Рак и другие приключения Танюши

Татьяна Сергеевна, 2021

Это автобиографическая история женщины, чьи планы на жизнь, как и сама жизнь в один момент изменили направление на неизвестное благодаря трём буквам: Р, А, К. Эти три буквы смогли сделать то, что сама героиня не решалась сделать годами, и могла так и не решиться. Боль, страх, смех, любовь, надежда и вера в то, что всё это неспроста.

Рак и другие приключения Танюши

Я стою босиком на прогретой солнцем деревянной доске, которыми выложена дорожка во дворе бабушкиного дома. Ступни впитывают летнее тепло, запоминая на всю жизнь те ощущения. Мне шесть лет. Скоро начнутся мои отношения с Богом.

Взрослая, сильная, умная

Мы ехали с тогда еще будущим мужем утром на работу, и я поняла, что это был уже четвертый день, как у меня болит грудь, причем левая сильнее. Боль по характеру была как бывает перед менструацией, но менструация уже закончилась. Когда я озвучила свою озабоченность вслух, муж, отличающийся повышенной тревожностью, велел в срочном порядке бежать к врачу.

Ближайшая возможность попасть к маммологу была через день, мне надо было сейчас, сейчас смогла попасть к гинекологу.

С гинекологом мы обнаружили в моей болящей левой молочной железе уплотнение. Оно легко прощупывалось, и было странно, что месяц назад на медосмотре его не обнаружил маммолог другой клиники. Наталья Сергеевна тут же вручила мне направление на УЗИ и отправила этажом выше. На УЗИ наличие во мне не моего подтвердилось.

Поехали

Почему-то первое, что вспоминается о том времени, это то, как я после очередной химиотерапии обнималась с унитазом, а один мой знакомый решил, что он стендап комик, и прислал мне сообщение об этом в тот самый момент, когда мы обнялись ещё крепче. Приглашение посетить его выступление заканчивалось словами:"Ты, кстати, тоже могла бы людей смешить!". Я ответила, что и, правда, могла бы, поглаживая лысый череп.

Ну, а если по порядку и почти сначала, то вот она я, стою, зажав в руках листок с фамилией супер-маммолога, врученный мне моим врачом-гинекологом Натальей Сергеевной, глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю.

Благодаря Господу Богу я имею такое устройство мозга, которое… Благодаря Господу Богу я имею мозг. Приказ об общей мобилизации в экстремальных ситуациях отдается им безжалостно и безапелляционно. Он не оставляет места для паники, не тратит силы на жалость к себе и страх. Он просто берётся за дело. Низкий ему поклон! Бонусом к этой опции идёт чувство юмора, самоирония и замещение понятий. Не сложное лечение, а приключение и жизненный опыт, и всё в таком духе. Люблю вас, мои нейроны!

Когда по прошествии трёх лет мы беседовали обо всём этом с онкопсихологом, то вместе пришли к выводу, что я офигенная, очень крутая, супер-пупер обалденная молодец! Ради этого стоило пройти операцию, шесть курсов химиотерапии, девятнадцать лучевых. Ради этого открытия стоило еще пять лет пить гормональные препараты, колоть в живот Золадекс и запивать их пустырником."Чтобы это понять" — один из вариантов ответа на вопрос зачем?

Вечно сомневающаяся в себе и поэтому взваливающая на себя всё больше и больше, вечно недовольная собой, поэтому принимающая критику в свой адрес от всех подряд за истину, вечно должная всем и вся, хоть и не бравшая в долг, и вечно доказывающая своё право на существование. Вот приблизительный портрет меня"до", и даже если кто-то с ним не согласится, я чувствовала именно это."Всем должна и никому не нужна!" — девиз тех, кто рано или поздно оказывается там, где оказалась я. В онкологическом диспансере.

Ладно, стою я с листком бумаги в руке и строю план дальнейших действий. Дыхание ровное, контакт с проблемой глаза в глаза, набираю номер, записываюсь на приём, поехали.

— Так, ну, на ощупь не больше двух сантиметров, — говорит маммолог с репутацией светилы.

— Мне кажется, по форме она похожа на самолёт, может быть, Ил-76, — это уже я.

— И что, думаете сам улетит? — смеёмся.

— Я Вам сейчас оформлю путевку, дальше уже будете обследование в диспансере проходить.

— Хорошо. А Вы?

–Не бойтесь, я Вас не брошу!

Это"я Вас не брошу"сделало мой настрой на весь период лечения. Не бросил.

