Молчание сфинкса

Татьяна Степанова

Старинное предание гласит – несметные сокровища, спрятанные в усадьбе, достанутся лишь тому, кто лишит жизни священника, красавицу, мастера… Разве найдется в наше рациональное время человек, который поверит во всю эту чепуху? Но в усадьбе Лесное происходят жуткие вещи: погиб местный священник, убита красивая женщина… Начальник отдела убийств Никита Колосов и сотрудница пресс-центра УВД Катя Петровская не сомневаются – преступник на этом не остановится. Надо вычислить его как можно быстрее. Сделать это поможет древнее заклятье, оберегающее клад: оно прямо указывает, кто станет следующей жертвой…

Глава 7

ДОМА — ГРОЗА

Когда вы после напряженного трудового дня возвращаетесь поздним вечером домой, вам хочется только одного — тишины и покоя. И еще любви и заботы. А у вас муж. И у него свой собственный взгляд на мир и на вашу профессию в особенности. И он бродит по квартире, как барс в клетке. Слышите это грозное рычание? Не слышите? Ваше счастье.

В Тутышах действительно пришлось задержаться: Колосов организовывал (он называл это ставить) работу по раскрытию убийства. Командовал, определял задачи, а быстро, как известно, такие дела мужчины не делают. Катя в отделении милиции записала для себя некоторые полезные сведения и местные телефоны. Потолковала с сотрудниками об отце Дмитрии, которого все они хорошо знали. На обратном пути она помалкивала. Колосов включил магнитолу — «Авторадио» — и тоже лишь изредка вставлял в музыкальную паузу какое-нибудь мрачное замечание. Раскрыть убийство по горячим следам за одни сутки не удалось. В этом и крылось примерно процентов пятьдесят обуявшей начальника отдела убийств черной меланхолии. Остальные же пятьдесят процентов сплина можно было смело отнести на счет…

— Никита, ты, пожалуйста, к моему дому не подъезжай, — попросила Катя, когда они уже сворачивали с Садового кольца на Комсомольский проспект, а затем и на Фрунзенскую набережную. — Вон там остановись, на углу. Я дойду. А то тебе разворачиваться будет неудобно.

— Нормально разворачиваться. Как хочешь, как пожелаешь… Здесь остановиться? — спросил Колосов.

— Да, спасибо. До свидания. Завтра я тебе позвоню… насчет результатов вскрытия.

— Да ради бога, — Колосов свирепо газанул, развернулся на набережной и умчался.

Вот и все. День, ночь, сутки прочь…

Вадим Андреевич Кравченко — любимый муж, «драгоценный В.А.», имел вредную привычку курить по вечерам на балконе. А оттуда — отличный обзор и набережной, и Москвы-реки, и парка, и «чертова колеса». И старую черную «девятку» Колосова Кравченко знал как облупленную. И самого начальника отдела убийств знал заочно (знакомиться демонстративно не желал). Знал и терпеть его не мог.

Катя посмотрела на свой дом: так и есть — в окнах квартиры свет. На балконе — знакомая до боли личность. А с ней рядышком вторая личность — маленькая, верзиле-«драгоценному» чуть ли не по локоть. Ба, да ведь сегодня пятница! Как же она позабыла? А вечерами по пятницам друзья детства встречаются после недельной разлуки. Рядом с Кравченко на балконе стоял Сергей Мещерский.

Катя прямо даже расстроилась: ну вот, здравствуйте вам, сейчас бы в ванну горячую, душистую бултыхнуться да на диван. А тут ужин готовь, суетись, корми этих троглодитов — крупного и мелкого — и слушай в сотый раз уже не по телефону, а въяве, как восторженный Мещерский будет рассказывать о последней экспедиции турфирмы «Столичный географический клуб» к черту на очередные кулички.

Дверь квартиры она открыла своим ключом. Когда ваш муж бродит по квартире, как барс, волей-неволей хочется проскользнуть тихо, как мышка.

— Наконец-то, не прошло и полгода. Явление семнадцатое: те же и она. Серега, ну ты понял, нет? — Многозначительно и вызывающе из глубины квартиры Кравченко.

— Катюша, добрый вечер. Вот и хорошо, наконец-то… А мы тут с Вадькой… Вадик, я тебя прошу! Только спокойно, только в рамках! — Радостно, растерянно Мещерский, выпархивая в прихожую навстречу Кате.

— Ах, отстаньте вы оба от меня! Я с ног валюсь. — Катя сбросила куртку, швырнула сумку на зеркало. Нападение — лучшая защита. А она, между прочим, ни в чем и не провинилась.

Отмокая в горячей ванне среди пара и пены, она слышала два спорящих голоса: бу-бу-бу. «Драгоценный» и его дружок, упражняясь в красноречии, гремели на кухне посудой. Вот что-то разбили…

Ужинали, однако, все с отменным аппетитом. Мещерский болтал без умолку, обращаясь поочередно то к усталой Кате, то к хранящему гордое молчание другу детства Кравченко. Закончил рассказывать про Каирский музей и мумию фараона Рамзеса, начал про путешествие по Нилу. Катя слушала, собрав остатки терпения в кулак: вдоль да по Нилу, вдоль да по широкому, сизый селезень плывет…

А что она вообще такого сделала? Она смело и открыто вперила взгляд прямо в «драгоценного В.А.». С чего это вдруг такие молнии сверкают в ваших прекрасных очах? Что я сделала, в чем провинилась перед вами? Я не гуляла, не тусовалась, не прохлаждалась в этих Тутышах. Я работала, приносила, как могла, пользу обществу и государству. Ну а что поздно домой вернулась, так это так уж вышло. Ей вспомнилось сумрачное лицо Колосова в автомобильном зеркальце. И тот тоже уехал недовольным — ну а я-то, бедная, при чем?

