Свидетель по делу о шабаше

Татьяна Разумова

Брат Бернар, доминиканец, оказывается в составе инквизиторского трибунала, прибывшего в небольшой город. Монах расследует дело о ведьминском шабаше. Читателю предоставлены все ключики, чтобы найти разгадку до того, как её откроют главные герои.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Свидетель по делу о шабаше предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

2. Оборотни

«Это небывалые холода, это нашествие волков соблазнили добрых католиков обратиться к древним суевериям», — размышлял за сливовою настойкой брат Фома, — «Либо несчастных защитим от ужаса перед оборотнями мы, доминиканцы[2], либо им, напуганным, принесут свою ложную простоту веры, свою лживую чистоту вальденсы».

«Почему это ваши молитвы не помогают от волков и от морозов?» — спросят вальденсы[3] несчастных, — «А потому что, каковы молитвенники, такая и подмога. Чего ещё вы хотите дождаться от таких безграмотных, но таких сребролюбивых кюре?»

Всё припомнят. И кто грехи умирающему стеклодуву не отпускал, пока не получил от него пожертвования. И кому браконьеры молебен заказывали об успехе своего подлого и неблаговидного дела. И малолетнего епископа. Да ещё спросят, почему это безграмотных и развратных горожан никто настойчиво не наставляет в Писании. Да пусть хотя бы у ткачей жёны на обозрение грудь не выставляли. Уж их-то мужьям есть чем прикрыть наготу. А как спросят, будете наставлять, если читается Писание у вас по праздникам, да и то на латыни?

Вот вам, заблудшие, по вере вашей, по грехам — и мороз, и волки. Вот тебе, братец Фома, выездной суд в эту волчью дыру. Вот вам, суеверные горожане, проповедь. А если не соберётесь послушать о том, как губите вы своими амулетами и заговорами душу, будете отлучены от Церкви. Пускай волки дальше ваше стадо пасут.

Брат Фома читал проповедь о чистоте веры в воскресение, следующее за праздником Богоявления. После мессы инквизитор собственноручно прибил к дубовой доске, укреплённой на двери собора, два указа. Указ Веры требовал от прихожан доносить на каждого, не считаясь с его званием и родством, кто только распространяет суеверия. Указ Милости давал тридцать дней любому горожанину или селянину, чтобы покаяться и взять на себя нетяжёлую епитимию[4].

Надо вам сказать, что средневековый город обязан был безвозмездно предоставлять в помощь инквизиции любых требующихся работников. Поэтому указ Веры и указ Милости аккуратно переписывались писцами ратуши, а затем изо дня в день зачитывались на площадях и перекрёстках городскими глашатаями. Те же глашатаи созывали народ послушать инквизиторов.

День проповеди о чистоте веры выдался безукоризненно ясным, ярким, похрустывающим снегом. Блестящим, мигающим с веток и с окон разноцветными огоньками инея. Гул соборного колокола собирал горожан на площадь. Шли они неохотно — на проповеди нужно будет стоять перед крыльцом, раз иноземный монах будет им говорить со ступеней собора, а такой красивый день выдался слишком уж морозным.

Люди кутались в плащи и шарфы. На лицах юных дам чернели маски, защищающие кожу от непогоды. Брат Фома горевал, что не понять ему выражений лиц слушателей, что движения тел не разобрать — скованны многослойной одеждой. Получалась проповедь почти вслепую. Но тёплый воздух выносил из помещения храма запахи ладана, и монах понемногу приободрился.

Больше часа брат Фома обличал и проклинал веру в оборотней и в чудесные свойства волков. А брат Лотарь, понимая, как саднит у товарища на морозе горло, как знобливо тому стоять на крыльце в ветхих рясах, выносил ему из собора кружку горячей сливовой настойки — всякий раз, когда слышал, что проповедь движется к особенному напряжению связок.

Толпа отстранённо молчала.

До тех пор, пока брат Фома не напомнил собравшимся, что все они, — все! — когда помрут, рискуют туда направиться следовать, где «будет плач и скрежет зубов»[5]. На этом месте проповеди толпа оживилась. Монах расслышал тихое скуление.

Или плач?

Покаянный?

Эх, не время ещё. Просто во дворе цирюльника-зубодёра, — его лавка выходила в самый раз на соборную площадь, — затосковал пёс. Вой подхватили другие собаки: из-за забора свечного заводика, а потом — со стороны светло-серой кладки цеха ювелиров, и с крыльца белошвеек, и от епископского замка. Даже со ступеней ратуши.

— Волки! — закричал мальчик, замотанный шарфом так, что не видать глаз.

Толпа вскрикнула. Толпа отшатнулась от храма.

— Отлучу, — рявкнул брат Фома.

Толпа замерла. Толпа медлила разбегаться.

— Надо было нам идти к четвероногим проповедовать, — пошутил брат Лотарь, поднося очередную кружку с горячей настойкой, — Ибо собаки откликаются на твои слова куда скорее и вернее, чем горожане.

