Пейзаж с чудовищем

Татьяна Степанова, 2016

В 1863 году в Риме, на вилле Геката, произошло жуткое преступление: на глазах обезумевшей от ужаса матери покрытый шерстью лесной монстр растерзал ее сына… Спустя тридцать лет художник Юлиус фон Клевер написал под впечатлением от той трагедии цикл картин «Пейзаж с чудовищем». Эти полотна оказывали на людей почти гипнотическое воздействие, пробуждая в их душах темное, сокровенное зло… В наши дни криминальному обозревателю Прессцентра ГУВД Московской области Екатерине Петровской предстоит распутать клубок не менее страшных и загадочных преступлений, произошедших в семье звезды шоу-бизнеса Феликса Санина. Катя пытается понять, есть ли связь между картинами Юлиуса фон Клевера и современными убийствами, всколыхнувшими фешенебельную деревню Топь в Подмосковье, где проживает российская богема…

Глава 5

Пейзаж

Наши дни. Подмосковье

30 мая

— Как же здесь красиво! Прямо пейзаж садись и пиши.

Шеф криминального управления полковник полиции Федор Матвеевич Гущин произнес это с чувством неподдельного восхищения.

Катя — Екатерина Петровская, криминальный обозреватель Пресс-центра ГУВД Московской области, — процентов на восемьдесят была с ним согласна.

Они стояли на берегу Истринского водохранилища. И темно-зеленая водная гладь расстилалась перед ними до горизонта. В сером жемчужном свете ненастного, но теплого утра — часы показывали половину шестого — воздух над водой пропитался капельками тумана. Но эта взвесь, эта морось лишь добавляла картине колдовского очарования. Слева темнел лес, подступавший почти к самой воде, и столетние ели отражались в водной глади словно пирамиды — зелень хвои сливалась с зеленью воды, сгущала тени.

Там, откуда Гущин и Катя созерцали расстилавшийся перед ними пейзаж, берег был пологий и топкий, заросший кустами. Справа открывался вид на луга — изумрудные, с дымкой пара, курившегося над травой. За дальней рощей виднелись крыши каких-то строений.

Вдалеке по воде плыла маленькая белая яхта под белым парусом. И Катя этому немало изумлялась, потому что над Истринским водохранилищем царил полный штиль. Но яхта скользила по воде, словно призрак. И было так тихо, так покойно, что даже синие мигалки полицейских машин, оставленных на берегу подальше от топкого заболоченного берега, крутились, сияли беззвучно и походили просто на синие огни, волшебно мерцающие сквозь хвою.

Всю эту подмосковную истринскую идиллию нарушало лишь одно обстоятельство: эксперты из ЭКУ, облаченные в защитные костюмы и высокие резиновые сапоги, тихо чертыхаясь, кружили, словно в танце, возле мертвого тела, вытащенного ими с великим бережением из воды на берег и теперь буквально утопающего в грязи и тине.

Эксперты подсовывали под раздувшийся труп брезент, чтобы отволочь его в мало-мальски сухое место чуть выше по пологому склону. Но грязь держала свою добычу цепкой хваткой. Эксперты по щиколотку увязали в тине, все это месиво чавкало у них под ногами, и труп выскальзывал, пачкался и приобретал еще более жуткий и отталкивающий вид, хотя и в воде во время обнаружения выглядел страшно.

Полковник Гущин с силой хлопнул себя ладонью по глянцевой лысине — убил спикировавшего комара. В отличие от Кати он тоже оделся в защитный комбинезон из синей болоньи, позаимствованный у экспертов. И сейчас выглядел в нем нелепо, словно толстый карапуз.

Катя оделась тепло, однако в спешке забыла самое главное — резиновые сапоги. Впрочем, их у нее и не было. Но кроссовки для прибрежной топи явно не годились. И поэтому она лишь терпеливо ждала, переминаясь с ноги на ногу, когда труп подтащат поближе, то есть повыше, уложат на траву, и можно будет к нему подойти, чтобы…

Нет, лучше этого не видеть. Катя достала из сумки бумажную салфетку и поднесла к губам и к носу.

Она себе все это как-то иначе представляла — честное слово! В тот момент, когда полковник Гущин сам лично ей позвонил по мобильному — а на дисплее как раз высветилось 4.15 (это в субботнее-то утро!) — и тоже явно спросонья хрипло прокаркал: просыпайся, одевайся. На Истре убийство. Ты мне там пригодишься.

И Катя сползла с постели, словно улитка, встала под горячий душ в ванной и нацепила на себя все теплое: джинсы, майку, толстое худи, стеганую жилеточку и плотную парку-ветровку с капюшоном. Как капуста — сорок одежек и все без застежек — зато не промокнешь под моросью дождливого утра. Она села в машину Гущина — он лично «подхватил» ее на Фрунзенской набережной, у ее дома, — угнездилась на заднем сиденье и снова впала в дрему. Такая рань, что вы хотите от меня…

И где они там ехали на эту Истру, по какой такой пустой автотрассе — по Новой Риге или еще где-то, куда поворачивали — все это ей было до лампочки.

