Очень мистические истории

Тери Аболевич, 2023

В этой книге собраны загадочные и мистические рассказы современных писателей – Екатерины Белугиной, Ольги Поезд, Тери Аболевич, Анны Самариной, Ярика Бо, Анны Бауэр, Ан Клай, Дарьи Синицы, Реми Хансен, Дмитрия Гуляева, Веры Эристави. Каждый рассказ погрузит в атмосферу тайны, где ждут духи, привидения, невероятные явления и загадочные существа. Читатели окажутся в центре мистических событий, став свидетелями необъяснимого, и задумаются о том, что может скрываться за границами нашего мира.

Ольга Поезд

Тасоом

Часть первая

Генри Купер

Красное табло «пристегнуть ремни» мигало в темноте. Самолет начало трясти и тянуть на левый борт.

Толчок. Посыпались сумки, разревелся младенец. Кого-то стошнило. Я вцепилась в подлокотники еще сильнее. Поможет ли это?

Я сидела в самом хвосте самолета, старуха на соседнем сидении молилась.

Что под нами? Океан? Иллюминаторы зияли черными дырами.

— Сохраняйте спокойствие, сохраняйте…

Слова стюардессы заглушил рев двигателей. Люди закричали.

Меня охватил… стыд.

Все эти бесполезные дни, суицидальные мысли.

За что мне стыдно? За них? Или за дикое желание выжить?

Страх очистил от всего.

Жить! Жить! Жить!

Я почему-то вспомнила бабушку.

Боже, прости меня за все эти мысли, прости.

Новый толчок. Тело рвануло вперед. Ремень врезался в живот.

Я стукнулась головой о переднее сиденье.

Подлокотники не помогли. Меня сорвало, как тряпичную куклу и тут же вдавило обратно в кресло.

Выпали маски, взвыла сирена.

И крики, крики…

Я хочу жить, как я хочу жить. Пожалуйста, пожалуйста!

Но следующий толчок оглушил.

Я проснулась от собственного крика.

Я в кровати. О, Боже, я в кровати!

Руки тряслись. Волосы прилипли к потным щекам.

Вдох-выдох. Вдох…

Я откинула мокрые простыни, и на трясущихся ногах помчалась в ванную.

Что с тобой стало?

Из грязного зеркала смотрели два испуганных черных глаза. В тусклом люминесцентном свете бледная кожа отдавала зеленым. Или она и правда позеленела?

Круги под глазами, набухшие вены. Я умираю?

Руки затряслись еще сильнее. Я открыла шкафчик за зеркалом и достала таблетницу.

Кто придумывает эти мелкие заклепки? Как старики должны добывать себе лекарства?

Наконец, целая горсть таблеток высыпалась на ладонь.

Их вес уже успокаивал. Благослови того, кто придумал делать деньги на лекарственных препаратах.

Я отправила таблетки в рот и запила водой из-под крана.

Противотревожное, антидепрессант, противосудорожное и антиаритмическое.

Полный набор человека, пережившего авиакатастрофу.

Я присела на край ванной. Как говорил доктор Престен? Заземляемся. Ледяной шершавый пол, босые ноги, холодная ванная под задницей. Дурацкая лампа мерцает. Надо ее поменять.

«Пристегните ремни».

Я тряхнула головой и снова встретилась взглядом с зеркалом.

Во мне мало индейского, я больше похожа на белокожего отца, но эти горящие черные глаза выдают меня с потрохами. Глаза мамы, глаза бабушки, глаза шайенов.

И мамины волосы. Длинные и черные.

Серые предрассветные сумерки наполняли квартиру. Но я не стала включать свет. Так спокойнее.

Да и квартира настолько крохотная, что руки выучили ее наизусть.

Тремор утих. Я заварила чай, но аппетита не было совсем. То ли от таблеток, то ли от тревоги. А скорее всего, и от того, и от другого. Я и до катастрофы выживала почти на одном кофе, а теперь…

Даже в сумраке на черном пластике кофемашины виден слой пыли. Кофе мне нельзя — начнутся панические атаки.

Вот такой достойный выживший. Герой.

Неужели среди 124 пассажиров достойна жизни оказалась только я?

В этом мире нет ни логики, ни справедливости.

Чай оказался омерзительно крепким. Я насыпала немного сахара, но не нашла ни одной чистой ложки в груде грязной посуды у раковины. На помощь пришла китайская палочка из вчерашнего засохшего вока. Иногда мне кажется, что мусор разрастется по квартире и поглотит меня спящую. Так и найдет свой конец «чудом выжившая из Миннесоты».

Я помешала сахар обратным концом палочки и села за хлипкий столик у окна.

Стекло было грязное, подоконник завален пыльными книгами, цветок окончательно засох.

И все же… Вид за окном успокаивал.

Сент-Пол просыпался.

Тускнели фонари, неспешно проезжали первые машины, на горизонте розовело небо.

Я снимала квартиру на шестом этаже, что для даунтауна достаточно высоко, так что я могла себе позволить такую роскошь, как кусочек предрассветного горизонта.

А если подняться на девятый этаж и выйти на крышу, то можно увидеть восточную часть города, разделенную огромной темной рекой Миссисипи.

Раньше я любила сидеть на крыше, любоваться городом и предаваться мечтам. Такое чувство, будто я борюсь за эту жизнь, чтобы спокойно помечтать.

Перед выходом из дома, я сунула в карман старой вязаной кофты таблетницу и накинула на шею амулет. Резной брусочек кедра с маленьким пером на кожаном шнурке. Его когда-то сделала для меня бабушка. Она говорила, что амулет поможет преодолеть невзгоды.

Прости, бабушка, но таблетки пока помогают куда лучше.

На улице было свежо, асфальт намок. Видимо, ночью прошел дождь. Я всегда любила сентябрь. Лето в Минессоте ужасно жаркое и душное. Все эти индустриальные застройки из кирпича и бетона покрываются ржавой пылью и потеют в ожидании дождя.

В резервации, в Монтане, мне казалась ужасно привлекательной жизнь в городе хайвеев и театров. Я смотрела фильмы о студенческой жизни, воображала себя редактором местной газеты, а в будущем и работником какого-нибудь книжного издательства или даже писателем…

В те времена я безумно радовалась переезду, общежитию, городу. Думала, что вырваться из резервации — это самое сложное. Но со временем понимаешь, что сложно не переехать, а найти в этом городе себя. Будто призрак наполненной жизни ходит по тем же улицам, но тебе остается лишь слышать эхо его смеха.

Как оказалось, филологический факультет дает кое-какое знание английской литературы и два пути развития — учителем и официанткой.

Поработав и тем, и другим, я нашла свое пристанище в книжном магазине на Седьмой западной улице. Вот так. Лауреат Нобелевской премии по физике погиб, а я выжила, чтобы продавать детективы в дешевых переплетах и протирать полки от пыли.

От моего дома до магазина всего десять минут ходьбы, но сегодня я шла окружным путем. Мне нужно подышать.

Первые две недели после катастрофы я проходила по девять миль каждый вечер, чтобы хоть чем-то занять беспокойное тело. Потом валилась с ног от усталости, не могла ни думать, ни плакать. Просто хотела спать. Но каждую ночь просыпалась от кошмаров.

«Сохраняйте спокойствие, сохраняйте…»

Погасли фонари.

Я обогнула грузное здание оперы и прошла под аркой на пешеходную улицу. Седьмая западная, выложенная неровной брусчаткой. Здесь с нашим магазином соседствуют только театры и мелкие кафешки.

Как обычно, я пришла первая. Черная ролета, намокшая под дождем, была опущена, наружные фонари не горели. Я нащупала ключ в кармане джинсов и наклонилась к замку, но что-то привлекло мое внимание. Какое-то движение…

Я повернулась к висячей вывеске «Heart’s bookshop» и обомлела. Сова. Настоящая белая сова. Сидит на вывеске, будто так и надо, не сводит с меня круглых желтых глаз.

Это так странно. Ее взгляд завораживал. Она смотрела прямо в меня, будто прилетела на встречу, про которую я случайно забыла.

Если бы не легкие движения головы, можно было подумать, что это макет… игрушка.

— Хэй?

Сова слегка склонила голову, но с места не сдвинулась.

Как такое возможно? Разве эти птицы могут залететь в город? Может, она чья-то?

— Лео?

Я вздрогнула. За спиной из-за угла показался Джей — сын хозяина книжного.

— Джей, посмотри на это…

Я повернулась обратно к вывеске, но сова исчезла. Будто ее и не было. А может, ее и не было?

— На что посмотреть? Что-то с вывеской?

— Там… была сова.

Или не было? Доктор Престен предупреждал, что у лекарств много побочек, включая дезориентацию и галлюцинации. Но пока со мной такого не случалось.

