Призрак Безымянного переулка

Татьяна Степанова, 2016

В московском Безымянном переулке, в подвале бывшей мыловаренной фабрики, найдено захоронение вековой давности. Останки принадлежат семерым, двое из них дети, причем все застрелены из «маузера» в затылок. Это давнее убийство-казнь повлекло за собой кровную месть и череду новых преступлений, не менее страшных и загадочных. Жуткая семейная история мыловаров Астаховых, передающих свое дело и свою тайну по женской линии: от Аннет к Авроре, Александре, Алисе, – чрезвычайно заинтересовала старшего лейтенанта полиции Дмитрия Лужкова, а также Екатерину Петровскую, криминального обозревателя пресс-центра ГУВД, и ее старинного друга Сергея Мещерского. Втроем они и берутся за расследование мрачного преступления, срок давности которого давно миновал…

Глава 9

Московская готика

Сергей Мещерский вез Катю в Безымянный переулок с Яузской набережной каким-то другим маршрутом, не тем, каким такси доставило Катю к нему домой. Время — половина восьмого, самый час пик, и, зависая в потоке машин, Катя на этот раз внимательно глядела по сторонам. Этот район Москвы еще предстояло изучить для будущей статьи о таинственном захоронении.

— А где именно в Безымянном нашли могилу? — спросил Мещерский.

— Посредине переулка проход между зданиями старой постройки, явно фабричными, из красного кирпича. На территории не сплошь развалины, но все очень старое. Ремонт и реставрация затронули лишь те здания, что у проезжей части, а те, что в глубине, нет. Могилу нашли под одним из старых цехов. Я вот что подумала, может, там старинное кладбище под этим цехом?

— Андроньевский погост близко, но не совсем рядом, — ответил Мещерский. — Это действительно древнее кладбище, на его месте простроили дворец культуры «Серп и Молот». Если только мертвецы ходы под землей прорыли. — Он усмехнулся. — А дворец культуры тоже пуст и заброшен. Решетки на окнах, внутри пыль, запустение и темные тени-фантомы. До железной дороги и дальше на территории «Серпа и Молота» много таких вот заброшенных мест. Ночью там не очень приятно. Но я бывал.

— Я знаю твою слабость к заброшенным промзонам, ко всем этим жутким складам, цехам.

— Это места силы. — Мещерский снова усмехнулся. — У каждого — своя история и тайна.

— Где мы сейчас едем? — спросила Катя.

— Андроньевская площадь, а дальше — улица Сергия Радонежского.

И Катя увидела странное место — может, ей в тот момент лишь померещилось, но она внезапно подумала: московская готика… Вот именно, московская готика. И это не темные готические фасады, крепостные башни и шпили, а вот это…

В желтом свете фонарей тополя в церковном сквере — как метлы, торчком воткнутые в землю. На дорожках полно палой, мокрой от прошлых дождей листвы. Мерцает подсветка, и стены церкви отливают в ее лучах собственным светом — мертвенно-зеленым, могильным (кто догадался выбрать такую краску?). На фоне желтых фонарей кружат вороны, и тополя полны черных куч в кронах — вороньих гнезд. А дальше — улица, заполненная транспортом.

Улица, лишенная симметрии, словно приплюснутая на один бок, где с одной стороны — пустота и простор, а с другой — ряд кривых купеческих домишек, выкрашенных в яркие цвета, с маленькими витринами — что-то вроде кафе или баров, но таких скособоченных, отреставрированных наспех и аляповато. И все это окутано теплым влажным сентябрьским ночным туманом, источающим запах бензина и прели, запах поганок, растущих в церковном сквере на древесных стволах, запах кофе из открытых дверей маленького кафе слева на углу.

А впереди над улицей словно парит в небесах гигантское современное здание, воздвигнутое как бы в пустоте над этой асимметричной, уродливой, сплющенной улицей. Здание высотное, формой своей напоминающее перевернутую в другую сторону букву «Г» и одновременно «А», сложенное как небрежный конструктор и облицованное серым и черным мрамором.

И этот полунебоскреб ступает по уродливой улице, как великан в болотных сапогах, и кажется, вот-вот разгонит всех этих докучливых ворон, что кружатся в свете фонарей и орут на бесконечный поток машин, следующий из центра — куда?

