Возроди меня

Тахира Мафи, 2018

Джульетта – девушка, обладающая особым даром убивать прикосновением, – наконец может считать себя победительницей. Она выиграла в смертельной схватке с властями Сектора 45, уничтожила главнокомандующего Северной Америки и заняла его пост. И рядом с ней по-прежнему – ее возлюбленный Уорнер. Но сладость победы длится недолго. Правительства остальных секторов готовятся напасть на мятежников, а на саму Джульетту совершается покушение. К тому же она узнает, что на протяжении многих лет от нее скрывали правду о ее семье. У Джульетты сдают нервы – и одновременно труднее становится контролировать собственную Силу… Сможет ли она теперь, перед лицом надвигающейся беды, оставаться собой и использовать свой дар во благо?..

Джульетта

Нас ждет очередной холодный день — посеребренные инеем развалины и припудренное снегом разложение. Каждое утро я просыпаюсь в надежде на лучик солнечного света, но безжалостный мороз алчно запускает зубы в нашу плоть. Бо́льшая часть зимы позади, но первые недели марта выдались бесчеловечно морозными. Поднимаю воротник пальто и запахиваюсь поплотнее.

Мы с Кенджи на ставшей уже традиционной утренней прогулке по брошенной территории Сектора 45. Странное, раскрепощающее ощущение — иметь возможность свободно побродить на свежем воздухе. Странное, потому что я не могу выйти с базы без маленького отряда охраны, а раскрепощающее оттого, что я впервые знакомлюсь с окрестностями. У меня никогда еще не было возможности пройтись вдоль бараков, своими глазами увидеть, что стало с нашим миром. А теперь у меня полное право гулять где хочется…

Ну, почти.

Оглядываюсь через плечо на шестерых солдат, следующих за нами по пятам с автоматами на изготовку. Никто еще точно не знает, что со мной делать. У Андерсона все было заведено иначе — он никому не показывал своего лица, кроме тех, кого собирался убить, и никуда не выезжал без личной охраны. У меня нет правил ни на первый, ни на второй случай, и пока я не решила, в какой манере буду руководить, моя новая реальность такова: меня опекают, стоит выйти за порог.

Я пыталась объяснить, что мне не нужна защита, напоминала о своем смертоносном (буквально) прикосновении, о сверхчеловеческой силе, о фактической неуязвимости…

— Солдатам будет намного проще, — объяснил Уорнер, — если ты будешь соблюдать формальный протокол. Мы в армии привыкли полагаться на правила, распорядок и постоянную дисциплину; солдатам нужна инструкция на любую ситуацию. Сделай это ради них, — попросил он. — Подыграй. Нельзя же поменять все и сразу, любимая, это дезориентирует.

Вот я и хожу с сопровождением.

Будто под надзором.

Уже две недели Уорнер — мой неизменный наставник, он учит меня всему, что выполнял его отец и за что лично он сам нес и несет ответственность. На Уорнере масса ежедневных обязанностей, связанных с нормальным функционированием Сектора 45; что уж говорить о причудливом и, на первый взгляд, бесконечном списке дел, которые должна выполнять я, если хочу повести за собой целый континент!

Я солгу, не признавшись, что временами это кажется нереальным.

У меня был один день, всего один день, чтобы перевести дух и порадоваться свержению Андерсона и установлению нашего контроля над сектором. Один день, чтобы отоспаться, улыбнуться и помечтать о лучшем мире.

Вечером второго дня у меня на пороге появился взволнованный Делалье.

Казалось, он еле сдерживает панику.

— Мадам Верховная главнокомандующая, — с безумной улыбкой начал он, — я понимаю, что в последнее время вы были крайне заняты. Столько дел… — он опустил взгляд и судорожно сцепил пальцы. — Но, боюсь… То есть я думаю…

— В чем дело? — поторопила я его. — Что-нибудь произошло?

— Видите ли, мадам… Я не хотел вас беспокоить — вы много вынесли, вам нужно время, чтобы привыкнуть…

Он уставился в стену.

