Птица по имени Мама

Теона Прохазка, 2021

Молодую девушку по имени Божена судьба не баловала. Если и озаряла ее улыбкой счастья, то в скором времени вынуждала страдать. Выросшая с сестрой в детском доме, она рано вышла замуж по любви, но овдовела вскоре после рождения желанного сынишки. Через несколько лет Божена робко начинает верить, что фортуна вновь проявляет к ней благосклонность: переезд в большой город, работа мечты, встреча с замечательным мужчиной… Но радость девушки длится недолго: под маской заботливого и нежного избранника скрывается агрессивная натура запойного алкоголика. Страшным испытанием для Божены становится известие, что ее возлюбленный ВИЧ-инфицирован, о чем он эгоистично умолчал. Отныне жизнь заразившейся девушки наполнена душевными терзаниями и попытками принять саму себя. Что выберет Божена: смириться со страшным диагнозом, начав жизнь заново, или впасть в отчаяние, перестав бороться? Комментарий Редакции: Проза Теоны Прохазки режет свирепее финского ножа, в ледяной стали которого отражается обнаженная фактура жизни. Прекрасная и печальная, возвышенная и мучительная, «Птица по имени Мама» безжалостно вскрывает все болевые точки читателя, орошая душевные пустыни живительным дождем новых смыслов.

Глава 3

Свернувшись калачиком под мягким, набитым верблюжьей шерстью одеялом, я горько плакал, но так, чтобы меня не услышала Ружена. Я понимал, что ей тоже нелегко было расставаться с мамой, хоть она и сама настаивала на переезде. Но мне не хотелось расстраивать ее еще больше своими слезами.

Сквозь неплотно задернутые легкие занавески в комнату проникал рассеянный лунный свет. Пластмассовая позолоченная подвеска, свисавшая с люстры посередине комнаты, поблескивала в лунном свете. Шесть лошадок на леске, как символ прошлого года, принесла мама перед Новым годом. Год Лошади давно закончился, однако нам настолько нравились эти маленькие лошадки с зелеными и красными гривами и хвостами, что мы решили оставить ее на последующие годы.

Это была первая моя ночь без мамы. Несмотря на то, что через закрытую дверь до меня едва доносилось, как Ружена суетится на кухне, я чувствовал себя одиноким и покинутым. Я плакал, изредка затихая и прислушиваясь, но мамино сонное дыханье в данный момент раздавалось в скором поезде, километр за километром увозившем маму по длинным стальным рельсам все дальше от меня.

Я обнимал большого кота из серого плюша. Мама подарила мне этого кота незадолго до отъезда, с той поры он стал моей самой любимой игрушкой, я не ложился спать, если под боком у меня не было мягкого комка. Если нажать коту на живот, звуковой модуль, спрятанный в нем, воспроизводил веселую кошачью песенку. В моменты, когда у меня было плохое настроение или я уставал после садика, я часто включал эту песенку и мог слушать ее много раз подряд. Мама говорила, что придется менять батарейки раз десять в год.

Вот и сегодня весь день я не выпускал кота из рук. Он понимающе смотрел на меня своими черными глазками-бусинками и, как мне казалось в темноте, шевелил белыми ушами и помахивал пушистым хвостом. Я уткнулся в кошачий розовый нос, теребил тонкие черные ниточки на месте усов и тихо делился с котом своими переживаниями.

Дверь в комнату тихо отворилась. Тетя стояла на пороге, освещенная светом из коридора. Она вглядывалась в темный комок на моей кровати.

— Антошка, ты не спишь? — шепотом спросила Ружена.

Я дважды шмыгнул носом и вылез из-под одеяла.

— Не сплю, Ружена, — стараясь подавить всхлипы, ответил я.

Она прошла по комнате. Пушистый бежевый ковер заглушал ее шаги. Тетя присела с краю ко мне на кровать. Я потянулся и обнял ее за шею. Ружена провела ладонью по моим щекам, мокрым от слез.