В такие моменты главное, быстренько нащупать точку опоры и чуть облокотиться. Светило, назовём его ЮИ, стал этой точкой. Первой. Потом были ещё, много прекрасных опор было ещё. Но он был первой.

Обследование

Больше всего я тогда боялась аппарата МРТ и КТ. Моя подруга клаустрофобия оскалилась ехидно при виде этой чудо техники.

— Дышите спокойно и не двигайтесь.

— Глаза закрывать?

— Как хотите.

Лучше закрою. Закрыла и сосредоточилась на дыхании. Поняла, что воздух вот-вот закончится, лежу и молюсь,"Господи, пожалуйста", вдох-выдох,"Господи, пожалуйста", и так по кругу.

И, вот, я сижу на краю обрыва, свесив ноги вниз. Сзади неподалёку раскидистое дерево, вокруг светло и зелено. Рядом со мной сидит человек в белой одежде, такой бодрый энергичный старец, и держит меня за руку.

— Всё, можете вставать, только не резко. Результат подождите в комнате ожидания.

Шепчу старцу"спасибо"и отправляюсь ждать.

Люди, находящиеся в комнате ожидания радиологического центра, представляют собой некую единую систему. Элементы этой системы ведут себя одинаково: наливают и пьют воду из одноразовых стаканчиков, рядом с каждым стоит пластиковая бутылка, нужно выпить минимум одну полуторалитровую. Время от времени кто-то идёт в туалет, разминает ноги по периметру. Этакое броуновское движение на два часа запертых вместе людей. Это всё до обследования.

Как только кто-то возвращается с него, система меняется, в воздухе появляется напряжение человека, ожидающего результат. Дальше все наблюдают, как получивший свои бумаги волнуется, разворачивает и вчитывается. Радость не скрывают. Плохие новости стремятся скорей унести с собой, чтобы плакать не здесь. Поэтому многие читают вообще за пределами комнаты.

Я читать вышла, на прощание пожелав всем здоровья. Села на диван в холле и стала искать смысл в тексте заключения."Контрастное вещество обнаружено в почках, печени, селезёнке…"Дальше перечислены все органы, где обнаружено контрастное вещество, все мои органы."Патологических очагов не обнаружено".

Надо сказать, что в тот раз мой уникальный мозг в первый и последний раз дал сбой. Не обращая внимания на последнюю фразу, он перевернул первую, и я похолодела от ужаса. Заново перечитывая перечень собственных органов, я пришла к выводу, что у меня рак всего, то есть он уже везде. Кажется, я тогда распалась на атомы, они перемешались с атомами дивана, и это диван говорил во мне. Я сидела, тупо глядя перед собой и думала, что в принципе, домой можно не ехать, ведь есть опасность помереть в любой момент. Потом диван решил вернуть себе свою целостность и вышел из меня вон. После чего слова"контрастное вещество…"выплыли на первый план, следом за ними — "очагов не обнаружено".

Как описать это чувство? Например, во сне вы умираете или вот-вот умрёте, а потом оказывается, что это сон. Или вы летите со скалы вниз и точно знаете, что разобьётесь, а потом выясняется, что просто свалились с дивана. Или что вас парализовало, а на самом деле отлежали руку во сне. Что-то в этом роде.

"Ну, и идиотка!" — подумала я. Возможно, именно тогда несколько моих волос подёрнулись серебром. Хотя моя причёска волновала меня меньше всего.

Итак, не обнаружено. Сразу другой вопрос. Как же так, если вот она, я её рукой трогаю, кроме меня её трогали ещё двое врачей и видел аппарат УЗИ. Может тогда, она не он?

Она — он

ЮИ взял пункцию, результат пришёл с вопросительным знаком. Назначил биопсию. Биопсию брал другой врач, ещё одна опора, РП имя ему. Результат положительный! А я так надеялась на групповую галлюцинацию, хоть и чуяло моё сердце! РП сообщил об этом и стал внимательно смотреть мне в глаза.

— Что Вы на меня так смотрите?

— Проверяю реакцию.

— А какую надо? Я, вроде, не бьюсь в истерике.

— Вот и смотрю. Некоторые в себе держат, а это ещё хуже.

— Я так и знала просто, не удивилась.

— Лечение будет долгим и трудным, но вылечим.

— Почему долгим-то? Вырежьте её и всё.

— Мы, конечно, вырежем, но химиотерапия будет обязательно и, скорее всего, лучевая терапия. Сейчас запишу Вас на отбор к заведующему, назначит дату операции.

