Иностранный русский

Татьяна Шахматова (2019)

Студент Саша по протекции своей тетки, эксперта-филолога Следственного комитета Виктории Берсеневой, устроился преподавать русский язык иностранцам в военный институт связи. Конечно, он готовился к тому, что афганцы — люди абсолютно другой культуры. Однако, пообщавшись с ними поближе, Саша начал считать их чуть ли не инопланетянами! Не успел он наладить контакт с учащимися и включиться в рабочий процесс, как стал одним из подозреваемых в деле об исчезновении заведующей кафедрой, Каролины Сергеевны Ивановой! У нее было много недоброжелателей, под подозрением все преподаватели и некоторые студенты. И чтобы выяснить, куда пропала Каролина, Саше придется применить все навыки, что он получил, работая вместе с Викторией над самыми запутанными делами, ведь она умеет вычислять преступников, даже не выходя из дома, по одним только текстам…

Фонетические разминки

В этот день мы работали над интонацией. Вряд ли адаптация моих студентов в России прошла бы без последствий для их загорелых физиономий, если бы не эти тренировки. Они умудрялись произносить фразу: «Меня зовут Билал» так, как будто клялись зарезать меня.

Интонация в русском языке передается строго технологично. Если голос держится на одной ноте ровно, а в конце предложения плавно уходит вниз, значит, перед вами конструкция № 1: «Это мой класс». Если интонация резко падает вниз на вопросительном слове, значит, это частный вопрос, конструкция № 2: «Кто это?», «Что это?» И так далее. Геометрия речи. Я нарисовал первые три типа конструкций на доске и думал, что минут через десять мы уже перейдем к основному материалу урока, но не тут-то было.

Несмотря на все мои рисунки и бесчисленное количество повторов, заставлять моих горячих хлопцев затихать ближе к точке было совершенно невозможно. Чего они только не творили: вскидывали головы, трясли волосами, вращали глазами и прищелкивали языками. Они орали свои имена или шептали едва слышно. Они барабанили пальцами об стол, выкрикивали проклятья на своем языке в адрес русского языка, взывали к Аллаху, вопрошали мирозданье и своих родственников-извергов, отправивших их учиться в страну с такой ужасной фонетикой. В общем они делали все, что угодно, кроме того, что я от них требовал.

— Мине завут Мохамма-а-а-ад!

— Тише. — Я приложил палец к губам и показал рукой плавную волну, спускающуюся вниз.

— Мине завут Ахмадшах!

— Тиииииише, Ахмадшах.

— Билал!

— Тише.

— Билал.

— Теперь не слышу.

— Била-а-ал!

— Тише!

— О, препадаватеэль! Что хочешь?

— Меня зовут Билал. Вот так.

— О-о-о-о-о.

— Кашмир!

— Саманда-а-а-а-ар!

Нет, они не издевались. Парни старались, пыхтели и потели, так же как потел вместе с ними я, но все равно получалось ужасно. Только у одного из них, кажется, обнаружился музыкальный слух. Наконец я добился от Самандара нескольких фраз, смутно напоминавших русскую речь, мы записали его на телефон, после чего всем было дано задание отрепетировать, как у Самандара. Этот курсант с кошачьими глазами дичился меня больше, чем лесная рысь дичится людей. Он был стеснительный и робкий мальчик. Но стеснялся Самандар не той робостью, в которой прослеживалась бы забитость ботана или ущербность омеги. Он не был изгоем. Это была скорее скромность хорошо воспитанного, очень религиозного мальчика. Скромный афганец. Раньше я думал, что это оксюморон. Впрочем, так и есть — исключение Самандара лишь лучше подтверждает общее правило.

Сначала я сомневался, понял ли он мое задание, но он тихо заверил меня, не глядя в глаза: «Да, преподаватель», и я успокоился.

Закончив занятия, я изучал на кафедре учебные планы. «Старый эшелон» потихоньку разошелся, Эльвира Руслановна потопала на занятия танго: она ходила в какой-то кружок для тех, кому за… Ольга осталась заниматься с отстающими студентами из Ирана, с теми самыми, за которыми мы дописывали прописи. Остальные студенты отправились по своим комнатам, которые располагались в соседнем здании через крытый переход.

