Медальон

Татьяна Филатова, 2019

На свой пятнадцатый день рождения Аня получает от родителей в подарок старинный медальон, который те приобрели в антикварной лавке еще до ее рождения. Старинная подвеска ждала именно Аню, чтобы высвободить то, что хранилось в ней сотни лет. В ее жизни начинают происходить необъяснимые вещи, но все усложняется тогда, когда она узнает, что на нее теперь объявлена охота. Чудеса, опасность и, конечно, первая любовь – все это придется испытать девушке, чья жизнь бесповоротно изменилась после подарка родителей. Или они ей не родители?.. Изображение на обложке взято на сайте pixabay.

Колдовству, как известно, стоит только начаться,

а там уже его ничем не остановишь.

М.А.Булгаков «Мастер и Маргарита»

Глава 1

Исток

01.07.2019

Гостей было много: бабушки и дедушки с каждой стороны, крестные родители со своими семьями, сестра отца — старая дева, что каждый год угрюмо наблюдала за происходящим празднеством, сидя в кресле в дальнем углу, несколько человек из класса, приглашенных больше из-за привычки, чем из-за большой дружбы, девчонки, с которыми вместе ходили на плавание и ребята, что жили по соседству. Но той радостной, по-детски праздничной атмосферы, несмотря на все мамины старания, уже не было: не так просто организовать веселье в честь пятнадцатилетия.

Аня знала, что мероприятие, происходящее у них дома — скорее дань родственникам, чем увеселение. Она уже планировала, как вечером наденет джинсы и отправится с друзьями в кафе и в кино. Мама боялась, что дочка в этот день потратит большую часть подаренных ей бабушками и дедушками денег, но свои переживания по настоянию мужа держала при себе. Пора давать дочери больше свободы.

Родители Натальи, мамы Ани, любовались красавицей-внучкой, пускай она и нисколько не была похожа на их дочь. Длинные темные локоны, подобранные у лба едва заметным ободком, спадали на плечи, облегающее розовое платье идеально сидело на стройной фигурке Анны, обрамляя талию тоненьким сиреневым пояском, большие карие глаза смотрели из-под густых длинных ресниц, пухлые губы, налитые юным соком, растянулись в еще детской улыбке к румяным щекам: их внучка превратилась в молодую, красивую девушку.

Бабушка, мама Николая, Аниного отца, также шепотом нахваливала мужу внучку, не забыв (конечно же, не впервые) упомянуть о том, что Аня ну ни капли не похожа на их обожаемого сына, как, кстати, и на невестку, куда менее обожаемую: отец у Ани был русым высоким мужчиной, а у Наташи были рыжие волосы, хотя она и перекрашивала их в последнее время в каштановый цвет. Естественно, все сводилось к подозрениям о неверности невестки, о которых Николай никогда и слышать не хотел.

— Позволь напомнить тебе, мама, — подойдя тихо сзади, язвительно сказала Ольга, Анина тетка, — не твоя ли прабабка, пусть земля ей будет пухом, в свое время загуляла с цыганом, отчего на свет Божий появился твой уж больно чернявый дед?

Ольга ехидно улыбнулась, а ее мать плотно сжала губы и не сказала больше ни слова. Обойдя родителей, Ольга подошла к племяннице и крепко обняла ее, в очередной раз поздравляя с днем рождения. Несмотря на всю свою угрюмую наружность, женщина была очень доброй и любила Аню. Она работала директором торговой сети, потому имела возможность баловать девочку. На пятнадцатилетие Ольга подарила ей новый компьютер, мощностям которого, пожалуй, позавидовал бы рядовой программист.

Лысая кошка Трикси, которая никогда не была особо ласковой, а своих хозяев она, наверное, почитала за прислугу, недовольно пробиралась между чужими ногами, заполонившими ее владения. Откуда-то сверху шел неприятный запах, можно даже сказать, вонь. Кошка на мгновение приподняла голову и увидела на волосатых руках не менее волосатое чудовище: трясущееся недоразумение с выпученными перепуганными глазами, которое весило, казалось, меньше самой Трикси. Кошка брезгливо чихнула и растворилась в поддиванной темноте, чтобы пересидеть там столь отвратное ей мероприятие.

На самом же диване двое мальчишек, сыновья крестных, сидели, уткнувшись в телефоны. Хоть между собой они и не были родственниками, но очень походили друг на друга: обоим было немного за десять лет, и обоих не интересовало ничего, кроме войны на невидимом виртуальном фронте. Лучшее времяпровождение в ожидании торта, по их мнению, хотя, наверное, они играли бы в стрелялки всегда и везде, будь на то их воля.

Что в двадцать первом веке подарить девушке на пятнадцатилетие? Цветы, гаджеты, деньги, украшения…

Родители позвали Аню в свою комнату и закрыли за ней дверь. Отец достал длинный бархатный футляр темного фиолетового цвета, из которого аккуратно извлек достаточно толстую золотую цепочку.

— Ого, — сказала Аня, — но у меня уже есть одна…

Она осторожно коснулась тоненькой короткой цепочки, на которой висела золотая «капелька» точно в ямочке под шеей.

— Ну, я думаю, эта будет немножко больше, — улыбнулся папа.

— Это еще не все, — сказала мама и протянула дочери маленький коробок, обшитый той же тканью, что и футляр из-под цепочки. Аня осторожно открыла коробочку и увидела на белом атласе подвеску неоднозначной круглой формы со стертым на ней рисунком.

— Это…

— Медальон, — договорила за девочку мама. — Знаешь, он пролежал в шкафу пятнадцать лет, но совсем недавно я вдруг вспомнила о нем и решила подарить тебе. Незадолго до твоего рождения мы с отцом купили его, будучи уверенными, что это не более, чем дешевая подделка на антиквариат. Но месяц назад я отнесла его реставратору, который буквально умолял меня продать медальон ему. Оказалось, он подлинный, и ему более полутысячи лет! Конечно, рисунок стерся, на нем был большой слой вековой грязи и какой-то ржавчины. Скорее всего от других предметов, рядом с которыми он долгое время хранился, потому что сам медальон выполнен из серебра. Если всмотреться, можно разобрать, что орнамент на нем принадлежит к старославянской языческой культуре. Но ценность медальона еще и в том, что он когда-то открывался. Сейчас, правда, это невозможно. Реставратор не рискнул его открыть, опасаясь сломать.

— Но даже тот факт, что он не открывается, — добавил улыбающийся отец, — не делает медальон дешевле этой цепочки.

— У меня нет слов, — произнесла Аня, не отрывая взгляда от медальона. Она взяла его в руки и, как ей показалось, по рукам до самых ног прошло тепло. «От волнения», — подумала она.

Отец помог дочери надеть цепочку. «Тяжелая!» — про себя вновь подумала Аня, поблагодарила и поцеловала родителей и вместе с ними вышла к гостям.

Огромный двухъярусный розовый торт, усыпанный съедобными золотыми и серебряными бусинами, тут же приковал к себе взгляды мальчишек, сидевших на диване, заставив забыть их о виртуальном поле боя. Шторы были задернуты, свет выключен в ожидании торжественного момента задувания пятнадцати свечей. Затем Аня взяла большой кухонный нож и принялась разрезать торт, а отец снимал этот процесс на камеру своего телефона. Золотая цепочка, подаренная родителями, как-то слишком сильно тянула вниз. Казалось, она весит намного больше, чем думается на первый взгляд. Когда шторы вновь были убраны, а Аня села за стол, тяжесть на шее не прошла. Интуитивно девушка прикоснулась к медальону, что висел на ее шее, после чего вес цепочки тут же стал казаться ей нормальным. Не было времени придавать этому особое значение, потому что приходилось унимать своих шушукающихся подружек.

Рядом с именинницей сидели девушки, с которыми она с восьми лет ходила на плавание. Дальше — трое одноклассников (еще пять лет назад Аня думала, что ей не повезло родиться летом, так как многие школьные друзья на лето уезжали из города к своим бабушкам и дедушкам, теперь же девушка решила, что ей наоборот очень повезло родиться в июле — круг вынужденных друзей в летнее время стремительно сужался), а также Игорь — сосед Ани, переехавший со своей семьей в квартиру этажом ниже год назад. Он был несказанно рад, что девушка пригласила его, так как вот уже полгода пытался ухлестывать за ней. Но, к слову, у Ани не было выбора, ведь Игорь пару месяцев назад приглашал ее на свое шестнадцатилетие.

