого осевого времени, но даже значительно позже христианского синтеза, который стал следующим шагом на пути становления духа после осевого времени. О Магомете Швейцер говорит как об эпигоне, который не внес ничего нового в религиозное развитие, а Ренан пишет, что ислам впитал в себя иудаизм и проигнорировал то прогрессивное, что внесло христианство в иудаизм. Эрнест Ренан пишет в «Жизни Иисуса», что «ислам — это до некоторой степени возрожденный иудаизм, поскольку последний является воплощением наиболее характерных черт семитизма». С ним соглашается Гегель в «Философии истории». Куно Фишер так излагает позицию Гегеля: «Иудейское понятие бога, освобожденное от всякого иудейского партикуляризма, эта идея абстрактного единого и есть магометанская идея бога. Это уже не Йегова, а Аллах».

Таким образом, мы можем говорить не соглашаясь с Ясперсом, что священный источник осевого времени в наши дни уже остыл, и не питает новыми силами всех жаждущих просветления на пути становления духа. Что только буддизм, христианство и греческая философия вышли из первого осевого времени обновленными, а остальные этические религии остались законсервированными и больше не могут обогатить дух современной цивилизации, ушедшей далеко вперед в очищении рационального духа от мистики.

Наконец, мы можем говорить о том, что второе осевое время вовсе не расплывчатое предположение далекого будущего, необозримого для нас. Напротив, его контуры столь четко начертаны современным развитием науки как знания о природных энергиях, что мы не просто можем, мы обязаны увидеть это второе осевое время и сделать соответствующие выводы.

Великие открытия в физике несомненно ознаменовали начало второго осевого времени, которое не заметил Карл Ясперс. Это век нового, энергетического мышления. Новое оно тем, что мышление впервые входит в свою стихию энергетики, в которой оно, наконец, может развернуться в полную мощность и обрести устойчивость научного контроля. Поскольку только с энергетики начинается настоящее научное мышление.

Поэтому открытие электромагнетизма, радиоактивности, квантовой физики положили начало новому энергетическому мышлению, ознаменовав период второго своего времени, когда дух человека не просто просыпается в полумистической дреме религии, но уже становится на ноги и начинает свою могучую поступь научное мышление.

Вильгельм Оствальд стал выразителем духа второго осевого времени, когда сформулировал теорию новой эпистемологии в виде энергетики. Он говорит, что познание мира возможно только как познание различных природных энергий, что не может быть другого объекта научного исследования кроме энергии. Наконец, что человек видит и понимает энергии природы, способен к их познанию, потому что сам он тоже такая же энергия природы. Он говорит о биологической и психической энергии в человеке. Все это несомненно делает его отцом второго осевого времени, которое окончательно оформится со становлением энергетической эпистемологии в этих основных тезисах Оставльда.

Сделал он и грубые ошибки, поскольку стоял на позиции эмпиризма, а энергетическая эпистемология возможна только с позиций философии рационализма. Так он постулировал «эвристический метод» познания в виде измерений перетеканий энергий друг в друга на основе закона сохранения силы. Конечно, над таким пониманием энергетики посмеялись все его коллеги физики, особенно Планк и Эйнштейн. А Ленин правильно ему заметил, что Оствальд остался на позициях материализма, ничего нового не сказав в философии такой постановкой вопроса. Поэтому на этом этапе энергетическая революция в теории познания была провалена, а вместе с ней на неопределенный срок отодвинулось и наступление второго осевого времени.

Тем не менее, наука не стоит на месте. Грандиозный прогресс сделали гуманитарные науки в антропологии, психологии, в философии. Изучение духовной энергии в экзистенциализме Кьеркегора, Ясперса, в антропологии Леви-Брюля, в теории психической энергии Фрейда, Юнга, в гуманистической психологии сделали гигантские шаги. Сказано и сделано так много, что удалось, как вы могли видеть в предыдущей главе, сформулировать научную теорию с точки зрения энергетической эпистемологии уже и в психологии. Сформулирована теория психической энергии на основе колоссального материала, собранного мыслителями нового энергетического мышления. Дюркгейм пишет о психической энергии, Тойнби, Курт Левин, Никола Тесла, Ясперс, Юнг, Фрейд, Лесли Уайт.

