Зелье забвения

Татьяна Нильсен, 2018

На пляже в турецком курортном городе обнаружен труп неизвестного, пожилого мужчины. Полиция не нашла никаких вещей принадлежащих покойному, только солнечные очки которые, как потом выяснилось, стоят больше 60 тысяч долларов.Желание получить свою долю наследства, приводит молодого москвича на остров Кипр, где проживал до своей кончины его предполагаемый отец. Он обращается за помощью к местному адвокату. Однако после эксгумации, которая показала отрицательный результат в тесте на близкое родство, молодой человек возвращается в Россию. Только череда ужасных и странных событий наводит адвоката на мысль, что прекращать расследование ещё рано.

Глава 2

Москва

Пашка рос пареньком смирным, добрым и доверчивым. Мать во всём винила женское окружение и мягкое воспитание. Она волновалась за его будущее — ведь каждый сможет обидеть или использовать её мальчика. И что готовит судьба, когда окунётся в самостоятельную жизнь, поступив в студенческую среду. А то, что он станет студентом ВУЗа, мать не сомневалась — Павел прекрасно учился и без особых усилий с серебряной медалью закончил школу. Каково же было удивление окружающих, когда парень, даже не пытаясь сдать вступительные экзамены в какой-нибудь институт, устроился на работу в автомастерскую недалеко от дома. А для матери это стало просто шоком, не такое будущее она пророчила своему единственному сыну. Через год паренёк добровольно отправился в Армию, а по возвращении открыл двери всё того же автосервиса. Два дня назад Пашке стукнуло двадцать девять лет. Он был высок, строен, чёрные волосы стрижены коротко и стильно. Одевался парень модно и даже несколько кичливо. Сам не знал, от кого передалось чувство вкуса — с матерью жили весьма скромно. Невзирая на это ему нравилась дорогая обувь, лайковые перчатки, шёлковые шарфы и кашне. Одно огорчало: всегда грязные руки, как бы он их не драил, мазут намертво впитался в ладони и пальцы. И это единственное, что могло слегка опечалить безоблачное существование. А в остальном он считал себя счастливым человеком. На здоровье не жаловался, работу свою любил, девушки ходили табунами, денег получал достаточно, чтобы иногда посещать ночные клубы или рестораны. Даже с недвижимостью неимоверно повезло, поселился отдельно от матери в квартире, которую оставила по наследству бабуля. Чего ещё мог желать молодой повеса? Пашка предполагал своё будущее: когда-нибудь он встретит единственную — неповторимую, женится и у него появятся дети, скорее всего много. С количеством пока не определился, но точно, что не один. Сам рос один одинёшенек, ни брата, ни сестры. Никто не помогал с уроками и не заступался на улице. Мать займётся воспитанием внуков и научится стряпать пирожки с блинами. А по выходным они всей семьёй будут на даче собирать смородину в жёлтое эмалированное ведро и варить на зиму варенье. Дачу они никогда не имели, но мечты роились в голове настолько чудесные и реалистичные, что Пашка твёрдо решил — дача обязательно появится!

Всю жизнь его окружали женщины — мать, бабушка, воспитатели в детском саду, учителя в школе, соседка по парте. Он остро нуждался в мужской компании, завидовал пацанам, которые проводили время со своими папками в голубятнях, в походах в горы, на велосипедных прогулках, да и просто когда приходили на родительское собрание. Он не знал своего отца и когда был маленьким, а потом подростком всё время терзал мать расспросами. Однажды, когда исполнилось одиннадцать лет, мать открыла великую тайну: оказывается, что его отец настоящий грек и мало того, когда-то он стал чемпионом мира в гонках «Формулы 1». Пашка некоторое время невероятно гордился, что он сын чемпиона мира, но со временем насмешки друзей и одноклассников стёрли это чувство. Повзрослев, до него дошло, что мать просто придумала всю эту историю. У кого-то были мифические отцы — герои лётчики, разведчики, моряки, ну а для него матушка хотела чего-то исключительного. Хотя все отмечали, что парень превратился из мальчика в красивого юношу со смоляными волосами, спортивной фигурой, прямым носом и действительно необычайно смахивал то ли на грузина, то ли на итальянца, то ли на грека. Вскоре Пашка сделал одно открытие, которое впоследствии превратилось в навязчивую идею. Однажды он залез в письменный стол на полку с бумагами, в поисках какого-то необходимого в тот момент документа, и наткнулся на пачку старых писем. Мать находилась на работе, и он расположился за столом, просматривая конверты. В век интернета и сотового телефона эта пачка писем выглядела, как что–то ископаемое вроде бивня мамонта или старинного фолианта, написанного от руки с обложкой из натуральной, буйволиной кожи. Он рассматривал разноцветные марки из разных стран — Италии, Аргентины, США, Австралии и большинство писем приходило из Греции. На конвертах значились одни и те же и отправитель, и получатель. Корреспонденция адресовалась матери, а отправлял письма какой-то Аргирис Дракопоулос.