Я молча кивала, понимая, что жизнь моя только что разделилась на до и после. Сижу и наблюдаю, как маховое колесо по независящим от меня причинам меняет направление вращения, то ли ускоряясь, то ли наоборот. Как потом окажется, наоборот и в другом направлении.

Вернувшись назад на несколько месяцев, можно с удивлением обнаружить интересный случай. Мы были в отпуске на Крите и ездили на экскурсию в монастырь Кера Кардиотисса, где находится знаменитая икона Богородицы Сердечной. После экскурсии мы купили в лавке иконы и ждали на скамейке остальных туристов. Вдруг ко мне подошла очень старая монахиня, взяла за руку и повела снова в храм. Она буквально тащила меня силой. Я не понимала по-гречески, она по-английски, поэтому всё молча. Икона Богородицы там вся опутана цепями. Монахиня отстегнула цепь с одной стороны, обвила ею меня и заставила приложиться к иконе. Помню, как я попросила Богородицу исцелить моё сердце. Несколькими месяцами позже на левой груди прямо над сердцем появился шрам.

Удивительно и то, что онкологические процессы на ранних стадиях протекают бессимптомно. А у меня болело так, что я не могла не обратиться к врачу, что позволило перехватить процесс в самом начале. В карте написано,"на фоне мастопатии". Мы с врачами сошлись во мнении, что повезло. Я так потом и говорила:"Да мне вообще повезло!".

Палата онкоздоровых женщин

Перед тем, как всё это закрутилось, мы с теперь уже мужем подали заявление в ЗАГС. И так вышло, что операцию назначили на тот же день. Сотрудники ЗАГСа сочли причину достаточно уважительной и перенесли регистрацию на неделю раньше. Таким образом, медовый месяц я провела в"санатории".

С сумкой наперевес я вошла в палату, как оказалось, двухместную. Соседкой моей была преприятнейшая женщина 60 лет интеллигентная красавица Антонина.

Надо сказать, компания у нас подобралась, что надо. Олеся — преподаватель медицинского колледжа, Лена — врач-терапевт, Тоня — инженер на пенсии, ну, и собственно, я — инженер и педагог. Олеся жила через стенку от нас. Сначала с ней ещё жила бабуля из гиперактивных, которая постоянно говорила нам:"Так что любить себя, девчонки, надо!", и была права. Но она выписалась раньше всех, а мы с девчонками отлично проводили время. Мне кажется, я вообще никогда не отдыхала так, как там. Тебе официально можно валять дурака, и этому будут только рады. Я всё время улыбалась. Как-то одна из новеньких женщин даже спросила:"Что это за девочки тут ходят, улыбаются?".

Только один раз, когда к Олесе подселили молоденькую девушку с фиброаденомой, таких выписывают через три дня, мы увидели слёзы. Я не выдержала и спросила:

— Ты чего ревёшь?

— Себя жалко!

— Если не прекратишь, отведу тебя в детское отделение, там некоторые дети волос своих никогда не видели, посмотришь!

Она выпучила на меня глаза, всхлипнула для порядка ещё разок и больше не плакала. Перед выпиской подошла, обняла нас всех, даже номер телефона мой взяла, молодец девчонка!

В день, когда я заселилась в палату, на операцию забрали Тоню. За неё переживали не только соседки по палате, всё отделение ходило по коридору в ожидании. Там все болели друг за друга. Делают ещё, в послеоперационной, проснулась, надо отнести ей телефон…

На следующий день оперировали Олесю, им с Тоней обеим удалили по одной молочной железе целиком. Они накупили бюстгальтеров с кармашками для протезов. Все вместе мы заказали в интернет-магазине шапочки прикрывать будущие лысины. Увлечённо подбирали головные уборы под цвет глаз, тонкие на жару, потолще на осень.

Олеся плохо перенесла наркоз, её тошнило ещё два дня. А всё потому, что накануне она боялась, что его недодадут, и она будет всё чувствовать. Попросила побольше, получила.

Днём позже, когда пришла моя очередь, я настоятельно рекомендовала пришедшему анестезиологу тщательно рассчитать дозу с учётом моих индивидуальных особенностей. Было сделано. Но про это чуть позже, я хочу вернуться в первый день.

