Знаки семи планет

Татьяна Шуран

Высоко над землёй, но и не в небе. Огромнее, чем видит глаз, но всё же меньше мысли. Подобные движущимся на горизонте горам, без лица, без цели, и всё же на каждой душе лежала печать их пристального взора. Они держали всю людскую массу в своём немеркнущем кольце, в тёмном раю соблазна. Тени семи планет.

Из второй части. СЛАДОСТРАСТИЕ

Перехожу от казни к казни

Широкой полосой огня.

Ты только невозможным дразнишь,

Немыслимым томишь меня…

А. Блок, «Заклятие огнём и мраком» (1907)

…Мог ли я, наутро после бесстыдно-бессонной ночи, помыслить о том, чтобы вернуться на службу? Мог ли представить себе, что придётся вновь встретиться с Анни, говорить с ней?

С восточного края Столицы занимался грязно-розовый рассвет, отравленный дымом. Из упругих извивов потаённых комнат, из тупика будуара, где встретила меня вчера г-жа Варстрем, открывался ход на небольшую каменную террасу. Я прошёл через стеклянную дверь. Полукольцо веранды покоилось на пологом склоне, в объятиях сонных садов.

Эта часть города была мне незнакома. Я догадывался, конечно, что оказался в одном из наиболее комфортных фешенебельных уголков, куда, быть может, даже не пропускала «постороннюю» праздношатающуюся публику бдительная охрана. Однако вблизи здесь всё дышало уютом и каким-то по-детски доверчивым покоем. Не верилось, что где-то недалеко, за невидимой чертой, властно отделяющей благоденствие от бездолья, растревожен рассветом нового рабочего дня рой тружеников, что уже сейчас молчаливо вливается в каменные артерии бледных улиц хмурый, усталый люд… Недавно и я был там…

На этой мысли я, словно обжёгшись, отвернулся.

Делать было нечего. Я прошёлся по каменному пятачку туда-сюда. Сумеречный ветер, вспорхнув откуда-то из-под стены, залез равнодушными пальцами мне за воротник и бросил в лицо пепельный запах асфальта с пустынной подъездной дороги.

Район, где располагалась вилла г-жи Варстрем, находился на территории бывшего заповедника и назывался, вслед за предшественником, Каменные Сады. Правда, в годы, предшествовавшие Революции, в обиход местных жителей и населения Столицы всё чаще встревало другое название: Шоссе Миллионеров, а сама длинная, извилистая улица, шелковистыми кольцами стянувшая растрёпанные головы пыльных пригородных холмов, соответственно, именовалась «Миллионка». Гнездовья нуворишей, облепившие заповедник в последние два-три десятилетия, когда Столица, по выражению газетчиков, «утвердила над миром культ денежного бога», издалека смотрелись вполне живописно — затенённые пышными ветвями вековых кедров и сосен, как северный паша — услужливыми опахалами рабов. Вилла моей тёти была одной из многих — хорошо укреплённый оплот капризов пресыщенной души.

Великий Город, летописцем таинственной гибели которого мне судила стать судьба, вышел в центр мировой сцены не сразу. Тэзе, небольшая община христианских активистов на юге Франции, избранная административной колыбелью едва народившегося мирового правительства в тот исторический день, когда ведущие державы континентов подписали «Соглашение о Космополитическом Союзе», поначалу играла свою грандиозную роль сугубо формально, властвуя на бумаге. Вокруг неприметного благоустроенного городка теснились тёмные волны мировых политических катаклизмов, схлёстывались и разбегались настырные ветры финансовых спекуляций, набегали облачные громады глобальных экономических, экологических, военных стратегий, не единожды проносилось мимо предгрозовое дыхание всеобщей самоубийственной войны, и обильно разливалась пена газетных публикаций, шумя штампами, настолько приевшимися, что вместо тревоги вызывали какое-то отупение: кризис, конфликт, теракт, перепроизводство, перенаселение…

Однако дерзкие бури столетий миновали; стихия истории вновь вошла в свою колею; очаги отдельных возмущений задохнулись в чаду и подёрнулись пеплом. Постепенно швед, поляк, русский, испанец, японец и австралиец, житель Нью-Йорка и Гуанчжоу, Марселя и Дамаска, перуанских гор и монгольской степи привык считаться гражданином Космополитического Союза.

На деле выяснилось, что никаких особых перемен рядовому работяге новый значок на политическом глобусе не сулил. Разве что выпуски новостей крутились теперь круглые сутки, да страны, известные прежде только по глянцевым альбомам достопримечательностей, стали как-то ближе, когда границы абсолютной мировой державы очертила сталью и камнем сеть скоростных подземных дорог. Новоявленные космополиты, подивившись на испещрённые множеством непонятных символов, будто стены египетских гробниц, универсальные паспорта, поездив по миру и подучив «антик» — искусственный язык, смесь французского и древнегреческого, официально принятый в качестве второго государственного правительством всех передовых держав, — незаметно вернулись в крошечный личный мирок и погрузились в хлопоты текущего домашнего дня.