— В смысле, настоящая сова?

Я не знала, что ответить.

Может, не стоило и говорить? Хотя, я не боюсь показаться безумной Джею. Он та батарейка, что хоть как-то поддерживает мое бессмысленное движение в пространстве.

— Настоящая. По крайней мере, мне так показалось.

Джей достал связку ключей и открыл ролету:

— А ты не могла принять за сову, скажем, голубя, Лео?

Ему нравится звать меня Лео. Хотя мое полное имя Леола. Джею кажется Лео забавным. А мне нравится, когда он дурачится. Меня вдохновляет его свобода. Делает что хочет, умеет наслаждаться собой и жизнью. Он отучился на физмате, просто потому что нравилось, а потом осел в книжном — влюбился в дело отца.

— Это же не я продала «Алхимика» Лавкрафта вместо «Алхимика» Коэльо, правда?

— Я знал, что ты мне это припомнишь!

Мы вошли внутрь. Первые лучи солнца уже пробивались сквозь граненые стекла витрин, высвечивая в воздухе блестящую пыль. Я все же рада, что жизнь занесла меня в это место. Среди книг я чувствовала себя спокойней. Они наполняли меня своей бессмертной энергией.

Джей зажег свет и побрел наверх неспешной походкой рок-звезды.

Они с отцом — выходцы из племени оглала в Южной Дакоте. Мистер Харт уже совсем седой и неповоротливый, но Джей говорит, что в семидесятые он был тем еще активистом, участвовал в AIM и даже был арестован в замесе у Вундед-Ни. Не представляю, через что ему и его жене пришлось пройти, чтобы открыть свое дело в большом городе. Я бы так не смогла.

Сам Джей немного младше меня и чем-то походит на молодого Джонни Деппа. Горящие карие глаза, волосы до плеч, смуглое острое лицо и потрясающая улыбка.

Если бы не стойкие флюиды младшего брата, роль которого он и исполнял в своей семье, пожалуй, Джей мог бы меня очаровать. Но я рада, что обрела в его лице друга. Они с отцом сразу же взяли меня на работу. И, думаю, дело не только в хорошем знании писателей новой волны… Такие, как мы, обычно помогают друг другу. И это не кажется чем-то зазорным. Наш народ привык держаться вместе. Нам легче работать, общаться и доверять друг другу. Быть открытыми. Хотя в Сент-Поле я ни разу не сталкивалась с притеснениями, но и радушными людей здесь не назовешь. Со студенческой подругой Айаной из Сомали мы переделали знаменитое Минессота найс (так местные назвают свой сдержанный приветливый темперамент) в Минессота айс. Разница в темпераменте всегда мешает сблизиться. А с моим народом еще сложнее. Иногда я замечаю на лицах тень вины. Как после такого можно сблизиться? Я не хочу вины, не хочу жалости.

Порой мне кажется, что искренность умерла, осталась только толерантность.

— Чай будешь?

Голос Джея звучал на втором этаже, где у мистера Харта спрятался маленький кабинетик.

Я поняла, что так и стою у входа и рассматриваю покачивающуюся вывеску. Взгляд желтых глаз не выходил из моей головы.

Я прокричала в ответ:

— А нет чего покрепче?

— Конечно есть, но не для тебя.

Джей пытался перевести мое состояние в шутку. И мне это нравилось. Это лучше, чем сострадание. И уж точно лучше, чем жалость.

Я поднялась по скрипучей лестнице наверх. Второй этаж был больше похож на деревянный балкон, тянущийся по периметру магазина и огражденный невысокой балюстрадой, будто в старинных европейских библиотеках. Прямо над кассой, среди книжных стеллажей, затесалась маленькая кривая дверь в облюбованный нами кабинет мистера Харта. Письменный стол, чайник на тумбе у окна и новенький шкаф с самыми ценными изданиями.

Джей протянул мне кружку и присел на подоконник:

— Как ты?

Я усмехнулась:

— Так плохо выгляжу?

— Ну… будто сбежала из больницы доживать последние деньки на воле.

Мы оба улыбнулись.

— Наверное, и чувствую себя так же.

— Таблетки не помогают?

Я пожала плечами и сжала кружку. Пить не хотелось, но руки согревались.

— Мы же не знаем, что бы было без таблеток, верно?

Джей изучал меня пронзительным взглядом.

— Хочешь, поедем куда-нибудь на выходные? На озеро? Или в Чикаго? Можем Айану взять. А? Тачку арендуем и рванем.

— Ты опять разбил свою машину?

— Уходишь от темы.

Я вздохнула и поставила нетронутый чай на стол.

— Спасибо, Джей. Но, боюсь, у меня нет на это сил.

— Физически или морально?

— И так, и так.

— О’кей, я не наседаю, ты меня знаешь. Но я всегда рядом, хорошо?

Я улыбнулась, и на душе стало теплее:

— Спасибо.

Посетителей в магазине немного. Мы всегда выходим в плюс, но большую часть прибыли обеспечивают студенты, запасающиеся канцеляркой и тетрадями. Так что мои познания в литературе не особо и пригодились. Правильно считай деньги, клей ценники и следи за тем, чтобы все томики были на своем месте. Но даже когда магазин пустует, я брожу среди стеллажей, перелистывая красивые издания, ровняя корешки и повторяя любимые фразы.

Каждая книга обладает собственным запахом. Старые пожелтевшие страницы пахнут кофе и табаком. А свежие обычно отдают кислинкой. Их блестящие чернила источают запах смолы, глины, земли…

Дверь хлопнула, прозвенел колокольчик. В магазин вошел мужчина в бежевом плаще, с блестящим портфелем в руках и обвел взглядом комнату, будто сам не понял, зачем сюда зашел. Такие клиенты часто ищут конкретный перевод в конкретном переплете. Но обычно ничего не покупают.

Я закрыла томик Китса, поставила на место и вернулась за стойку.

Мужчина бросил на меня любопытный взгляд, прочел бейджик и тут же направился наверх.

Мой бейджик гласил: Леола Джонсон, консультант Heart’s bookshop.

Папа гордился своей фамилией и часто произносил ее на манер Йансон. До того, как родители развелись и нам с мамой пришлось вернуться в резервацию, папа любил повторять, что в моей крови истинный Запад встретился с истинной Америкой. Мне и тогда это казалось отталкивающим, а теперь и вспоминать тошно.

Джей выкатил тележку с новыми книгами в зал и вопросительно кивнул в сторону мужчины, который рассеянно бродил меж книжными рядами.

Я пожала плечами.

Наконец, он сделал выбор. Передо мной лег томик Китса. Тот самый, что я читала перед его приходом. Мне стало не по себе.

Мужчина был средних лет, рослый и все время потирал щетину сухими пальцами.

— Это все?

— Да, будьте добры.

Но его глаза говорили обратное. Он что-то хотел. Но нервничал. Пару раз оглянулся на Джея, разбиравшего книги в дальнем углу.

Я навела сканер на книгу.

— Извините, вы Леола Джонсон, верно?

Вот. Началось. Я замерла и кивнула.

Мужчина улыбнулся, обнажив желтые от никотина зубы.

— Видите ли…

Он нагнулся, достал что-то из портфеля и протянул мне.

Визитка. Я взяла ее, с трудом понимая, что происходит.

Генри Купер.

Специальный корреспондент New-York Times.

[phone]

О, нет. Сердце стукнуло в желудке и замерло.

Но Генри Купер продолжил:

— Я расследую причины катастрофы рейса MS1036 Миннеаполис — Сан-Хосе. Мне очень жаль, что вам пришлось пережить эту чудовищную катастрофу, и я понимаю, как тяжело вам об этом говорить, но… Ваши сведения могли бы помочь мне пролить свет на произошедшее.

Ему жаль. Но в его голосе не слышалось жалости. Я не могла отвести взгляда от глянцевой визитки. В глазах темнело.

Тем временем Генри Купер доставал блокнот:

— Я понимаю, об этом сложно говорить, но вы единственная… выжившая того рейса.

— Я не понимаю, что вы хотите. Я не…

Туман. Меня поглощает туман. «Пристегните ремни». Вода. Вода в горле, в носу. Я не могу дышать.

Видимо, Генри Купер понял, что простого диалога не получится. Он развел руками:

— Простите. Наверное, я появился как-то неожиданно. Давайте лучше договоримся о встрече? Во сколько у вас заканчивается рабочий день?

Он пиранья. Пиранья, от которой уже не отбиться. Я отступила назад и уткнулась в стойку с открытками. Что-то упало.

— Эй, приятель, какие-то проблемы?

Джей! Как я рада, что ты пришел! Спаси меня от этой пираньи, спаси!