— Плачешь, хороший мой, — скорее утвердительно, чем вопросительно, произнесла она.

Я снова шмыгнул носом и плотнее прижался к тете, к ее мягкому бежевому свитеру. От него вкусно и по-домашнему уютно пахло печеными пирогами с малиной.

— Ружена, а ты тоже скучаешь по маме? — тихонько, словно боясь потревожить ее своим вопросом, прошептал я.

Тетя вздохнула и погладила меня по голове.

— Конечно, скучаю, солнышко мое, — так же тихо ответила она.

Мы помолчали. Свет из коридора освещал часть комнаты и падал на тумбочку, на которой стояли наши с мамой фотографии в рамках. Я переводил взгляд с одной рамки на другую, вглядываясь в мамин силуэт.

За окном потух лунный свет, луну, словно огромный ночник, выключили наплывшие тяжелые тучи. Я слышал, как начался дождь, как холодные капли стучат по стеклу, скатываясь прозрачными дорожками вниз.

— Ружена, осенью бывает гроза? — спросил я, глядя на темные шторы.

— Нет, — тетя покачала головой. — Осенью грозы не бывает.

— Расскажи мне сказку, Ружена, — попросил я и потер кулачками глаза.

— Укладывайся, солнышко мое, — тетя поцеловала меня в макушку.

Я слез с ее коленей и удобнее улегся на подушку, натянул одеяло до подбородка, положил руки под щечку и приготовился слушать тетину сказку. Я очень любил сказки. Мама каждый вечер перед сном рассказывала мне их. Ее сказки были наполнены истинным волшебством, мама умела в интересной и понятной форме объяснить любое явление.

— Какую сказку тебе рассказать? — спросила тетя.

— Про тучку и грозу, мою любимую, — прошептал я. Эту сказку сочинила мама специально для меня, и сейчас мне больше всего хотелось услышать именно ее. Будто это могло приблизить меня к маме.

— Тучки живут на небе, — вполголоса начала Ружена, убаюкивающее поглаживая меня по спине через одеяло. — Толстенькие, пышнобокие, шаловливые. Гуляют тучки по всему небу, далеко, высоко. Когда встречаются две тучки, давно не виделись, обнимаются на радостях. Боками плотными трутся, бьются, электризуются. Отсюда и вспышки, молния сверкает. А если тучки что не поделят, как вы с ребятишками в садике, обидятся друг на друга, здесь и до драки недалеко. Дерутся тучки, ревут, вот и гром слышен — по всему небу грохочет, на земле отдается.

Я слушал сказку про тучки и чувствовал, как слипаются мои глаза. Меня клонило в сон под тихий, певучий голос Ружены. Спустя несколько минут я засопел, заснув крепким, детским сном. Все горести и печали отступили. Я спал, и мне снились счастливые светлые сны. Мне снилась мама.

— Спокойной ночи, маленькое мое солнышко, родной мой.

Ружена осторожно поцеловала меня в лобик, поправила одеяло и тихонько вышла из комнаты, притворив за собой дверь.

* * *

На следующий день я проснулся в не самом хорошем настроении. Хотя правдивее будет сказать, что настроение у меня было отвратительным. Будто меня заставили съесть едва теплую и несладкую манную кашу с комочками и запить ее холодным, вязким киселем, на поверхности которого собиралась противная пленка.

Все утро я с грустью смотрел на пустую мамину кровать и даже немного злился на маму, что в этот раз в садик мне придется пойти без нее. Как ни старалась Ружена хоть немного растормошить и развеселить меня, у тети ничего не получилось. Я не притронулся к бутербродам, даже отказался от любимого печенья и оставил на кухонном столе чашку с недопитым какао. Ружена тайком вздыхала, поглядывая на мое мрачное личико.