Напротив Ани на другом конце стола сидел муж ее крестной, держа в руках дрожащее существо, что своими огромными глазами продолжало испуганно таращиться вокруг. Мужчина пытался донести до рта кусок торта, но вибрация, исходящая от миниатюрного той-терьера, не давала ему этого сделать. Наконец, решившись, он пустил псину в свободное путешествие на пол, отчего та испуганно затрусила по комнате, вывалив из-под левой щеки бесконтрольно болтавшийся обмякший язык. Мужчина принялся довольно уплетать торт, когда далекий (очень далекий) потомок волка, никак ведомый невидимой, враждебной ему силой, подбежал к дивану. Из темных глубин раздалось грозное рычание лысой кошки, испугавшись которого, пес тут же оставил под собой лужицу.

— Рекс! — закричала крестная Ани. Все внимание гостей тут же было направлено на килограммового пса. — Сережа! — крикнула на мужа крестная.

— Света, это твоя собака, вот ты и держи ее, а я ем, — ответил Сережа и принялся жевать дальше. Их сын, один из диванных/телефонных воителей, тут же снова уткнулся носом в свой телефон, параллельно набивая рот тортом, догадываясь, что сейчас мать заставит его нянчиться с Рексом. Не найдя, кого наградить ответственностью за собаку, женщине пришлось самой убирать лужу.

Трикси тошнило от вони, которая теперь навсегда пропитала ее дом, она уже обдумывала план мести (дайте только пережить химическую атаку), а Наталья с улыбкой и облегчением вспомнила день, когда настояла на том, чтобы на пол в зале был постелен линолеум, а не уложен ламинат. Конфуз с трясущейся псиной повеселил всех присутствующих.

***

Глубинка Русского царства (Россия), XV век

— Сызнова скотина издохла… — причитал Всемил, зайдя на рассвете в хлев. — Еще со вчера зачахла, а уж теперя и издохла… Ой, лихо… лихо… Ведьма проклятущая!

Он сплюнул под ноги, погладил уже окоченевшую корову, копыта которой смотрели вверх, и пошел к свиньям. Свиньи были все живы, но Всемил знал, что долго так не продлится — нашел на его деревню мор.

Деревня была небольшой, потому все между собой давно породычались: кто дочку свою за соседского парня выдал, кто в кумовья соседей избрал, а кто и без того жил большой семьей вместе с многочисленными братьями и сестрами. И всех кормить надобно, хозяйство держать немалое. А хозяйства уж передохла половина…

Всемил (хотя не так уж и мил был мужик: морда злая, руки грубые, судьба тяжкая) зашел в избу и стукнул кулаком по столу. Кто спал, тут же проснулся, а кто не спал, тот подпрыгнул на месте от испуга.

— Надобно ведьму проклятущую в пекло к дьяволу отправить! — крикнул он.

Женушка его тут же принялась вокруг мужа порхать, дабы успокоить мужика. Но не было ему успокоения: шестерых детей малых кормить надо, а скотина дохнет.

На улице у детей раздолье: там в соломе поваляться, там из цветов веночек сплести, а там, говорят, собака кутят рождает. Надобно глянуть. Побежала детвора в сарай соседский, чтобы собачонку, серенькую четырехглазку, найти. Авось, уже ощенилась? Всем хотелось поразглядывать кутяток, кто-то хотел втихую от мамки одного домой притащить.

Попискивала собака жалобно, на крик ее дети и пошли — сразу стало понятно, где она прячется. Девочка лет десяти от испугу закричала и тут же выбежала во двор, детвора помладше и вовсе не сразу поняли, что не так, а мальчишки есть мальчишки — принялись цуциков руками шевелить. Было тех шестеро, двое уже сдохли, а на их беззащитные маленькие тельца уж набросились кровожадные муравьи. Собака-мать пыталась их вылизывать, но жизни им это не придало.

Один кутенок пищал, мальчик, обрадовавшись, схватил его и тут же бросил на землю — у щенка не было ни единой лапки, он напоминал дохлую мокрую крысу с длинным хвостом. Стукнувшись от падения о землю, кутенок перестал пищать, что для него было только во благо. У двоих щенков была волчья пасть. Ребята не знали такого недуга, поэтому брезгливо отодвигали палочкой захлебывающиеся комочки от сосков собаки. Один цуцик выглядел здоровым и даже активно сосал молоко у мамки.

— И чего тут у нас такого? — раздался громкий, немного веселый голос хозяина сарая.

— Тятя, вы только не ругайтесь, ага? — сказала девочка лет пяти, поглаживая здорового, на первый взгляд, кутенка. — Мы не знали, что они такие… а они… вона какие-гадкие-то… Захворали? — наивно спросил ребенок.

— Захворали… — печально ответил мужик и присел рядом с собакой. Та посмотрела на него взглядом, полным мольбы о помощи и снова жалобно заскулила. — А-ну, брысь отседова! — сказал немного погодя мужик детворе. — Нету тут на что глядеть. Ну, хворала, поди, собака-то… Вот и приплод кволый. Брысь, кому сказал!

Когда дети ушли, взял мужик мешок, побросал туда пятерых кутят, двое из которых еще были живы, прихватил лопату и вышел вон. Собака противиться не стала, понимала, что выводок ее сгинул почти весь.

— Куда идешь, Иван? — окликнул мужика Всемил.

— Выйду за деревню, закопаю там кутят. Псина приплод принесла, да почитай весь больной. Передохли, как есть, не отползая от мамки.

— Я вот что тебе скажу, — тихо сказал Всемил, подходя к соседу, — ведьма то все. Она, гадина, она, кикимора болотная. То она нашу скотину сгубила, а теперя аж и до мелкой животины добралась. Негоже, Ваня, нам такую бабу Ягу у самого своего дома держать. Негоже… Надобно каргу ту изжить вперед того, как она и до нас доберется.

— Чего ты удумал? — подозрительно спросил Иван, из мешка которого раздался короткий жалобный писк. В последний раз.

— Вече надо собирать, вот что, — ответил Всемил, — да на ведьму с вилами идти. У Петра с Марфой две коровы скопытились, у бабы Таси все куры передохли, у меня вон корова… у тебя ишь — цуцики, и те повыздохли!

— Ты про ту бабу, что в лесу с дочкой живет?

— А про кого ж еще! Говорю тебе — она это! Ну кто ж, как не ведьма, могет мор такой наслать, а?

— А может мы Бога чем прогневили? — спросил с опаской мужик с мешком в руках.

— Типун тебе на язык, Ваня! Соберемся все, порешим, как с ведьмой быть.

— Поди не твоя ли Хавронья к ней бегала, помнится мне, когда все никак понести не могла, а? Всемил?

— А ты-то, Иван, — злобно сказал ему Всемил, — пасть-то свою прикрой. Разок бегала, а значится, почитай, что и не было ничего. И то не твоего ума дело, когда и опосля чего баба моя детей моих нарожала. Бог дал, да и я к тому приложился. А ты нос свой не суй. Иди, вон, выродков закапывай, а я народ честной собирать буду.

— А ежели то не ведьмы вина-то? — спросил Иван.

— А ты чего это каргу защищаешь? Никак под чары ведьминские попал? Ты гляди, Ваня, я, ежели понадобится, и запамятовать могу, что у нас с тобою бабка общая была, упокой Господь ее душу.

И Всемил, и Иван перекрестились. В мешке уж давно никто не шевелился.

— Сип тебе в кадык да чирий во весь бок! — сплюнул Иван. — Ты, Всемил, добротою моею шибко не пользуйся. Чай, на пол аршина выше тебя буду, и в обиду себя не дам. Ежели твоя правда, и баба та, что в лесу сидит, мор скотине устроила, пойдем с вилами. А коли хворь та иная какая будет, негоже грех на душу брать. Разобраться надобно.