— Вадик, достань, пожалуйста, молоко из холодильника. Пусть оно постоит, а то у тебя гланды, — напомнила она, как обычно, «драгоценному».

— Сегодня я пью пиво, — Кравченко покосился на Мещерского. И тот на полуслове поперхнулся своим плаванием по Нилу.

— Ну, как в Питер скатал, удачно? — спросил его чуть погодя Кравченко.

— Да ничего, нормально. Знаешь, кого там встретил? — Мещерский обрадовался новой, неизбитой теме. — Помнишь Лыкова Ваню? Он с сестрой был. Столкнулись на Невском случайно, представляешь? А здесь сто лет не виделись.

— Он где сейчас? Чем занимается?

— Он все такой же, как был чумовой, так и остался. — Мещерский усмехнулся. — Чем занимается, я так толком и не понял. Какие-то дела помогал решать сестре на антикварном аукционе. Они там мебель отбирали для одного богатого коллекционера, дальнего родственника из Франции.

— Еще один князь Лыков из Парижа? — хмыкнул Кравченко. — Мельмот-скиталец?

— Из Парижа, только не Лыков, а Салтыков. Приехал сюда к нам, на историческую родину, чуть ли не насовсем. Хочет бывшее родовое имение восстановить, сделать из него помесь культурного центра и загородного клуба.

— Как, как его фамилия? — спросила Катя.

— Лыков Иван. Да ты разве не знаешь его?

— Нет, того, кто приехал из-за границы?

— Салтыков Роман, — ответил Мещерский и посмотрел на Катю: — А что?

— Ничего. А место это, где имение, как называется?

— Не помню… Кажется, Лесное. Это вроде по Рязанке надо ехать. Слушайте, ребята, мы так до сих пор ничего и не решили насчет выходных. Вадик, Катя?

— По-моему, тут нечего решать, Серега, друг. Тут кое-кто не слишком нуждается в нашей компании, — веско изрек Кравченко. — По-моему, кто-то заработался совсем. Совесть последнюю потерял.

— По-моему, кто-то напился как поросенок, — парировала Катя. — Сереженька, я насчет выходных полностью с тобой согласна, надо проветриться на свежем воздухе. И вот что мне в голову вдруг пришло — ты хорошо знаешь этого Салтыкова?

— Не близко, но знаю. Он вообще-то и мой родственник тоже, — ответил Мещерский, — дальний, по линии деда. Мы с ним несколько раз встречались в…

— В Париже, на Елисейских Полях, — докончил Кравченко. — Ну, мать вашу, аристократы!

— А что, если нам съездить в это Лесное, посмотреть на реставрационные работы, познакомиться с этим Салтыковым? — предложила Катя.

— Можно, конечно, если ты хочешь, если это так тебя заинтересовало. — Мещерский пытливо посмотрел на Катю, отметив, что ни про какие реставрационные работы он и не заикался. — Роман Салтыков — человек неплохой, вполне светский. Всем нашим страшно увлекается, откликается на все живо, по-детски открыто. Поедемте, я вас с ним с удовольствием познакомлю.

— Ну да, тебе ж это раз плюнуть, — Кравченко откинулся на стуле, взял столовый нож, провел лезвием по пальцу. — Слушай, Серега, ты бы это… хоть разок показал нам, продемонстрировал эту свою голубую княжескую кровь.

— Вадик, прекрати, — сказала Катя.

— А чего сразу Вадик? Чего прекрати? Когда тут некоторые своим княжеским происхождением хвалятся. А у меня дед был шахтер с Донбасса. В шахте уголь рубил пролетарски-ударно. Ну что, слабо предъявить свою голубую…

— Ну на, на, вскрой и убедись! — маленький Мещерский, порозовевший от пива и ужасно похожий в этот миг на Лермонтова с портрета в школьном учебнике, сунул под нос Кравченко свое запястье. — Успокойся, Катя, все в полном порядке. Просто некоторые у нас что-то нарываться стали на грубость. Неизвестно с чего цепляются ко всем.

Катя оттолкнула руку Мещерского, отняла у Кравченко столовый нож.

— Чтобы было все ясно-понятно, без недомолвок, — четко отрубила она. — Я в совпадения не верю, но они все равно бывают. Мне надо поехать в Лесное. У нас вчера в районе убили священника. Убийство какое-то непонятное. Я сегодня снова там была. И про это Лесное там слышала, может быть, даже такое, чего ты, Сереженька, не знаешь.

Мещерский налил себе и Кравченко пива.

— А что, этого священника убили прямо в Лесном? — спросил он.

— Нет, но Лесное там неподалеку. И он его посещал. Так ты поможешь мне?

— Конечно, если тебе это так необходимо. Там можно отлично отдохнуть, то есть я не это хотел сказать… Я прямо сейчас Лыкову позвоню, скажу, что мы все втроем приедем.

— Вдвоем, — отрезал Кравченко. — Можете катиться к вашему парижскому родственнику. Но без меня.

Катя молча начала убирать со стола посуду. В принципе, «драгоценный» со своим гонором там, в Лесном, ей и не был нужен. Достаточно было одного Мещерского для прикрытия. Но все равно ее душила обида. Как все несправедливо! И за что на нее все сегодня окрысились? Только за то, что она хочет докопаться до истины сама, сама разгадать то, что в данный конкретный момент ее больше всего интересует.

Она уже легла, а «драгоценный» все еще курил на балконе, сплавив наконец своего дружка детства домой. Выдерживал характер до последнего. До двух часов ночи крепился.

А утром, проснувшись, свежая и отдохнувшая, Катя обнаружила его не где-нибудь, а рядом с собой в постели. «Драгоценный» спал сладко, как безгрешное дитя. И Кате было жаль будить его.