Пейзаж с чудовищем

Татьяна Степанова, 2016

В 1863 году в Риме, на вилле Геката, произошло жуткое преступление: на глазах обезумевшей от ужаса матери покрытый шерстью лесной монстр растерзал ее сына… Спустя тридцать лет художник Юлиус фон Клевер написал под впечатлением от той трагедии цикл картин «Пейзаж с чудовищем». Эти полотна оказывали на людей почти гипнотическое воздействие, пробуждая в их душах темное, сокровенное зло… В наши дни криминальному обозревателю Прессцентра ГУВД Московской области Екатерине Петровской предстоит распутать клубок не менее страшных и загадочных преступлений, произошедших в семье звезды шоу-бизнеса Феликса Санина. Катя пытается понять, есть ли связь между картинами Юлиуса фон Клевера и современными убийствами, всколыхнувшими фешенебельную деревню Топь в Подмосковье, где проживает российская богема…

Глава 9

«Да я сейчас велю…»

30 мая

К половине девятого обрисовались кое-какие новости. Участок леса у водохранилища по поручению полковника Гущина прочесали сотрудники Истринского УВД. Сотрудники розыска на проходной просмотрели вместе с охранниками пленки видеонаблюдения за четыре предыдущих дня. Женщины в одежде, похожей на одежду утопленницы, входящей в ворота, пленки не зафиксировали. Зато камеры засняли поток машин, следовавших через ворота с шоссе в деревню Топь. Среди машин были два черных «Мерседеса» и навороченный джип, а также «Мерседес», белый как лебедь. Они проехали через ворота спустя пару часов после двух синих фургонов «Фольксваген» с затемненными стеклами. За «Мерседесами» на территорию деревни Топь въехало желтое такси. Примечательно, что все эти машины примерно через сорок минут вернулись и покинули охраняемую территорию. Синие фургоны задержались несколько дольше, но затем из Топи уехали и они. Все это броуновское движение клубилось на проходной 28 мая. Охранники лишь пожимали плечами — ничего необычного, гости. И от комментариев пока воздерживались.

Тело утопленницы увезли в Истру, в местный морг, туда же срочно выехала бригада патологоанатомов. Гущин требовал, чтобы судебно-медицинскую экспертизу провели как можно скорее.

Сам он сидел на пассажирском сиденье своей машины и задумчиво жевал травинку. Катя расположилась сзади, открыв дверь машины, и разливала горячий кофе из термоса, привезенного истринскими коллегами, по пластиковым стаканчикам.

— Попейте, Федор Матвеевич, и успокойтесь, — сказала она кротко.

— Я спокоен. — Гущин взял кофе.

Он снял нелепый комбинезон криминалиста. Под его оболочкой он вспотел и теперь, несмотря на ненастный день, скинул и пиджак, засучил рукава крахмальной белой рубашки до локтей, открывая свои мощные, поросшие темными волосами руки.

— Знаешь, почему я тебя сюда взял? — спросил Гущин у Кати.

— Сказали, что я могу пригодиться.

— Как бы ни повернулись дела с этим убийством, ты на этот раз все опишешь подробно и детально, — сказал Гущин. — Полный карт-бланш тебе как полицейскому репортеру на максимальную огласку здешних тайн. Разошлешь во все свои издания. Пусть читают.

— Потому что это деревня Топь? — спросила Катя.

Ей удивительно было слышать, что Гущин стоит за максимальную огласку. Обычно писать разрешалось лишь с оговорками или вообще запрещалось — ни-ни, об этом ни слова в прессе! А тут вдруг такая свобода.

— Потому что это деревня Топь? — повторила она.

К ним со стаканом кофе подошел сотрудник Истринского УВД.

— Итак, кто тут живет, на этих шестнадцати гектарах? — спросил его Гущин. — Кому принадлежат поместья?

— Всего четыре домовладения… — начал рассказывать оперативник, прихлебывая кофе. — Мы сейчас проверили нашу прежнюю информацию. Значит так, одно домовладение — в стадии строительства, там все заморожено сейчас. Ни рабочих, ни строительной техники, все пусто. Владение в течение нескольких лет переходило из рук в руки, теперь в собственности у банка-кредитора. Еще одно поместье принадлежит семье Гизиляровых. Гостиничный бизнес и торговые центры. Усадьба большая, их там целый клан — сам с женой, шестеро детей, тетки, бабки, двадцать человек прислуги. Конюшни, кстати, тоже им принадлежат. Не только лошади для верховой езды и пони для детей, но и призовые, для скачек на ипподроме. Гизиляров скачками лично увлекается. Но сейчас семьи в поместье нет. Уехали за границу еще в начале мая. Обслуга частью распущена, частью уехала вместе с ними. На конюшне остались тренер, конюхи, два подсобных рабочих. Мы всех сейчас проверяем. Вон то строение, чью крышу отсюда видно, — он обернулся и указал на просматривающиеся сквозь деревья крыши, — это замок Отранто.

— Что? — спросил Гущин.

— Они сами так его называли. Братья Хапиловы, владельцы. Ну и прижилось с тех пор. Настоящий замок, честное слово! Само строение в три этажа, а по углам — пяти-этажные башни. Только это строение сейчас…

Он не договорил, его прервали. У Гущина затрезвонил мобильный. Гущин включил громкую связь.