— Нет, никаких проблем. Мы с Мисс Джонсон просто беседуем.

Джей окинул взглядом меня, потом посмотрел на визитку, и в его голосе зазвучал металл:

— Я думаю, вам лучше уйти.

— Вы выгоняете меня?

Джей выпрямился и неожиданно оказался на несколько дюймов выше Генри Купера, с его огромной щетинистой головой:

— Вежливо прошу.

Купер просверлил взглядом Джея, потом меня. Я просто пыталась дышать. Вдох — выдох. Вдох…

— Не понимаю вашей реакции, мисс Джонсон. Это глупо. Ваши показания могут помочь…

Джей ступил вперед:

— Кому они могут помочь, Генри? Тебе? Получить гонорар?

Видимо, мужчина осознал всю безвыходность ситуации, сгреб портфель и сунул туда блокнот, не сводя с меня глаз и выдыхая себе под нос что-то в духе «не понимаю».

Наконец, он развернулся и последовал под чутким конвоем Джея к выходу. Но уже стоя на пороге обернулся:

— А что, если я скажу вам, что в той катастрофе не выжил никто?

Джей захлопнул дверь, прямо перед его носом.

Я больше не могла сдерживаться. Побежала в туалет и кинулась к унитазу. Весь утренний чай вышел наружу.

Вода заливается в легкие…

Я повалилась на пол, чувствуя, как по щекам бегут горячие слезы. Руки опять затряслись.

Кому это поможет?

«Не выжил никто».

Я знаю, кто выжил. Я! Только я! Ни младенец, ни молодожены, ни нобелевский лауреат! Только Я!

Ну зачем? Почему?

Я затарабанила кулаками по голове.

— Лео?

Джей стучал в дверь.

Так. Таблетки. Я нащупала в кармане таблетницу и высыпала содержимое прямо в рот.

#

Часть вторая

Тень

Я падала в темноту. Надо мной раскинулось красное табло «Пристегните ремни». Оно было больше меня и больше самого неба. Я усмехнулась — уже поздно. Я лечу в пустоту.

А в пустоте вспыхнули желтые круглые глаза. Сова.

Шепот наполнил уши и эхом улетел вдаль:

— Тасоом. Тасоом.

Мне показалось, или это голос бабушки?

Я упала в воду. Ледяную, жгучую. Здесь не разобрать, где дно, а где поверхность. Куда двигаться, куда плыть. Я закричала, но вместо крика вырвались лишь белесые пузыри воздуха.

Вода заливалась в горло, в нос. Легкие расширялись, грудь распирало изнутри. Я отчаянно хотела вдохнуть!

Внезапно меня вытолкнуло на поверхность. Я вынырнула из вод Миссисипи и тут же спряталась в тени бетонной набережной. Мимо проплыл пароход, осветив ночную мглу прожекторами.

Мое тело двигалось бесшумно и быстро. Или у меня не было тела? Все изгибы русла оставались позади за секунды. Или кто-то мотал время вперед?

Я оказалась у причала, где грузовые контейнеры стояли железными башнями, создавая Великую Тень.

Я скользила между рядов, будто в лабиринте. Я знала, что ищу.

Рядом со старым поржавевшим контейнером стояла груда коробок и лежало тело.

Я скользнула ближе. Толстый бородатый мужчина в грязной поношенной одежде. Воняет мочой.

Я наклонилась.

Его глаза распахнулись. Лицо исказил ужас, нижняя челюсть упала до самой груди. Он завизжал.

Завизжала и я.

Я подорвалась в кровати и судорожно втянула воздух. О, Боже, это опять сон.

Сон.

Но проснулась ли я?

Видимо, нет. Я не могла поверить своим глазам.

На подоконнике, у открытого окна сидела сова. Неподвижно. Ветер играл ее белыми перышками. Глаза желтели в утреннем сумраке.

Я ущипнула себя. Больно.

Казалось, она отреагировала на мое движение — расправила крылья и вылетела из комнаты. Я кинулась к окну. Никого. Лишь ветер окутал мое потное дрожащее тело.

— Я говорю тебе, меня преследует сова.

— Ну хорошо хоть не бешеный пес.

Я кинула в Джея ручкой. Мы сидели на полу в детском отделе и разгребали бардак. Дети имеют свойство брать книги и класть их куда душе угодно.

— Может, сходишь к своему мозгоправу? Вряд ли это хороший знак, Лео.

— У нас встреча на следующей неделе. Не хочу ничего менять.

— Ты его боишься?

Я задумалась, ощупывая рельефный томик Алисы в стране чудес.

Боюсь ли я доктора Престена? Я вспомнила его причесанную бороду, узкие приспущенные очки, аккуратно выглаженную рубашку. Нет, не боюсь. Мне неприятны его вопросы… О том, чего я хочу, почему ругаю себя. Мне всегда хочется ответить — не знаю.

Я покачала головой:

— Нет, не боюсь. Но мне нечего ему пока сказать.

— Кроме того, что тебя глючит?

Я улыбнулась:

— Кроме того, что меня глючит.

А может, это не глюк? Странно. Очень странно. Надо почитать про галлюцинации. И про кошмары. Открытый рот бездомного промелькнул перед глазами. Это просто сон. Бред твоего воспаленного мозга.

Как же хотелось выспаться. Хотя бы часов шесть. Без кошмаров и панических атак.

Джей сложил раскраски в стопку и выпрямился, разминая ноги:

— А может, это и неплохо?

Я с трудом вырвалась из мыслей:

— Что неплохо?

— Глюк. Сова. Ты хотя бы оживилась. Думаешь о чем-то другом. Может, так твой мозг хочет тебя развлечь?

— Если это все, что он придумал…

Мы рассмеялись.

Зазвенел дверной колокольчик.

— Есть кто живой в этом склепе для старых книг?

Я узнала голос. Айана.

— Это ты ее позвал?

Джей улыбнулся. Сама невинность.

Айана была моей подругой из колледжа. Она иммигрировала в Миннесоту из Сомали в 2009 году с мамой и тремя братьями. Мы сразу нашли общий язык, хотя и были совершенно разные. Айана целеустремленная и прямолинейная. В отличие от меня, она сразу нашла свое место — устроилась в языковой центр и помогала освоить язык таким же иммигрантам, как она.

— Вот вы где! Решили сказки на ночь почитать?

На ней был оливковый хиджаб, на смуглом лице светилась улыбка.

Я только сейчас поняла, как соскучилась.

Мы обнялись. От нее пахло розой и сандалом. Я почувствовала тепло.

— И что вы, ребята, задумали?

А задумали они меня отвлечь. И, надо сказать, у них это получилось.

Они повели меня на живой концерт местной инди-группы. Мы сидели за барной стойкой, слушали музыку и болтали о всякой ерунде. Айана ищет помещение для школы, Джей копит на очередную гитару. В какой-то момент я вдруг осознала, что люди вокруг настоящие, живые. С реальными желаниями и заботами…

Я даже с аппетитом съела порцию гренок с чесноком и сыром. Правда, пришлось весь вечер пить только безалкогольное пиво…

Зато Джей успел хорошенько накидаться:

— А травку тебе можно?

Я задумалась. Про травку доктор Престен ничего не говорил. Или это само собой подразумевается?

Айана отказалась сразу.

Мы с Джеем вышли на свежий воздух, спрятались за пожарной лестницей и раскурили косяк на двоих. Я пробовала травку в колледже и не скажу, чтобы осталась в восторге. Но сейчас желание расслабиться превратилось в навязчивый неутолимый зуд.

Джей выдохнул вместе с дымом:

— Хорошо все-таки жить.

С этим я согласиться не могла. Но вечер сделал жизнь более сносной.

Я затянулась.

— Эй, только один раз, и все, не хочу, чтобы у тебя поехала крыша.

Я выдохнула. Голова закружилась:

— Поздно, мою крышу уже не догнать.

Я снова вспомнила искореженное ужасом лицо бездомного:

— Мне сегодня снилось, как я убиваю человека. Или даже не убиваю. Скорее, он будто испугался меня до смерти. И его лицо…

Отвисшая до груди челюсть.

Джей забрал у меня косяк и улыбнулся:

— Ну ты, конечно, в последнее время выглядишь жутковато, но вряд ли могла напугать кого-то до смерти.

Я усмехнулась, но сердце тут же сжалось:

— Просто… Все казалось таким реалистичным. Будто я там была.

— Мне иногда снится девушка из соседнего кафе, и, поверь мне, выглядит она крайне реалистично.

— Прекрати…

— Ну либо… — Джей сделал затяжку. — Либо ты можешь видеть, как смерть забирает людей. Мама говорит, бабушка обладала даром видеть рождение и смерть. Она была шаманкой. Уж не знаю, правда это или нет.