— Вот как выродков схоронишь, так и разбирайся, — ответил Всемил, — я давеча коровку свою закапывал… Насилу с Филиппом моим яму выкопали. Хавронья плакала, причитала, но на мясо резать скотину я не дал. Одному Богу да той ведьме ведомо, что за хворь нашу Машку сгубила. И цуциков твоих…

Копал Ваня да думал, неужто и впрямь ведьма хворь напустила на скотину? Да в толк он никак взять не мог, какой с того ведьме прок?

— Из вредности, на зло людям честным, православным крестьянам! Чертовка! — выкрикнула одна бабка на вопрос Ивана, который теперь он озвучил на вече.

— Она дьяволу душу продала, вот и не может видеть, как под Богом живем, — кто-то добавил.

— А как же девка? У ведьмы же дочка имеется? — продолжал спорить люд.

Иван больше в разговор не встревал, лишь спокойно держал на могучей руке зареванную дочурку, которая нашла шестого кутенка мертвым, да женушку свою молодую другой рукою за талию обнимал, а у той сынишка мелкий на руках сладко посапывал.

— Свинья козу не родит! — сказал Всемил. — Ежели мамка — ведьма, то неужто отродье у нее иным будет? Скажи мне, люд православный? Никак от беса девка та!

Хавронья молчала. Что думала, сказать боялась, а не прийти — значит не поддержать мужика своего. Негоже жене в стороне стоять. Да только помнила она, как с Иваном своим три года прожила, а родить все не могла. И смешки ходили, и подозрения всякие. А потом она все-таки решилась в лес к ведьме отправиться. Да только ведьма та на ведьму и не походила вовсе: была то такая же молодая баба, как и сама Хавронья, не старше годов двадцати пяти, к тому же у самой чародейки дочка имелась — было девочке тогда всего один годок от роду. Маленькая, чернявая, веселая такая. С ходу к Хавронье на руки пошла. И собачонка тогда жил у ведуньи, и козочки имелись, и не хворал никто. А как воротилась Хавронья, так аккурат через девять месяцев Филиппа своего первенца и родила. И после за тринадцать лет еще пятерых. Оттого Хавронья и молчала на вече.

Много народ чего говорил, многие поддержали Всемила.

— Иван! Иван! — кричал мужик, что бежал к толпе.

— Чего тебе? — ответил Ваня.

— Кобыла твоя, Ваня… кобыла твоя упала и ржет, копытами бьет. А у самой аж пена из ноздрей!

— Ведьма, — довольно ухмыльнулся Всемил двоюродному брату.

Сперва шли они полем, затем вошли в густой лес, куда лучи солнца почти не попадали. Впереди всех с вилами, как и грозился, шел Всемил. За ним еще пятеро мужиков и три бабы. По дороге попался им дохлый заяц, тельце которого плотно облепили мухи, немного погодя — мертвая сорока.

Пройдя какое-то время, Всемил наткнулся на топь. Болото было неглубоким, но вот обходить его пришлось бы долго.

— Чего вам? — раздался женский голос.

Всемил и другие с ним всмотрелись в чащу леса за болотом. Оттуда вышла к ним та самая, кого они почитали ведьмой. То была женщина лет сорока, стройная и высокая, с плечей которой ниспадали длинные черные косы, достающие до ее колен, а в косы те были вплетены красные ленты.

— Чего вам? — повторила женщина, вплотную подойдя к противоположной стороне болота.

— Ты — ведьма? — немного растерявшись, крикнул ей в ответ Всемил, грозно держа вилы в правой руке.

— Отчего же сразу ведьма? — рассмеялась женщина. — Не видишь — болото в моих владениях, так, почитай, что кикимора я. Аль не похожа?

— Не язви, баба! — пытаясь скрыть страх, вновь выкрикнул Всемил.

— Поглядите-ка! Уже баба! — ухмыльнулась женщина. — Уже не ведьма! — Тут она переменилась в лице и повторила свой вопрос суровым, строгим голосом: — Чего вам?

— Это ты хворь на скотину напустила? — осмелилась спросить одна из баб, что стояла за Всемилом. — Это из-за тебя, гадины, наши коровы издыхают?

— Оттого и живу тут, без вас, что вы такие злые, люди… стало некогда домом мне болото… — сказала женщина с черными косами. — Чего ж вы, как беда у вас, ко мне за подмогой бежите? А как случилось чего злого, так меня обвиняете? Знаю я про хворь, знаю. У меня козочка померла три дня тому назад, куры дохнут, да в лесу живность, куда не плюнь, чахнет. Отчего ж вы порешали, что я тому виной? Али в деревне закончились козлы отпущения?

— А кто, окромя ведьмы, хворь напустить может? — спросила баба.

— Когда хворь или мор, то лекарство искать надобно, а не виноватых, — ответила чернявая.

— Ты нам зубы не заговаривай, — снова посмелел Всемил, — все знают, что ты — ведьма.

— И что с того? — невозмутимо спросила женщина на другом берегу болота.

— А то, — сказал Всемил, — что, окромя тебя, некому хворь навести на скотину…

— Как и снять, — буркнула себе под нос та. — Мил человек, — сказала она громко, — вот мое тебе слово. Мне нет никакой надобности мор на живность наводить. Зверушек я люблю поболе, чем людишек И мне нет дела до ваших слов. Молвите, что вашей душе угодно, мне все одно. Бывайте здоровы…

Женщина развернулась и ушла в чащу леса. Всемил и бывшие с ним люди остались несолоно хлебавши. Кто-то выругался, плюнул под ноги, развернулся и пошел прочь из леса.

— Чертовка, — буркнула баба, что говорила с ведуньей.

— Надо сжечь ведьму, — пробормотал Всемил.

— Чего? — спросила его баба.

— Ничего, — ответил он, — говорю, идем в деревню.

— Чего выходили? — спросила Хавронья.

— Испужались ведьмы, — недовольно буркнул Всемил. — Вышла эта… косы длиннючие, что две змеюки, морда наглая, голос злющий. Вот они и испужались.

— Они? Аль то тебя баба с косами испужала? — ухмыльнулась жена.

— Ты чего мелешь, дуреха? — закричал на нее Всемил.

— Я, когда мне надобно было, не испугалась, а пошла на болото. Вона — отпрысков сколько у тебя теперя. А все благодаря…

— Молчать! — ударил кулаком по столу мужик. — Молчать, баба! Ни слова о ведьме. А Филиппка Бог нам послал, ибо долго вымаливали мы его.

Хавронья вздохнула тяжко и вышла из дома, пошла кур кормить, пока те не повыздохли, оставив мужа своего наедине с его мыслями и размышлениями по поводу ведьмы.

— Тятя, — протянул ручки малыш двух годков.

Хоть и глуповат Всемил был, хоть и суровый и строгий мужик он, но дитяток своих все ж любил, хоть и по-своему любил. Взял он Кирюшку мелкого на руки, усадил его на колени, а тот принялся рубахой отцовой играться да дырочки на ней выискивать.

— Мои вы, Кирилл, — сказал Всемил, — и ничьи больше. Из моих чресл Бог вас на свет явил, и никакая ведьма к тому руку не прикладывала.

Ночь уж глубокая была. Спали все, кроме Всемила и еще двоих мужиков в деревне, у которых скотины больше всего передохло. Бабы их от устали уж сны глядели, не ведая, что мужья их удумали.

Сложнее всего было вынести ночью из деревни огонь. Но, что задумано, то сделано.

Запах от дохлого зайца в лесу далеко доносился и, к нему, видать, добавился запах зверя покрупнее, что тоже издох от мора.

— Все губит, ведьма. Чертовка… — сказал Всемил и сплюнул себе под ноги.

Мужики шагали за ним, каждый нес горящую палку, обмотанную тряпкой и в смоле смоченную, подобно факелу. Шли ведьму жечь.