Я ждала.

— Простите, — сказал Делалье. — Прошло уже тридцать шесть часов с той минуты, как к вам перешел контроль над континентом, однако вы ни разу не побывали в своей ставке, — заторопился он. — А почты на ваше имя поступило столько, что я уже не знаю, куда ее складывать…

— Что?!

Делалье замер и наконец встретился со мной взглядом.

— Как это — в моей ставке? У меня что, есть свой штаб?

Делалье ошеломленно заморгал.

— Конечно, мэм. У Верховного командующего ставка в каждом секторе. Вам отведено целое крыло — именно там покойный главнокомандующий Андерсон имел обыкновение останавливаться всякий раз, как посещал эту базу. Весь мир знает, что вы сделали Сорок пятый сектор своей постоянной резиденцией, поэтому сюда будет поступать вся корреспонденция, как бумажная, так и цифровая. Сюда каждое утро будут доставляться данные вашей разведки и ежедневные отчеты командиров секторов…

— Вы шутите, — упавшим голосом сказала я.

— Я серьезен как никогда, мэм, — в отчаянии возразил Делалье. — Меня беспокоит первое впечатление, которое вы невольно произведете, не ответив на эти письма… — Он опустил взгляд. — Простите меня, я не хотел дерзить, я понимаю, что вы стремитесь к укреплению международных связей, но меня беспокоят последствия, с которыми вы рискуете столкнуться, нарушив многочисленные соглашения…

— Нет-нет, спасибо вам, Делалье. — У меня заболела голова. — Спасибо, что сказали. Я… Я очень благодарна вам за своевременное вмешательство. Я и понятия не имела… — я прижала ладонь ко лбу. — Может, завтра с утра и начнем? Не могли бы вы завтра выйти со мной на утреннюю прогулку и показать, где находится моя ставка?

— Конечно, — слегка поклонился Делалье. — Это большая честь для меня, мадам Верховная главнокомандующая.

— Благодарю вас, лейтенант.

— Рад служить, мэм, — с облегчением отозвался он. — Приятного вечера.

Прощаясь, я споткнулась, от растерянности запутавшись в собственных ногах.

* * *

Изменилось немногое.

Тенниски шаркают по бетону, а ноги по-прежнему заплетаются, когда я, очнувшись, вспоминаю, что я в настоящем. Я зашагала решительнее, не поддаваясь очередному порыву холодного ветра. Кенджи озабоченно поглядывает на меня. Я смотрю на него, но не вижу — я гляжу будто сквозь него, щурясь без особой причины. Мысли летят вместе с ветром своим собственным курсом.

— Детка, ты в порядке?

Искоса взглядываю на Кенджи:

— Да…

— Убедительно.

Через силу улыбаюсь и хмурюсь одновременно.

— Ну так что, — шумно выдыхает Кенджи, — чего от тебя хотел Касл?

С неожиданным раздражением отворачиваюсь:

— Не знаю! Касл себя странно ведет.

Кенджи сразу настораживается. Касл для него как отец, и я не сомневаюсь, что доведись Кенджи выбирать, он предпочтет мне Касла. Сразу становится ясно, кто у него в приоритете, когда он отвечает:

— Как это Касл может странно себя вести? Утром он был совершенно нормальный.

Пожимаю плечами.

— Он вдруг повел себя как настоящий параноик и сказал об Уорнере такие вещи, что… — я замолкаю и качаю головой. — Ну не знаю!..

Кенджи останавливается.

— Подожди, а что он сказал об Уорнере?

Я дергаю плечом — все еще раздраженная.

— Касл считает, что Уорнер мне многого не рассказывает. Не то чтобы скрывает, но ведь я о нем почти ничего не знаю. Я говорю: «Если вы знаете об Уорнере больше моего, расскажите!» А Касл: «Нет, бла-бла-бла, мистер Уорнер должен сказать вам лично». Короче, по его мнению, странно, что я почти ничего не знаю о прошлом Уорнера. Но это же неправда, — я поворачиваюсь к Кенджи. — Я много чего знаю о его прошлом.

