Сестра Керри. Книга 2

Теодор Драйзер, 1900

Личность писателя и классика американской литературы Теодора Драйзера, автора знаменитой трилогии «Желание», в которую вошли «Финансист», «Титан» и «Стоик», стала культовой в мировой литературе с самого первого романа «Сестра Керри». В основу произведения легла подлинная история жизни сестры Теодора Драйзера Эммы. Восемнадцатилетняя Каролина, которую все называют Керри, приезжает из маленького городка к родственникам в Чикаго. Девушка полна радужных мечтаний и надежд, но поиски счастья в большом городе сбивают девушку с истинного пути. Опубликованное в 1900 году, произведение вызвало негодование критиков, назвавших его совершенно безнравственным.

Глава XXVII

Когда нас поглощает пучина, мы тянем руки к звезде

Когда Герствуд, мрачный, расстроенный вторичным напоминанием адвоката из конторы «Мак-Грегор, Джеймс и Гэй», вернулся, побродив по улицам, в бар, там его ждало письмо Керри. Трепет прошел по его телу, едва он узнал ее почерк. Он быстро вскрыл конверт и принялся читать.

«Значит, она меня любит, — подумал он. — Иначе она не стала бы мне писать!»

Прочитав письмо, он в первые минуты был несколько подавлен его содержанием, но вскоре воспрянул духом.

«Если бы она меня не любила, то не стала бы писать!» — повторял он про себя.

Он был так угнетен, что только эта мысль и поддерживала его.

Из слов Керри мало что можно было извлечь, но Герствуду казалось, что он угадывает ее истинное настроение. Было что-то очень человеческое — если не сказать трогательное — в том, что слова упреков принесли ему такое облегчение. Он, за столько лет привыкший к внутренней независимости, теперь жаждал утешения извне — и от кого? Таинственные нити чувства, как крепко они нас опутывают!

На лице Герствуда снова заиграл румянец. Он на время забыл о письме адвоката. Если бы только Керри была с ним, возможно, ему удалось бы выпутаться из создавшегося положения, возможно, тогда это вообще перестало бы иметь для него какое-либо значение. Ему нет дела до того, что затевает его жена, лишь бы только не потерять Керри. Герствуд встал и зашагал по кабинету, рисуя себе в сладких мечтах жизнь с прелестной владычицей его сердца.

Однако заботы вскоре нахлынули вновь, и Герствуда охватила ужасная усталость. Он опять задумался о завтрашнем дне и о предстоящем бракоразводном процессе. Герствуд ничего еще не предпринял, а между тем часы приема у адвоката истекали. Теперь без четверти четыре, в пять контора «Мак-Грегор, Джеймс и Гэй» закроется, и юристы разойдутся по домам. Останется лишь завтрашнее утро до двенадцати часов. Пока Герствуд раздумывал, прошло еще четверть часа — и пробило четыре. Тогда он отказался от мысли повидаться в этот день с адвокатами и снова стал думать о Керри.

Нужно заметить, что Герствуд даже и не пытался оправдываться перед самим собой. Этот вопрос нисколько его не тревожил. Он думал лишь о том, как бы уговорить Керри уйти с ним. Что в этом плохого? Ведь он горячо любит ее. От ее «да» зависит их взаимное счастье. О, только бы Друэ не оказалось в Чикаго!

Герствуд внезапно очнулся от восторженных дум о Керри, вспомнив, что завтра ему понадобится чистое белье. Поэтому на пути в отель он купил несколько сорочек и полдюжины галстуков. Когда Герствуд входил в отель «Палмер», ему показалось, что он видит вдали Друэ, поднимающегося по лестнице с ключом в руках. Нет, не может быть! Потом он подумал, что Друэ и Керри, по всей вероятности, временно переехали из квартиры в отель. Он направился прямо к столику портье.

— Скажите, пожалуйста, не живет ли здесь некий Друэ?

— Как будто есть такой, — ответил портье, пробегая взглядом книгу записей. — Да, живет.

— Да неужели? — воскликнул Герствуд, стараясь, впрочем, по возможности скрыть свое изумление. — И один? — добавил он.

— Да, один, — подтвердил портье.

Герствуд отвернулся и сжал губы, чтобы не выдать охватившего его волнения.