Наконец, большой импульс получает в науке нового времени метафизика интеллекта. Особенно это заметно в позиции самого известного ученого двадцатого века, стоявшего за всеми фундаментальными открытиями физики — Альберта Эйнштейна. Он противопоставляет философию рационализма философии «плоского эмпиризма» и говорит о том, что настоящий ученый не может не видеть наличия законов природы и интеллекта стоящего за ним. Он пишет о том что «основной источник современных конфликтов между религией и наукой в представлении о личном Боге». Таким образом, он понимает, что мистика мешает становлению метафизики интеллекта, а вместе с ней и силе духовной энергии.

Соединение науки и религии, о котором говорит Эйнштейн, это и есть философия рационализма, которая признает первичность интеллекта по отношению к материи в виде закономерностей природы. Это деизм, о котором писали Томас Пейн, Ньютон, Руссо, Вольтер, Декарт, Лейбниц и Спиноза. Это метафизика бога-интеллекта, о которой говорили Эйнштейн, Планк, Макс фон Лауэ и Никола Тесла.

Религии могут стать частью метафизики интеллекта только после того как очистятся от мистики окончательно, или от идеи личного бога, как говорил Эйнштейн. В этом смысле об «универсальной религии» говорят со времен «проблемы Лессинга», который развил мысль о «вечном евангелии» в статье «Воспитание человеческого рода». Там он утверждает примерно то же, что говорим здесь мы. Что этические религии смесь рациональности и мистики, которые в мифологической форме говорят человеку правду о его духовной энергии с целью «воспитания человечества», которое на том этапе еще не готова к принятию сложной научной информации. И что постепенно, информация становится все более рациональной и строго научной и очищается от своей мистической составляющей. И в таком виде все этические религии сливаются в единую научную истину о человеке.

Такое понимание универсальной религии развивается и в «Исповеди савойского викария Руссо», и в «Культуре и этике» А. Швейцера, и в «Философской вере» К. Ясперса, и в «Вселенском Евангелии» Р. Роллана, и в «Спиридионе» Ж. Санд и Пьера Леру, и в автобиографии Гете. Известным ее защитником был Джордано Бруно, пишет Дильтей в своем исследовании культуры времен реформации, где он упоминает еще ряд менее известных приверженцев идеи универсальной религии.

И напротив, реакция, которая стремится законсервировать мистику в религиях, соединяет все мистические элементы в таких нелепых построениях как бехаизм, теософия или иерофании Элиаде. Мистика по самой своей сущности — это противоборство догматизма, которое всегда дробится на бесконечное число ересей и никогда не объединяется. И наоборот, разум, научное мышление — это всегда общее, единое, абстрактное, выраженное в единых законах природы. Потому рационализм объединяет по своей природе, а мистика разъединяет по своей природе.

3) Два великих кризиса Духа

Однако, переход от первого осевого времени греческого гения и этических религий ко второму осевому времени западной науки вовсе не был скользящим и гладким, но был прерван тяжелым кризисом, уничтожившим великую культуру античности. Да, христианский синтез сохранил великие достижения культуры античности, но тем не менее это был новый компромисс рационализма с мистикой. Новый компромисс вместо объявления войны логосом мифу, войны не на жизнь, а на смерть, поскольку как мы знаем, мистика и разум антагонистичные силы, разрушающие одна другую.