А потом она увидела узкую новую дорогу, отличного качества, с подсветкой, проложенную сквозь хвойный бор, и дальше увидела забор, забор, забор, забор — сплошную стену, составленную из бетона и металлических прутьев, уводящую куда-то в неизведанную даль.

Тут совсем рассвело, и они подъехали к автоматическим воротам и низкому зданию с черепичной крышей. И Катя увидела еще много полицейских машин, а за воротами — охранников в униформе какого-то ЧОПа. После обстоятельных переговоров их впустили туда — на территорию. Караван полицейских машин, сияя мигалками, однако с выключенными сиренами, растянулся по дороге.

Катя спросила у Гущина:

— Федор Матвеевич, что это за место?

Гущин ответил:

— Это деревня Топь.

И тут Катя разом проснулась. Сон отлетел, словно по волшебству. Ибо кто в Подмосковье (а тем более в подмосковной полиции) не слыхал про деревню Топь, столь же знаменитую, как и деревня Грязь!

Однако, опять же, никаких деревень она по пути — а ехали весьма прилично — не увидела. Из строений узрела лишь одноэтажные, крытые черепицей здания — это оказались конюшни. В просторном загоне паслись лошади. Они провожали полицейские машины недоуменными взглядами.

Никаких людей в этот ранний час ни возле конюшен, ни на дороге. А потом они пересекли луга, и за лугами открылся вид на Истринское водохранилище.

У самого берега плавал вздувшийся труп. Его, как доложили Гущину сотрудники Истринского УВД, первыми прибывшие в Топь, обнаружила охрана, утром совершавшая объезд берега по воде на моторной лодке. Мощный винт лодки спровоцировал всплытие трупа со дна. И он, колтыхаясь и вращаясь, как юла, внезапно возник у самой кормы под испуганные возгласы охранников.

Те не бросили его, не растерялись, подцепили веслом и на тихом ходу, волоча за лодкой, отбуксировали к самому берегу. Однако вытаскивать на сушу сами не стали, позвонили в полицию.

И вот теперь над трупом деловито и хмуро склонялись эксперты в защитных костюмах.

Катя, еще когда издали, с берега, наблюдала за их работой, поняла, что труп — женский. Это было пока единственное, что можно определить — по одежде, мокрой, вымазанной грязью и тиной.

— Утопленница? — спросила она.

Гущин не ответил. Он хлопнул себя по щеке, убил очередного комара и, широко шагая, направился вниз по склону к экспертам.

— Она утонула, да? Несчастный случай? — вдогонку спросила Катя.

И тут же вспомнила: он же по телефону ей сказал — на Истре убийство.

Значит, он сразу понял, что труп криминальный.

Скользя подошвами кроссовок по мокрой траве, она спустилась вниз. В нос ударил запах тины и разложения.

На брезенте лежало распухшее тело женщины, к вздувшимся пальцам присосались пиявки. На лицо было страшно смотреть: белая кожа с синюшным оттенком, словно брюхо гнилой рыбы. Черты лица искажены дикой гримасой, рот приоткрыт, и между зубами….

Тут Катя не выдержала и на минуту отвернулась.

Не идиотничай! Соберись!

Она снова обернулась, но старалась глядеть лишь на туловище и ноги: розовая ветровка вся в черной грязи, такие же грязные джинсы. На правой ноге слипон — синий, на белой подошве, левая — босая, и к ступне тоже присосались пиявки.

— Давность невеликая, — констатировал Гущин, закуривая сигарету, чтобы перебить запах тины и тлена.

— Не более полутора суток, — уточнил эксперт, щупая рукой в резиновой перчатке кожу на тыльной стороне кисти жертвы. — Она в воде пробыла сутки плюс еще шесть-восемь часов, не больше, судя по состоянию тканей и степени их разрушения.

Другой эксперт в этот момент осторожно повернул голову трупа набок, и все они увидели то, что до этого момента было скрыто.

На шее, в распухших складках кожи, утопала туго затянутая петля.

До Кати не сразу дошло, что это цветной шелковый шарф, весь замазанный грязью и покрытый прилипшими водорослями.

— Задушена, — сказал Гущин.

— Да, ее задушили. Однако лишь вскрытие даст ответ, удушение или утопление стало причиной смерти.

— Воду в легких станете искать? — спросил Гущин. — Так ее там нет, голову даю на отсечение. Девчонку задушили и бросили в воду с целью сокрытия убийства. И ДНК вы теперь ни хрена не найдете, раз труп больше суток в воде болтался.

— Вы всегда спешите, Федор Матвеевич, — сухо возразил эксперт. — Предоставьте нам делать нашу работу и подождите заключения патологоанатома.

Гущин кивнул.

— Работайте, работайте. Я как услышал от истринских, что у нее эта дрянь на шее намотана, иллюзии утратил.

— Возможно, это ее собственный шарф, им и задушили. Мы его снимем в прозекторской, сейчас трогать не будем, — эксперт осматривал удавку на шее утопленницы.

— Сколько лет девчонке? — спросил Гущин.