— Федор Матвеевич, — раздался голос одного из оперативников, — мы на конюшнях, разговариваем с персоналом. Мне свидетель только что сообщил, что его знакомая, работающая сиделкой в кирпичном коттедже поместья Хапиловых, вчера рассказала о скандале, происшедшем накануне в доме, — ее хозяйка, Хапилова Лаура Григорьевна, выгнала свою горничную по имени Наташа. Фамилии наш свидетель не знает, но знает, что эта Наташа молодая, не больше двадцати пяти лет, и порой он видел ее в розовом — то ли в куртке, то ли в ветровке. У вас там фотоснимки трупа есть? Кто-нибудь на мобильный фотографировал? Скиньте мне сейчас по электронке, чтобы назад с конюшен к воде не мотаться. Я предъявлю на опознание.

Гущин потряс головой, словно это не опер вещал ему в ухо, а назойливый овод жужжал.

— Снимки на мобильный по электронке? — произнес он хрипло. — А я… это ж эксперты….

Катя достала свой мобильный, открыла снимки. Она-то фотографировала сама. Протянула руку, прося у Гущина его телефон, чтобы пообщаться с оперативником.

Узнала у него адрес почты, через секунду снимки полетели, полетели.

Гущин вздохнул — охо-хо, хотел было насупиться, но потом Кате улыбнулся.

— Я мало что понял, — признался он. — Что еще за Лаура Хапилова?

— Старуха из коттеджа, — сказал истринский сотрудник. — Дело в том, что в замке никто не живет вот уже восемь лет. Братья Хапиловы — они оба в Роснефти, строили для себя здесь этакое родовое гнездо. А потом жестоко друг с другом поссорились. И вот уже восемь лет делят замок, скандалят, кому платить за содержание. А мать их Лаура Григорьевна, ей семьдесят девять лет, и в лучшие времена с ними обоими и их женами и любовницами не ладила. Она потребовала построить ей на территории поместья отдельный дом. Это кирпичный коттедж, там она и живет — прежде только с прислугой, а теперь и с сиделками. Старуха спятила. Неудивительно, что она горничную прогнала. Скорее всего, наша убитая и есть эта самая горничная Наташа.

— Что, мать магнатов Хапиловых погналась за горничной и задушила ее шарфом? — спросила Катя.

— Она сумасшедшая, как я слышал, — сообщил истринский сотрудник. — Злая, как черт.

— Поедемте, побеседуем со старушкой, — решил Гущин.

Он, видно, алкал в душе каких-то активных действий. И грустил, что вот он такой отсталый, не снимает трупы на мобилу и не может, как его более молодые коллеги, мигом скинуть их по электронке.

По мобильному Гущин умел только звонить. Даже sms не любил ни читать, ни тем более рассылать.

Они сели втроем в машину Гущина и поехали мимо лугов и рощи. Истринский сотрудник показывал, куда направляться. И через десять минут Катя увидела «замок Отранто».

Он был огромен и пуст, имел вид нежилой. Круглые башни выглядели нелепо. Однако территория и подъездная аллея были тщательно убраны. Метрах в трехстах от замка среди деревьев стоял массивный двухэтажный кирпичный коттедж.

Он выглядел тихим, возможно, хозяйка его Лаура Григорьевна все еще спала. Гущин и Катя вышли из машины и направились к подъезду. Позвонили в звонок.

Никто не ответил. Они позвонили снова. Вдруг наверху хлопнула рама. За дверью послышались шаги, женский голос спросил: кто там?

Гущин солидно ответил: «Полиция! Извините за беспокойство, нам необходимо переговорить с хозяйкой».

И тут наверху снова хлопнула рама и скрипучий визгливый голос приказал:

— Не сметь открывать!

— Лаура Григорьевна, — крикнула Катя, — мы из полиции Московской области, по поводу вашей помощницы по хозяйству…

— Не сметь открывать! — Одно из французских окон на втором этаже — окно-балкон — распахнулось, и из него показалась пожилая женщина — смуглая, с растрепавшимися черными как смоль волосами и сморщенным как печеное яблоко лицом. Непонятно, что на ней было надето. Катя пригляделась — ба, да это атласное кремовое одеяло, в которое она куталась! Старуха увидела их и воинственно погрозила кулаком.

— Вон пошли! Пошли все вон! — заорала она. — Вон отсюда!

— Полиция, откройте! — уже громче произнес Гущин.

— Вон пошли, мерзавцы! — орала старуха. — Вон отсюда!!

— Извините, Лаура Григорьевна открывать вам дверь не разрешает, — раздался в переговорнике у двери женский голос. — Извините, у нас проблемы со здоровьем. Мы не можем сейчас… Мареванна, да успокойте же ее наконец! Сделайте ей укол!

— Вон пошли! — не унималась старуха.

Гущин повернул к машине.

— Да я сейчас велю тебя зарезать моим слугам, — продекламировал он.

— Что это вы вдруг, Федор Матвеевич? — Катя созерцала французское окно и бесноватую мать «из Роснефти».

— Пушкин, — хмыкнул Гущин. — И у него Лаура — и тут Лаура.

— Тогда вы статуя Командора, а я Лепорелло.

— Все опишешь, что мы тут нароем, со всеми подробностями, — Гущин нацелил палец на Катю. — Пусть читают, как живут в деревне Топь.

И тут у него снова ожил мобильный.

— Я показал конюху фотографию потерпевшей. Он сказал — вроде это не та Наташа-горничная, — сообщил оперативник. — Мы едем к охранникам, снова посмотрим пленки, может, эта горничная тогда после увольнения покинула территорию.

— Кто владеет четвертым домом? — спросил Гущин истринского сотрудника, когда они ехали назад к месту обнаружения тела.

— Я думал, вы и сами это знаете, Федор Матвеевич, — ответил тот. — Весь Интернет полон снимков. Все в курсе, что в деревне Топь живет Феликс Санин.

— И он что, тоже сейчас за границей? — буркнул Гущин.

— Как раз нет. Он и его семья и обслуга живут здесь. Его дом — на берегу водохранилища.