А она, ведьма-то, Баженой звалась, знала, что идут к ней. Знала она и то, что бежать ей некуда, что деревня, рядом с которой живет, против нее настроена, что тем, кто ей смерти желает, сама зла нанести не может, иначе накличет беду не только на себя, но и на дочку свою. Знала также Бажена, что она к хвори животинской отношения никакого не имеет, напротив — пытается разгадать, в чем дело, чтобы уберечь еще живую скотину. Знала она и истинную природу силушки своей, знала и пользовалась умениями, природой ей данными. Она их не просила, она с ними родилась, оттого и не думала, что от лукавого они, ибо пользовалась зачастую ими она во благо.

Дочка у нее была такая же способная, такая же ведунья, как и мать ее. Оттого и боялась за девочку свою, оттого и хотела ее уберечь любыми возможными способами. Девушка, такая же чернявая, как Бажена, видела, что мать ее к чему-то готовится, к чему-то неладному, но не вмешивалась.

— Зачем те люди приходили? — спросила она матушку.

— Ищут виновного в том, что скотина дохнет, — ответила Бажена.

— А разве вы знаете, кто виновный, мама?

— Я — нет, а вот они помыслили, что знают… Они, дочка, мнят виновной меня, а, раз меня, то и тебя заодно.

— Так ведь то не мы, мама, — удивилась дивчина.

— А им одно дело, — сказала мать, — коли ты ведьма — почитай враг всему живому. Я тебе так скажу, Нюся, как крестьяне из деревни пожалуют к нам, так слушайся меня беспрекословно и не думая делай то, что буду велеть. Добро?

— Добро, матушка…

Не привыкла дочка спорить с мамой, всегда слушала ее. Батька не было у нее, Бажена никогда о нем не говорила, да и не зачем было — им вполне хватало друг друга.

За всю неделю ни капли с неба не упало, жара и засуха губили урожай. Бабы не успевали воду из колодцев в огороды таскать.

Оттого одинокая изба в лесу и занялась так быстро.

Огонь подступал сразу с трех сторон, а четвертая сторона, где стояла дверь, была загорожена тремя мужиками с вилами.

Но Бажена и без того уже знала, что не выбраться ей оттуда.

— Дочка, — шепнула она рыдающей девушке, обливаясь потом, — я не дам тебе сгинуть. Али я не ведьма? — она на силу сквозь слезы улыбнулась и натянула на шею дочери кожаный шнурок с подвеской. — Это — ладанка, которую мне некогда подарила моя матушка, а ей она досталась от ее отца. Он был знатным, богатым человеком. Нюся, в ней — твое спасение, в ней — вся твоя жизнь, которую у тебя отнять сейчас хотят. Надевай ее немедля, и вот тебе мое слово, что, когда придет час…

В дверь яростно застучали чем-то тяжелым.

— Ведьма! — кричал Всемил. — Выходи! Мы тебя не страшимся!

— И напрасно, — пробормотала Бажена и подняла руки над сидящей на полу и рыдающей дочерью.

Несколько мгновений она, закрыв глаза, бормотала что-то неразборчивое, после чего глянула на дочку и шепнула ей:

— Открой его.

Девушка лишь успела коснуться серебряной ладанки, как уже горящую дверь ударом ноги выбил разъяренный Всемил.

— Бесовка! — крикнул он Бажене, стоявшей в маленькой избе, охваченной огнем.

— Твоя жена молила о детях, и я помогла вам. А ты отнял у меня мое дитя, — сказала она и соединила ладони над своей головой, после чего чердак с крышей обрушились, накрыв горящими балками всю хату, в том числе и Всемила.

Когда пожар стух, люди всей деревней принялись разбирать сгоревшую избу ведьмы. Были и те, кто пришел помогать, чтобы чем поживиться. Да только поживиться было нечем: все подчистую сгорело.

Обуглившееся тело Всемила, над которым рыдали Хавронья и их старший сын Филипп, мужики замотали в одеяло и понесли в деревню, чтобы приготовить к погребению. Найдя тело Бажены, решено было предать его земле там же, в лесу, недалече от ее избы. Кто-то жалел ее, не считая виновной в том, что происходило в деревне, кто-то плевал под ноги, глядя на ее обгоревшее тело, но все сошлись в одном мнении: ведьму на православном кладбище хоронить не можно.

Когда извлекали из-под бревен и балок погибших, один мужик заметил что-то блестящее. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он быстро схватил предмет, протер его от сажи и, обрадовавшись, сунул за пазуху серебряную толстую ладанку. От огня замок на ней закоптился, и мужик не смог открыть ее, но он знал, что этот предмет может решить многие его проблемы: он продаст его и купит себе новых коров, новых коз и курей, а возможно и новую жену. Так, спустя пару лет, он и поступил.

К слову, хворь среди деревенеской животины после смерти Бажены не прошла, а только усилилась, губя скотину еще не один месяц. Из лесу волки и лисы приходили, чтобы рядом с деревней помереть да заразу разнести, птица в округе повыздохла. Многие из-за того были вынуждены уехать из деревни.

Хавронья у Бога прощения вымаливала за мужа своего, который на семью их страшный грех наложил. И у души Бажены прощения просила, веря, что душа у ведуньи была, и душа добрая.

А когда пожарище разбирали, никого и ничего более не сыскали, кроме черепков от многочисленных горшков для травок и снадобий, оттого и решили, что дочка ведьмина померла еще до того, как дом их сожжен был. Участок же тот было решено сравнять с землей, чтобы ничего от жилища нечистого не осталось. А на месте, где Бажена похоронена была, даже креста никто не поставил, да только вместо креста выросла на той земле ива плакучая, и простояло там дерево то, что косы свои длинные к траве болотной от печали склонило, долго очень, необычно много лет, как для ив. Никак зачарованное.

***

Одинокий хирург Петр Михайлович Попов, про которого говорили, что у него «руки от Бога», вел долгую и весьма успешную практику. Никогда он не был женат ни на ком, кроме своей работы. Жил он один в двухкомнатной квартире в центре Москвы. Помимо того, что ежедневно он резал людей вдоль и поперек ради их же блага, была у Петра Михайловича и другая страсть: любил он антиквариат русский. Путешествуя по всему Союзу, тут и там скупал он на блошиных рынках горшки старинные, посуду, броши и другие украшения, портсигары, случалось даже, что и монеты времен царских. Берег Попов свою коллекцию, в порядке ее содержал. Да только завещать после себя некому было. Потому в 1985 году после смерти Петра Михайловича, унаследовал все его богатство племянник его, непутевый сын уже покойной младшей сестры.

Распад Советского Союза многих вывел из строя. Свободу осилил не каждый, испытание независимостью от труда и обязанностей прошли не все. Так и племянник Попова Петра Михайловича, Сашка Кузьмин, уже в 91-м принялся распродавать дядькино добро. Серебро столовое ушло первым, затем украшения старинные и монеты. Несколько раз он к скупщикам ходил с медальоном грязным, да брать его никто не стал, пока пьяный дружок у Кузьмина медальон тот прямо из-под носа не увел.

Увести-то увел, да как-то не запомнил этого, потому как, когда его очередная любовь всей жизни в его комнатушке на четвертом этаже в коммуналке на Динамо нашла потертую ладанку, то дружок Сашки Кузьмина изобразил на своей помятой физиономии искреннее удивление. Дама сердца его не растерялась, медальон в карман затолкала. Обещала отмыть его и на шее носить, а сама уже на следующий день понесла в ломбард.

Да только в ломбарде сказали, что в железке этой ценности нет никакой. Если ее от грязи очистить, то, может, какую копейку и заплатят. Надо сказать, что поиски покупателя на железную, потертую подвеску продлились намного дольше, чем отношения между дружком Сашки Кузьмина, племянника замечательного хирурга Петра Михайловича Попова, и его дамы сердца. Очередной.

Мужичок в круглых очках и в берете, из-под которого торчали седые волосы, на застеленный синим покрывалом раскладной столик выложил наручные часы, несколько серебряных ложек, именную посуду, датируемую 20-ми годами, несколько монет и деревянную доску с нардами — его самый дорогостоящий товар.

— Уважаемый, — обратилась к мужчине женщина, совсем не привлекательного внешнего вида. Запах от нее исходил соответствующий. — Вы только продаете или покупаете тоже? — спросила она.

