Московские гастроли удались на славу.Алекс познакомил меня с изнанкой городской жизни, заставил драться в Гексагоне. Там я впервые убил не-человека… И почти лишился не-жизни.Но с другой стороны: у меня открылись новые способности!Мы с Алексом распутали преступление и раскрыли заговор в Совете.Возвращаясь в Петербург, мы с шефом рассчитывали на небольшую передышку. Просто побродить по родному городу, поводить экскурсии…Но оказалось, очень многие хотят увидеть кровь мага, который рождается раз в тысячу лет.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сукины дети – 3. Круги на воде предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 2
…Ладога? — спрашивал я на следующий день, стоя возле гаража. Чувствовал я себя дурак-дураком.
Вчерашний день был потрачен, как мне казалось, с толком: купил через интернет маску с трубкой, хорошие ласты, несколько пар плавок, купальное полотенце, солнечные очки…
А нужно было: спрей от комаров, удочки, брезентовую ветровку и резиновые сапоги. Кстати, хороший вопрос: а что будет, если меня покусают комары?.. Они тоже станут стригоями? Или просто передохнут…
Я только сейчас заметил, что Алекс с Антигоной выглядят как-то не так. Алекс щеголял камуфляжной курткой и охотничьей кепкой, Антигона — громадным, не по росту, рюкзаком на карбоновой раме… На их фоне моя гавайка в яркие маки и шорты смотрелись дико, и я бы даже сказал, неэтично.
— Не ссы, я тебе тоже всё купила, — упихивая в багажник Хама объёмистый рюкзак, утешила Антигона. — Шеф так и сказал, что ты не врубишься.
— Ну прямо родная мамочка, — буркнул я.
— А кому щас легко? — философски вздохнула девчонка и пошла к водительскому месту.
Была она маленькая, мне по грудь, тощая, что твоя жердь, с веснушками, покрывающими всю площадь детского, почти не сформировавшегося тела.
Нет, целиком я его не видел. В смысле — Антигонино тело… Просто все, доступные для обозрения места, были у неё конопатыми.
Её конопушки не были похожи на благородную золотую россыпь, покрывающую молочную кожу Мириам. Антигона была словно обрызгана из краскопульта, щедро, с размахом. Мне очень нравилось.
Алекс устроился сзади, на широком, как диван, сиденье. Подложив под голову свёрнутую ветровку, он прикрыл глаза, и пробормотав: — Разбудите, когда будем на месте… — захрапел.
— Куда едем-то? — спросил я, устраиваясь рядом.
В багажнике Хама я заметил несколько футляров из жесткой кордуры, и теперь гадал, что там: удочки, или ружья.
— На дальний край Ладожского озера, — охотно пояснила Антигона. За рулём Хама она смотрелась почти комично: мелкая козявка на широком сиденье, и чтобы смотреть на дорогу, ей приходилось вытягивать шею. — Там у нас дачка.
— Дачка?
— Имение покойного батюшки Александра Сергеевича. Деревня в полтораста душ и господский терем.
— Так господин Голем ещё и рабовладелец?
— Но-но, — Антигона ловко закурила одной рукой и выпустила дым в окошко. — Крепостное право у нас давно отменили. А люди там живут особенные — те, кому в городах и современных коттеджных посёлках не нравится. Впрочем, сам увидишь.
Вопреки давней моей нелюбви спать в автомобилях, я уснул. Причём так крепко, как давно уже не спал.
Наверное, сказывалось само ощущение дороги, перемены места — в городе я привык, что нападения можно ожидать в любой миг, хоть бы и в собственной постели. Почему-то казалось, что сейчас, в данный момент, никто не знает, где мы.
Чувство было приятным. Почти как в детстве, когда я, играя в"крепость", прятался под столом в гостиной, скрывшись ото всех за широкой бахромой бархатной скатерти…
Проснувшись увидел, что дорога стала совсем узкой, а по краям её, как безмолвные часовые, выстроились синие ели. Свет заходящего солнца мелькал сквозь ветки, расчерчивая серый от старости асфальт на белые и чёрные полосы.