Туда…

Кате не понравились эта улица и эта площадь до чрезвычайности. Но места еще более странные и мрачные были впереди.

Они развернулись, въехали в какую-то щель. «Улица Прямикова», — сказал Мещерский, снова свернули и въехали в Безымянный переулок через проход между офисным зданием семидесятых и его более старым соседом.

Мещерский остановился возле офисного здания. Лишь несколько окон на его первых этажах освещены. А вот кирпичный дом выглядел как обычный старый жилой московский дом в тихом переулке.

Катя вышла из внедорожника Мещерского, потянулась.

— Нам туда. — Она показала рукой.

И они направились к стоявшей у прохода между зданиями полицейской машине. В ней дремал один патрульный. Его напарник, видно, проявлял любознательность в старом цехе.

Катя предъявила патрульному свое удостоверение, и они пошли через темный двор, то и дело спотыкаясь о кучи мусора.

По двору тянулись кабели. Катя поняла: это для софитов, которые привезли эксперты и установили внутри.

Возле разбитой двери цеха курили двое мужчин. Один в деловом костюме и черной куртке нараспашку. По виду — типичный чиновник или средней руки бизнесмен. Полный, лет сорока, уже с залысинами и поэтому коротко стриженный. Он держал в руке папку с бумагами и что-то тихо говорил своему визави.

А этот визави с сигаретой, небрежно зажатой между пальцами, оказался Катиным коллегой, то есть человеком в полицейской форме. Молодой, маленького роста, как и Мещерский, едва доходящий высокой Кате до плеча.

Он был блондин, лицо в веснушках. Тело мускулистое, сильное, но посаженное на этакие коротенькие ножки-колышки, крепко попирающие землю. Нижняя челюсть выдавалась вперед, что придавало ему одновременно забавный, дерзкий и угрожающий вид. На подбородке — яркая глубокая ямочка. Глаза голубые — по семь копеек, под светлыми бровками-закорючками — зыркнули и уставились на Катю.

— Тут проводится полицейское мероприятие. Посторонним вход запрещен.

Голосок — мальчишеский, басовитый и наглый.

— Я знаю. Капитан пресс-службы ГУВД Московской области Екатерина Петровская. — Катя помахала и у него под носом удостоверением. — Это мы здесь задерживали утром преступника и обнаружили захоронение. С кем имею честь общаться?

— Участковый, старший лейтенант Лужков. Имеете честь общаться со мной.

— Это ваша территория?

— Я только с этого дня прикомандирован в «Таганский». Ну, считайте, что моя теперь, — Лужков зыркнул на Мещерского. — А это кто?

— Это антрополог, — не моргнув глазом, ответила Катя. — Консультант Сергей Мещерский. Я его пригласила помочь мне.

— А что вы делать собираетесь? — осведомился Лужков. — Там же эксперты кости сортируют по коробкам.

— Я пишу обо всех обстоятельствах задержания краснопрудского стрелка. Захоронение — это же факты, не так ли?

— Факты. — Маленький Лужков глядел на нее, выпятив свой украшенный ямочкой дерзкий подбородок. — Ладно, мне-то что. Пишите.

— А вы уж мне, пожалуйста, помогите, лейтенант. — Катя светло ему улыбнулась. — Мы можем с антропологом пройти туда? Но сначала — что это за место такое? Кому цех принадлежит?

— А это вот у Виктора Андреевича спросите. — Лужков кивнул на мужчину с залысинами и папкой.

— Ларионов, — представился тот. — Весь этот комплекс зданий принадлежит нам, обществу акционеров фирмы «Мельников и компаньоны». Я один из акционеров и являюсь главным менеджером по программе реконструкции всего комплекса промышленных зданий.

— Очень приятно. — Катя закивала, включая в кармане диктофон. — А что это за здания такие? Бывший завод?

— Раньше это была фабрика «Театр-грим».

— «Театр-грим»? — переспросил Мещерский.

— Фабрика по производству театральной косметики и парфюмерии, а до этого здесь была мыловаренная фабрика. Но с начала девяностых все производство остановлено. Здания переходили из рук в руки, никто этой территорией не занимался.