Когда учебный этаж опустел, я отправился в лингвокабинет поискать записи с образцами интонации, так как моих усилий явно не хватало. Пройдя до конца коридора мимо пустых учебных классов, я вставил ключ, но замок не поддался. Я уже собрался уходить, решив, что дежурный перепутал ключи на щитке, как вдруг дверь кабинета открылась. На пороге стояла Каролина. Лицо ее немного раскраснелось, ноздри дрогнули.

За ее спиной я разглядел моего Мохаммада, который посмотрел на меня исподлобья и тут же отвел глаза.

— Что вы хотели? — поинтересовалась Каролина, и я понял, что прервал какой-то важный разговор.

— Я по поводу…

И тут до меня дошло. Несмотря на то что рапорт я так и не составил, заведующая не оставила без внимания мое сообщение о марихуане в туалете.

Я объяснил, что пришел за записями для речевых разминок, но если заведующая позволит, то мне тоже есть что сказать по поводу поведения Мохаммада.

Каролина несколько секунд смотрела прямо мне в глаза, и во взгляде ее отразилась нерешительность. Было непонятно, уходить мне или остаться, но она вдруг сделала шаг назад, пропуская меня в класс.

Мохаммад одарил меня своим знаменитым косым взглядом и снова опустил глаза. Парень явно нарывался: он стоял вальяжно, опираясь задницей на стол преподавателя, скрестив ноги и руки.

— Курсант, почему так стоите некрасиво? — поинтересовался я, но он только непонимающе посмотрел сначала на меня, потом на Каролину, мол, чего это я вообще хочу.

— Прямо встаньте, — небрежно бросила Каролина, а Мохаммад неожиданно среагировал, хотя и в моей, и в ее фразе все слова были знакомые. У восточных людей ничего не бывает просто так — язык тела они используют не хуже обычного языка. Это я усвоил прочно. Видимо, Мохаммад решил подпилить мой титул раиса.

— Что вы хотели сказать, Александр? — спросила Каролина.

— По поводу курения в туалете…

— Да, курить в туалете нельзя! Строго нельзя! Никогда! Марихуану нельзя. Анашу нельзя. Сигареты тоже нельзя! Вы меня поняли? Нельзя! — подхватила Каролина, не дав мне договорить.

— Конечно, париподаватэль, — тихо сказал Мохаммад.

Его живое лицо осунулось, стало грустным, и по всему было видно, что даже мысль о разлуке с Мариванной давалась ему нелегко.

— Преподаватель, — строго поправила Каролина.

— Париподаватель, — повторил Мохаммад, намеренно искажая, и улыбнулся.

— Идите в комнату, — махнула рукой Каролина, после чего повернулась ко мне. — Он один курил?

— Нет, я, кажется, говорил… — начал я и замолчал, потому что вспомнил, что тогда перед заседанием кафедры, когда она носилась как ужаленная, я не успел назвать имен курильщиков. Значит, они тут разговаривали не о марихуане… Интересно, о чем?

— Он был с Захаруллой и с одним из ваших, кажется, Мустафа, — сказал я.

— Да. Спасибо. Поняла. — Она выпрямилась и твердо проговорила, глядя мне в глаза слегка сощурившись, без улыбки, но как-то на удивление мягко. Так она, оказывается, тоже умела. — Пока рапорт не пишите, хода не будем давать.

— Я сам хотел просить вас об этом, — ответил я, опуская глаза, чтобы она не заметила, что я знаю о том, что она соврала мне.

Каролина слегка улыбнулась, показывая, что разговор окончен, повернулась на каблуках и бросила уходя:

— Ищите свои записи, удачи!

Она вышла, покачивая бедрами, как каравелла на легких волнах.

Пока Каролина ни словом не обмолвилась про свой гениальный план, который позволил бы и меня на кафедре оставить, и блатную бабу в погонах устроить. Впрочем, наши студенты успевали подкидывать сюрпризы с такой скоростью, что о бабе на какое-то время все вообще забыли.