Почему же так случилось, что остановило рациональное сознание античности, которое сделало такие успехи в греческой философии и римском праве? Почему Древняя Греция, до сих пор служащая источником удивления и восхищения своими успехами во всех областях культуры, вдруг так бесславно потеряла себя сначала в подчинении Македонии, а потом и Риму? Почему Римская империя, средоточие мировой цивилизации античности, культуры, науки и военно-политической мощи того времени, вдруг стала жалкой добычей диких варваров? Почему спустя тысячу лет Византия, этот цветущий восточный Рим, становится легкой добычей турецких османов? Античность, так гордившаяся своим превосходством над дикими варварами, окружавшими ее изящную цивилизацию, ее свободный и гордый мир гражданского общества и военной мощи, вдруг вся целиком от эллинов до западного и восточного Рима становится добычей этих полудиких, неграмотных племен?

Если мы обратимся к нашему времени, мы увидим поразительные параллели со временами крушения античности. Последние два века слышен тот же тревожный набат в колокола в книгах великих мыслителей. В девятнадцатом веке это голоса Байрона, Кьеркегора, Огюста Конта, Льва Толстого, Достоевского, Герцена, Чернышевского, Прудона, Флобера, Мопассана. Даже голос Ницше, который, однако, пошел в противоположном опасности направлении, но само ощущение катастрофы ощутил безошибочно, хотя только усугубил ее своим нигилизмом. Для века двадцатого это такие выдающиеся люди, как Бертран Рассел, Эйнштейн, Ромен Роллан, Вивекананда, Альберт Швейцер, Карл Ясперс, Альбер Камю, Жюльен Бенда, Ален Финкелькраут, Эрих Фромм, Джордж Оруэлл, Селинджер, Марк Твен, Герберт Уеллс.

Подобно Сократу, предсказавшему гибель Афин, или апокалиптическим пророчествам Христа, сбывшихся при падении Рима, эти пророки нашего бьют в набат и громким голосом кричат о кризисе культуры, о падении цивилизации, о гибели рационализма, о самоубийстве интеллекта. И как и тогда никто не хочет их слышать, пока Афины наконец не падут, и Рим не растопчут варвары.

Сегодняшний мир — это безусловно второй великий кризис духа после падения античности. Мы уже видели в Первую и особенно во Вторую мировую войну, каким страшным будет падение нашей цивилизации в результате очередного кризиса духа. Но эти тревожные звонки, прозвучавшие сиреной всечеловеческой голгофы, ничему нас не научили. На крики Швейцера о гибели культуры, Рассела о том, что мы живем в сумасшедшем мире, Бенды о предательстве интеллектуалов, Камю об самоубийстве разума по прежнему смотрят как на эксцентричные выходки самовыражающихся интеллектуалов, или же в лучшем случае безобидных чудаков. Однако, пророчества Бенды оправдались, когда спустя двадцать лет после его предупреждения о том, что нигилизм и иррационализм современной культуры приведет к жестокой бойне народов сбылись в безумной гитлеровской агрессии. Но было уже поздно. Теперь Рассел, Швейцер, Оруэлл говорят о гибели науки, о чудовищной диспропорции между развитием техники и социальной науки, о гибели культуры, о варварском национализме, стравливающем народы. И опять никто не желает их слушать. Хантингтон пишет книгу «Столкновение цивилизаций», где говорит о исконном противостоянии национальных культур в шпенглеровском смысле, и его книгу встречают как откровение. Конечно, все дело только в том, что люди прирожденные враги друг другу, и нечего фантазировать о кризисе какой-то культуры, науки и о предательстве интеллектуалов.

На самом деле, и падение античности и кризис последних двух веков — порождение одного и того же механизма, который каждый раз не срабатывает, когда человечество делает на него ставку в своем движение к рациональному сознанию.