«Чем же это объяснить? — размышлял он. — Очевидно, они поссорились!»

Герствуд поспешил к себе в номер уже в значительно лучшем настроении и быстро переоделся. Он решил немедленно отправиться к Керри и узнать, продолжает ли она жить одна у себя на квартире или же куда-нибудь переехала.

«Вот что я сделаю, — подумал он. — Подойду к двери, позвоню и спрошу, дома ли мистер Друэ. Таким образом я узнаю, живет ли он еще там и где находится Керри».

При мысли об этом Герствуд весь даже как-то подтянулся. Он твердо решил пойти туда тотчас же после ужина. В шесть часов вечера Герствуд вышел из своего номера, посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, нет ли поблизости Друэ, и направился в ресторан. Но ему так не терпелось скорее поехать к Керри, что он с трудом заставил себя что-то съесть.

Однако прежде чем тронуться в путь, Герствуд решил проверить, где Друэ, и вернулся в отель.

— Мистер Друэ не выходил? — спросил он у портье.

— Нет, он у себя в номере, — сообщил тот. — Вы, может быть, хотите послать ему наверх свою карточку?

— Нет, благодарю, я зайду позже, — ответил Герствуд и вышел из отеля.

На Медисон-стрит он сел в вагон конки и поехал прямо на Огден-сквер. На этот раз он смело подошел к двери. Ему открыла горничная.

— Мистер Друэ дома? — вежливо спросил он.

— Его нет в городе, — ответила девушка, слыхавшая, что Керри говорила так миссис Гейл.

— А миссис Друэ?

— Нет, она ушла в театр.

— Вот как! — Герствуд несколько растерялся, затем, сделав вид, будто пришел по важному делу, спросил:

— А вы не знаете, в какой именно?

Горничная не имела ни малейшего понятия о том, куда ушла Керри, но она недолюбливала Герствуда и рада была причинить ему какую-нибудь неприятность.

— В театр Гулли, — ответила она.

— Благодарю вас, — сказал управляющий баром и, слегка притронувшись к шляпе, удалился.

«Я загляну в театр Гулли», — решил он, но так и не заглянул.

По дороге в центр он все обдумал и пришел к заключению, что это не имеет смысла. Как ни хотелось ему видеть Керри, он понимал, что она будет в театре не одна и что нелепо вторгаться туда со своей мольбой. Лучше немного обождать — скажем, до утра. Но утром ему предстояло встретиться с адвокатами жены…

Эта мысль подействовала на радостно возбужденного Герствуда, как ушат холодной воды. Он снова весь ушел в прежние тревоги и, добравшись до бара, мечтал только о том, чтобы хоть немного забыться. В зале собралась довольно большая компания, наполнявшая помещение гулом оживленных голосов. За круглым вишневого дерева столом в глубине бара сидели группой политики из округа Кук и о чем-то совещались. У стойки столпилась компания молодых гуляк, собиравшихся, несмотря на поздний час, посетить театр. Одетый с претензией на франтоватость красноносый джентльмен в поношенном цилиндре цедил из своего стакана эль, Герствуд на ходу кивнул знакомым и прошел к себе.

Часов около десяти в кабинет заглянул один из друзей Герствуда, некий Фрэнк Тэйнтор, местный любитель скачек и всякого рода спорта, и, увидев, что у Герствуда никого нет, зашел к нему.

— Здорово, Джордж! — приветствовал он управляющего.

— Как поживаете, Фрэнк? — отозвался Герствуд, почувствовав при виде приятеля некоторое облегчение. — Присядьте! — предложил он, указывая на стул.

— Что с вами, Джордж? — спросил Тэйнтор. — Что-то вы сегодня невеселый! Уж не продулись ли на бегах?

— Нет, просто неважно себя чувствую. Должно быть, немного простудился.

— Выпейте виски, Джордж! — посоветовал Тэйнтор. — Вам-то надо бы знать, что это — прекрасное средство!

Герствуд только усмехнулся в ответ.

Пока они беседовали, в баре появилось еще несколько знакомых Герствуда, а в двенадцатом часу, после разъезда из театров, стали собираться актеры, и среди них несколько знаменитостей.