А между тем Тэзе явила миру новое лицо. Молодая Столица уже не смотрела скромной воспитанницей в чужой семье, она, казалось, успела вступить в права весьма обширного наследства и даже приобрела кое-какие замашки хозяйки, барыни — ещё не совсем самовластной, но обнаружившей уже кое-где склонность к маленьким, не вполне безобидным капризам, а там и вкус к роскоши, и вздорное любопытство, и упрямство. В Тэзе стекались хозяева мира, и их родня, и друзья.

Столица разрасталась, потом стала разбухать. Вслед за влиятельными политиками и банкирами потянулись промышленные магнаты, дельцы помельче, спекулянты, мошенники. Основную массу населения в безликих теснинах предместий вскоре составила сметливая обслуга, обеспечивавшая состоятельным клиентам увеселения и комфорт. Вымуштрованные караульные отряды из специального ведомства, подчинявшегося непосредственно муниципалитету, тщательно следили за тем, чтобы в сфере частных сношений соблюдалась известная субординация и респектабельность: вход в игорные дома — только для членов клуба, в массажных салонах — шёлковые простыни и начищенный до блеска паркет, в кофейнях и аптеках — только отборный афганский опиум и чистейший иракский гашиш. Незадолго до образования Космополитического Союза эксперты Всемирной Ассоциации Здравоохранения выступили с докладом, что некоторые вещества, ошибочно считавшиеся наркотическими, в действительности являются лекарственными, и следовательно, могут быть легализованы в качестве средства от мигрени, эпилепсии, депрессии и ещё пятидесяти четырёх весьма распространённых и трудноизлечимых заболеваний, что и легло в основу модернизированного законодательства, ознаменовав между прочим ренессанс фармацевтической промышленности в большинстве цивилизованных стран.

Благосостояние человечества к тому моменту достигло того уровня, когда все первоочерёдные потребности населения удовлетворены; прогресс науки и техники позволил, наконец, всем обитателям земного шара, независимо от происхождения и места проживания, получить минимум материальных и правовых благ: жильё, продукты питания, абонемент на медицинское обслуживание, неумолкающую плазменную планшетку, работавшую бесплатно, в общем электрическом поле (выключить её было невозможно, а совсем не приобретать — значило остаться без средств связи, если не считать голубиной почты). Человечество вступило в долгожданную эпоху минимально травмирующего социального расслоения: общество разделилось на тех, кто оказывает услуги, и тех, кто их потребляет. Социологи и публицисты справедливо отмечали, что новый «клиентский» принцип социальной иерархии отличался от былых варварских форм народоустройства гибкостью и лояльностью к достоинству личности: в отдельных обстоятельствах своей жизни ты мог быть прислугой, а в других — сам превращался в господина и, таким образом, сохранялся оптимальный баланс нужных ролей.

Разумеется, находились в числе клиентов и ценители утончённых удовольствий, так называемой высокой культуры. Со временем в Тэзе открылся блистательный театр имени Шарля Бодлэра, завоевавший всемирную популярность своими эксцентричными постановками, а также обильными банкетами после шоу; нестареющий восторг публики возбуждал исполинский концертный зал Колизэ Нуво, где сменяли друг друга прославленные звёзды мировой музыкальной сцены. В непременную программу светского «турнэ» (так называлась система полезных для карьеры визитов, салонов, раутов, обедов и балов) входило посещение оперных премьер и модных вернисажей. Для менее взыскательной и менее статусной публики ежевечерне распахивала неоновую утробу стая синематографов, оснащённых по последнему слову техники, с эффектом объёмного изображения и дрожанием пола в сценах огненных катастроф. Неизменной популярностью у туристов пользовались театры красок (то есть заведения, представлявшие светомузыкальное шоу на обнажённых женских телах). В общем, о первоначальном статусе Тэзе — неприметном поселении христианских волонтёров, основанном после Второй мировой войны для помощи раненым и бездомным, напоминала только мрачная громада старинного Собора Монтэ-Крист, в развалинах которого и располагался когда-то партизанский перевязочный пункт. Новые обитатели города отреставрировали Собор: он стал символом стремления государств — членов Союза к духовному единению народов, но прихожан было мало — в основном скучающие злоязычные старушки, да изредка молодые начинающие бизнесмены — если не считать транслировавшиеся на планшетки всего мира официальные церковные празднества с участием Лез-О (от «les haut placés», высокопоставленные — так для краткости называли чиновников Космополитического Союза).

Конец ознакомительного фрагмента.