— Не устала? — спросил я Антигону. По пустой дороге девчонка гнала под сто двадцать, на пределе Хамовых мощностей.
— Почти добрались, — откликнулась она. — Не парься, всё путём. Я привыкла.
Опустив стекло, я вдохнул холодного воздуху. В хвойных лесах совершенно особенный воздух. Пахнет он сыростью, но не гнилой, болотной, а свежей, родниковой. Хвоей пахнет, поздней земляникой, коричневыми шляпками боровиков и смородиновым листом.
А ещё волчьей шерстью и мускусом.
Волосы на загривке поднялись дыбом. Слишком хорошо я помнил этот запах, терпкий, агрессивный, по-своему, притягательный.
Мнились в нём быстрые тени с острыми зубами, безумный, до полного изнеможения, бег, и конечно же, кровь — куда ж без неё?
Прикрыв глаза, я представил, как зубы входят в мягкую плоть, как на язык попадают первые тёплые капли…
— Шурка, очнись, Шурка! — я почувствовал, как меня бьют по щеке.
— Ты чего дерёшься?
Антигона сидела вцепившись в рулевое колесо, бледная, даже веснушки пропали. На меня она не смотрела.
— А ты зубом не цыкай, так я и драться не буду, — рявкнула она и крутанула руль, чтобы объехать выбоину.
— Зубом?
Она молча повернула ко мне зеркало заднего вида, и я отшатнулся.
В зеркале был не я. Во всяком случае, существо, которое в нём отражалось, со мной имело сходство лишь отдалённое.
Белые волосы, давно не стриженные, разметались по плечам, обрамляя белый же, туго обтянутый кожей лик. Глаза запали, став двумя тёмными, с рваными краями дырами, губы слились с бледной кожей… Неприятней всего были синие, выступившие по всему лицу, вены. Словно наведённая синей тушью карта рек.
Махнув рукой, я отвернул зеркало от себя и насупился. За окном мелькали всё те же ели.
— О чём ты думал?.. — спросила Антигона.
— О волках, — простодушно ответил я.
— Кровь, дурак! Ты должен был выпить крови перед тем, как ехать!
— Извини, я забыл, — сказал я после паузы.
Я и вправду забыл. Мысль об отпуске, сборы, чемоданное настроение, так меня увлекли, что я и думать забыл об обязательной утренней дозе.
— Жопу свою лучше бы забыл, — буркнула Антигона. Неудобно скорчившись, одной рукой она вела Хам, а другой шарила за своим сиденьем. — На! — наконец выпростав руку, она бросила мне на колени стальной термос.
Накатила волна благодарности. Сам я даже не подумал, что мне придётся чем-то питаться в дороге, да и на месте тоже…
Дома кровь мне поставляли из нескольких фермерских хозяйств — свиную, свежую. Хрюшки не очень переживали, когда у них забирали литр-другой в неделю. К тому же, свиная кровь по составу наиболее близка к человеческой…
Редкая болезнь, — наврал фермерам Алекс. — Гемоглобиновое голодание. Недостаток собственных кровяных телец.
Те вошли в положение — за немаленькую мзду.
— Мне остановиться? — спросила Антигона, когда я принялся отвинчивать крышку термоса.
— Не надо. Я справлюсь.
Марать пластиковую чашку из походного набора я не стал, отхлебнул прямо из горлышка. В нос ударил кислый запах меди, на языке образовалась сладкая горечь.
Чувствуя, как отпускает, я завинтил термос и не глядя сунул его в сетку за спинкой своего кресла.
— Спасибо.
— Думай в следующий раз, — Антигона всё ещё была сердита. — А если на тебя жор нападёт?
— Я никогда не причиню тебе вреда, — тихо сказал я. — Слышишь? Я скорее умру.
— Зарекалась свинья в грязь не лезть.