— Например?

— Например, вот хотя бы о его матери.

Кенджи усмехается:

— Ни черта ты о его матери не знаешь.

— Еще как знаю!

— Да ради бога, Джей. Ты даже не знаешь, как ее звали.

Осекшись, я напрягаю память — такое Уорнер наверняка мне говорил, и…

И ничего.

Пристыженно гляжу на Кенджи.

— Ее звали Лейла, — нехотя роняет он. — Лейла Уорнер. Я знаю это только потому, что Касл вел собственное расследование, и у нас в «Омеге пойнт» была информация на всех, кто нас интересовал. Правда, я не знал, что сверхспособности Лейлы довели ее до болезни… Андерсон тогда много сил потратил, чтобы замолчать эту историю.

— Ого, — только и говорю я.

— То есть ты решила, что Касл ведет себя странно, когда он совершенно справедливо указал на то, что ты ничего не знаешь о своем бойфренде?

— Не будь злым, — тихо прошу я. — Кое-что я знаю.

Но я действительно знала очень мало.

Касл невольно наступил мне на больную мозоль — я бы покривила душой, сказав, что не интересуюсь, как Уорнер жил до меня. Я часто думаю о том дне — том ужасном дне — в прелестном голубом домике в Сикаморе, когда Андерсон выстрелил мне в грудь.

Мы были вдвоем — я и он.

Я не передала Уорнеру, что его отец сказал мне в тот день, но до сих пор не могу забыть его слова. Я убеждала себя, что Андерсон блефовал в надежде отвлечь меня и ослабить защитную силу, но сколько бы раз я ни анализировала тот проклятый разговор, меня не оставляло ощущение, что это могло быть сказано не ради эффекта. А вдруг это правда?

Я так и вижу улыбку на лице Андерсона. Я отчетливо помню музыкальные модуляции в его голосе — его забавляли мои страдания.

А он говорил тебе, сколько солдат хотело встать во главе Сорок пятого сектора, сколько прекрасных кандидатов у нас было? И среди них единственный восемнадцатилетний щенок!

Он рассказал, на что был вынужден согласиться, чтобы доказать — он достоин быть командиром?

Сердце тяжело стучит в груди. Я закрываю глаза. Легкие сжимаются в тугие узелки.

Он тебе говорил, что́ я заставил его сделать ради этого поста?

Нет.

Подозреваю, ему не очень хочется об этом рассказывать! Готов держать пари, он ненавидит вспоминать эту страницу своего прошлого!

Да, ненавидит.

А я ни разу не спрашивала. И наверное, никогда не захочу этого знать.

Не беспокойся, я не стану портить тебе удовольствие, сказал мне тогда Андерсон. Пусть он сам расскажет тебе все подробности.

И сегодня утром я услышала эту же фразу от Касла.

— Нет, мисс Феррарс, — отказался Касл, пряча взгляд. — Нет-нет, у меня нет права вам это сообщать. Мистер Уорнер должен сам рассказать о своей жизни.

— Не понимаю, — расстроенно сказала я. — Почему такая срочность? Отчего вас вдруг озаботило его прошлое? Какая здесь связь с положительным ответом из Океании?

— Уорнер близко знаком с лидерами Оздоровления, — ответил Касл. — Для этой политической элиты он почти член семьи. И ему многое нужно вам объяснить. Ответ Океании крайне необычен, мисс Феррарс, по одной простой причине: пока это единственный полученный вами ответ. Я не сомневаюсь, что этот шаг не только согласован с лидерами других держав, но и совершен с определенными намерениями. И вот эти намерения я пока разгадать не могу.

Меня бросило в жар. Челюсти сжались от плеснувшегося гнева.