Я улыбнулась:

— Мою бабушку тоже так называли. Она вроде как лечила от болезней и тревог. К ней приходили со всей резервации. Как по мне, она просто хорошо разбиралась в травах.

— Ну… Вот тебе немного мудрости от племени оглала: между знанием и даром тонкая грань.

Я разулыбалась:

— Мне нравится.

В голове заплясали огоньки. Я почувствовала, как расслабляются плечи. Почему бы доктору не прописать мне траву?

Джей докурил и кинул окурок в канализацию:

— А знаешь… Я иногда думаю, это ведь мы с Айаной предложили тебе скататься на Коста-Рику. Ты могла выбрать любое направление. Но мы разрекламировали…

Да, я могла бы выбрать Мексику или Кубу.

— Брось. Кто мог предположить такое? Тем более я мечтала увидеть океан.

И увидела, только изнутри.

— Да, ты права. И все-таки паршиво вышло.

Я знала, что за Джея говорит алкоголь. И в нормальном состоянии он бы не стал напоминать мне о том, как паршиво все вышло. Тем более в миг, когда я перестала об этом думать. Мне захотелось стереть этот разговор. Жаль, что мы не можем стирать разговоры и события по желанию.

Я вернулась домой с легким головокружением и острым чувством голода.

Холодильник был пуст, так что пришлось варить макароны. Но пока я ждала, когда вскипит вода, краски снова померкли. Вот так. Без причины. Травка совсем отпустила, а вместе с ней ушло и воодушевление. Я почувствовала себя разбитой на части. Силы покинули меня. Я поела недоваренные макароны с кетчупом и завалилась спать, не раздеваясь.

Из плюсов — я уснула быстро.

Из минусов — кошмары не хотели оставлять мое измученное сознание.

Красное табло «пристегнуть ремни» загорелось в темноте. Самолет начало трясти и тянуть на левый борт.

Новый толчок оглушил.

Я стала тенью. Бесплотной тенью, рыскающей по ночному городу. Фонари жгли глаза. Я перемещалась во мраке. Под навесами, за деревьями. Быстро, словно проматывая пленку вперед. Кошка встала на дыбы и зашипела.

Женская фигура дрожит на горизонте. Зонт. Стук каблуков по мостовой.

Шаг. И я уже за ее спиной. Зонт медленно поворачивается. Зеленые глаза расширяются, рот открывается неестественно широко. Лицо искажается в ужасе. Она падает без чувств.

Все погружается во мрак.

— Тасоом.

Да, это голос бабушки.

Она зовет меня. Но в темноте никого нет.

— Тасоом.

Я вижу дерево. Пораженное молнией дерево. На одной из ветвей сидит сова. Но, как только я приближаюсь, она срывается и улетает.

— Тасоом.

Бабушка?

Я просыпаюсь.

На этот раз не в панике, а с ощущением присутствия. Будто шепот был здесь, в настоящем.

Но развеялся, стоило открыть глаза.

Я зажгла прикроватную лампу. Комната была пуста.

Рельеф амулета ощущался через потную майку. Может, его присутствие и напомнило мне о бабушке? Как говорит доктор Престен, не знаешь, что впитает в себя подсознание.

Три сорок пять. Спать больше не хотелось. Я пошла в душ, встала под струю теплой воды и закрыла глаза.

Тасоом. Значит, тень. Душа. Для шайенов это одно и то же. Но почему это слово пришло в мою голову?

Воспоминания о бабушке начали мучать мою душу. Ее мягкие морщинистые руки, пахнущие травой и землей, гранатовый подол платья, длинные седеющие волосы. Она пела мне песни тихим хрипловатым голосом. Песни на языке шайенов. Мне кажется, я любила бабушку больше, чем маму. И она любила меня. Называла чудом. И относилась как к чуду. Она умерла, когда я училась на втором курсе. Наверное, с этого и началась череда моих депрессий и тревог.

Или раньше?

Надо выпить таблетки.

Спать так и не хотелось. Не знаю, чего я боялась больше — очередного кошмара или тихого шепота бабушки.

Перед глазами всплыло искореженное ужасом лицо женщины с зонтом. Мой мозг болен.

Я надела парку и вышла в ночной город. Улицы всегда принимали и разделяли мою боль.

Холод пахнул в лицо, развевая остатки сна.

Ноги сами несли меня в путь. Мимо разрисованного граффити дома, вдоль пустынных трамвайных путей, вниз, в потемневший от сырости переход под железной дорогой, и вот передо мной раскинулась великая река Миссисипи. Ее течение не было быстрым, но даже слабый шум воды успокаивал. Я слышала, как она качается в русле, плещется в заводях, неспешно продвигаясь вперед.

Огни города отражались в этой реке. Белые, желтые, красные… Смешивались на темном полотне воды и дрожали, будто размытые краски.

Я прошла по бетонному мосту и оказалась на восточном берегу — район парков и старых частных домов. Здесь искал свое вдохновение не менее грустный Фицджеральд. Но он умел превращать чувства в прекрасные слова. А я… За годы, проведенные в Сент-Поле, я поняла, что любовь к чтению еще не делает тебя писателем.

Возможно, книги для меня просто излюбленная форма эскапизма?

Я остановилась у кленовой рощицы и взглянула на город поверх реки. Он стоял недвижно. Собрал в гроздь все свои небоскребы, провода, застывшие краны.

Я захотела перейти на другую сторону набережной, но остановилась. На асфальте под моей кроссовкой трепетал флаер с летящей белой совой.

Мимо промчался мотоцикл. Я отпрянула назад. Холодный порыва ветра растрепал волосы. Надо же, еще один шаг, и мотоцикл снес бы меня вместе с моей грустью. Может, так было бы и лучше.

Рев мотора улетел вдаль. Казалось, такой громкий звук должен разбудить весь город. Но город спал. Я была одна. Одинокий призрак этого города.

Ветер зашелестел в кленовых листьях, и мне безумно захотелось на волю. Подальше от бетона и огней. В родную Монтану.

Я закрыла глаза. Бабушка ведет меня за руку по степи, поет песни, собирает душистую зубровку и щекочет веточками мои ладошки. Ветер ласкает высокую траву.

Сердце сжалось. Может, оставить все и уехать?

Нет, глупые фантазии. Мне нечего делать в резервации. Бабушки нет. Мама живет в этом старом доме, не желая ничего менять. В последний раз, когда я ей звонила, она сказала, что грустить неправильно. Что Великий дух дал мне второй шанс, даровал жизнь, чтобы я смогла что-то совершить.

Я не дослушала ее и отключила телефон. Так странно, имя Леола означает львица, храбрая. А я не могу даже с собственной матерью поговорить, чтобы не довести себя до слез.

Когда я возвращалась обратно, уже светало. Выключались фонари, проезжали первые трамваи. У газетного киоска парень выгружал из машины коробки со свежими газетами. Я автоматически пробежала глазами обложку и замерла.

Лицо этой женщины. Из моего кошмара.

Может, я видела эту газету вчера?

— Извините?

Парень вытащил последнюю коробку и закрыл машину:

— Да?

— Я могу взять газету?

— Я только привез товар. Сейчас придет…

— Нет-нет. Я просто посмотрю и верну, хорошо?

Парень удивился, но возражать не стал.

Да, то самое лицо. Ее зеленые глаза смотрят прямо на меня. Такие растерянные…

Вы знаете этого человека?

Сегодня ночью на пересечении Юниверсити-авеню и Джексон стрит была найдена женщина, с полной потерей памяти. Об этом сообщает городская больница Фэрвью Саутдейл.

Женщину обнаружили без сознания. Травм и признаков насилия нет, —

сообщает дежурный врач.

Удалось установить ее имя и возраст — Мэри-Энн Блэк, 38 лет.

Полиция пытается разыскать ее родственников.

Приметы: рост 167 см, среднего телосложения, волосы русые, глаза зеленые. Одета в синюю блузку, коричневую юбку и коричневый пиджак, черные туфли. Рядом нашли черный зонт и темно-синюю дамскую сумочку.

Если вам что-то известно об этом человеке, пожалуйста, сообщите в больницу Фэрвью Саутдейл, на горячую линию газеты, или по телефону 911.

#

Часть третья

Инсомния

— То есть вы хотите сказать, что видели потерявшую память женщину в своем сне?

— Именно.

Доктор Престен понимающе кивнул. В линзах его очков мелькнуло закатное солнце. Обычно меня расслаблял этот кабинет, его свет, чистота, мягкость ореховых кресел. Но сегодня мысли метались в голове, подобно запертым в ловушке крысам. Как же хочется пить. И спать.