— Я только продаю, — ответил мужчина в очках.

— А может купишь, а? — не отставала от него барышня в грязной куртке.

— Я не скупаю краденое, — тихо сказал ей мужчина.

— Ты кого тут воровкой обозвал? — закричала та. — Э, вы слышали? Этот очкарик меня обозвал воровкой! Сам-то небось у стариков свои ложки натырил!

— Тише, тише, прекратите так кричать, — принялся успокаивать нервную даму продавец. — Что там у вас? Давайте, я посмотрю.

— То-то же, — довольно сказала женщина и принялась шарить по своим карманам.

Ни в одном из многочисленных карманов ее необъятной куртки она не нашла искомый предмет, тогда она стала прощупывать одежду под ней. Наконец, она нашла то, что так давно хотела продать. На мужичка в берете косились другие торговцы стихийного рынка рядом с подземным переходом, сочувствуя ему и радуясь, что столь необычная клиентка не пристала к ним. Мужичок же в свою очередь старался не думать, где именно хранилось у женщины то, что она ему сейчас хочет продать, и надел кожаную потертую перчатку перед тем, как протянуть ей руку, в которую она положила ему что-то увесистое и достаточно большое, как для бижутерии.

— Двадцать пять рублей, — сказал он.

— Обижаешь, — тут же возмутилась дама, застегивая куртку. Замок то и дело расходился, не желая смыкать изношенные зубчики.

— Пятьдесят. Пятьдесят рублей и больше вы меня не беспокоите.

— Годится. По рукам!

Однако обошлось без рукопожатий.

***

Николай не рискнул ехать в столицу на своей машине: во-первых, он боялся московских дорог и московских водителей, во-вторых, проведи он десять часов за рулем — это был бы уже не отдых… А у них с женой впервые совпали отпуска.

На море Наталья с Николаем отдыхали прошлым летом, когда ему пришлось взять недельный отпуск за свой счет. В этом году было решено посетить столицу, выгулять себя по всем ее достопримечательностям от Воробьевых гор до ВДНХ. Жили они у Колиной тетки, которая снимала квартиру на станции метро ул.Подбельского. С утра до вечера шесть дней в неделю она продавала на рынке одежду, в седьмой день рано утром она ехала на Черкизовский рынок за покупкой товара. Выживая таким образом, тетушка без зазрения совести, что присуще, пожалуй, большинству приезжих работяг в столице, стянула с племянника за неделю его с женой проживания в ее съемной квартире столько, что смогла оплатить хозяину жилья не только аренду за месяц, но еще и захватила часть следующего месяца.

Ни Коля, ни Наташа против не были. Они могли себе позволить отдых. Им «кормить» кроме себя было некого.

Одна из первых экскурсий была, как раз, на Черкизовский рынок. Наталье понравилось, Коле не очень. Но сопротивляться он не привык, потому куртку, джинсы и бесконечное количество футболок, которые ему выбрала супруга, ему пришлось купить. Дальше был зоопарк, знаменитые фонтаны на ВДНХ, лучшие парки и торговые дома Москвы, Красная Площадь… Напоследок, не зная, как именно, так как пешком они от Кремля гуляли очень долго, Наталья и Коля оказались на Арбате.

(Где-то в одной из коробок в кладовке по сей день лежит карикатура Николая, нарисованная уличным художником Арбата, и портрет Натальи, выполненный достаточно реалистично).

Наташа увидела магазин.

— Давай зайдем туда? — сказала она.

— У нас уже есть матрешки, магниты, «удостоверения москвича», куча фотографий на фоне Мовзолея… Скажи, что нового ты можешь найти в… антикварном магазине? — устало ответил муж.

— Как раз нового — ничего, — улыбнулась Наталья. — Идем!

В маленьком антикварном магазинчике было несколько покупателей, но скорее — зрителей, которые с интересом (но без планов на покупку) разглядывали витрины.

— Вы что-то ищете? — спросил седой продавец в круглых очках.

— Кажется, да… — задумчиво ответила Наталья. Она подошла к витрине, наклонилась над ней, а ее рыжие волосы закрыли ей лицо.

Коля делал вид, что ему интересно, хотя интереснее ему было все же на Черкизовском рынке.

— Все, как и в других магазинах, пойдем, — сказал он, — нам завтра уезжать. Надо собрать вещи. У нас их теперь много…

— Погоди. Оно здесь…

— Что здесь?

— А что это у вас? — спросила Наталья у хозяина лавки, оставив мужа без ответа.

— Это… — ответил мужчина. — Вряд ли это вас заинтересует… Эта вещь…

— Она мне нужна, — глаза у Наташи загорелись.

— Вы уверены? — искренне удивился мужичок. — Я не буду скрывать, эта вещь досталась мне весьма сомнительным образом… (Он с брезгливостью вспомнил даму сердца друга Сашки Кузьмина, хотя никакого Кузьмина и уж тем более его дружков он отродясь не знал). — Возможно, это серебро. Я не стал очищать. Не знаю, почему, я всегда приводил свой товар в надлежащий вид. И, наверное, у меня бы эту подвеску купили бы уже давно, начисти я ее до блеска, но у меня ни разу не возникало желания придать ей товарный вид.

— Потому что вы ее хранили для меня, — завороженным голосом сказала Наталья. Ее загадочная, блаженная улыбка удивила даже ее мужа. — Мы берем этот медальон.

— Ты уверена? — скептически спросил Коля.

— Не обсуждается, — ответила жена. — Сколько с нас?

Хозяин лавки улыбнулся.

— Пятьдесят рублей, — сказал он.

— Пятьдесят рублей? — удивился Николай.

— Именно столько он мне стоил пять лет назад. Я не работал с ним да и брать его не особо-то и хотел… Потому отдаю, за что купил.

— Спасибо, — радостно ответила Наташа. — Нет, не надо, я возьму ее так… — сказала она, когда увидела, что продавец собрался завернуть в полиэтилен покупку.

Коля протянул мужчине в круглых очках полтинник, а тот вытянул руку с медальоном и вложил его в подставленные Натальины ладошки.

По ее рукам в низ живота, а потом и до самых ног пробежало тепло. Она нашла то, что искала. То, зачем приехала в Москву.

Наташа шла в больницу с уверенностью, что у нее будет девочка. Возможность другого варианта ей даже в голову не приходила: она не сомневалась в своем предчувствии. Коле было неважно, какой пол назовет доктор, делая УЗИ, главное, чтобы ребенок нормально развивался и был здоров. Ведь то, что Наташа, которой еще пять лет назад ее лечащий врач сказал, что шансы на то, что она сможет сама забеременеть, выносить и родить практически равны нулю, сейчас, в преддверии 8 марта 2004 года, с уже округлившимся животиком сидит под кабинетом акушера-гинеколога в ожидании УЗИ — является чудом.

Доктор говорил только хорошее, что не могло не радовать молодых будущих родителей. Услышав точный срок беременности, супруги Кочетковы пришли к выводу, что их ребенок был зачат во время отпуска в Москве, что вносило в это событие особый романтизм.

— Это…

— Девочка, — договорила за врачом Наталья, — я знаю, это девочка.

— Верно, девочка, — улыбнулась доктор.

— Аннушка, — добавила Наташа.

— Вы уже и имя выбрали? — спросила врач, продолжая смотреть в монитор.

— Как оказалось, да, — ответил Коля. — Мне нравится.

Глава 2

Знакомство

С большим облегчением Аня сняла с себя невероятно женственное и милое платьице, натянула рваные джинсы и фиолетовую майку с пайетками. К ее счастью, продолжить празднование дня рождения отправились не все ее гости: в кафе пошли девчонки, с которыми она ходила на плавание, одноклассник Женя, который не пропустил ни одного Аниного дня рождения по причине крепкой дружбы их мам, и, само собой, Игорь. Он не был навязчивым, что вполне устраивало Аню, ведь, начни он к ней приставать на первом совместном походе в кафе, то был бы отшит достаточно быстро и, вероятнее всего, навсегда. Аня была не из тех девчонок, которые в свои пятнадцать могут похвастаться длинным списком бывших парней. Мама воспитывала ее иначе, хотя, вероятнее всего, девушка просто не видела необходимости тратить свое свободное время на мальчишек, прекрасно понимая, что в таком возрасте вряд ли она сможет найти крепкие отношения. А разбивать сердце в юности ей не хотелось.