— Но и не ломали? — спросила Катя.

— Тут некоторые здания — памятники архитектуры промышленного дизайна девятнадцатого — начала двадцатого века и входят в список федерального наследия. Поэтому все так долго пребывало в полном запустении. — Виктор Ларионов вздохнул. — Мы с компаньонами три года назад выкупил этот кластер с обязательствами реставрации исторических зданий и реконструкции. Вот и занимаемся потихоньку.

— Денег тут прорва нужна, — констатировал лейтенант Лужков, оглядывая разбитый двор.

— Мы много сделали здесь в переулке, не все сразу. — Ларионов пожал плечами.

— Мы можем пройти внутрь? — опять спросила Катя.

Лужков и Ларионов посторонились, давая им с Мещерским проход. Но тут же сами бросили окурки и двинулись следом. Видно, стало любопытно — чего это приехала какая-то девица с удостоверением и консультантом-антропологом.

Внутри цеха кипела работа, но лишь в том месте, которое ярко освещали два мощных софита на железных треногах. Они освещали примерно одну треть помещения. Все остальное тонуло во мраке. По потолку с ржавыми балками и кирпичным выщербленным стенам скользили гигантские уродливые тени. Под ногами хрустел битый кирпич.

Катя потянула носом — тленом и разложением не пахнет. Трупами тоже. Воздух в цехе сырой и тяжелый. И вокруг софитов вьется какая-то мошкара в своем последнем осеннем танце перед долгой зимой.

Бригада экспертов состояла из пяти человек — они все работали в ночную смену.

Катя громко поздоровалась, сообщила, кто она и откуда. Эксперты — люди интеллигентные и общаются с ведомственной прессой охотно. Кате разрешили задавать любые вопросы, но попросили передвигаться везде осторожно, и она поняла почему.

Ну, во-первых на ней не было защитного комбинезона, как на всех экспертах, а кругом такая пыль и грязь.

А во-вторых, здесь все уже было расчерчено мелом и везде в квадратах стояли картонные коробки с номерами, предназначенные для эксгумированных останков.

— Что там внизу? — спросила Катя старшего группы экспертов, как спрашивала до этого патрульных и сыщиков группы перехвата.

— Скелеты в количестве семи.

— Можно взглянуть?

Эксперт провел ее к пролому в каменном полу. На пролом были направлены яркие лампы софитов. Катя наклонилась. Нет, придется встать на колени и упереться руками в каменный пол, низко нагнуться, заглядывая туда.

Мещерский, дыша Кате в шею, последовал ее примеру.

Их взору открылось что-то вроде сводчатого подвала. Там, на полу, на корточках сидели эксперты в синих комбинезонах и защитных масках. Рядом коробки, а на полу — пластиковые ленты, полосующие пространство на квадраты, и в каждом квадрате — пластиковая бирка с номером.

Но не только это увидели Катя и Мещерский.

На полу лежали человеческие кости и черепа.

Ребра в свете софитов отливали темной желтизной.

Эксперт в комбинезоне и в резиновых перчатках держал в руках череп и аккуратно укладывал его в коробку.

— Когда они умерли? — тихо спросила Катя.

— Они не сами умерли, их убили, — ответил старший эксперт-криминалист.

— Кто?

— Кто сейчас на этот вопрос может ответить?

— А когда их убили?

— Давно. Судебно-медицинская экспертиза даст свой ответ после исследования. На мой взгляд, этим костям не менее ста лет.

— Сто лет? — переспросил Мещерский.

— Или около того. Там пуговицы на полу любопытного вида, фрагменты истлевшей одежды и кожаной обуви. Ничего ценного, впрочем, нет. Никаких дорогих вещей — ни колец золотых, ни часов. А в каждом черепе в области затылка — дырка.

— Дырка? — Катя нагнулась так низко, что едва не повалилась в дыру.

— Пулевое отверстие. И там несколько ржавых гильз. Их всех убили выстрелом в затылок, — сказал эксперт. — И сбросили в этот подвал. Всех семерых. Причем двое из них — дети, подростки, судя по останкам.

Конец ознакомительного фрагмента.