И тогда завязалась одна из тех бессодержательных бесед, которые столь обычны в американских барах и ресторанах, где те, кто жаждет проникнуть в круг избранных, стараются хотя бы потереться возле тех, кто уже причислен к нему. Если у Герствуда и была какая-то слабость, так это тяготение к «видным людям». Себя он тоже относил к их числу. Он был слишком горд, чтобы заискивать перед кем бы то ни было, слишком умен, чтобы забывать о своем месте в присутствии тех, кто недостаточно ценил его. Но в обществе, подобном сегодняшнему, он мог блистать как истый джентльмен, и сознание, что люди с громкими именами принимали его как друга и как равного, приводило Герствуда в восторг. Если и бывало, что иной раз он пропускал лишний стаканчик, то именно в таких случаях. Когда в баре собиралось интересное общество, он даже позволял себе пить наравне со всеми, причем аккуратно соблюдал свою очередь платить, точно был здесь посторонним, как прочие.

И если Герствуд когда-либо и начинал хмелеть, вернее, ощущать дурманящую теплоту и приятную разнеженность, предшествующие более возбужденному состоянию, то именно в тех случаях, когда он бывал окружен такими людьми, как сейчас, когда вокруг него весело острословили знаменитости. В тот вечер он, взволнованный и угнетенный, обрадовался этому обществу и, отогнав на время прочь все свои тревоги, примкнул к общему веселью.

Скоро вся компания была уже навеселе. Один за другим посыпались анекдоты — эти никогда не приедающиеся смешные истории, из которых главным образом состоят беседы американцев в подобной обстановке.

Но вот пробило двенадцать — час, когда закрывается бар, и гости стали прощаться с Герствудом. Он с чувством пожимал руку каждому. Физически он чувствовал себя прекрасно. Он дошел до того состояния, когда мозг еще работает ясно, но легко воспламеняется игрой воображения. Герствуду теперь казалось, что все его тревоги не так уж серьезны. Пройдя к себе в кабинет, он стал перебирать счета, дожидаясь, пока уйдут буфетчики и кассир. Вскоре все разошлись.

Управляющий обязан был осмотреть бар после ухода служащих. Это вошло у него в привычку. Прежде чем уйти, он проверял, все ли заперто. Обычно в кассе денег не оставалось, если не считать выручки, накопившейся после закрытия банков, да и это немногое кассир прятал в сейф, — секрет замка знали лишь он и владельцы бара. Тем не менее каждую ночь перед уходом Герствуд смотрел, плотно ли закрыты ящики кассы и дверцы сейфа. Затем он запирал свой маленький кабинет, зажигал специальную лампочку возле сейфа и лишь тогда отправлялся домой.

Никогда еще за все эти годы ему не случалось находить что-либо не в порядке. Но сегодня, когда Герствуд, заперев свой стол, подошел к сейфу и потянул дверцу, она легко подалась и открылась. Герствуд был удивлен. Он заглянул внутрь и заметил, что там лежат деньги. Его первой мыслью было осмотреть ящики и захлопнуть дверцу сейфа.

«Надо будет завтра сделать замечание Мэйхью», — решил он.

Кассир, уходя из бара за полчаса перед этим, не сомневался, надо полагать, что повернул ручку дверцы так, чтобы защелкнулся замок. Никогда не случалось, чтобы он делал это небрежно. Но сегодня у Мэйхью были и другие заботы, которые поглощали все его внимание. Он обдумывал план открытия собственного дела.

«Надо посмотреть, что там», — подумал Герствуд, выдвигая один из ящиков.

Он и сам не знал, почему ему захотелось заглянуть туда. Это было совсем непроизвольное движение, которого в другое время он, возможно, и не сделал бы.

Едва он открыл ящик, взгляд его упал на пачки ассигнаций, сложенных по тысяче долларов, как их выдают в банке. Герствуд сразу не мог определить, какую сумму они составляют, но он стоял и внимательно разглядывал их. Потом выдвинул второй ящик, где оказалась дневная выручка.

«Никогда не думал, что Фицджеральд и Мой оставляют такие деньги! — мелькнуло у него в уме. — По-видимому, они забыли про них».

Он заглянул в другой ящик и опять остановился.