Доктор продолжил:

— И вы уверены, что сон приснился вам до того, как вы увидели статью в газете.

— Ага.

Еще бы. В тот день я не могла сосредоточиться на работе. Джей постоянно спрашивал, все ли со мной хорошо. Но я не могла его успокоить. И не знала, что сказать. Только обновляла и обновляла новости в телефоне.

Нашлись друзья и дети этой женщины. По их словам, она засиделась у подруги за игрой в бридж. До этой ночи ее не беспокоили проблемы с памятью или другие серьезные проблемы со здоровьем…

— Леола?

— Да?

— Я попросил рассказать, что еще было в этом сне. Это первый раз, когда кошмар поменялся, верно?

— Не совсем. Мне снились и другие…

Тасоом.

— Например?

Как же медленно вращаются в голове мысли.

— Мне снился бездомный мужчина. С ним случилось то же самое…

— Что и с женщиной?

— Да…

Я искала информацию и о нем, но ничего не нашла. Это не успокаивало, его ведь могли просто не обнаружить. У него нет дома и, возможно, документов. О таком могли даже не написать.

— Что еще вы видите в этих снах?

Тасоом.

— Мне снится бабушка… И… сова.

— Что в этих снах вам запоминается?

— Ее шепот, ощущение, будто она рядом. И глаза… Глаза совы.

— Хорошо. Как думаете, что это может означать?

Серьезно?

— Я не знаю, доктор, не знаю! Я пытаюсь сказать вам, что видела, как женщина лишилась памяти! Ее лицо перекосило от ужаса! А я смотрела прямо в ее глаза! А вы спрашиваете, что означает шепот моей покойной бабушки?!

Я закрыла руками лицо:

— Это безумие! Безумие! Я схожу с ума?!

— Леола, я так не думаю. Вы пьете таблетки?

— Да.

— Это хорошо. Я поменяю вам противотревожное на транквилизатор.

Я убрала руки от лица и попыталась сосредоточиться.

— Транквилизатор?

— Да, он также снимет приступы тревожности, но поможет вам засыпать. Какое-то время вас будет преследовать дневная сонливость, но в этом нет ничего страшного. Только не следует садиться за руль, хорошо?

— Но я не хочу.

— Не хотите чего?

— Засыпать. Я… Я боюсь засыпать.

— Леола, с той ночи, когда пропала женщина, прошло два дня. Получается, вы не спите третьи сутки?

Я промолчала. Ответ был очевиден.

— Почему вы не обратились ко мне раньше?

Я только прошептала:

— Я не знаю…

Голова отказывалась соображать. Прошлой ночью я обошла весь город, пила энергетики, кофе, потом боролась с паническими атаками — все что угодно, только бы не сон.

И этот шум в ушах…

Доктор Престен снял очки и откинулся на спинку кресла:

— Леола, вам надо поспать. Вам нечего бояться. Новый препарат поможет вам уснуть. Если этого не случится, я буду вынужден положить вас в клинику. Я бы хотел сделать это прямо сейчас, но вы ясно дали понять, что не согласны на стационарное лечение. Вы сильно истощены. Вы мало спите. Вас мучают кошмары. Ваш мозг сейчас может выдавать желаемое за действительное.

— Я же не хотела, чтобы с этой женщиной что-то случилось.

— Конечно, не хотели. Вы склонны винить себя за вещи, которые не в силах контролировать.

— Но я там была! Я видела ее!

— Или вам только так кажется. Леола, это называется — ложное воспоминание. Вам приснилась картинка. Вы в общих чертах ее запомнили. А когда взяли в руки газету, то дополнили это воспоминание новыми деталями. Лицом, одеждой, улицей и так далее. Воспоминание как бы перезаписалось. И теперь вам кажется, что оно было таким всегда. Такое происходит при недостатке сна. А согласитесь, ваш сон в последнее время нельзя назвать здоровым.

С этим сложно поспорить. И все же… Неужели меня и правда обманул собственный мозг? Я ведь вспоминала ее лицо тем утром, зеленые глаза…

Доктор протянул рецепт с новыми препаратами:

— Схема приема та же. И, Леола… Пожалуйста, звоните мне при любом изменении вашего состояния. Не тяните, хорошо?

Я кивнула. Наверное, он прав. Я просто поломалась. Нельзя доверять себе, когда ты поломан.

У выхода из кабинета еще одна мысль пришла в мою голову:

— Доктор Престен, а может человек потерять память от страха?

— Да, после любого травмирующего события может наступить так называемая, диссоциативная амнезия. В том числе и от страха.

У кровати горела одинокая лампа, создавая иллюзию уюта и безопасности. За окном дул мощный северный ветер, гудела вентиляция.

Я долго сидела на краю кровати и крутила пузырек с таблетками. Маленькие фиолетовые пилюли, которые помогут мне уснуть.

Боже мой, как я устала.

Кажется, еще одно усилие, и я просто рухну без сознания. Тело ломило, в глаза будто засыпали песок. Как же медленно крутятся мысли.

Час назад, в ванной, я разглядывала мешки под глазами и взбухшие вены на белой груди. А вдруг это не вены, а тонкие хвосты, извивающиеся под кожей? О, Боже!

Может, мама права, и я расплачиваюсь безумием за глупую грусть?

В конце концов, я ведь выжила! Может, я должна радоваться каждому дню? Осознать что-то… Быть благодарной. Только кому или чему? Случайности?

Как можно верить в высшие силы, когда умирают дети?

Почему-то вспомнился тот журналист, Генри Купер.

«А что, если я скажу вам, что в той катастрофе не выжил никто?»

Я усмехнулась. А вдруг я и правда умерла, и эта реальность лично моя? Чистилище в вечной депрессии. Интересно, в этой игре можно победить?

Возникло ощущение дереализации. Несколько секунд я не понимала, что я — Леола. Что живу в Сент-Поле. Что живу.

Ощущение ушло так же внезапно, как и пришло.

Наверное, стоит довериться доктору, а не своему воспаленному мозгу. Со мной явно что-то не так.

Это ты еще умолчала о сове…

Я открыла пузырек и высыпала таблетки на ладонь. Даже этот незначительный вес заставил ее дрожать. Наверное, я сейчас усну и без них. Таблеток совсем немного. В аптеке их всегда выдают дозой на несколько дней. Чтобы ты не смог покончить с собой. Они имеют дело с такими поломанными, как я, и знают, что с нами делать.

Я кинула одну таблетку в рот и почувствовала одновременно облегчение и отвращение.

Облегчение — потому что не надо больше ничего решать. И появилась надежда, что таблетки помогут.

Отвращение — потому что в глубине души знала, что это не так.

Как же я устала.

Я тонула. Вода заливалась в нос и рот. Вокруг была темнота. И вдруг в этой темноте высветились белые крылья. Сова.

Она летела сквозь воду, сквозь пустоту. И мне было так тепло от взгляда ее желтых глаз. Я знала, что теперь со мной все будет хорошо. Она рядом.

Сова подлетела так близко, что я увидела темные узоры на ее перьях. Клюв открылся, и из него прошелестел голос бабушки:

— Проснись!

Но я не проснулась. Только упала в еще больший мрак и очутилась на мостовой.

Лил дождь, громыхала молния. Кафедральный собор белым призраком возвышался над городом.

Вспышки молнии высвечивали огромные резные арки и застывшие мраморные скульптуры. Испуганные и холодные.

Проснись.

Теперь я знала, что сплю. Я снова стала чем-то. Скользким, как тень, и страшным, как сама смерть.

Проснись, проснись.

Я не могла осознать себя, управлять собой, разбудить себя.

Что я такое? Я не знаю!

Я пряталась в тени деревьев и наблюдала за тусклым светом в окне собора. Я хотела насытиться.

Тяжелая дубовая дверь приоткрылась, из собора вышел мужчина в длинном черном пальто. Высокий, широкоплечий. Он был чем-то обеспокоен, теребил ключи от машины в руках. Затем осмотрелся, поднял воротник пальто и побежал под нещадным ливнем к стоянке.

Я перемещалась словно воздух. Раз — мимо белой мраморной стены собора. Два — меж рядов машин. Три — я у пассажирской дверцы старого субару.

Проснись, проснись!

Мужчина обогнул капот и оказался один на один со мной.

Руки бросают воротник пальто. Лицо искажается в страхе.

Проснись!

Он кричит, и рот раскрывается неестественно широко. Он кричит, а я приближаюсь. Он кричит и падает. Дождь хлещет в его распахнутые обезумевшие глаза, в развалившийся рот.

Да, отдай мне все. Всего себя…

Проснись!

Я вскочила с криком.

Нет! Не может быть!

Он умер! Он умер! Я убила его.

Я не знала, что делать, куда бежать.