— Вы же сами мне сказали обратиться к лидерам других континентов! Это была ваша идея! А теперь вы в ужасе, потому что кто-то нам ответил?! Что вы…

И тут я вдруг сразу все поняла.

Мои слова прозвучали тихо и ошеломленно:

— Боже мой, вы вообще не думали, что мне кто-нибудь ответит?

Касл с усилием сглотнул и ничего не сказал.

— Вы не верили, что кто-нибудь ответит? — повторила я.

Голос взлетел и зазвенел, как струна.

— Мисс Феррарс, вы должны понять…

— Что за игры вы со мной затеяли, Касл? — Кулаки сжались сами собой. — Что вы творите?

— Я не играю в игры, — заторопился он, бурно жестикулируя. — Я лишь хотел попробовать в порядке эксперимента…

В глазах у меня вдруг стало горячо. Ярость подступила к горлу, вибрацией прошлась по позвоночнику. Мне потребовалось немало усилий, чтобы сдержаться.

— Я уже давно не чей-то эксперимент, — раздельно сказала я. — И я хочу знать, что за чертовщина происходит!

— Вы должны поговорить с мистером Уорнером, — вздохнул Касл. — Он все объяснит. Вам предстоит многое узнать о реальном мире и об Оздоровлении. Время крайне дорого. — Касл посмотрел мне в глаза. — Вы должны быть готовы к тому, что надвигается. Вы должны узнать больше, и немедленно, прежде чем ситуация усугубится…

Я отвела взгляд. Руки дрожали от неизрасходованной энергии. Очень хотелось и даже остро требовалось что-нибудь разбить, что угодно, но я сказала:

— Это чушь, Касл. Полная чушь.

Он вдруг показался мне самым печальным человеком на свете, когда ответил:

— Я знаю.

* * *

После этого разговора я хожу с сильнейшей головной болью.

И мне отнюдь не стало лучше, когда Кенджи потыкал меня в плечо, заставив очнуться, и сказал:

— Я уже это говорил и снова повторю: у вас очень странные отношения.

— Ничего подобного, — огрызаюсь я.

— Странные, — отрезает Кенджи и отступает, оставляя меня стоять одну на пустой улице.

На ходу он приподнимает воображаемую шляпу. Я швыряю в него тенниской. И, естественно, промахиваюсь: Кенджи ловит мою тапочку и ждет в десяти шагах, пока я к нему доковыляю. Не нужно оборачиваться, чтобы представить усмешки на лицах солдат, следующих за нами на некотором расстоянии. Не сомневаюсь — мое назначение на пост главнокомандующего все считают нелепой шуткой. Да и почему бы им так не считать?

Прошло две недели, а я все как потерянная.

Полупарализованная.

Я не горжусь своим неумением собраться, не горжусь тем, что на поверку я оказалась не настолько умной и проницательной, чтобы править миром. Я не горжусь, что в минуты слабости, глядя на свой план работы на день, я с невольным восхищением представляю, насколько же организованным был покойный Андерсон. Каким образованным, каким на редкость одаренным…

Я не горжусь, что я об этом думаю или что в тихие утренние часы лежу без сна рядом с сыном Андерсона, измученная переживаниями, и почти мечтаю, чтобы Андерсон воскрес и снова взвалил на себя бремя, которое я украла с его плеч.

И все время одна мысль, одна неотступная мысль не дает мне покоя.

Может быть, я совершила ошибку…

— Алло, алло! Земля вызывает принцессу!

Я растерянно поднимаю взгляд. Что-то меня сегодня то и дело уносит в задумчивость.

— Ты что-то сказал?

Кенджи качает головой и подает мне мою тенниску. Пока я надеваю ее, Кенджи говорит:

— Ты вытащила меня на прогулку в такой мерзкий холод, чтобы игнорировать?

Я приподнимаю бровь. Он выжидательно поднимает обе свои.

— Колись, в чем дело, Джей! Это, — он показывает на мое лицо, — не может быть от странностей Касла с утра пораньше. — Он наклоняет голову набок, и я вижу искреннее беспокойство в его глазах: — Что случилось?