— Люди озябли, — оправдывал маловерных брат Фома.

— Люди тоже откликнутся, — говорил брат Бернар, — Куда им деваться?

Вот не ошибся епископский опекун! Люди и в других землях откликались брату Фоме, особенно ближе к завершению срока Милосердия. Только надо их в красном доме дождаться.

Первым пришёл повиниться тот самый закутанный мальчик, боящийся волков.

А потом инквизиторы три недели читали доносы про оборотней и выслушивали признания. Про заговоры. Про целебные свойства волчьей шерсти, собранной в полнолуние на льду реки. Про наветы на зажившихся старух, которые якобы превращались в волчиц и грызли на перекрёстках прохожих. Бывали дни, когда страждущие жгли во дворе красного дома костры — лестница и коридор подле залы, где шёл приём, не вмещали собравшихся.

А ещё инквизиторы выезжали выручать шпионов: своих собственных и примкнувших к ним епископских. Те, случалось, пьянствовали и ввязывались от безделья в драки.

В один сизый день, — дни лазоревые брат Фома уже встретит в Страсбурге, — прибывающий люд в красном доме иссяк. Люд огорчённый и люд смешливый. Люд всех возрастов, всех сословий, положений и званий. Люд шумливый, люд приосанившийся: кто-то от важности встречи с учёными монахами, а иные — по-простецки расправив плечи, смелые от того, что отвергли тяготившие их тревоги.

Выждав, как и было обещано горожанам на первой проповеди, до конца назначенного срока, братья-доминиканцы отслужили благодарственный молебен и собрались за праздничным ужином.

Им оставалось ещё вызвать на допрос бродягу.

Пипин по прозвищу Козлобород зимовал под лестницей, в трактире «У охотника Ромула». Строгая толстуха, вдова Аделаида-Вишенка предоставила ему тюфяк и еду. Поиздержавшийся, поизносившийся менестрель Пипин Козлобород расплачивался с хозяйкой шкодливыми куплетами. Куплеты эти он исполнял по вечерам, рассевшись подле камина и аккомпанируя себе на лютне. Послушать его стекался мастеровой люд и, случалось, задерживался у Аделаиды вплоть до сигнала к тушению огней.

Конечно, инквизиторы не интересовались тем, что поют «У охотника Ромула». Да и не должно учёным монахам быть столь осведомлёнными в кабацких гулянках. Особенно, если их шпионы не слышат в тех песнях опасной ереси. Вот только согласно двум десяткам анонимным доносам, — все они были написаны удивительно схожими по начертанию буквами, — Пипин Козлобород тайно сочинял куплеты и про чудесных волков. В них менестрель воспевал, как сверкают, как скалятся из-под гладенькой овечьей шкуры герцога его серебряные волчьи клыки. Впрочем, дело поэта не имело перспектив для инквизиционного трибунала. Вскоре после допроса виршеплёта должны были передать герцогу, а брат Фома отбыть, наконец, в Страсбург, к своим подопечным еретикам.

Да вот теперь ещё брат Бернар спустился позвать к ним припозднившегося покаяльца.

Может, это сам Пипин подошёл? Голос-то зычный!

Надо вам заметить, что в описываемую эпоху инквизицию интересовали больше не ведьмы или оборотни, а именно — еретики. Что же касается колдовства, то у богословов ещё не сложилось общего мнения, существует оно или нет. Случалось даже, что инквизиторы отрицали само существование ведьм и, преследуя за веру в них, как за опасное суеверие, спасали женщин, попавших под подозрение ближних.

Брат Фома в колдовство верил. Но он был малоопасен для ведьм, ведь до начала массовой охоты на них оставалось ещё больше столетия.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Свидетель по делу о шабаше предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

2

Доминиканцы — монахи Ордена проповедников, основанного святым Домиником (1170–1221). Одной из главных задач ордена стала борьба с ересями. Во времена описываемых событий, прежде всего — с катарской, уже истребляемой инквизиторами, и вальденской.

3

Вальденсы — деятели религиозного движения, признанного во времена описываемых событий еретическим. Вальденсы стремились довольствоваться малым и необходимым, жить не противореча Писанию. Они отвергали разбогатевший католический клир, требовали от пастырей верности, аскетизма, чистоты в словах и в делах. Вальденсы были не согласны с некоторыми догматами и убеждениями современной им католической церкви.

4

Епитимия — здесь — неоспариваемое указание, данное кающемуся грешнику от исповедника (либо от епископского суда, либо от суда инквизиции) совершить определённые действия для оставления греха и заблуждений, ради спасения своей души.

5

Широко известная цитата из Евангелие, описывающая участь отверженных, не спасших свою душу. Лк13:28: «Там будет плач и скрежет зубов, когда увидите Авраама, Исаака и Иакова и всех пророков в Царствии Божием, а себя изгоняемыми вон».

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я