«А ну, пересчитай!» — шепнул ему на ухо какой-то голос.

Герствуд засунул руку в первый ящик и приподнял всю стопку. Потом разжал пальцы, и пачки одна за другой упали обратно. Они были сложены из кредиток в пятьдесят и сто долларов. Он насчитал около десяти пачек.

«Почему же я не запираю сейфа? — мысленно спросил себя Герствуд. — Зачем я стою здесь?» И в ответ внутренний голос шепнул ему: «А у тебя когда-нибудь было на руках десять тысяч долларов наличными?»

И вдруг управляющий баром вспомнил, что действительно никогда у него не было на руках такой суммы. Свое состояние он накопил медленно, на это ушло много лет, и теперь всем владела его жена. В общей сложности у него было свыше сорока тысяч, но все теперь должно было достаться ей.

Эти мысли смущали Герствуда. Он вдвинул ящик назад в сейф и закрыл дверцу, но пальцы его продолжали сжимать ручку, которую так легко было повернуть, тем самым положив конец искушению:

Герствуд все еще медлил. Наконец он подошел к окнам и спустил шторы. Затем попробовал дверь, которую перед этим сам запер.

Чем объяснить, что он стал вдруг так подозрителен? Зачем он старается передвигаться так бесшумно? Герствуд подошел к концу стойки, оперся о нее рукой и задумался. Потом снова открыл дверь своего кабинета и зажег свет. Он отпер стол, сел перед ним, и странные мысли зашевелились у него в мозгу.

«Сейф открыт! — шептал ему тот же голос. — Еще осталась узкая щель. Замок не защелкнут».

От этого хаоса мыслей у Герствуда голова шла кругом. Ему снова припомнились все запутанные перипетии прошедшего дня. Неотступно преследовала мысль, что перед ним была возможность разрешить все трудности. С такими деньгами все можно сделать. О, если б у него были эти деньги и Керри!

Герствуд встал и застыл на месте, глядя себе под ноги.

«Ну так как же?» — спросил внутренний голос. Вместо ответа управляющий баром только поднял руку и задумчиво почесал затылок.

Герствуд вовсе не был глупцом, и он не позволил бы себе слепо ринуться в столь дикую авантюру. В его крови все еще играло вино. Оно ударило в голову и в розовых тонах рисовало положение вещей. Оно делало эти десять тысяч долларов вполне досягаемыми. А имея деньги, какие он получал возможности добиться успеха! Он может завоевать Керри, да, да, вне всякого сомнения! Он избавится от жены. В кармане лежит письмо, в котором его приглашают для объяснения с адвокатом. Ему не придется возиться с ними. Герствуд вернулся к сейфу и взялся за круглую ручку. Распахнув настежь дверцу, он совсем вытащил ящик с деньгами.

Когда пачки с ассигнациями оказались перед ним, ему показалось, что оставлять деньги в сейфе просто глупо. Ну, разумеется, глупо! Ведь на эти деньги он спокойно мог бы прожить с Керри многие годы.

Боже! Что это? Герствуд весь напрягся, словно чья-то суровая рука опустилась ему на плечо. Он стал пугливо озираться. Никого! Ни единого звука. Лишь кто-то, шаркая ногами, шел по тротуару. Герствуд взял ящик с деньгами и вдвинул его назад в сейф. Затем опять прикрыл дверцу.

Тем, кто никогда не колебался, не зная, как поступить, трудно понять мучения людей менее сильных, которые, трепеща, мечутся между долгом и желанием. Те, кто никогда не слыхал жуткого тиканья призрачных часов, с ужасающей четкостью выстукивающих:

«Сделай!», «Не делай!», «Сделай!», «Не делай!» — не могут судить таких людей. Подобная душевная борьба возможна не только у натур чувствительных и щепетильных. Самый толстокожий представитель рода человеческого и тот слышит голос совести в ту минуту, когда желание толкает его на дурное, и голос этот звучит тем громче, чем серьезнее преступление. Между прочим, это не всегда объясняется сознанием аморальности поступка, ибо отнюдь не это, а инстинкт побуждает и животных воздерживаться от зла. Люди тоже поступают, повинуясь прежде всего инстинкту, а уж потом доводам рассудка. Именно инстинкт останавливает преступника, именно инстинкт (в тех случаях, когда человек не может здраво рассуждать) внушает преступнику страх перед опасностью, страх перед дурным делом.