Она права, — думал я. — Надо уже как-то самому привыкать заботиться.
Разумеется, о человеческой крови не могло быть и речи. По совету Алекса я научился питаться эфирными телами, но ведь рядом со мной постоянно — только близкие люди, а быть паразитом я не желал.
Совет был прав в одном: мы, стригои, причиняем вред одним своим существованием.
Питиё свиной крови я выбрал, как меньшее из зол.
Алекс назвал это вынужденным мазохизмом, и в чём-то он был прав: каждый раз, когда я делал глоток, что-то внутри восставало против. Сознание кричало, что пить кровь животных — мерзко, а главное — унизительно.
Ты — вершина пищевой цепочки — уверяло гнусное подсознание. — Ты — царь среди людей, Владыка. Так почему ты довольствуешься малым?
Видимо, ещё и поэтому я каждый раз оттягивал неприятный момент насыщения как можно дольше.
Но Антигона права. С этим надо кончать. В конце концов, принимать опеку девчонки почти на десять лет моложе себя — тоже унизительно.
Хам свернул с дороги на совершенно неприметный просёлок. Если б я ехал один — ни за что бы не догадался, что за разросшимися кустами шиповника скрывается вполне современный тракт с электрическим освещением и бетонкой.
— Деревня зовётся Ненарадовкой, — Антигона оттаяла и принялась меня просвещать. — Она чуть в стороне от озера, почитай, среди леса. А господский терем — на самом берегу. Шесть спален, гостиная, столовая и кабинет. Я в прошлый приезд просила кухню перестроить — провести электричество, поставить современное оборудование… Но не знаю. По-моему, шефу моя идея не понравилась.
— Почему?
— Он считает, что иногда полезно отвратиться от благ цивилизации, дабы вкусить незамутнённой пасторальной жизни. То есть, обходиться без света, горячей воды и пользоваться нужником во дворе. Так что везу с собой походный кофейный набор, а пропитаться придётся за счёт селян.
— В смысле? — вкус крови на языке вызвал у меня нездоровые ассоциации.
— Кушать, что Бог послал, с деревенскими передал. Шаньги с грибами, сметана с мёдом, копчёный омуль, белужья икра…
— Ну, меня — то ваши мирские дела не касаются, — как мне казалось, незаметно вздохнул я. — Мне бы хлев поближе и свинку почище.
Перед мысленным взором встала, как живая, вислоухая хавронья. Масляный пятачок, крохотные добрые глазки и жесткая щетина на розоватом боку… Замутило.
— Скотоложцем обругают, — пригрозила Антигона.
— Ну, тогда в лес буду ходить, — мне показалось, я это очень хорошо придумал. — Наверняка тут водятся лоси…
— Лесной дяденька скотинку обижать не позволит, — отбрила Антигона. — В болото заведёт, в трясине утопит. И будешь ты утоплик: зелёный, поросший мхом и с перепонками между пальцев.
— Добрая ты.
Внезапно перспектива провести пару недель в глуши показалась не такой уж и привлекательной.
Долгий будет отпуск, на голодном пайке. О-очень долгий.
— А чего? — не унималась вредная девчонка. — Ундинку какую-никакую приманишь, хозяйство заведёте, детишек настрогаете…
По-моему, она перешла некую грань. Но я был Антигоне должен, так что возбухать не стал, а постарался свести подколки в более безопасное русло.
— Ундины — это те же русалки, верно?
— А вот и неверно. Ундины — это девки с хвостом вместо ног. А русалки — обыкновенные утопленницы. Как какую парень бросил накануне свадьбы — та сразу топиться. Из таких русалки и получаются… Не люблю я их. Не уважаю.
— Это ж за какие грехи?
— Вместо того, чтобы топиться, надавали бы изменщикам между рог, и жили бы себе припеваючи. Я вот, например, никогда замуж не выйду.
