Молчание сфинкса

Татьяна Степанова

Старинное предание гласит – несметные сокровища, спрятанные в усадьбе, достанутся лишь тому, кто лишит жизни священника, красавицу, мастера… Разве найдется в наше рациональное время человек, который поверит во всю эту чепуху? Но в усадьбе Лесное происходят жуткие вещи: погиб местный священник, убита красивая женщина… Начальник отдела убийств Никита Колосов и сотрудница пресс-центра УВД Катя Петровская не сомневаются – преступник на этом не остановится. Надо вычислить его как можно быстрее. Сделать это поможет древнее заклятье, оберегающее клад: оно прямо указывает, кто станет следующей жертвой…

Глава 6

СВИДЕТЕЛЬ

Пахло мокрой листвой и грибами. Гроздья рябины свисали через забор, соблазняя сорвать себя, попробовать на вкус горьковатую мякоть. За забором росли сос-ны, среди них пряталась от любопытных взоров зеленая двухэтажная дача с окном-иллюминатором на втором этаже. «Светлый призрак, кроткий и любимый, что ты дразнишь, вдаль меня маня?» — пел где-то там, на втором этаже за кремовыми шторами, бесконечно старомодный, пленительный тенор Печковский. Так бывает только на старых дачах в Подмосковье осенью…

— Эй, есть кто живой? Откройте, будьте добры. Милиция! — Колосов хриплым разбойничьим возгласом попытался разрушить эту идиллию.

Катя, стоявшая вместе с ним перед наглухо запертой калиткой, увидела на сосне за забором высоко прибитый скворечник. На его крыше сидела белка, с любопытством посверкивала на них бусинками глаз. «Те лучи согреть меня не могут — все ушло, чем жизнь была тепла», — пел в доме за кремовыми шторами всеми забытый тенор на старой пластинке.

— Откройте! — Колосов громыхнул кулаком в калитку.

— Ревешь как медведь, — одернула его Катя. — Этот Волков испугается и не выйдет к нам.

Она разглядывала дачу за забором. Таких дач много еще в Малаховке и в Краскове, были когда-то такие дачи и на Николиной Горе. Там среди книг, фарфоровых безделушек и старой мебели доживают свой век те, кто когда-то что-то значил в этом мире и кого, по сути своей, давно уже нет. Остались только образ, миф — в тех же книгах, старых фильмах, в памяти их пожилых сверстников.

Колосов опять невежливо и громко бухнул кулаком в калитку. Катя вздохнула — пробовать свою силу на безответной деревяшке — это и дурак сумеет. Но, боже мой, как же это ему нравится! И, наверное, все равно на чем тренировать удар — на досках ли этого старого забора, на ребрах ли нарушителей правопорядка…

— Иду, спешу! Сейчас открою, минутку подождите, — послышался громкий бодрый мужской голос. Печковского выключили. Заскрипела дверь на террасе, послышались быстрые шаги по ступенькам, по дорожке. Калитка распахнулась, и Катя увидела долговязого и совсем еще не старого мужчину с крашенными в вороной цвет кудрявыми волосами и смуглым лицом. Одет он был в махровый купальный халат.

— Что вам угодно? — осведомился он холодно.

Колосов высоко поднял свое удостоверение, коротко представился, буркнув: «Мы хотели поговорить с вами».

— По поводу отца Дмитрия? — долговязый Волков покачал головой. — Да, да, понимаю. Проходите в дом. Я только из ванной. Еле услыхал, как вы стучите. Как раз вода в колонке согрелась. У нас ведь здесь все не сразу — пока печь натопится, пока вода в котле нагреется.

Он широким шагом двинулся к даче, ведя их за собой. Участок был огромный, аккуратный, светлый, чистый: сосны, газон. По забору росли рябина и терн. У ворот на забетонированной площадке под навесом скучала новая белая «Волга».

Дальше террасы Волков их не пустил, однако сделал это очень тактично — галантно придвинул Кате плетеное кресло, Колосову указал на стул за овальным обеденным столом — прошу, располагайтесь. На террасе было тепло. В окна были уже вставлены двойные зимние рамы. В глубине дома капала из крана вода.

— Я только переоденусь, — сказал Волков.

— Простите, вас как по имени-отчеству? — спросил Колосов.

— Михаил Платонович.

«Ему от силы лет сорок пять, не больше», — подумала Катя. Ассоциации, навеянные видом дачи и старомодным тенором, оказались неверны. Это был очередной мираж — так тоже иногда бывает осенью в Подмосковье.

Волков вернулся в теплом свитере и спортивных брюках.