Я выдыхаю, и от этого тело словно съеживается.

Вы должны поговорить с мистером Уорнером. Он все объяснит.

Но Уорнер отнюдь не славится общительностью. Он не умеет поддержать светскую беседу, не любит говорить о себе, не привык откровенничать. Я знаю, он меня любит — я чувствую это при каждой нашей встрече, он глубоко неравнодушен ко мне, — но все равно Уорнер открывается очень скупо. Он как запертый сейф, к которому я лишь изредка получаю доступ, и я часто гадаю, сколько же мне еще предстоит о нем узнать. Порой это меня пугает.

— Не знаю, — говорю я наконец. — Я здорово устала, и мысли одолели…

— Трудная ночка?

Я поднимаю взгляд на Кенджи, заслоняясь ладонью от негреющего солнца.

— Знаешь, я уже забыла, что такое нормальный сон, — признаюсь я. — Я встаю в четыре утра, но до сих пор не одолела почту даже за прошлую неделю. Это же ненормально?

Кенджи косится на меня с нескрываемым удивлением.

— Необходимо ежедневно визировать массу всякой всячины, причем даже не какие-то серьезные вопросы, а ерунду вроде… — я достаю из кармана скомканный лист и трясу им, тыча куда-то в небо, — «четыреста восемнадцатый сектор хочет прибавить ко времени обеда своих солдат еще три минуты», и без моего одобрения они не могут это сделать. Три минуты! Да кому есть дело до трех минут?

Кенджи, пряча улыбку, сует руки в карманы.

— И так каждый день, с утра до вечера, и все равно я ничего не успеваю! Я-то думала — займусь важными делами, объединю сектора, добьюсь заключения мира, а вместо этого целыми днями прячусь от Делалье, который вырастает передо мной как из-под земли, потому что ему каждые пять минут нужна моя подпись. И это еще только переписка!

Разогнавшись, я признаюсь во всем том, чего никогда не скажу Уорнеру, боясь его разочаровать. Мне становится легче, но в душе шевельнулось опасение: а вдруг я не должна в этом признаваться даже Кенджи?

Я замолчала, ожидая реакции. Кенджи слушает, не глядя на меня. Голова чуть наклонена в сторону, губы вот-вот дрогнут в улыбке. Спустя пару секунд он уточняет:

— Это все?

Отрицательно мотаю головой, испытывая облегчение и благодарность от того, что можно продолжать жаловаться.

— Приходится постоянно делать записи в журнале. Я пишу отчеты, читаю отчеты, подаю отчеты. В Северной Америке еще пятьсот пятьдесят четыре сектора, Кенджи, пятьсот пятьдесят четыре! — Смотрю на него в упор. — Каждый день я должна читать по пятьсот пятьдесят четыре отчета!

Кенджи невозмутимо смотрит на меня.

— Пятьсот! Пятьдесят! Четыре!

Он складывает руки на груди.

— Десятистраничных отчета!

— Угу.

— Хочешь секрет? — спрашиваю я.

— Валяй.

— Это адская работа!

Кенджи хохочет, однако ничего не говорит.

— Ну, что думаешь? — не выдерживаю я.

Он ерошит мне волосы и говорит:

— Ох, Джей…

Я убираю голову из-под его ладони.

— И это все? Только охать можешь?

Кенджи пожимает плечами.

— Ну? — настаиваю я.

— Я и сам не знаю, — с легкой ухмылкой говорит он. — Ты думала, будет легко, что ли?

— Нет, — тихо отвечаю я. — Я только думала, что будет интереснее.

— В каком смысле?

— Ну, круче.

— Типа уничтожить целую шайку плохих парней? По-твоему, можно отличными бойцовскими навыками проложить себе путь в политику? Или достаточно убить Андерсона — и бац, мир во всем мире?

Не могу лгать Кенджи в лицо, поэтому лгу сквозь зубы, уставившись в бетон:

— Ничего подобного.