Именно поэтому Игорю она так нравилась.

Заполнив оставшиеся после торта места в желудках, компания пошла в кино. И да, Игорь сел рядом с Аней. Это не обсуждалось и никого не удивило, хотя подружки продолжали шушукаться. Женя сел по другую руку Игоря, сохраняя нейтралитет.

(Но как в таком возрасте, кажется, тяжело придерживаться нейтралитета! Кино, четыре девушки в компании, а он сидит рядом с парнем, который то и дело косится на его подругу. Вот именно — подругу. Женя знал, что цель его похода в кино — это посмотреть кино и до отвала набить свой уже и без того пухлый живот попкорном и колой. Он пришел сюда, чтобы просто хорошо провести время. Не более того.)

Начался фильм. Это была фантастика, полный зал. И только теперь Аня вспомнила про подарок родителей.

Рука потянулась к шее, нащупала новую золотую цепочку, скользнула ниже. Игорь наблюдал. Из-под майки девушка достала подвеску, которая не совсем сочеталась с ее одеждой.

— Что это? — шепнул Игорь.

— Подарок родителей, — так же тихо ответила Аня. — Какой-то старинный медальон.

— Потом покажи его под светом, хочу рассмотреть, — попросил парень.

Из кинозала ребята вышли примерно в десять вечера. В запасе у Ани было еще два часа выделенного родителями в честь праздника времени.

Женя сослался на усталость и поехал домой, одна из девочек тоже уехала, перед этим в очередной раз поздравив Аню с днем рождения. Остальные решили прогуляться.

Сперва провели Кристину — одну из подружек Ани, затем Машу, а затем, как и было задумано Игорем, они с Аней пошли в сторону своего дома.

— Ты обещала показать медальон, — сказал он.

Подойдя под яркий фонарь, Аня снова достала из-под майки ладанку. Парень придвинулся ближе, чтобы рассмотреть подвеску, не снимая ее.

— Классная штука, — сказал он.

— Необычная, — добавила Аня. — Что-то в нем есть особенное, такое, что даже объяснить сложно. Мне с ним… хорошо.

— Сколько ему лет?

— Мама сказала, что не меньше пятисот.

— Представляешь, сколько людей носили его до тебя?

— Стараюсь об этом не думать, — ответила девушка. — Он мой, а это главное. Меня не волнует, сколько рук его держало, пока он ко мне не вернулся.

— Не вернулся? — переспросил Игорь.

— Да? Я так сказала? — удивилась Аня. — Устала… Я хотела сказать: «Пока он у меня не появился».

— Все равно — классная вещь, старинное всегда будет в моде, — сказал Игорь.

Он провел ее до квартиры и… не решился ни на что. Еще рано, он боялся ее отпугнуть от себя. Он видел это по ней.

Квартира уже была убрана, уставшая мама смотрела телевизор, лежа на диване, из-под которого наконец выбралась Трикси. Кошка, получив сегодня психологическую травму, наблюдала глазами, полными злобой, обидой и презрением, за своими людьми из дальнего кресла, на котором обычно сидит сестра Николая.

— Как погуляли? — спросила мама.

— Хорошо, — скромно ответила Аня и села рядом с ней. — Спасибо за праздник, все было супер.

— Хочешь кусочек тортика?

— Мам, — протяжно ответила дочь, — ну какой тортик? Скоро полночь…

— Ну, сегодня можно и согрешить, — Наташа улыбнулась. — Иди сюда…

Аня подобрала под себя ноги, придвинулась к маме и положила голову на ее грудь.

— Какая ты уже взрослая, — нежно сказала мама, — даже не верится. Уже пятнадцать лет… Еще совсем немного, и ты вырастешь и станешь жить отдельно. Тяжело представить…

— Ну так не представляй, — ответила Аня, — я ведь еще не съехала. Мне еще в школе два года учиться, а ты меня уже отправляешь жить одной.

Обе рассмеялись. Трикси не сводила с них глаз.

— Мам, а почему ты больше не родила после меня? — задала неожиданный вопрос Аня. Наташа смутилась, задумалась и ответила:

— Я хотела. Я правда хотела. Но врачи удивились даже тогда, когда я забеременела тобой. Чудеса случаются, и ты тому доказательство. У меня… ну, подробности тебе знать необязательно, но была очень маленькая вероятность того, что я когда-нибудь смогу забеременеть, и тем более — выносить ребенка. Я не буду роптать на то, что после тебя мне не удалось родить второй раз, ведь у меня есть ты, а значит, жизнь прожита не зря.

— Мам, я хотела спросить о медальоне. Неизвестно, кому он принадлежал раньше?

— Нет, доченька, я не знаю его историю, — ответила Наташа, поглаживая длинные, черные, как смоль, волосы дочери.

— Просто, он такой старый… Представь, сколько людей носило его до меня. Может быть, кто-то в нем даже умер…

— Что за глупости перед сном? — возмутилась мама. — Аня, если не хочешь — необязательно носить его каждый день. Может убрать в ящик и доставать, когда захочется. Он твой.

— Да нет, как раз наоборот — я не хочу его снимать, — ответила Аня. — Мне он очень нравится. Просто интересно узнать его историю. Ведь это… реликвия?

— Если интересно, можешь поискать информацию о таких медальонах в интернете. Только не отдавай его ни на какую экспертизу. Я же говорила тебе, как реставратор заинтересовался им? Того и гляди прикарманят себе, отполируют и продадут.

— Я обещаю, что ни за что не расстанусь с ним, — не нарочно сказала Аня неправду, ведь тогда она не могла знать, что однажды добровольно попросит Игоря избавиться от медальона.

— Давай ложиться, Анют. Я так устала… Папа уже давно спит.

— Я в душ и спать. С праздником, мам. Спасибо тебе за все, — Аня поцеловала маму в щеку, а та поцеловала дочку в ответ.

Перед сном она долго вертела подвеску в руках, разглядывая стертые временем знаки. Кажется, на одной стороне, более выпуклой, было изображено что-то, напоминающее цветок или солнце, а с другой стороны можно было отчетливо разобрать очертания змеи, возможно и не одной. Были там и какие-то символы, слова. Но их было не прочесть. «Может быть, кто-то в нем даже умер…» — снова промелькнуло в мыслях. Она заснула.

«С возвращением», — раздался в голове женский голос.

Резкое пробуждение. Казалось, прошло не больше минуты, но яркие лучи солнца уже пытались пробиться сквозь закрытые веки.

Что-то теплое и гладкое касалось ее носа. Аня попыталась пошевелиться, ощущая струйку слюны, что стекала на подушку. Все же приоткрыв заспанные глаза, она с удивлением обнаружила спящую, скрученную «клубком» Трикси, чья половина тела лежала на подушке рядом с Аней. Глаза тут же округлились, не взирая на падающие на них лучи солнца.

— Трикси? — спросила она. Кошка лениво посмотрела на девушку, зевнула и потянула переднюю лапу вперед, расправляя свои длинные когти. — Что ты здесь делаешь?

В ответ кошка замурчала. Аня нежно взяла ее на руки, та не возражала. Мама на кухне пила кофе, отец уже был на работе.

— Ого, — удивленно сказала мама, — она так спокойно сидит у тебя на руках!

Кошка взглянула на хозяйку, словно недоумевая, чему та удивляется.

— Не поверишь, но она спала рядом со мной! — сказала Аня. — Прямо на моей подушке, как нормальная кошка, а не исчадие ада, — девушка рассмеялась от своих же слов.

— Видимо, Рекс оказал на нее положительное влияние, — улыбнулась мама, — либо она сошла с ума. Впервые за пять лет вижу ее такой ласковой.

Трикси продолжала мурчать, расслабленно лежа на Аниных руках.

— Твой медальон, — сказала мама. — Ты смогла раскрыть его?