— У вас белка живет в скворечнике, — сказала ему Катя. — Такая смешная.

Он улыбнулся. Улыбка у него была мягкая. Он успел надеть очки — модные, без оправы. На макушке, среди крашеных кудрей, волосы уже поредели. Видимо, поэтому он, как Юлий Цезарь, старался не наклонять голову, а слегка закидывал ее назад.

— Мы все до сих пор прийти в себя не можем. Такое страшное несчастье, — сказал он.

— Вы хорошо знали отца Дмитрия? — спросил Никита.

— Мы были соседями. Сколько лет живу — столько он был в здешней церкви настоятелем. Порой мы с ним встречались, беседовали. Он был очень интересный собеседник и страстный книголюб.

— Вы ведь сами-то врач по профессии?

— Совершенно верно. Но сейчас я занят исключительно научной деятельностью, работаю над диссертацией. Поэтому только консультирую коллег время от времени в ряде клиник в Москве, Петербурге. А здесь — воля, покой, тишина. Здесь хорошо работается, хорошо думается, пишется. Поэтому почти постоянно живу здесь.

— Да, место тихое эти ваши Тутыши, — согласился Никита. — Вы сами-то, Михаил Платонович, что думаете по поводу этого убийства?

— А что можно думать? Беспредел, варварство. Эта наша глухомань: от автобуса идти почти два километра, от станции столько же. А кругом ведь ни души, особенно осенью, зимой. Вечером дороги не освещаются. А сколько сейчас разной швали бродит? Бомжи, пьянь-рвань. Для них ведь ничего святого нет, — Волков покачал головой. — Старик ли, ребенок ли, женщина — этому отребью все равно.

— Вы сами на автобусе сюда ездите, на электричке?

— Я-то в основном на машине. Двадцать лет за рулем — привык. И на рынок, и в магазин, и в Москву. Но случается, барахлит, тогда приходится на автобусе добираться.

— Вы не вспомните, когда вы видели в последний раз отца Дмитрия? — спросила Катя.

— И вспоминать нечего. В тот самый роковой день и видел. Позавчера то есть, — Волков с живостью обернулся к ней. И она снова отметила, что он старается повернуть голову так, чтобы плешь на макушке была не видна.

— Расскажите, пожалуйста, все подробно, — попросила Катя. — Вы заходили в тот день в церковь?

— Нет, все вышло случайно, мы буквально столкнулись с ним на улице. Я возвращался на машине домой от своих знакомых — время было обеденное, где-то примерно часа два. А отец Дмитрий вышел за калитку. Он явно куда-то собирался. Я остановился, поздоровался. Хотел поболтать по-соседски, но он сказал, что торопится на автобус. Мы распрощались и… это все.

— Вы не предложили подвезти его до остановки?

— Нет, не предложил, — Волков развел руками. — Наверное, следовало, но я смертельно устал в тот день. Голова раскалывалась просто. И потом отец Дмитрий был не один.

— Не один? А кто был с ним? — спросил Колосов.

— На улице возле церкви его ждал какой-то парень. Высокий, совсем молодой. Он потом подошел к отцу Дмитрию, и они пошли вместе. Я понял — как раз на автобус.

— Это было в два часа? — уточнила Катя.

— Да, около того или чуть раньше.

— А этого молодого человека вы знаете? — спросил Колосов.

— Нет, не знаю. Но видел здесь раньше. По-моему, он из Лесного. Там начали реставрировать старый корпус больницы.

— Да, тут у вас раньше психушка была, — брякнул Колосов.

Волков усмехнулся:

— Была. И, как говорится, сплыла.

— А вы видели этого парня, что был с отцом Дмитрием, именно в Лесном?

— Нет, здесь в окрестностях встречал. Молодой такой, очень молодой. Кажется, они все в церковь приезжали из Лесного — летом это было.

— А вам не показалось, что отец Дмитрий чем-то встревожен, огорчен? — спросила Катя.

— Нет, напротив, он был бодр. Торопился на автобус. В руках у него был портфель или сумка… Нет, портфель — большой такой, вместительный. Это значило, что он, будучи в городе, заглянет в книжный магазин, в букинистический отдел. Он был знатоком и собирателем книг. А в подмосковных городках, особенно в глубинке, такие вещи порой можно найти… Сейчас ведь много библиотек закрывается.

— Он не говорил вам, что планирует здесь в церкви в субботу начать реставрационные работы? — спросила Катя.

— А как же — сколько раз говорил. Этот вопрос второй год уже у всех на слуху. — Волков закивал. — Насчет субботы, правда, я ничего не слышал. Если что-то сдвинулось, значит, деньги на реставрацию нашлись. Все ведь в отсутствие денег упиралось.