Но затем, при первой же попытке человека неискушенного совершить преступное дело, его охватывают сомнения. Мысли его мечутся вслед за призрачным маятником, отстукивающим то приказание, то запрет. Для тех, кто никогда не знал подобной дилеммы, дальнейшее представляет чисто познавательный интерес.

Едва Герствуд поставил ящик с деньгами на место, к нему снова вернулись самообладание и смелость. Никто не видел его, он был совсем один. Никто не мог сказать, что он намеревался сделать минуту назад. Он мог основательно все взвесить.

Хмель еще не прошел, и, хотя на лбу у Герствуда выступила испарина, а руки его дрожали от пережитого необъяснимого страха, винные пары продолжали еще оказывать свое действие. Он едва ли замечал, что время идет. Снова и снова обдумывал он свое положение. При этом он мысленно все время видел перед собой кучу денег, и воображение не переставало рисовать ему, что можно будет сделать с ними.

Герствуд направился было в свой кабинет, потом подошел к двери, потом опять подошел к сейфу. Пальцы его сами взялись за ручку, и дверца снова открылась. Вот они — деньги! Право же, нет ничего дурного в том, что он смотрит на них!

Он выдвинул ящик и стал перебирать пачки с деньгами. Они были такие гладкие, так плотно упакованы, их было бы так легко унести! Удивительно, право, как мало места они занимают! Герствуд вдруг решил, что должен взять их. Да, да, он возьмет их! Он положит их в карман. Но он тотчас же увидел, что все деньги не уместятся в кармане. Саквояж! Он вспомнил, что у него есть тут же, в кабинете, маленький саквояж. Туда деньги свободно войдут. Да, как это удачно, что у него есть саквояж! Деньги там вполне уместятся, и никто ничего не узнает.

Герствуд прошел в свой кабинет и достал с полки в углу саквояж. Поставив его на стол, он вышел за дверь и подошел к сейфу. Почему-то ему не хотелось класть деньги в саквояж в большом помещении бара.

Сперва он перенес в кабинет ассигнации, а потом и мелкую дневную выручку. Да, он заберет все! Пустые ящики он вдвинул назад в сейф, прикрыл почти плотно железную дверцу и остановился в раздумье.

Колебания человеческого ума при подобных обстоятельствах — явление почти необъяснимое, однако вполне достоверное. Герствуд не мог заставить себя действовать решительно. Ему хотелось без конца думать об этом, думать, и соображать, и решать, как лучше всего поступить. Его с такою силой влекло к Керри и он так запутался в своих личных делах, что настойчивая мысль взять деньги не оставляла его. И все же он колебался. Он не знал, чем все это кончится, не мог предугадать, когда настанет час расплаты. О бесчестности такого поступка он и не подумал. Это никогда ни при каких обстоятельствах не пришло бы в голову Герствуду.

После того, как Герствуд уложил все деньги в саквояж, им вдруг овладело чувство отвращения. Нет, он этого не сделает! Ни за что! Подумать только, какой он вызовет скандал!.. А полиция, которая тотчас же бросится по его следам! Он вынужден будет бежать, но куда? О, какой это ужас — бежать от правосудия!

Герствуд снова выдвинул оба ящика сейфа и быстро переложил туда деньги из саквояжа. От волнения он перепутал ящики. Он уже собирался захлопнуть дверцу, как вдруг сообразил, что положил деньги не так, как они лежали раньше, и вновь открыл сейф. Ну, конечно, он все перепутал!

Герствуд опять вынул из ящиков их содержимое, чтобы привести все в порядок, но тем временем страх исчез. Да чего, собственно говоря, ему бояться?

Когда деньги были у него в руках, он вдруг услышал, как щелкнул замок. Дверца сейфа захлопнулась! Неужели это он сам?.. Герствуд быстро схватился за ручку и стал с силой дергать дверцу. Сейф был на запоре! Боже! Теперь он попался. Кончено!

Как только он понял, что сейф захлопнулся накрепко, на лбу у него выступил холодный пот, и его бросило в дрожь. Он огляделся вокруг и немедленно принял решение. Теперь мешкать было нельзя.