Катя не понимала, отчего он так упорно повторяет «девчонка». По искаженному гримасой удушья и признаками разложения лицу возраст ну никак не определишь. Утопленнице могло быть и сорок лет, и тридцать, и…

— При визуальном осмотре — от двадцати до тридцати.

— По состоянию зубов точнее скажете?

Эксперт лишь глянул на него.

— Двадцать пять, не больше. — Гущин указал на руку утопленницы: — Татуировка, колечко-неделька, браслетик фиговый, дешевенький, в форме резинки…

Эксперты осторожно осматривали тело, одежду, собирали что-то пинцетами в пластиковые емкости, паковали. Гущин курил и вроде бы думал о чем-то постороннем, однако Катя знала — он, несмотря на все свои словесные опусы, внимательно наблюдает за работой экспертов.

Все сильнее пахло тиной, речной водой.

Свет над Истринским водохранилищем из утреннего жемчужно-пепельного стал пастельным.

— Ни документов, ни денег, — сообщил эксперт, руками в перчатках обшаривая одежду утопленницы. — Социальная карта, кредитки и в воде бы сохранились, но ничего такого нет.

— Если и была сумка, то она сейчас на дне, — сказал Гущин. — Или убийца ее забрал.

— Ограбление? — спросила Катя.

— Ограбление в деревне Топь? — Гущин бросил окурок.

К нему подошли сотрудники Истринского УВД, он начал расспрашивать их.

— Местность здешнюю знаете?

Истринские покивали, покашляли.

— Я думал, тут все огорожено-перегорожено, стены крепостные вокруг замков, а стен не видно. — Гущин озирал луга и рощу, затем обернулся к водохранилищу.

Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом, — не к месту вспомнилось Кате.

— Ограда только по периметру территории, — доложили истринские. — Всего здесь шестнадцать гектаров угодий. И четыре так называемых домовладения. По четыре гектара на каждое.

— Имения-дворцы, — констатировал Гущин. — Владельцев знаете?

Истринские снова покивали, покашляли.

— Эта дорога куда ведет? — спросил Гущин, ткнув в сторону шоссе, где на обочине припарковалось большинство полицейских машин.

— К проходной, к воротам, но идти прилично, Федор Матвеевич.

— А там что? — он указал на противоположный конец.

— Там эллинги для парусных яхт, причал для лодок.

— Я так понимаю, что тело сюда течением отнесло, хотя и слабое оно здесь, — заметил Гущин. — Убили жертву где-то в другом месте, однако недалеко от воды. — Он смотрел в сторону леса, подступающего к дороге. — Тот лесок дорога пересекает?

— Да, там идти меньше полукилометра, и там спуск к водохранилищу.

— Прочешите окрестности, побеседуйте с охранниками на проходной, запросите пленки видеонаблюдения за четыре предыдущих дня. Обойдите все домовладения на территории с фотографией жертвы. Надо установить, кто она такая — здешняя или как-то попала на территорию.

— Никто с заявлением о пропаже женщины в полицию не обращался, Федор Матвеевич.

— А труп не мог приплыть оттуда? — робко спросила Катя, махнув на необъятную гладь водохранилища. — С другой стороны? Или ее в лодке заушили на середине и сбросили в воду?

— Все возможно, — изрек Гущин. — Надо проверять. Однако начнем здесь, а не на той стороне.

Интуиция, — подумала Катя. — Он себя уже убедил, что это убийство и что это местные художества. И если окажется, что женщину убили где-то там, за пределами деревни Топь, он будет разочарован.

— Если предположить, что она шла к проходной, то что там у этой здешней проходной, куда она могла стремиться? — спросил Гущин.

— На остановку маршрутки. Маршрутка останавливается за поворотом и едет до Истры, там можно пересесть на рейсовые автобусы.

— Другие варианты?

— Нет других вариантов, за воротами лишь дорога и лес — пешком три километра до ближайшей остановки автобуса на шоссе.

— Обслуга, — сказал Гущин, — если она местная, то из обслуги. Здешние замковладельцы ездят на «Ламборджини» и «Ягуарах», маршрутка для них навроде экзотики. Транспорт аборигенов. И откуда ведет эта самая дорога, упирающаяся в проходную и забор?

— Как раз от замков, как вы их называете, Федор Матвеевич. Женщина, возможно, не из обслуги. Она могла быть из числа приходящих подсобных рабочих — они обихаживают клумбы, сажают цветы, убирают парк, стригут траву на газонах возле особняков.

— А это что, господа, что ли? — хмыкнул Гущин. — Такая же обслуга, как и горничные. — Нам надо установить ее личность. Вот задача номер один. Без этого мы с вами никуда не двинемся даже на этих прекрасных шестнадцати гектарах.

— Возможно, ее изнасиловали, — предположила Катя. — Федор Матвеевич, детали как раз вписываются в картину изнасилования — удушение шарфом и сокрытие тела в воде, чтобы не определили ДНК. Классический случай.

Полковник Гущин смотрел на тело утопленницы, с которым все так же сосредоточенно и медленно работали эксперты.

— Будем проверять и это тоже, — сказал он самым будничным тоном, на какой только был способен.