Больше Волков ничего про деньги не сказал. Катя отметила, а Никита и акцентировать на этой теме его внимание пока не стал. Деньги-то ведь не пропали. Они были найдены в портфеле рядом с телом. Катя посмотрела в окно террасы: зимние двойные рамы, сосны, скворечник. Белки уже там нет. Белки нет, скворечник есть. И деньги в старом портфеле тоже были оставлены убийцей на месте преступления. Что-то это напоминает. Что-то уже виденное однажды…

Она заставила себя слушать, не отвлекаться. Колосов расспрашивал Волкова про соседей.

— Тут все соседи в основном летом живут, — отвечал тот. — А сейчас сезон закончен. И там, и там, и вон там дачи пустуют. Приезжают хозяева только на выходные и то не каждый раз. Местных из Тутышей, из Воздвиженского я многих прежде хорошо знал. Но теперь большинство поразъехалось, — он подумал, назвал в числе соседей Захарова, какого-то старика Федотыча из Тутышей, затем Марью Никифоровну с железнодорожного переезда, продавщицу Варю Агапову и ее мужа. Назвал он и Дениса Малявина среди прочих.

— Значит, ваше мнение, Михаил Платонович, убийцу отца Дмитрия нам стоит искать только среди бродяг? — спросил Колосов.

— Не знаю. Вы профессионал в таком деле, я нет. Но кто другой это мог бы быть? — Волков покачал головой. — У кого бы еще рука на такое поднялась, кроме морально деградировавшего субъекта? Форменного социопата?

Когда они вежливо простились с ним и уже садились в машину, Колосов вдруг хлопнул себя по лбу:

— Я у него не спросил, по каким болезням он специалист. Ну тип, ну место… Ну божьи коровки… Терпеть это ненавижу — слякоть эту.

— Ну что ты все ворчишь как старый дед? — Катя в последний раз посмотрела на скворечник за забором — там ли белка? Снова пахло прелой листвой и грибами. И снова из зеленой дачи пел им вслед тенор Печковский: «Опять в душе моей тревоги и мечты, и льется скорбный стих, бессонницы отрада…» Волков, спровадив их, видно, снова включил свой магнитофон или музыкальный центр. А они так и остались с чем пришли. — Что ты ворчишь? — повторила Катя. — Тебе дали первую нить. У нас появился свидетель, видевший покойного незадолго перед убийством в компании неустановленного лица. Чем не нить для первоначальных следственно-оперативных мероприятий? К тому же свидетель указал предположительное местопребывание этого неустановленого лица — Лесное. Это вторая нить. И даже дал примету — возраст. Радуйся и этому. Когда нам с тобой сразу везло по трем пунктам?

— Я радуюсь. Ты что же сама не радуешься?

— Я думаю, Никита.

— Интересно, о чем ты думаешь?

— Так. — Катя вздохнула. — О деньгах в портфеле. Где-то что-то подобное уже было. Вот я увидела эту дачу, услышала тенора, поющего романс, и решила — этот Волков старик. А он совсем не старик. Ассоциации обманчивы.

— Ну и что? — Никита развернул машину.

— А потом я взглянула на его модные очки. И подумала: я где-то видела человека в похожих очках, с крашеными волосами. Когда его убили, то при нем тоже были деньги, крупная сумма. И убийца их тоже не взял.

— Ты про что? Я не понимаю. Ни хрена я, Катя, не понимаю.

— Какой ты грубый, совсем как мой муж… иногда бывает… Нечасто, редко, — Катя снова вздохнула. — Помнишь, лет десять назад на Пятницкой улице убили известного телеведущего? Убили, а деньги, что при нем были, не тронули. Ну помнишь?

Колосов сначала поморщился, потом нехотя кивнул.

— Там ставка была большая. Очень большая, — продолжила Катя. — Телеведущего хотели именно убить, а не ограбить. Так, может, и у нас здесь то же самое, а?

— Что то же самое?

— Ставка в убийстве священника гораздо больше для убийцы, чем какие-то там сорок три тысячи «рэ».

— Да тут, в этих Тутышах, за десятку удавятся!

— Ну не удавились же. Бросили, не взяли. И вообще, зря ты ругаешь это место. Оно очень любопытное и начинает меня интересовать. Этот Волков, кажется, тоже что-то нам недоговаривает, как и старик-учитель. Возможно, о том, что здесь произошло, им известно гораздо больше, чем они хотят нам показать.

— А может, это просто твои очередные фантазии, — буркнул Колосов. — Вот это, сдается мне, вернее всего.