Этот механизм — шизоидный интеллект, который профанирует научное мышление человека, превращая его в оторванные от реальности логические абстракции. Интеллект как мы помним источник здоровой, живой, разумной энергии человека, источник его духа. Поле эгосистемы, напротив, источник мертвой и неразумной энергии болевой компульсии, порождаемой искаженной информацией о мире физическим контролем закона сохранения силы психики. Интеллект способен брать на себя функции эгозащиты, и тогда он перестает быть интеллектом в истинном смысле слова. Перестает быть познанием законов природы (познанием действительности), и становится только частью механизма поля эгосистемы, частью детерминированной энергии психики, никак не связанной с познанием. Интеллект в данном случае превращается в логические абстракции, бредового содержания о победе эго над всем миром. Яркий пример — философия Ницше. Это выраженный шизоидный интеллект. Конечно, при этом он не перестает быть интеллектом и на поле живой разумной энергии человека, но вся энергия уходит на автоматизмы эгозащиты. Потому те редкие прозрения Ницше, которые говорят об изначальной потенциальной мощи его интеллекта, потонули в бредовых абстракциях его философской системы о воле к власти.

В античность шизоидный интеллект проявился во всю свою широту в культе «героев», людей-полубогов, которые личным всесилием завоевывают мир и отправляются на небесный Олимп к столь же всесильным существам. Это всеобщее соревнование за власть и превосходство привело ко всеобщему противостоянию и самоуничтожению Греции в междоусобных войнах. То же самое случилось с Римом и Византией. Так Геродиан, греческий историк третьего века, писал: «Эта древняя болезнь Эллинов, беспрестанно враждовавших друг против друга и желавших гибели тому городу, который обладал какими-либо преимуществами, — это, собственно, и погубила Элладу. Ослабленные и истощенные междоусобиями Эллины сделались жертвами македонян, а затем были порабощены римлянами. Та же самая болезнь ревности и зависти перешла и к современным нам городам». Действительно, достаточно вспомнить ожесточенную борьбу за власть между Марием и Суллой, Цезарем и Помпеем, Октавианом и Антонием, о божественных императорах Калигуле, Нероне, Домициане, Коммоде и др героях римской истории, чтобы увидеть всю справедливость этого утверждения. Именно культ Эго стал основой культуры античности, и именно этот культ разложил и погубил античность, которая буквально самоуничтожилась. Никакие варвары никогда не справились бы с героями Эллады и Рима, что было очевидно из долгой истории их военных побед, если бы они не уничтожили себя сами.

Два направления мешали становлению рационального сознания, со времени его первого пробуждения. Первое — это консерватизм старой мистики, старого мифологического сознания, которое не хотело терять своих позиций и отчаянно сопротивлялось прогрессу рационализма. Так, были убиты Заратустра, Пифагор, Сократ, Боэций, Бруно, Христос, наконец. Вместе со старым мифологическим сознанием сопротивлялись левиафаны деспотических государств, чудовища, произростающие из этого мистического болота. Второе направление — это нестабильность самого интеллекта, подверженного болезни шизоидности, когда начинают созидаться интеллектуальные системы, разрушающие продуктивное мышление, существо которого в познании законов природы.

Древняя Греция сделал очень много для становления интеллекта. Прежде всего, создала метафизику интеллекта в учениях элеатов, Пифагора, Платона. Однако, развитие дедукции в ущерб индукции, софистика скептиков и эмпиризм Аристотеля, этого предтечи Юма, разрушили метафизику интеллекта античности. Интеллект споткнулся и заболел своей смертельной болезнью — шизоидностью.

Сегодня это та же болезнь, несмотря на громадный прогресс сделанный наукой в том числе и в теории познания. Тем не менее, проблема эмпирика Юма все еще остается неразрешенной, а на ней, как на китах древности, покоится все здание современной шизоидной философии — от немецкого идеализма до антиинтеллектуализма Ницше и Сартра, от позитивизма Конта до материализма Маркса.

И в итоге, второй великий кризис духа вновь поставил человечество перед лицом проблемы столкновения цивилизаций, как когда то античность. Только теперь дерутся не железными мечами, а атомными бомбами, и уже никакой христианский синтез не спасет цивилизацию, если дойдет дело до новой полномасштабной мировой войны.