Я тут же улыбнулся — все девчонки так говорят. А потом испугался: здоровая девчонка. Не красавица, но с интересной придурью. Рано или поздно встретит она парня, и бросит нас, грешных, на произвол судьбы…
А как же мы с Алексом? — мыслишка была подленькая, эгоистичная. Девчонки — Антигона, Афина и Амальтея — вились вокруг нас, как орлицы над драгоценными птенчиками. Пылинки сдували. Еду прямо в клювики запихивали. Я к этому привык, я принимал это, как должное. И даже ни разу не поинтересовался: а чем они живут вне работы?..
Возможно я исходил из того, что у меня самого, кроме"Петербургских Тайн", ничего не было… Особенно с тех пор, как я расстался с Мириам. Но ведь, как я уже упоминал, все три были молодые, здоровые девахи. Им бы по клубам. И кавалеров, как перчатки, менять.
Но развить тему я не успел: мы приехали.
— Шеф! — протянув руку назад, Антигона потормошила разоспавшегося Алекса. — Мы приехали, шеф. Вставайте.
Дорога привела прямо к воротам усадьбы. Они были распахнуты, внутрь вела поросшая бурьяном колея, а невдалеке, за купами берёз, угадывался терем с гнутой под луковку крышей.
Деревня располагалась справа: через обширное вытоптанное поле виднелись крытые шифером и тёсом крыши, торчал колодезный журавль и кричали петухи.
По пустырю носились белоголовые ребятишки: увидев Хам, они оставили игры и сбежались смотреть на приезжих. Один, что был повыше других, опрометью бросился в деревню, победно выкрикивая на бегу: — Барин приехал!.. Барин!..
Антигона заглушила двигатель, и пока Алекс потягивался на заднем сиденьи, я полез наружу.
Здесь было больше лиственных деревьев. Как потомственный городской житель, я различал берёзу, осину, клён, вяз и хвойные вечнозелёные. Остальная флора сливалась в сплошную лесную массу…
Тут и там темнели отдельные ели, а вниз, по пологому берегу, спускались сосны. Солнце припекало нежарко, но вполне ласково, и неожиданно я понял, что мне здесь нравится.
Детишки, выстроившись неровной шеренгой, не спускали с меня пытливых глаз. Одеты они были странно, если не сказать, скудно. Сероватые широкие рубахи, тёмные мешковатые штаны… До меня не сразу дошло, что одежда эта — ручной работы, а не производства однотипных китайских фабрик, на которых выпускают пластиковую мишуру…
— Стригой, — донеслось вдруг откуда-то из-за спины. Голос был придушенный, словно горло говорившего связывала цепь. — Нежить поганая…
Обернувшись, я только и успел, что подставить руки, когда в горло мне прыгнула здоровенная кудлатая псина. Чёрная пасть её была распахнута, в ней, как в замедленной съёмке, я увидел розовый в чёрных пятнах язык, по краям покрытый жёлтым налётом пены.
Псина была тяжелая. Я не удержался на ногах и мы покатились — по отлогому, поросшему травой склону, прямо к озеру.
Отпуск начался на торжественной, праздничной ноте.
Краем глаза я видел, как из машины выскочили Антигона и Алекс, как через пустырь к нам несутся какие-то мужики с вилами…
Вот тебе и"барин приехал" — подумал я, а потом мне стало некогда.
— Ты эта, звиняй, что я тя порвал, — мой новый друг опрокинул мне же на спину лохань кипятку, и стал прохаживаться берёзовым веником. Я чуть не завыл от наслаждения. — Отец Онуфрий вот тоже меня ругает: ты, говорит, Гриня, как красна девица: волос долог, а ум короток. Я, конечно, в обидушки — а чего он меня девкой зовёт?.. Но и сам понимаю: с тобой я перегнул малёха.
— Ничего, — просвистел я сквозь зубы. — Я не в обиде.
Гриня плеснул на каменку, под низкий чёрный потолок взметнулся раскалённый гриб квасного пару. Я опять застонал.