Ветер швырял дождь в окно, гремел гром.

Все тело трясло, горло сдавливало. Я начала задыхаться и побежала в ванную за таблетками. Но противотревожного больше не осталось, остался только флакон с новым препаратом. С этими проклятыми фиолетовыми таблетками! Я швырнула флакон в зеркало, и он с грохотом разбился, таблетки посыпались в грязную раковину, покатились по полу.

Я сползла на холодный кафель и разревелась, обхватив голову трясущимися руками.

Я убила его! Убила!

Дыши. Просто дыши. Холодный кафель, теплые…

Кто здесь?

Только я.

Один вдох, два, три вдоха… Когда дошло до семидесяти — стало легче.

Я вытерла мокрые щеки.

Одежда сухая, волосы тоже. Я не выходила из дома. Просто не могла дойти до собора и вернуться обратно, не намокнув.

Внезапная мысль заставила меня подорваться. Я включила в спальне свет и открыла ноут.

Новости Сент-Пола

Но ничего о найденных или пропавших людях. Никаких новых происшествий за эту ночь.

Я посмотрела на время — 05.32.

Может, еще рано?

Новая мысль пришла в голову — пойти к собору и отыскать его. Но меня тут же начало лихорадить. А если я и правда найду его там, на парковке, с открытыми глазами?

Я вспомнила слова Доктора Престена. Это может быть просто сон. Мой мозг меня обманывает. Я не должна доверять себе.

Я схватила бумагу и ручку:

Парковка Кафедрального Собора. Синий субару. Мужчина, высокий, лет 30–35. Темно-русые волосы, короткая стрижка, серые глаза, широкие скулы, легкая щетина.

Я вспомнила эту огромную пропасть вместо рта, и меня передернуло.

Бежевая рубашка, джинсы, длинное черное пальто.

Немного подумав, я подписала:

19 сентября 2018 года, 05.38.

Аккуратно свернула бумагу и сунула во внутренний карман парки.

Я проверяла новости каждую минуту. Из дома, на работе. Я не могла ни о чем думать, ни на чем сконцентрироваться, все время дергала телефон из кармана и листала новостные ленты.

К часу дня он нашелся.

Его звали Лукас. Этой ночью у его жены были сложные роды. Он ездил в собор помолиться.

Его нашли перед утренней службой, на парковке. Сидел у своей машины, промокший до нитки, обмочившийся, и раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками.

Он не помнил, где он, кто он. Не помнил, как ходить и говорить…

Я с ужасом подошла к мокрой парке. Сердце пульсировало в горле. Я потянула молнию. Листок зловеще выглянул из кармана. Я развернула его.

Это он. Лукас.

Я убежала из магазина, не сказав ни слова. Пульсация в мой голове достигла предела. Голову разрывало изнутри.

Дождь прекратился, город окутал густой туман.

Туман на улице, туман в голове. Здания появлялись резко, будто наезжали на меня, и тут же пропадали во мгле. Я схожу с ума? Или еще сплю?

Это ведь из-за меня! Он сошел с ума из-за меня!

Безумие заразительно.

Может, это просто видения?

Но в глубине души, я чувствовала, что это была я. Это сделала я! Нечто во мне свело этих людей с ума.

Я споткнулась о клумбу и чуть не упала.

Что я такое? Что со мной стало?

Из тумана под неестественным углом выплыл готический фасад музея, из-под арки вылетели грачи. Или совы?

У меня двоилось в глазах.

Из парка, в белесой пелене, появлялись статуи — медные головы младенцев с пустыми глазницами.

Почему кто-то решил, что это мило? Это ужасно! Ужасно! Почему они смотрят на меня?

Что им всем надо?

В бреду я добралась до квартиры. Мне нужно было лишь одно.

Среди грязной одежды на полу я нашла вязаную кофту и достала из кармана помятую визитку.

Генри Купер.

Специальный корреспондент New-York Times.

[phone].

Я набрала номер. Без ответа. Набрала еще раз. Теперь мне не до церемоний.

Хриплый голос отозвался:

— Генри Купер, слушаю вас.

Я откашлялась:

— Здравствуйте, это Леола Джонсон, пассаж…

— Ааа! Чудом выжившая из Миннесоты? Добрый день! Рад вас слышать. Вы передумали?

Это не радость! Ты злорадствуешь!

— Я… может быть, да. Вы не могли бы…

Руки дрожали, я едва могла дышала.

— Объясните, пожалуйста, почему вы тогда сказали, что…

— В той катастрофе не выжил никто?

— Да.

— Вы пробыли в воде больше получаса, и вас откачали. Это уже нонсенс. У вас ни одного перелома, ни царапины. Технически вы пережили клиническую смерть, а по времени и биологическую, но, как мы оба знаем, ваш мозг вполне себе функционирует.

С этим я бы поспорила…

— Так вас это интересовало? Что со мной было?

— И это тоже. Публика любит рассказы о чудесном воскрешении.

— Боюсь, речь здесь идет не о чуде.

Я отключила телефон и схватилась за лицо, сотрясаясь от рыданий.

Я не вижу просвета в этой истории. Что бы ни происходило — причина я. Я ошибка… Я не должна быть тут.

Что я такое?

Марево застилало мысли. Мозг говорил одно, чувства другое. Я устала от этой борьбы.

Мне хотелось вырвать из груди это нечто, этого зверя, не дающего мне покоя, порождающего только боль. Зверя, уснувшего от собственной сытости.

Вырвать…

Внезапно пришло успокоение. Я вытерла слезы и подошла к зеркалу.

Глаза у этой девушки широкие и красные. Такие неподвижные, равнодушные. Она что-то знает и смеется надо мной.

Как бы я хотела снова стать маленькой девочкой с живыми глазами.

С живыми мечтами.

Я вышла из квартиры, поднялась по лестнице на девятый этаж и вылезла на крышу.

Бетон вонял сыростью, лужи хлюпали под ногами.

Теперь я выше этого города. И липкий безумный туман не доберется до меня.

Он в твоей голове…

Я подошла к краю. Из белой пелены выглядывали крыши, серебрился мост над затянутой дымкой рекой. Мост в облаках.

Я стала на бордюр, камешки заскрипели под кедами. В лицо дунул порывистый ветер, он гнал на город темные грозовые тучи.

Никто больше не должен пострадать из-за меня. Я сделаю шаг и все закончится. Даже если я безумна… Я обрету покой.

При слове «покой» на сердце стало легко. Этот маленький шаг остался единственным, чего я хочу.

Ветер пошатнул меня. Но страха больше нет.

Мы все исчезнем. Так почему бы просто не раствориться в тумане?

Я приготовилась отдаться в объятия ветра.

Но тут из-за стальных туч вырвался луч света. Солнце. Оно высветило верхушки небоскребов. Окна засияли, передавая друг другу мерцающий блеск. Послышался пронзительный птичий крик. Я прищурилась. Со стороны света ко мне летела сова. Она лавировала вниз, будто слетала с самих небес.

Все ближе и ближе. Так близко. Она в меня врежется! Но сова будто влетела прямо в меня и растворилась! Я потеряла сознание.

Фигура бабушки родилась из темноты. Ветер колыхал ее разноцветное платье и бусы, развевал седые волосы.

Она тянула ко мне руки.

Na vone a vo asth (день есть свет).

Nin nee ho wah vin nah tan (ты живая).

Tasoom (душа, тень).

E-eihom angi.

Бабушка раскрыла объятия. Но я не могла ее коснуться. Я — бестелесные глаза, что смотрят в пустоту.

Она повернулась на месте и обратилась в прекрасную белую сову. Два взмаха крыла, и она улетела прочь.

Картинка переменилась. Темнота ушла. Передо мной лежала дорога — путь в бескрайней холмистой степи. Дорога домой.

— Леола, Леола!

Меня трясли за плечи. В глаза ударил дневной свет.

— Ну же, Лео!

Это был Джей.

Его лицо темнело на фоне неба.

Такой обеспокоенный.

Я прошептала пересохшим голосом:

— Я в порядке!

— Оу, Лео! Иди сюда!

Он приподнял меня с мокрого бетона, накинул на плечи куртку и заключил в объятия.

— Я так испугался!

— Прости.

Я заплакала.

Мы сидели молча, в объятиях друг друга. Он покачивался, будто убаюкивал меня на своих руках.

— Откуда ты узнал, что я здесь?

— Ты убежала, ничего не сказав. На тебе лица не было. Я просто понял, почувствовал…

Его голос дрогнул.

Я прошептала:

— Прости.

— Все хорошо, хорошо.

День есть свет.

Ты живая.

Я постепенно успокаивалась.

— Замерзла?

Мы извалялись на мокром бетоне крыши. Но разве теперь это важно?

