Добрые и сильные

Татьяна Рубцова

Случилось это давно, в начале нулевых —◦в 2000-м, если быть точным. Это было время, когда наш президент только пришел к власти. Наследство после Ельцина досталось не лучшее. Криминальная обстановка в стране ужасала и правительство принимало энергичные меры по ликвидации организованной преступности. В рамках этой борьбы новые требования были предъявлены и к РУБОП, созданному еще в 1993 году, как РОУП, с региональным подчинением. С 1998 года они были выведены из местного подчинения и централизованы. В Москве было образовано ЦРУБОП. Именно там, в самом крутом, 4-м отделе по борьбе с бандитизмом и служил тогда капитан Медведев. Увлекательная книга о реальных событиях и реальных людях, о непростом времени и о выборе, который надо сделать, чтобы остаться настоящим человеком.

Глава 3

Надев белый халат, Медведев шел по коридору. Медсестра со стерилизатором в руке шла ему навстречу.

— Вы к кому? — спросила она, увидев посетителя.

— К Сидоренко.

— А. Он в десятой.

— Спасибо. Как он?

— Ужасно.

Медсестра свернула, переступая порог открытого кабинета. А Медведев пошел дальше, смотря на таблички. Дверь 10 палаты бала закрыта, и Медведев по привычке сначала постучался, а потом уже вошел в небольшую, с четырьмя койками, комнату. Три из них были заняты, на четвертом, привалившись к свернутому матрацу, сидел и скучал Егоров. Увидев Медведева, он тут же вскочил.

— Наконец-то, капитан.

Больные с двух коек отсутствовали, их постели были заправлены и лишь на третьей, вытянувшись на спине, лежал человек. Боксера и олимпийского чемпиона в нем узнать было трудно. Бледный, с заострившимся носом, с черными веками и волосами, ежом торчавшими над слегка выпуклым лбом. Он не шевелился, и только одеяло на груди поднималось от слабого дыхания.

— Как он?

— Сейчас спит. Ему вкололи успокоительного, а до того устроил бучу.

— Что такое?

— Да ему сказали, что жена умерла, ну, он и дал всем прикурить.

— Не надо было говорить.

— Да санитарка, яга, ляпнула. Так бинты знаешь, как летели. Все здесь в кровищи было. Видишь, пол еще мокрый — замывали.

— А рана как?

— Сама по себе не тяжелая. Что-то там задето, правда, но жить можно. Только он на себе все разорвал, какой тут, к черту, рана. Если бы не я, они бы не справились с ним.

— Еще посидишь ночь?

— Я-то? Да жрать охота. Мне тут принесли больничный обед, так от него только живот пучит.

— Иди, поешь. Я посижу пока. А утром тебя сменят.

— Есть. Спасибо, капитан, я скоро.

Медведев сел на свободную койку, хотел взяться за сигареты, но убрал в карман пачку и расстегнул молнию куртки. Посмотрев мельком на раненого, он удивленно задержал свой взгляд на его лице. Карие глаза того были раскрыты и смотрели на него вяло и рассеянно. Тут же поднявшись, Медведев подошел к нему, взял стул и сел ближе к изголовью.

— Здравствуй, Сережа, — как мог доброжелательнее проговорил он, кладя ладонь на расслабленную кисть больного. — Как ты?

— Плохо, — тихо проговорил Сидоренко, отводя глаза. — Ира вот умерла.

— Что же поделать, Сережа…

— Ничего, — согласно прошептал тот. — Только умереть самому.

— Не надо, Сережа. Это ей не поможет.

Раненый глубоко, со всхлипом, вздохнул и отвернулся.

— Я хочу тебя спросить. Тот пистолет, что был у тебя. Где ты его взял?

Сидоренко промолчал, только чуть качнул головой.

— Откуда он у тебя?

— Нашел, — сдерживаясь, прошептал хрипло и сдавленно Сидоренко.

— Я его оформлю, как взятый в лесничестве при обыске. Ты его даже не видел. Понял?

— Зачем?

— Незаконное хранение, понимаешь. Зачем тебе лишние проблемы.

Сидоренко снова глубоко вздохнул, голова его заметалась по подушке, лицо исказилось.

— Ребенок… Мы так ждали его… что они с нами сделали… За что! — он было рванулся, но Медведев схватил его за плечи и с силой прижал к кровати. — Я же нес им эту проклятую сумку, я же нес ее! Пусти! Я не могу так, не могу! Как ты этого не понимаешь!

— Сережа!

— Пусти. Я должен умереть. Я хочу умереть! Пусти!

— Сережа! Успокойся. У тебя есть родные?

— Зачем? Нет у меня никого. Теперь совсем никого.

— А отец, мать?

— Ах, это… Нет. Я жил у тетки, в Коврове. А Ира — у бабушки. Мы ее сюда, в Москву привезли, старая совсем. Зачем ты пришел?

— Я — следователь, Сережа.

— Ну так следи, а ко мне в душу не лезь. Все равно душу в суд не отдашь.

— Тебя никто ни в чем не обвиняет.

— Мне уже все равно. Без Иры мне не жить.

— Сколько ей было?

— Что?

— На вид она совсем девочка.

— 18. А ты откуда ее знаешь? — Сидоренко посмотрел в серые внимательные глаза чуть склонившегося к нему Медведева.

— Видел, — проговорил тот, отворачиваясь.

— Говори.

— Там, в лесничестве.

— Ну!

— Она пришла в себя.

Сергей застонал и закрыл глаза.

— Господи, — пробормотал он, словно во сне, — зачем они это сделали, зачем. Мы были такие счастливые.

Зажмурившись сильнее, Сергей вдруг рывком приподнялся, перевернулся и, уткнувшись в подушку, судорожно зарыдал. Медведев молчал, только крепко сжимал его плечи, стараясь, чтобы он не бился.

— Опять?

В палату возвращались больные. Вошел Егоров.

— Ну все, можешь идти, капитан, теперь продержусь до утра. Бузил, что ли?

Медведев встал с места и пошел к двери, увлекая за собой товарища.

— Вот что, Егоров, иди, попроси у медиков, пусть найдут тебе местечко, поспи часа два, я побуду пока с ним. Ночью чтобы глаз не сомкнул.

— Ты тоже так думаешь? А что, повесится или в окно сиганет — это в два счета. А то и вены порежет.

— Иди, отдохни. Только смотри, не прозевай.

— Понятно. Ценный свидетель. Или подозреваемый?

— Нет, Саша, дело не в том, что он свидетель, а в том, что он — человек. И ему пришлось очень несладко.

— Все понятно, Володя.

Когда Медведев вернулся в палату, Сидоренко уже затих, лежал по-прежнему ничком и редкая дрожь проходила по его большому телу.

Медведев сел снова на стул, положил руку на его плечо в ветхой больничной рубашке и сказал медленно и печально:

— Я знаю, Сережа, боль не пройдет никогда, просто со временем ты поймешь, что жить можно даже с открытой раной.