Каждое утро, когда в садик меня отводила мама, я не мог спокойно шагать по дороге. В любое время года, будь зима или лето, я бежал вперед мамы или прыгал вокруг нее на одной ноге, задавал много вопросов или звонко рассказывал выдуманную мной историю. Даже если мороз щипал нос и щеки, метель сыпала колючим снегом, и приходилось натягивать шарф до самых глаз, я не мог скрыть своей детской радости. Даже если проливной дождь бросал под ноги тяжелые капли, мы с мамой, заливаясь смехом, бежали по лужам, прикрываясь большими яркими зонтами.

Сегодняшнее утро казалось мне самым печальным в моей детской жизни. Не в сравнении с моим настроением, погода была замечательная. На полотне голубого октябрьского неба золотой пуговицей блестело солнце, рассылая длинные теплые лучи. Мягкий ветерок шелестел в поредевших ветвях деревьев, лениво перегоняя по сухому асфальту остатки опавших листьев. Воробьи, серые, обогретые, чистили взъерошенные перышки в пыли на дороге.

Весь путь до детского сада я молчал, не поднимая глаз. Ничто не могло меня обрадовать. Я едва переступал ногами, вяло повиснув на тетиной руке.

— Антошка, улыбнись! — тихонько пыталась подбодрить меня Ружена.

— Мне сегодня совсем не улыбается, — тоскливо признавался я.

Во дворе садика я видел детей, которых за ручку вели мамы, и завидовал им. Некоторые дети капризничали и ревели, не желая идти в садик и вырываясь от мам.

«Счастливые, — думал я про этих детей. — Вы идете с мамами и не понимаете, как вам повезло!»

Эх, если бы мне только оказаться на месте кого-нибудь из них! Например, на месте этого толстощекого мальчишки, который вопит на весь двор, так, что все его лицо покраснело. Бедная его мама! Она не знает, чем утешить своего сыночка, какие слова ему сказать, чтобы он успокоился. Она оглядывается по сторонам, ей неловко, и продолжает что-то тихо шептать мальчишке, но он упрямо мотает головой и продолжает реветь. Мамочка моя, мама! Если бы ты сейчас вдруг оказалась здесь, словно принесенная издалека этим теплым осенним ветром, я пообещал бы тебе и всему миру, что никогда, слышишь, больше никогда не стал бы вредничать и вести себя плохо!

Я задрал голову к небу, пошарил глазами по ровной голубизне. Но мечта моя была слишком фантастична. Мама не могла упасть ко мне с неба, не могла прилететь с порывом ветра. Оставалось набраться терпения, насколько это возможно, и ждать, ждать, когда тяжелый поезд, свистя и грохоча колесами, привезет мне мою милую мамочку.

* * *

Мрачнее тучки я вошел в садик. Как позже говорила Ружена, сначала в дверях показалась моя выпяченная нижняя губа, а затем весь я. Не обращая ни на кого внимания, я протопал на второй этаж, к своей группе, не дожидаясь тетю, остановившуюся поговорить с встретившейся нам заведующей.

Когда Ружена поднялась наверх, я уже был в раздевалке, но снимать куртку не торопился.

— Доброе утро, Ружена, — из группы вышла моя воспитательница, Наталья Васильевна. — Здравствуй, Антошка, — улыбнулась она мне.

— Доброе утро, Наталья Васильевна, — поздоровалась тетя. — Антошка, улыбнись хоть немного, — она ласково погладила меня по голове.

— Здравствуйте, — нехотя буркнул я. Стоя возле своего шкафчика, исподлобья смотрел на приклеенную на дверцу наклейку с корабликом и теребил в руках снятую шапочку.

— Антошка, а у нас в группе новые игрушки, — старалась растормошить меня воспитательница, однако я упрямо не поддавался.

— Антошка, будь хорошим мальчиком, переодевайся и беги к ребятишкам, — Ружена присела передо мной и поцеловала в щечку.