Я высвободилась из объятий Джея и взглянула в его задумчивое лицо:

— Мне нужна твоя машина.

#

Часть четвертая

Монтана

Солнцу Великий Дух даровал Силу давать свет и тепло,

а земле давать развитие и излечение.

Воды одарил он способностью очищать и восстанавливать,

а ветер наделил самим дыханием жизни.

И в последнюю очередь он создал человека.

И хотя тот появился последним и был слаб телом,

получил он величайший дар —

способность видеть сны и видения.

Отрывок из легенд оджибеев.

Ветер играл тонкими стебельками ковыля, то пригибая их к земле, то отпуская на свободу.

Над дорогой нависли грозные стальные тучи, но на горизонте уже сияло солнце. Его косые лучи заливали золотом пожухшую траву, сияли бликами на лобовом стекле.

Вдали, над холмистой степью то появлялся, то пропадал из виду силуэт белой совы. Дух бабушки следует за мной. Или я за ним…

Мне нравилось ощущать руль в руках. Большой надежный пикап Джея.

Джей не задавал много вопросов. Да я бы и не смогла ответить.

Сама не знаю, что происходит. Только чувствую.

Чувствую, что со мной и правда что-то не так. Что бабушка пытается помочь. А главное, что она может помочь.

Я все время делала то, что мне говорили. Искала логичные объяснения, пила таблетки, отрицала собственные чувства. Я боялась ошибиться, кому-то навредить. Но терять больше нечего. Пора довериться себе.

После того, что случилось на крыше, я проспала до самого заката. И впервые меня не мучили кошмары. Я поняла, а точнее почувствовала, что то зло, то нечто (чем бы оно ни было) может прийти только ночью, во мраке. Что день — мой друг и защитник. День есть свет.

Я выспалась. Мозг расслабился. Остались одни чувства. И я ощущаю себя спокойно и уверенно.

Десять часов пути позади, а значит, до резервации осталось меньше часа.

Шоссе 94 было пустынно. Изредка приходилось обгонять длинные одинокие грузовики с уставшими дальнобойщиками за рулем.

Мой отец был дальнобойщиком. Так они с мамой и познакомились. Дальнобойщик и официантка в придорожном кафе. Кто еще заедет в наши края по своей воле?

Наверное, страсть к большим машинам досталась мне от отца.

Я приоткрыла окно, впуская в салон свежий утренний ветер, и надавила на педаль газа.

Резервация начиналась с разбросанных у дороги трейлеров. Многие индейцы не могут позволить себе строительство нормального дома и живут в тесных трейлерах целыми поколениями.

Мой пыл поутих. Каждый раз, когда я возвращаюсь, резервация будто уменьшается, усыхает, срастается с землей.

В детстве эта местность была для меня целым миром.

Знакомые деревянные дома пятой улицы, манящие неизведанные просторы за площадью для собраний, загадочные коммуны на окраине, окруженные бесконечными молчаливыми холмами…

Теперь я вижу лишь потрескавшиеся пыльные дороги, обветшалые дома, да поржавевшие сетки заборов. И пластиковые пакеты, кочующие вслед за ветром.

Алкоголизм, безработица и азартные игры. Три всадника апокалипсиса, пожирающие любую резервацию. Власти дали индейцам разрешение на свободную продажу алкоголя и ведение игорного бизнеса — лицензию на саморазрушение. Индейцы легко впадают в зависимости. У нас не было длительного периода адаптации к подобным веществам. Мы прыгнули в новый мир, как в омут, с головой. И чем беднее человек, тем слаще этот омут.

Я рассматривала каждый знакомый дом. По левую сторону показалось длинное кирпичное здание. Моя старая школа. Приятных воспоминаний не вызывает. Учили здесь плохо. А в младших классах, когда я только перевелась из Льюиса, многие дети смеялись надо мной. Для них я была белой. А для белых краснокожей. На мне два клейма. Я чужая везде.

Когда я подъехала к своему старому дому, сердце сжалось. Двор вытоптан, белая краска висит на деревянном фасаде, точно сухая содранная кожа.

Дворняга, привязанная у входа, подняла лай.

Мама не спала. Стоило мне выйти из машины, она выскочила во двор, раскрывая объятия:

— Леола?!

— Привет, мам.

Ее зовут Вейнона — первая дочь. У бабушки было много сыновей, но все они страдали от зависимостей и ушли рано. Как говорила бабушка, есть демоны, которых никто не может побороть за тебя. Наверное, мой демон из того же разряда.

Я кинулась в мамины объятия. Ее старая кофта пахла сигаретами.

Я предлагала увезти ее из резервации. Но с тех пор, как папа ушел к другой женщине, мама предпочитает держаться подальше от «этих белых». Так всегда. Зло совершает конкретный человек, а ненавистной становится целая нация.

Интересно, теперь я тоже зло?

Я боялась, что мама начнет задавать вопросы, но она лишь накормила меня блинами, постелила свежую постель и предложила отоспаться с дороги. Будто почувствовала что-то…

А может, и правда почувствовала?

День есть свет.

И никаких кошмаров.

Только шепот бабушки:

— Кэнти.

Когда я проснулась, то знала, что надо делать дальше:

— Мам, а бабушкина подруга Кэнти еще жива?

Мама бросила мыть посуду и посмотрела на меня слишком понимающим взглядом.

Обитель старушки Кэнти наполнял стойкий аромат трав.

Полумрак низкой пристройки освещал деревянные стены, увешанные букетиками сушеных стебельков и цветов. Здесь чего только не было: пижма, гамамелис, золотарник, арника, ромашка… Полочки забиты коробочками с семенами и маслянистыми корешками.

Стоило мне переступить порог дома старушки Кэнти, как она произнесла:

— E-eihom angi.

Я не знаю, что это значит, но в моем сне бабушка произносила то же самое. Я только теперь поняла, что ни разу не назвала бабушку по имени. Ее имя Кими. Тайна. Я улыбнулась. Вполне ей соответствует.

Меня отвели в эту комнату и оставили наедине с растениями. Я не знала, что происходит, просто доверилась и полностью отдалась происходящему. Единственный вопрос, который мне задали, — ела ли я последние шесть часов. Я ответила «нет», и, видимо, такой ответ старушку устроил.

Через какое-то время старушка вернулась, поменяв голубое платье на разноцветное одеяние шамана. На шее висели бусы из камней и перьев. Ее спина была согнута, волосы совсем седые, но глаза светились решительностью и былой уверенностью в своих силах:

— Разденься до белья, дитя, и приляг на стол.

Я сделала, как она сказала. Дерево под спиной было твердым и холодным:

— Амулет оставить?

— Да.

Старушка что-то подогревала на старой дровяной печи. Потом подожгла лишайник и поднесла к моему лицу. Едкий дым заполнил легкие.

— Вдыхай дитя, не бойся.

Я вдохнула поглубже и закашлялась.

— Хорошо, хорошо.

Потом дряблые руки растерли по моему телу теплую зеленую кашицу. Меня начало клонить в сон.

Глаза слипались.

Старуха затянула тихую протяжную мелодию.

Она снова что-то поджигает, касается моих висков, лба и поет… поет…

Я оказалась в темноте. Но темнота больше не пугала. Я знала, что бабушка где-то рядом. И вскоре белые крылья мелькнули вдалеке. Она спускалась на землю, медленно обретая человеческий облик, превращаясь в мою бабушку Кими.

Вот она, стоит передо мной, будто живая. Улыбается, протягивает руки.

— Бабушка!

— Леола!

Я кинулась в ее объятия. Настоящая! Из плоти и крови!

Она прошептала:

— Как долго я тебя ждала.

Я прижалась к ней еще сильнее, но она мягко отстранила меня:

— Дорогая, у нас не так много времени. Я должна тебе поведать все, что знаю.

Я с удивлением обнаружила, что мы сидим на скамейке у сухого красного дерева. Бабушка держит мою руку в своих ладонях.

На ее лице отразилась печальная улыбка:

— В том, что случилось, есть и моя вина… Я не хотела, чтобы твой путь закончился так скоро. Я попросила Великого Духа о помощи, и он позволил мне вернуть твою душу, ступившую на путь теней. Но то, что на земле длится секунды, в мире духов занимает часы. И этого хватило, чтобы E-eihom angi проскользнул в твое тело.

— Е-еехом анжи?

Бабушка кивнула:

— При жизни колдун безумия, после смерти — демон, питающийся душами людей. И твое слабое тело стало ему пристанищем. И пищей… Твоя душа разбита. А потерянные, отвергнутые частицы души — словно дар, подношение для этого демона. И он питался этим даром пока не окреп, пока ему не стало мало.