Аня бережно посадила кошку на мягкий стул, но та спрыгнула на пол и направилась к своей миске, чтобы позавтракать.

— Надо же, — сказала Аня, беря в руки ладанку, — а я и не заметила. Наверное, во сне…

— Покажи, мне интересно взглянуть, что там внутри.

Внутри было пусто, но внутренняя поверхность медальона выглядела куда чище и новее, чем наружная. Она не подверглась коррозии, грязи и пыли. Она блестела начищенным серебром.

— Можешь в нем что-то хранить, — улыбнулась мама. — Я думаю, если бы тот реставратор сейчас увидел бы это, то умер бы от зависти.

— Мне что-то снилось, но я не помню, что именно. Какая-то женщина… Она говорила со мной.

— Ань, нам могут сниться самые необычные вещи и люди, — ответила мама. — Я никогда не верила в толкование снов. Давай завтракать, еще остался тортик!

***

— Матушка, а почем нас люди не любят?

— А на кой тебе их любовь? — с улыбкой ответила Бажена, заплетая длинную косу дочери. — Люди таких, как мы, страх, как боятся. Они думают, ежели мы могем больше ихнего, то, значится, что от лукаваго то все.

— Так ведь мы ж не от лукаваго…

— А то уже, Нюська, они знать не хотят, — сказала мать. — Не любят, и Бог с ними. Аль черт — то уж, как они сами выберут.

— Мама…

— Чего?

— А у меня тоже мужа не будет, как у вас? — спросила скромно девушка.

— Мужика под боком охота? — рассмеялась Бажена. Дочка покраснела, очи в пол опустила.

— Нет, не охота, — сказала она, — Но, я тут помышляла, авось жить смогу в деревне, не в лесу…

— А-ну брось такие думы гадать, — строго ответила мать. — Там окромя вил и огня не сыщешь ничего боле. Ну, поможешь ты кому одному, другому… Они для начала тебе «спасибо» говорят, а после к столбу привязывают. А того и гляди — к кобыле, да в поле пускают. Нет, Нюся, доколе жива буду, будем с тобою в лесу жить. Как по мне, так краше быть хозяйкой лягушек на болоте, нежели посрамленной среди людей. Да только чует сердце мое, что не будет тебе ни того, ни другого.

— Я всего не знаю… А что будет-то, мама? — спросила дочка.

— Новый век, Нюся, будет. Жизнь иная. Не наша…

***

Аня крутила в руках медальон, изучая каждый миллиметр его поверхности. Что-то в нем притягивало ее, не давало положить в ящик до случая, когда можно его надеть для подходящего мероприятия. Трикси спала, лежа на ногах у девушки, что также было весьма необычным. Раньше кошка никогда так себя не вела.

Этот голос… Он не выходил из Аниной головы. «С возвращением»… Да, мама права, нам может присниться что угодно. Но что-то в том голосе было особенное, что-то родное.

Новый компьютер еще не был подключен, а старый уже перекочевал к папиным родителям, поэтому Аня легла на кровать (Трикси, естественно, тут же улеглась рядом) и зашла в поисковик из телефона. Множество обломанных, потертых старинных медальонов и ладанок интернет ей предложил к просмотру, но не было ничего, что напоминало бы тот медальон, что лежал сейчас на ее груди. И источал тепло? Да. Он, казалось, источал тепло. Аня это чувствовала, но не осознавала.

Пересмотрев фотографии реликвий, она принялась читать о них. Ладанки с изображениями святых считались оберегами, но лишь некоторые могли открываться так же, как Анин медальон. Туда, вероятнее всего, клали щепотку земли, кусочек ткани или высушенный цветок. Что же хранилось в ее медальоне? Лика святых на нем не было. Аня продолжала листать страницы в браузере, когда увидела очень похожий знак. Прочитав о нем, она узнала, что на одной из сторон его медальона изображена Звезда Лады — старорусский сакральный символ, считавшийся женским оберегом. С небольшим облегчением и улыбкой Аня выдохнула — часть разгадана.

Трикси проснулась и снова принялась мурчать.

— Амулет «Змеевик», — прочитала вслух Аня.

Трикси обожаемо взглянула на нее.

Пришло сообщение от Игоря.

«Как дела?» — спрашивал он.

«Нормально, изучаю свой медальон», — ответила Аня.

«Да… Необычная вещь. Что узнала о нем?»

«Ну, он служил оберегом… Примерно в XI-XVI веках»

«Ого. Ничего себе…»

«Поднимайся к нам»

Он хотел и сам напроситься, но не ожидал, что Аня позовет его первой.

«Сейчас буду», — ответил Игорь.

***

Инакомыслие редко приветствуется среди радикально настроенных личностей. Неважно, что они поддерживают или не поддерживают, они всегда будут бороться против того, что не считают нормой. Нейтралитет не для них.

В момент, когда медальон, подаренный Ане на ее пятнадцатилетие, открылся, он открыл глаза. Рядом спала жена, за стеной — пятилетняя дочка. Он отчетливо почувствовал силу, которая разбудила его. И сила та высвободилась в ту ночь после столь длительного заточения.

Как же мерзко было ему осознавать, что в современном мире всевозможные маги, чародеи, колдуны и ведуньи не только не прятались, а даже были возведены в почет, способствуя порождению огромной армии подражателей, которых природа никакими особыми способностями не одарила. С ними было еще проще. Их никто не хватался.

Такой мощной энергии, как эта, давно не было слышно… Она была выдержана многие годы, как элитный алкоголь, настоялась, как крепкий чай, обретая, возможно, ядовитые свойства.

Как теперь спать дальше? Святослав вышел на балкон, закурил сигарету, глядя с тринадцатого этажа на ночной город, который, кажется, и не засыпал, а всего лишь подсвечивал себе улицы фонарями и витринами для продолжения активной деятельности.

Он хитро улыбнулся. Задача, что несколькими минутами назад неожиданно предстала перед ним, была, безусловно, самой сложной в его «практике», но его это радовало, а не пугало. Слишком давно он не выходил на охоту.

***

— Можно, — сказала Аня.

— Что? — удивленно переспросил Игорь, сидящий на стуле в ее комнате, поглаживая обновленную версию Трикси, что мурчала на его коленях (впервые давшись в руки чужому человеку!).

— Ну, ты предложил пройтись. Я и сказала «можно»… ну, в смысле, я не против…

— Но я не предлагал…

Аня свела брови, смутилась, уставилась на Игоря.

— Что значит: «не предлагал»?… Ты же сказал, что можно было бы пройтись…

— Нет, не говорил! — доказывал парень, осознавая, что он действительно об этом подумал минуту назад, но мысль вслух так и не озвучил. — Ой, да ладно, — решил он не только спасти ситуацию, но и воспользоваться ею, — говорил, не говорил… Раз ты согласна, то идем!

Аня закрыла медальон, надела его на шею, попросила Игоря выйти из комнаты, чтобы переодеться.

— Вы куда-то идете? — спросила его Наташа.

— Да… решили пройтись, — переминаясь с ноги на ногу ответил Игорь.

— Правильно, погода хорошая.

Вот он — момент неловкого молчания! Сейчас бы миниатюрный Рекс — той-терьер крестных Ани — идеально бы скрасил обстановку своим несуразным видом, заряжая судорожным весельем окружающих своей вибрацией.

— Я готова, — Аня вышла из комнаты. В своих мыслях и мама, и Игорь с облегчением выдохнули. Аня это заметила.

— Если что — звони, — озвучила стандартную фразу Наталья и закрыла дверь за дочкой и… ее парнем? Она еще этого не знала. Никто еще этого не знал наверняка.

— Как-то слишком светло на улице, — сказала Аня.

— Ну, есть такая штука, как солнце… — хотел было пошутить Игорь, но, видя, что Аня сейчас к шуткам не расположена, сменил интонацию. — Не так, чтобы прям слепило, — добавил он.

Аня поморщилась, вот-вот из глаз хлынули бы слезы.

— Пойдем в кафе, — предложил парень. Она не раздумывая согласилась.

Молочный коктейль, чизкейк… Игорь пил кофе.

— Что-то не так? — спросил он. — Ты какая-то бледная.