«Если я даже положу деньги на сейф и уйду, — подумал Герствуд, — все догадаются, кто это сделал. Ведь я всегда ухожу последним. А кроме того, мало ли что может случиться с деньгами, если их бросить здесь!»

Он сразу ощутил острую потребность действовать.

«Ну, надо выпутываться!» — сказал он себе.

Быстро вернувшись в свой маленький кабинет, он снял с вешалки летнее пальто и шляпу, запер стол и взял саквояж. Затем погасил свет, оставив лишь одну лампочку, и открыл наружную дверь. Он старался вернуть себе прежнюю уверенность, но, увы, от нее мало что осталось. Он уже раскаивался в своем поступке.

— Напрасно я это сделал, — прошептал он. — Это было ошибкой!

Он вышел на улицу и, кивнув проверявшему двери ночному сторожу, которого знал в лицо, уверенно зашагал прочь. Надо убираться вон из города, как можно скорее!

«Первым делом необходимо узнать, какие сейчас есть поезда», — решил он.

Герствуд вынул часы и взглянул на стрелки. Было около половины второго.

У ближайшей аптеки он остановился, увидев через окно телефонную будку. Это была известная аптека, и в ней была установлена одна из первых телефонных будок общего пользования.

— Разрешите мне воспользоваться телефоном? — обратился он к дежурному фармацевту.

Тот кивнул в знак согласия.

— Шестнадцать сорок три, — попросил Герствуд, отыскав в книге абонентов вокзал Мичиган-Сентрал.

Вскоре его соединили с кассиром.

— Когда отходит поезд в Детройт? — спросил Герствуд.

Кассир стал перечислять поезда.

— Значит, сегодня поезда уже нет? — прервал его Герствуд.

— Поезда со спальным вагоном нет, — ответил тот, но тотчас же добавил: — Впрочем, есть почтовый поезд, который отходит в три часа утра.

— Очень хорошо, — сказал Герствуд. — А когда этот поезд прибывает в Детройт?

«Только бы добраться до Детройта, — подумал он, — переправиться через реку в Канаду, а там уже можно будет спокойно доехать до Монреаля!» Поэтому он облегченно вздохнул, услышав, что поезд прибывает в Детройт к полудню.

«Раньше десяти кассир не откроет сейфа, — пронеслось у него в уме. — Значит, до полудня им не удастся напасть на мой след!»

Потом он вспомнил про Керри, — чтобы увезти ее с собой, нужно действовать молниеносно. Она во что бы то ни стало должна ехать с ним!

Герствуд вскочил в стоявший поблизости кэб.

— Огден-сквер! — крикнул он. — Если поедете быстро, получите доллар на чай!

Возница хлестнул лошадь, и та изобразила галоп, то есть потрусила как могла быстро. По дороге Герствуд обдумывал, что делать дальше. Подъехав к дому, где жила Керри, он быстро взбежал по ступенькам подъезда и резким звонком поднял на ноги служанку.

— Дома миссис Друэ? — спросил он.

— Да, — ответила изумленная горничная.

— Передайте ей, пусть она быстро оденется и сойдет сюда. С ее мужем произошло несчастье. Он лежит в больнице и хочет ее видеть.

Девушка бросилась наверх. Взволнованный вид Герствуда и его тон убедили ее в том, что он говорит правду.

— Что? — воскликнула Керри, зажигая свет и протягивая руку за платьем.

— С мистером Друэ случилось несчастье. Он в больнице и хочет вас видеть, — повторила горничная. — Внизу дожидается кэб.

Керри торопливо оделась и сбежала вниз, забыв обо всем, кроме того, что сказала ей горничная.

— Друэ расшибся, — быстро проговорил Герствуд. — Он хочет видеть вас. Едем скорее!

Керри была так ошеломлена, что приняла все за чистую монету.

— Садитесь! — сказал Герствуд, подсаживая ее и вскакивая в кэб следом.

Извозчик стал поворачивать лошадь.

— Вокзал Мичиган-Сентрал! — привстав, сказал ему Герствуд так тихо, что Керри не могла его слышать. — И гоните вовсю!