Лечащим врачом в нашей палате был ЕВ, молодой, вечно улыбающийся от уха до уха, за что был нами ласково прозван Женечкой, ещё одна опора. Женечка никогда не отвечал на вопросы однозначно, оставляя даже в плохих ситуациях шанс на хороший исход. В нашу палату он приходил, нам казалось, передохнуть. У нас всегда было весело, мы не терзали его глупостями и вопросами, чётко выполняли указания и вообще были душки. Когда он пришёл знакомиться с новой пациенткой, со мной, то есть, был явно недоволен моим возрастом, а было мне 34 годочка. Заведующий, к слову, тоже отчитал меня по этому поводу, я обещала ему, что к химиотерапии мне станет 35.

— Ты здесь что делаешь, тебе ещё рано?! (Будто бывает самое время)

— Ну, извините!

— Рассказывай, как тут оказалась.

Рассказала.

— Сама влипла, сама и выберусь.

— Молодец!

— Пока нет.

Он смотрел на нас, и на его молодом лице сквозь улыбку проступала щемящая душу жалость. Он знал, что операция — это только начало, самое сложное впереди. Он знал, что мы стоим на пороге, и каждый день кто-то через него переступает. Ему так нас было жалко, что мне было жалко его, нам всем. И мы изо всех сил делали вид, что всё хорошо, мы, мол, не боимся, бабы сильные, коней взглядом останавливаем. Он делал вид, что верит, а мы наивно полагали, что так и есть.

Вечером перед операцией мне принесли таблетки, дали ЦУ на утро и пожелали спокойной ночи. Утром повезли в операционную. Там уже ждал ЮИ, которого я попросила оперировать, и он великодушно поменялся с другим врачом. Одновременно РП оперировал Лену. Я попросила врачей оставить мой"самолёт", чтобы я на него посмотрела, но мне ответили, что его сразу отправят на гистологию. Накануне я написала маслом маки для ЮИ и спросила, лёжа на операционном столе, любит ли он эти цветы. Ответил, что любит. На просьбу хотя бы сфотографировать опухоль он улыбнулся и промолчал. Потом я зачем-то сказала, что стены в отделении надо бы перекрасить, и уснула.

Очнулась я в реанимации, вокруг меня была какая-то суета, оказывается, сильная тахикардия. Увидев, что я открыла глаза, подошёл врач, попросил сжать его руку, я сжала и отрубилась. Когда очнулась, услышала голос медсестры:

— У пациентки была тахикардия, но сама купировалась.

— Значит, всё хорошо.

При словах"всё хорошо"я отрубилась снова и проснулась уже в послеоперационной. Передо мной стоял ЮИ.

— Ну, что, как себя чувствует здоровая женщина?

Я слабо улыбнулась. Лена лежала рядом. Она потом рассказывала, что это она подняла тревогу из-за меня. Я вдруг стала белая, как полотно, а она, врач, даже сквозь собственный наркоз заметила и позвала медсестру.

Ночью меня затошнило, не обнаружив рядом с собой ни судна, ни тазика, я встала, прикрывшись простынёй, и порулила к выходу буквально по абрису, так как была без очков, в темноте, в полусознательном состоянии. У входа в палату я обнаружила стопку уток, взяла одну, и меня тут же вырвало. Это заметила пожилая медсестра.

— Вы встали!

— Меня тут вырвало.

— Зачем Вы встали?!

— У кровати не было судна.

— Ох! Надо было в полотенце!

— Да я как-то не смогла.

— Ложитесь скорей!

Позже пришла Тоня, принесла мне телефон, очки и сказала, что из-за меня все переполошились. Да, уж! Даже стыдно стало немного. На следующий день медсестра спросила, смогу ли я сама дойти до палаты или на кресле меня отвезти. Глядя, как меня шатает, усадила всё-таки в кресло со словами:

— Давайте, прокачу!

Катит она меня по коридору, а там стоят тётеньки из активных.

— Что это тебя возят, сама ходить не умеешь?

— Да, пусть она посидит, покатаю, — ответила им медсестра.

Я тогда сначала чуть не встала с кресла, но силёнок не хватило. Мои девчонки возмущались потом.

Только я устроилась на кровати в своей палате, пришёл Женечка.

— Ты чего всех напугала?! — набросился он.

Я пожала плечами и улыбнулась.

— Ну, даёшь!

Видимо, нешуточная тахикардия была, раз столько народу напугалось, и слух об этом вышел за приделы операционной и реанимации. Слава Богу, всё обошлось! Теперь, мне сказали, я — здоровая женщина!