Кенджи вздыхает.

— Вот почему Касла одолевали дурные предчувствия. В «Омеге пойнт» все всегда делалось медленно и постепенно: мы выжидали подходящего момента, знали нашу силу и наши слабости. У нас уже много чего хорошего было, но Касл твердил — нельзя свергать главнокомандующего, пока мы не будем готовы встать во главе континента. Вот почему я не убил Андерсона, когда у меня была возможность, хотя он уже был полутрупом и оказался в двух шагах от меня… — Пауза. — Момент был неподходящий.

— Значит, ты считаешь, я совершила ошибку?

Кенджи отводит взгляд, но тут же снова смотрит на меня и невесело улыбается:

— Я считаю, что ты классная.

— Но думаешь, что я совершила ошибку?

Он картинно пожимает плечами.

— Я этого не говорю, просто тебе нужно подучиться. Психушка не подготовила тебя к такой работенке.

Я прищуриваюсь. Кенджи смеется.

— Слушай, ты отлично ладишь с людьми, ты умеешь говорить, но на этом посту всегда будет море бумажек — и тонны дерьма. Много притворства, подхалимства. Ну, вот чем мы сейчас заняты? Стараемся не допустить войны, верно? Хотим взять власть, не спровоцировав полной анархии? Пытаемся не ввязаться в войну вот прямо сейчас, согласна?

Я не сразу отвечаю, и он легонько толкает меня в плечо.

— Ты согласна? — повторяет он. — Разве не это наша цель — всеми силами удерживать мир, попробовать дипломатические подходы, прежде чем все взорвется к чертям?

— Да-да, — поспешно соглашаюсь я. — Конечно, предотвратить войну, избегать случайных жертв, играть по правилам…

— Ну, вот и ладно, — Кенджи снова отворачивается. — Нужно держаться, Джей. Если ты начнешь распускаться, Оздоровление тебя живьем сожрет. Этого они и хотят — наверное, даже ждут, когда ты начнешь сама себя грызть. Не дай им этого увидеть, не показывай слабины.

Я внимательно смотрю на него, вдруг очень испугавшись. Он обнимает меня за плечи.

— Нельзя психовать из-за ерунды вроде отчетов. На тебя сейчас смотрят и ждут, что будет. Мы либо начнем войну с другими секторами — да со всем миром! — либо хладнокровно вступим в переговоры. Ты должна быть непрошибаемой. Спокойной, как камень.

Я не знаю, что ему ответить. Кенджи прав. Происходящее настолько превосходит мое понимание, что я даже не знаю, с чего начинать. Я школу не закончила, а тут от меня требуют показывать знание международных отношений на уровне взрослого образованного человека!

Уорнера специально готовили к этой роли. Все, что он делает, чем живет и дышит…

Из него растили будущего лидера.

А я?!

Во что я ввязалась, черт побери?

Кем я себя возомнила, чтобы управлять континентом? Как я позволила себе поверить, что врожденная сверхъестественная способность убивать простым прикосновением автоматически даст мне исчерпывающее понимание политической науки?

Я с силой сжимаю кулаки, и —

боль, новая боль,

когда ногти впиваются глубоко в ладонь.

Интересно, как я представляла себе управление миром? Неужели я действительно полагала это простым делом? Надеялась, что смогу контролировать изменения общественного строя из спальни моего бойфренда?

Я только начинаю осознавать масштабы этой тончайшей паутины из людей, постов и власти. Я сказала, что готова к такой задаче — я, семнадцатилетнее ничтожество с микроскопическим жизненным опытом! И теперь, в одночасье, обязана соответствовать, хотя понятия не имею, что делаю.

А если я не удержу в своих руках тысячи этих ниточек-отношений? Если я не стану притворяться, покажу, что у меня лишь отдаленное представление о том, как править континентом? Остальной мир уничтожит меня в мгновение ока.

Иногда мне уже не верится, что я выберусь живой из этой заварухи.