Где-то в глубине себя, где живут ответы на все вопросы, я давно знала об этом. Но потрясение и ужас от этого не стали меньше.

— Так он поглощал души этих людей?

Бабушка сильнее сжала мою руку:

— Им не помочь, дорогая. Но я скажу тебе, как остановить E-eihom angi.

И она наклонилась к моему уху и зашептала в него так быстро, что я еле улавливала звук ее речи.

Я ведь не запомню! Я все забуду!

Но шепот проникал не в голову, он вливался в самое сердце.

Когда бабушка замолчала и отстранилась, мы снова стояли в темноте. Неожиданно я поняла, что ее руки теряют форму, растворяются:

— Нет! Не уходи! Прошу! Я так скучаю.

— Я все время рядом, дорогая!

— Но у меня еще так много вопросов! Как ты? Где ты? Что там, за гранью?

— Я не могу открыть тебе больше положенного. К тому же, нет таких слов, чтобы описать немыслимое.

Она улыбнулась, поцеловала меня в лоб и растворилась белой дымкой во мраке.

Когда я очнулась, каморка была темной и пустой. Я осталась одна. Но я знала, что должна сделать.

Я шла навстречу алому закату. Босая, в одном белье. Трава больно колола ступни, ветер покрывал кожу мурашками. Впереди виднелся блеск реки. Я должна смыть с себя зелье и омыть тело перед грядущим.

Я сложила одежду и амулет на камне у берега и вошла в ледяное течение.

Вода приняла меня, очистила тело и успокоила душу своим мирным неспешным плеском.

На берегу ветер обжег холодом мокрую кожу. Я ощутила невероятный прилив сил. Это хорошо, мне предстоит проделать долгий путь. Надев джинсы и кофту, я отправилась дальше, ступая босыми ногами на камни и колкие травы.

На горизонте темнели последние красные всполохи. Скоро наступит ночь. И в степи не останется никого, кроме меня.

А еще змей, жуков и…

Я знаю, что тебе страшно, но с тобой ничего не случится, я обещаю.

Тело было расслабленно и наполнено энергией. Я готова пройти десятки миль, не останавливаясь ни на минуту.

И я шла только вперед, не разбирая пути, не смотря по сторонам. Ветер указывал мне дорогу.

Небо темнело, загорались звезды, где-то вдали взвыли койоты.

Когда полная луна оказалась над моей головой, я остановилась. Ноги ныли, но это была приятная боль. Эту боль легко можно принять.

Я думала, что в темноте будет сложно отличить душистую зубровку от прочей травы, но луна ярко освещала склоны холмов, усеянных пушистыми колосками.

Я сорвала несколько стеблей, поднялась на холм и села на землю.

Я была уверена в том, что делаю, и все же в груди всплывала тревога. Мне предстоит встретиться с опасностью, и тревога предупреждала меня, заботилась обо мне. И я ее услышала.

Я подожгла сухие стебельки и вдохнула сладкий кумариновый дым.

Я готова.

Луна померкла. Я снова оказалась во мраке.

Тут нет ни неба, ни земли. Бесконечная чернота — любимое пристанище демонов.

Я долго не решалась шелохнуться, всматривалась в темноту, пыталась различить хоть какое-то движение, услышать хоть что-то. Но темнота молчала.

— Покажись!

Я испугалась собственного голоса. Представила, как демон кидается на звук, будто огромная змея. Миг — и меня нет.

Мне показалось, или что-то шелохнулось позади?

Я развернулась и сглотнула:

— Где ты? Я готова встретиться с тобой!

А готова ли я? Я озиралась по сторонам, будто слепой котенок. Сердце билось о грудную клетку. Казалось, тьма кишит монстрами.

В нос ударило ужасное зловоние. Протухшее мясо…

Что-то мелькнуло.

Он рядом.

Мне захотелось бросить все и убежать. Но бежать некуда.

Мой крик был похож на истерику:

— Ну же! Смелее! Покажи свое безобразное лицо!

И он показал. Гигантская алая плоть выступила из темноты.

У него не было лица. Только огромный рот зиял черной дырой. Сплошной кусок мяса с бесформенными конечностями. Будто кожу вывернули наизнанку и пришили обратно. По белесым жилам стекала вонючая слизь.

Он надвигался на меня рывками — перемещался, сотрясая пространство.

Я выставила руки вперед. Будто это его остановит! Теперь я знаю, чего пугались те люди, несчастные жертвы Е-еехома анжи. Его мерзкая рваная плоть постоянно менялась. Будто из нее что-то пыталось вырваться, билось изнутри. О, Боже, это же лица! Ужасная догадка поразила — это души, тех кого он поглотил! Бабушка сказала, я не могу им помочь. Но я могу помочь себе. Забрать части своей души.

Но как собраться с мыслями? Он ведь совсем рядом. Еще рывок, и он поглотит меня безразмерной голодной пастью.

Я закрыла глаза и сосредоточилась на страхе, что пульсировал в висках, бился в животе, вибрировал в коленях, душил.

Страх, ты сильный. Я чувствую тебя, знаю, что ты хочешь защитить меня. И… я впускаю тебя в свое сердце.

И страх вошел. Судорогой перевернул все тело и рассыпался мелкими иголками в груди.

Я открыла глаза. Вонючая пасть демона замерла в сантиметре от моего лица.

Несколько секунд я смотрела в эту уродливую пустоту, ожидая конца, но пасть не двигалась. Застыла, словно время остановилось.

Неужели это правда?

Я судорожно выдохнула и отступила назад. Демон повис в воздухе каменным изваянием. Движение лиц прекратилось. Это немыслимо. Невозможно.

Сейчас не время думать. Надо собраться и покончить с этим.

Я сжала похолодевшие кулаки.

Теперь верни мне боль.

Его живот вздулся и треснул. Из раны вместе со слизью вырвался блестящий острый осколок и врезался в мою грудь.

Боль ослепила, зазвенело в ушах. Грудь обожгло, будто в ней пробили дыру.

Дыши! Ты сможешь! Ты справишься!

Следующей я приняла вину. Она вырвалась из мясистой плоти демона и острой стрелой влетела в мое сердце. Следом полетели осколки грусти и печали. Тревога. Сострадание. Сомнение, желание, стыд…

Злость ворвалась так сильно, что я едва удержалась на ногах. Ненависть, зависть, обида. Одиночество. Глупость. Отчаяние и беспомощность. Будто пули разрывали демона изнутри. И попадали прямо мне в сердце. Может, я умру? Слезы лились из глаз. Я поняла, что кричу.

Но внезапно все прекратилось.

Я пыталась отдышаться, не в силах распрямиться и взглянуть на разорванную вонючую плоть демона.

Я знала, что осталась еще одна часть, и была готова принять ее. Я раскрыла объятия. Послышался оглушительный треск. Последним огромным осколком в меня влетела любовь.

Тьма сменилась ослепительно-ярким светом.

Демон взвыл. Заорал хором человеческих голосов и начал испаряться, превращаясь в густой смрадный дым.

Е-еехома анжи больше нет места в этом теле.

Возвращайся туда, откуда пришел.

Когда я открыла глаза, по щекам катились слезы. Солнце приветствовало меня нежными рассветными лучами.

#

Эпилог

Моя квартирка давно не была такой чистой.

Мы с Джеем сидели на полу и ели лазанью, приготовленную его мамой.

Скудный запас моих вещей, состоящий в основном из книг и старой одежды, был упакован и ждал меня внизу, в багажнике новой машины. Осталось забрать ноутбук и дорожный рюкзак. И… Я готова к пути.

Джей помог мне привести квартиру в нормальный вид и разобрать кучу ненужного хлама.

Я посмотрела в его смуглое задумчивое лицо. Губы измазаны в соусе.

Мое сердце переполнилось теплом и благодарностью:

— Джей, спасибо тебе, я бы без тебя не справилась.

Он отхлебнул пиво и усмехнулся:

— Это точно! И как ты умудрилась не утонуть в этом дерьме?

— Да я не за квартиру! Ну… и за нее, конечно, тоже.

Я выдохнула и улыбнулась:

— Спасибо, что был хорошим другом.

— Эй! Был?

Я засмеялась.

— Боже мой, с тобой невозможно разговаривать!

— Ага, с тобой тоже.

Какое-то время мы ели молча. Потом Джей отложил пустой контейнер в сторону и спросил:

— Не передумала?

Я покачала головой.

Но позже, в дверях, я замешкалась.

Прощай квартира, прощай Сент-Пол. Ты навсегда останешься я в моем сердце.

Я положила ключи на стол и закрыла дверь.

Не знаю, что принесет мне этот путь. Разочарование или вдохновение.

Я готова ко всему.

Я хочу увидеть мир.

И начать я хочу с океана.