Раны, нанесённые зубами оборотня, заживают не в пример дольше и болезненнее, чем от того же железа. Или даже серебра…
— А я виноват, что от тебя кровухой пахло? Я там неподалёку верши ставил, чуешь? Слышу — Степашка надрывается: барин приехал… А мы вас со вчера ждём. Никифор уже и самовар взгрел, баба Нюра пирогов с вязигой напекла — страсть. Ну там, сало копчёное, сиг да жерех… Терем барский прибирали — чуть не языками вылизывали. Шутка ли! Сам барин Алесан Сергеич из городу пожаловали…
Хороший парень — Гриня. Можно вот так лежать на лавке, дышать квасным и рябиновым паром, а он будет мять тебе бока, плечи, спину, временами поливая кипятком и охаживая веником, и говорить, говорить…
Я чувствовал, как уходит боль из едва подживших ран, как перестают скрипеть суставы, и рассеивается, как смог на свежем ветру, осенний питерский сплин.
— Так вот, слышу это я, как Степашка надрывается, верши побросал и сюда. Встретить — приветить, Анчутку-егозу к сердцу прижать, Алесан Сергеичу, опять же, в ножки поклониться… Подхожу, чую — кровью пахнет. Зырю — стригой. Ну, ретивое и взыграло… Я из портков, как был, перекинулся — и на тебя. А знатно мы пошкомутались, а?..
— Ага…
Как я его не прибил — не понимаю. Наверное, сработал инстинкт: солдат ребёнка не обидит. А Гриня — детина добрых двух метров росту, с фигурой, как у Геракла, работы скульптора Фидия, — и впрямь был ребёнком. Осьмнадцати годков и трёх месяцев — как гордо и трогательно довёл до моего сведения его папаня — деревенский староста Мефодий Кириллович, по-совместительству — лесной оборотень.
Прошу не путать с вервольфами: у них с оборотнями какая-то классовая вражда на почве обоюдной ненависти. Отличие таково: у вервольфов"вторая сущность"одна, волчья. Оборотни же существа творческие. Захотят — лосем перекинутся, а захотят — налимом, царём среди озёрных рыб.
Гриня вот любил псом обращаться. Здоровенным кудлатым волкодавом — святая простота, он усматривал в этой породе особую иронию…
Додумать не получилось.
Распахнув дверку баньки, Гриня сгрёб меня в охапку и швырнул прямо в ледяные воды Ладожского озера.
Банька стояла даже не на берегу, а на просмоленных сваях, прямо в воде. Окружал её широкий причал-веранда, с которого можно было сигать прямо в воду…
…Электричества в деревне не признавали. И хотя в подклети господского терема обнаружился стосильный генератор фирмы"Хонда", шеф предпочёл обретаться при свечах.
Множество их, толстых, как полено, и желтых, как липовая пыльца, восковых, пахнущих мёдом, было расставлено по всей горнице.
Пол, устеленный полосатыми вязанными половиками, вызывал умиление. Коврики на стенах, с лебедями, с лягушками-царевнами, с старинными замками — воспоминания из детства.
Над моей кроватью тоже был коврик с замком. Я-маленький населил его благородными рыцарями, которые каждую ночь, пока я сплю, выходили на бой с чудовищем…
Из баньки мы с Гриней вышли чистые, лёгкие и безгрешные, аки Серафимы. Мой новый друг тут же уселся за хозяйский стол. Шефа он дико уважал и слегка побаивался, Антигону звал Анчуткой, и отношения с ней имел самые дружеские.
Напихав полную пасть, Гриня начал смачно хрустеть квашеной капустой. Тяжело вздохнув, я пристроился с краешку.
Всем разносолам на столе я даже не знал названий. Определил лишь грибы, пироги, опять же, тонко нарезанную, со слезой, копчёную рыбу и мочёные ягоды с капустой. Но были ещё глиняные горшочки — из одного такого Антигона уписывала за обе щёки; закрытые судки, туесочки и блюдечки. В центре возвышался самовар, и староста, надувшись от важности, разливал чаи.