Я молча кивнул ей, продолжая упрямо вглядываться в кораблик, беззаботно плывший по мягким волнам. Ружена тихо вздохнула. Она понимала, что я очень скучаю по маме, и надеялась, что игры с друзьями отвлекут меня.

— Вечером заберу тебя пораньше, — пообещала тетя.

Я ничего не ответил и принялся расстегивать курточку.

— До вечера, солнышко мое, — уже в дверях попрощалась Ружена. — До свидания, Наталья Васильевна, — и ушла.

— Антошка пришел! — из группы высыпали мои друзья. — Ура! Сейчас будем играть в войнушку!

Появление друзей меня хоть немного обрадовало. Я стал быстрее переодеваться, чтобы быстрее включиться в игру.

Наталья Васильевна ласково улыбнулась мне и обратила внимание на дергающую ее за подол платья девочку Маришку, сбивчиво тараторящую о том, что кто-то из мальчишек сломал ее куклу.

Присутствие друзей меня подбодрило, я даже на несколько минут забыл о своей печали. Однако стоило мне войти в группу, как младший воспитатель, худая пожилая женщина (кажется, ее звали Ирина Юрьевна, младшие воспитатели у нас часто менялись, запомнить их всех не представлялось возможным), с блекло-рыжими волосами и длинным носом, который она любила совать в чужие дела, подскочила ко мне, словно только меня и ждала.

— Антошка, а мама надолго уехала? Скучаешь, наверно? — принялась расспрашивать она.

Я снова надул губы и сердито посмотрел на Ирину Юрьевну. Бесцеремонное напоминание о мамином отъезде с новой силой принялось терзать мое маленькое сердечко.

Надо ли говорить, что едва появившийся интерес к играм мгновенно угас во мне, и весь день я провел в грустных размышлениях, сидя в углу группы, незаметный для всех, с нетерпением ожидая вечера, чтобы позвонить маме. Я ужасно по ней скучал. Никогда больше я ни по кому так не скучал, как по маме в первый день без нее…

* * *

Отложив в сторону игрушки, я с ногами залез на широкий пластиковый подоконник, уселся на нем удобнее и принялся смотреть на виднеющийся вдалеке вокзал. По железнодорожным путям прогрохотал товарный состав, его протяжный гудок, чуть приглушенный расстоянием, долетел до меня сквозь приоткрытое окно.

К вечеру погода резко испортилась, вопреки прогнозам погоды на сегодняшний день. Из глубины мрачного неба посыпался противный мелкий снег. Мы с Руженой бежали от детского сада до дома, осыпаемые злыми колючими снежинками. Мое и без того угнетенное настроение превратилось в сплошную душевную грязь, смыть которую было намного сложнее, чем грязь с ладошек. Тетя тихо поругивалась и на синоптиков из-за неверного прогноза, и на себя, что понадеявшись на обещанное «без осадков», утром не взяла с собой зонт.

После горячего ужина Ружена закинула мокрые, испачканные грязью вещи в стиральную машинку и развешала наши куртки поближе к батареям, чтобы они успели просохнуть до завтрашнего дня.

— Ружена, — позвал я, когда она шла по коридору мимо моей комнаты. Тетя заглянула ко мне.

— Что, мой хороший?

— Ты говорила, что мама уже доехала до нового города. Мы позвоним ей?

Ружена подошла ко мне и погладила меня по голове мягкой, теплой ладонью.

— Обязательно позвоним, только я закончу с делами, и позвоним.

Я улыбнулся и обнял Ружену.

— Мама уехала только вчера, а я уже так скучаю по ней, — прошептал я.

— Я тоже скучаю, солнышко мое, — тихо ответила мне тетя, устремив свой взгляд через покрытое крошечными капельками стекло. Она смотрела в сторону вокзала, но мне казалось, что на самом деле Ружена смотрит куда-то далеко-далеко, намного дальше, чем вокзал. Словно пыталась взглядом, через сотни километров дорог, лесов и полей, дотянуться до большого, шумного города, позвавшего к себе мою маму.