После наших операций мы дружно ходили откачивать скапливающуюся лимфу из места, где был удалён лимфоузел. Делали это умелые руки медсестры Тани, которая лично мне очень нравилась. Без лишних слов и эмоций она профессионально, точно и не больно проводила процедуру, в три слова отдавала указания и отпускала. Мне очень по душе, когда всё чётко, без слюней и расшаркиваний. Я, видно, должна была родиться в семье военных, но кто-то занял моё место. Каково же было моё удивление, когда я узнала, что большинству пациенток Таня как раз не нравится, она кажется им грубой и резкой! Люди хотят, чтоб их жалели, нянчились с ними, холили их беду. А такие, как Таня, держат беду в кулаке, под контролем, они не дают ей расползтись и захватить. Прилепляя твёрдой рукой пластырь, они будто говорят: «Вперёд, всё ОК!».

Для тех, кто вместе с болезнью приобрёл веру в свою исключительность, скажу: нас таких был полный диспансер! Мы все там лежали не с поносом и даже не с аппендицитом. Вы не исключение, вы один/одна из многих. К сожалению, очень многих! Ну, а для меня Таня стала еще одной опорой.

Дни стали походить один на другой: откачали — позавтракали, поболтали — пообедали, почитали — поужинали, с горем пополам сходили в душ — спать. Чем меньше лимфы скапливалось, тем ближе был день выписки. И да, все мы хотели домой, спать в своих постелях, сидеть на своих унитазах, но это означало и переход на новый уровень квеста — химиотерапия, которой боялись все. И ещё нам было грустно расставаться. Здесь мы вместе, опоры друг для друга, потом мы будем по одной. Первое чувство грусти и пустоты мы ощутили и разделили с Олесей, когда выписали Тоню. Хотелось плакать, и мы пошли ходить по лестнице с первого на девятый и обратно, сработало. Нужно ходить, двигаться, насколько это возможно, очень полезно и прогоняет дурные мысли!

Почему я?

Как-то вечером мы с девчонками, все уже прооперированные, сидели у нас в палате и делились планами на жизнь. У кого сколько химий, лучевых, кому гормоны принимать. Тоне после химиотерапии предстояло ещё 12 курсов герцептина, а у неё, кроме прочего, сахарный диабет. И забегая вперёд, скажу, что пришлось ей несладко. Нам после той же химии предстояло облучение.

Иногда люди в таких ситуациях спрашивают: «За что, почему я?». Никто из нас не спрашивал. То ли все понимали, есть за что. То ли подействовало моё"не за что, а зачем". Вопрос"почему я"меня вообще дико раздражает! А почему не ты? Почему кто-то другой? Хлеба и зрелищ все хотят и желательно без очереди, не говоря, почему я, отдайте другому.

Дорогие люди! Спрашивать, почему я, нечестно!

А для верующих моя версия: Бог послал вам уникальную возможность искупить терпением и смирением свои грехи (а они у всех в достаточном количестве) ещё здесь, на земле, при жизни. Возможность что-то в себе и своей жизни поменять, передумать, переосмыслить… Благодарите и потерпите, всё будет хорошо, если вы сами так решите!

Тем временем происходила одна ужасная история.

Я только поступила, а гиперактивная бабулька ещё не выписалась. И вот я услышала, как в коридоре навзрыд плачет женщина, спросила у нашей бабули, кто так убивается.

— Это из 505. Ей сказали, что надо грудь целиком удалять, а муж не разрешает. Я, говорит, не буду жить с инвалидом!

Мы обалдели, даже сказать нечего.

— Ну, и пусть гонит его в шею, — первой очнулась я.

— Вот козёл!

— Не то слово.

В тот вечер мы как-то притихли. Каждая из анализировала себя, свою семью и своего мужа. И, как это не жестоко звучит, на фоне чужого несчастья мы поняли, как нам повезло!

Муж Тони почти на десять лет её младше. Естественно, она переживала. Естественно для неё. Он же сказал, что не на титьках женился. Муж Олеси сказал примерно тоже самое. А мой вообще женился на мне за неделю до операции, прекрасно понимая, что всякое может быть. И хоть мне грудь не удалили, а только вырезали ИЛ-76, я переживала не меньше. У Лены мужа не было. А мы трое молча глядели друг на друга, и я уверена, горячо благодарили Бога за этот дар и гордились своими мужьями. В тот момент их поведение, которое на самом деле было просто нормальным, нам казалось чуть ли не героическим.

Ниже рассказ про эту женщину, написанный отдельным произведением и имеющий собственное название.