— Здесь шумно… Много шума.

— Ань, кроме нас в кафешке всего три посетителя. Ну, еще бариста и официант. И все… Даже музыка играет очень тихо.

Девушка склонилась над столом, Игорь приблизился к ней.

— Но я слышу каждого из них, — прошептала она, — причем слышу громко.

Игорь отпрянул назад, отпил кофе, уставился на Аню, которая на него в этот момент не смотрела.

— Нет, спасибо, я боюсь, что и это не съем… — сказала она. — Чего ты так уставился на меня? — удивленно спросила девушка, поймав пристальный взгляд Игоря. Он снова склонился над столом, чтобы быть ближе к ней.

— Аня, — сказал он тихо, — я не спрашивал тебя о том, заказать тебе еще что-то или нет, я только подумал об этом. Нарочно.

Аня округлила и без того удивленные глаза.

— Ты меня разводишь, — сказала она.

— Нет, я этого не говорил. Точно также, как и не предлагал тебе прогуляться вслух. Я только успел об этом подумать, подумать отчетливо, уверенно, а ты услышала.

— Бред, — ответила Аня и высосала через трубочку одним разом половину стакана коктейля. — Ты хочешь сказать, что я читаю мысли?

— Ну я же не слышу голосов вокруг себя, — улыбаясь, спокойно сказал Игорь. — Посмотри на ту девушку с книжкой у окна. Мне не видно, что она читает. А тебе?..

Аня принялась бормотать:

«Лорд Эдмунд хотел разузнать как можно больше о картине, прежде чем поднимать вопрос о продаже, но нетерпение и ужас при мысли о том, что он может лишиться предмета своего вожделения, не позволили ему сдержать свой порыв…»

— Ты себя слышишь? — спросил ее Игорь. Она растерянно взглянула на него. — Ты сейчас озвучила то, что читала та девушка?

Аня неуверенно кивнула головой, ничего не говоря.

— А что за книжка, можешь сказать? — Игорь почувствовал азарт, исходящий от данной ситуации.

Аня снова повернула голову к одиноко читающей и попивающей кофе девушке у окна. Та взяла чашку в руку, поднесла к губам, второй рукой девушка закрыла книгу, предварительно оставив на нужной странице закладку.

— Джон Харвуд, «Тень автора», — произнесла Аня.

— Вау! Круто! — чуть было не закричал Игорь. — Ты понимаешь, что сейчас сделала?

— Нет, — тихо сказала она.

— Ты не только прочитала то, что читала она, — пояснил парень, — но и заставила ее закрыть книжку, чтобы прочитать название и имя автора!

— Да ну… — скептически ответила Аня, — это не я, это она… я просто…

— Ты просто управляла ею! — договорил за нее громким шепотом Игорь. — И давно ты так умеешь?

— Первый раз, — удивленно сказала девушка. — Это все…

Ее рука скользнула к шее. Нащупала новую цепочку, вытянула ее из-под футболки и зажала в руке ладанку.

— Это все медальон, — сказала она.

***

Бажена умела многое. Больше всего ей нравилось собирать разные травки и варить из них снадобья лечебные. Умела она и ядовитые делать, да только не было до того ей дела — с лесом она в мире жила, к людям не заходила. Ежели понадобится зверя опасного извести защиты ради, могла она то и без снадобья сделать, дабы другим неповадно было. Но держала она собачонку, чтобы та об опасности предупреждала. А коли волк и взаправду к ней на территорию зайдет, то ей достаточно было взглянуть на него очами злющими, как он, поджав хвост, заскулит и убежит. И сразу глаза ее менялись — с черных, как угольки, на карие и совсем не злые.

Знала Бажена, что у людей на уме бывало, редко то были добрые дела. Обычно ничего хорошего: один другого ненавидит, а в глаза лыбится, другой думает, как кума своего надурить и ободрать, как липку, третий на чужую бабу заглядывается, своей продолжая сказки плести, четвертый и вовсе смерти близкому желает. А в глаза все такие пригожие, такие добрые и милые, что аж тошно на душе у Бажены становилось. С рождения своего в лесу жила, да к людям ее не тянуло. Одна, среди зверья. Да только зверье искреннее и добрее было, даже когда сожрать ее хотело.

Как и где батьку Нюсиного повстречала — не рассказывала ей никогда. Не ворошила прошлое, в себе боль держала. Знала, что все одно — девка в нее пойдет. Так оно и сталось. Могла дочка ее и травку нужную найти, и слово правильное над ней молвить, и на зверя грозно посмотреть.

— Не смей, — сказала однажды Бажена.

— Чего не сметь, матушка? — удивленно спросила дочка, будучи годков восьми отроду.

— Пытаться прознать, о чем я думаю, — сурово ответила мама. — Все одно не выйдет. Со мной не выйдет… А коли бы и вышло — все одно: не смей! В мою голову не лезь, в чужие — милости прошу, покуда тебе противно не сделается. Душа человеческая, Нюся, то мрак. И не часто там что путное может повстречаться. Заруби себе на носу…

Она нажала кончиком пальца на носик дочки, та засмеялась. Бажена обнимала дочь и радовалась, что та есть у нее, у лесной ведьмы.

***

Аня шла домой, глядя исключительно себе под ноги. Да, в яму бы она так не упала, но вот под машину попала бы запросто.

— Прием! — прокричал Игорь. — Земля вызывает Анну Николаевну! Есть связь? — он улыбнулся.

— Слишком хорошая связь, — буркнула в ответ Аня.

— Да ладно тебе! — принялся успокаивать ее Игорь. — Зато, представь, как тебе будет теперь классно в школе! Ты будешь знать вопрос прежде, чем тебе его зададут, и тут же сможешь узнать ответ от самого же учителя!

— Игорь, это не весело, — возразила Аня, остановившись во дворе своего дома.

— А мне кажется, очень даже весело, — ответил он.

— Да? Тогда может, мне вникнуть в то, о чем думаешь ты?

Он замолчал.

— Не бойся, я не планирую этого делать, — сказала Аня. — Пока не планирую… Я сейчас приду домой, сниму медальон, и все само собой пройдет.

— А если не пройдет?

— Пройдет, — уверенно сказала Аня, надеясь на то, что была права. — Это не весело, пойми… Я сейчас слышу, как кто-то поет песню сидя в туалете! И не спрашивай, откуда я знаю, что он находится именно в туалете! Я знаю!

Игорь молчал.

— Мне это не нравится, — продолжила она. — И, если дело действительно в этом… в этом медальоне, я сегодня же спрячу его подальше.

— Ладно, пойдем в подъезд, а то сейчас уже соседи начнут выглядывать из окон.

Глава 3

Охотник

— Я из тебя эту дурь-то выбью, попомни мое слово! — причитала прабабка, хлестав Святослава по голым ляжкам кожаным солдатским ремнем. — Мамаша непутящая, бабка, ведьма окаянная… И надо ж — ты такой же уродился-то!

Мальчик не плакал, не смел. Он знал, что бабка его, которая была бабкой еще его отцу, права. Мамаша у него была непутёвая. Его, двух лет отроду, на мамку свою бросила, а сама ушла, картами на жизнь зарабатывая.

Да только не знал он, что тогда, в начале девяностых, сложно было прокормить одной девушке и себя, и сына. Вот и приходилось нечестным путем деньги добывать.

Если бы не карты те, с отцом Святослава она и не познакомилась бы. Когда молодая Светка, сидя за игральным столом, читала мысли других игроков, выведывала, у кого какая карта лежит, встретилась она взглядом с игроком, который, как и она, копался в головах остальных. А в ее не смог. Зато до сердца добрался…

Не встречала Светлана раньше никого такого же, как она сама. Мать ее тоже чего-то умела, да другая все равно была. А Вовка тот ну точь-в-точь был умственных дел мастер, как и она.

— До тебя я думала, что только женщины на такое способны, — говорила она ему.

Любовь у них была, несколько месяцев прожили они вместе. А когда узнали, что Светлана беременная, решили расписаться. Да не успели. Сбила его машина, скорая даже до больницы не довезла.

Конец ознакомительного фрагмента.