На меня он посмотрел осторожно, искоса, а потом крякнул, и отечески похлопал по плечу… Видимо, о моих реалиях местных уже успели просветить, так что отнеслись ко мне не как к нежити, а скорее, как к больному, страдающему тяжелым неизлечимым недугом.
Мужики понимающе хмыкали и крестились, бабы пускали слезу, утирая уголки глаз кончиками расписных платков.
Но это было завтра.
Сегодня вечером Гриня, набив пасть, пазуху и карманы дарёными пряниками, повёл нас с Антигоной смотреть навок.
Алекс милостиво отпустил: ему со старостой о делах поговорить надобно, а мы мешаем.
Стемнело. Небо было усыпано таким количеством звёзд, какого в городе отродясь не бывало. Вот где я понял, почему — именно Млечный путь…
Пахло скошенной травой, берёзовыми серёжками и дымом — в деревне все топили печи. В лесу, который начинался сразу за пустырём, по левую сторону от деревни, кто-то тоскливо гукал.
— Это что, навки? — спросил я, когда гуканье приблизилось и сделалось до настырного громким.
— Николаич это, — непонятно пояснил Гриша. — Филин он. По ночам не спит, сидит в дупле и размышляет о вечном. Вечное ему не нравится, вот он и выказывает недовольство доступными ему средствами…
— Да ты филосов, Гринёк, — не зло поддела Антигона.
— А то! Инок Софроний, давеча, давал"Анналы"почитать, древнего грека Плиния. Я там много интересного почерпнул.
— Например? — не унималась Антигона.
— Не плюй в колодец, а то в глаз получишь, вот тебе пример, — Гришка допетрил, что Антигона его подкалывает.
Идти по лесу было неудобно. Несмотря на то, что я отлично видел в темноте, под ноги всё время бросались какие-то корни, кочки, ямки и гнилые брёвна. Руки через пять минут были исхлёстаны крапивой. Прямо на щёку мне прыгнул откормленный крестовик, и только после того, как меня выпутали из паутины — хозяина оной сердобольный Гриня сберёг на ствол сосны — я заметил, что и наш проводник и Антигона размеренно машут длинными еловыми ветками там, где собираются идти…
— А теперь тихо, — скомандовал Гриша, когда завёл нас, как мне казалось, в самую беспросветную глушь. — Хоронитесь за вон тем брёвнышком и ждите. А я с той стороны их на вас погоню…
Перед нами махнул яркий лисий хвост, и Гришка исчез в темноте.
— Интересно, а как он в небольших зверей перекидывается? — шепотом спросил я. — Ну, закон сохранения массы никто ведь не отменял… Куда девается остальной Гришка, когда он превращается в тридцатикилограммового лиса?
— Тут чудеса, тут леший бродит, русалка на ветвях сидит… — таким же шепотом ответила Антигона, устраиваясь среди лопухов, за громадной поваленной елью. — Не спрашивай того, что разум постичь не могёт. Во всяком случае, не у меня.
— А у кого?
— Да есть один умник. Всё пытается грань между наукой и магией вычислить. Может, когда и встретитесь. Ну всё, помолчи, — скомандовала девчонка, когда я тоже уселся в траву. Трава была влажная от выпавшей росы, с острым режущим краем. — А то навки не придут.
Ждали мы, наверное, долго. От холода я не страдал, но зато напала дикая сонливость. Глаза натурально слипались, на веки словно уронили по мешку песка. От стараний не заснуть лицо онемело, а тело сделалось тяжелым, как колода.
— Обхитрил нас Гришка, — хотел я сказать Антигоне, когда бороться со сном сделалось совершенной пыткой. — Оставил в лесу, а сам в терем вернулся и пироги жрёт.
Но не успел. Потому что показалось, что я что-то вижу…
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сукины дети – 3. Круги на воде предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других