«Вероятно, это и есть мой возможный отец, — размышлял Пашка, — недаром отчество мать присобачила Аргирисович. Видать папаша не счёл необходимым предъявлять свои отцовские права, и фамилия осталась от матери — Пушков, а не эта жуткая для русского слуха «Дракопоулос».

Он никогда не получал писем, но знал, что читать чужие послания нехорошо. Раздумывал недолго — мать на работе, спросить разрешения не у кого, а любопытство просто распирало. Тогда парень решил только просмотреть содержимое, не вникая в суть. Но так не получилось, Пашка не только вник, но и проникся этим эпистолярным романом. Исписанные английскими буквами листки уже пожелтели от времени, зато шариковая ручка сохранила чёткость строк. Писать, читать и даже размышлять на этом языке для Пашки, было делом обычным. В молодые годы мать закончила факультет иностранных языков в одном московском ВУЗе, потом успешно работала внештатным гидом — переводчиком в «Интуристе», а вечерами брала переводы научной и художественной литературы. Она с самого детства разговаривала с сыном на двух языках.

Пашка сварил себе крепкий кофе в турке, сел у окна на кухне и задумался. Прочитанная история впечатлила, но чувствовал он себя неуютно, как будто заглянул в замочную скважину и увидел чужую, приватную жизнь. В письмах не содержалось ничего постыдного или порочащего мать или гипотетического отца. Но про себя парень решил: надо обязательно рассказать матери о том, что прочитал письма. И не только потому, что он вторгся на чужую территорию, пусть даже это прошлое собственной матери, ещё и потому что она должна ответить на множество вопросов. Ведь это прошлое касается и его! Положив стопку назад в стол, решил немного переждать и отложить разговор до лучших времён. Несколько дней Пашка ходил в задумчивости, и в один из вечеров как умел, накрыл стол фруктами, бужениной, всякой зеленью, а в центр поставил бутылку французского, розового вина, которое любила мать. Потом дождался, когда она придёт из института, где преподавала английский, и торжественно пригласил на ужин.

— О, что за повод? — изумилась Лидия Николаевна, отщипнув виноградинку.

— Прежде, идите мыть руки, мадам, — Пашка повернул мать за плечи в сторону ванны.

Лидия Николаевна мыла руки над раковиной, и разглядывала себя в зеркало. Ей нравилось отражение, пусть даже немного усталое после рабочего дня. В свои пятьдесят выглядела прекрасно, во всяком случае, она так думала. Женщине были не по карману фитнес центры, дорогие косметические салоны, но летом она бегала трусцой в парке, а когда наступали холода, делала гимнастику в квартире, покупала замороженную смородину, клубнику, малину и накладывала на лицо самодельные маски. Несмотря на домашнюю терапию, морщинки вокруг глаз и на шее множились, но печаль от этого не возникала, хватало мудрости принимать факт зрелости как неизбежность. Кавалеры, конечно, приударяли. Лидия Николаевна позволяла ухаживать за собой, принимала цветы, ходила в театры и на концерты. Иногда отношения заходили далеко, но к себе домой для этих целей женщина никого не приводила, считала, что эта территория принадлежит только ей и сыну. После смерти бабушки — её матери сын переехал жить в маленькую хрущёвку, и это казалось справедливым, мальчик должен когда-то научиться самостоятельности: готовить для себя еду, стирать носки и утюжить рубашки. Но разделиться окончательно не стремились, они были очень привязаны друг к другу, часто перезванивались, вместе ходили в кино и устраивали такие ужины как сегодня. Лидия Николаевна не особенно удивилась, когда увидела накрытый яствами стол. Только отметила про себя странный момент — сын прятал глаза, вид имел суетливый и загадочный. Даже радужные мечты пронеслись лёгким ветерком: вдруг Павлик скажет, что собрался жениться, и она вскоре станет бабушкой…

Когда сели за стол и выпили вина, Лидия Николаевна не выдержала и поторопила сына:

— Паш, колись, что ты там задумал? Я должна начинать волноваться?

— Да нет мам, причин для волнения нет, — Пашка тщательно и сосредоточенно пережёвывал кусок мяса, собираясь с мыслями, через минуту глотнул вина и оторвал глаза от тарелки. — Я прочитал письма.

— Ты про что? Какие письма? — мать не сразу сообразила, о чём речь.

— Я имею в виду твою переписку с Аргирисом Дракопоулосом. Да, да знаю, отвратительно совать нос в чужие тайны! Без твоего ведома я не должен этого делать! Извини, но не смог удержаться…

— Не извиняйся. Нормально, я не сержусь. Наоборот я просто обязана давно рассказать эту историю. Только всё время что-то мешало, сначала ты был маленький, потом подрос, но оставался ещё маленьким для понимания этой сложной ситуации. Потом думала, что факт знакомства с Дракопоулосом уже не имеет значения. Ведь самое главное, что ты есть у меня, остальное уже не играет никакой роли!

— Как ты можешь так говорить! Я всё время думал, что грек, чемпион мира «Формулы1» это всего лишь плод фантазии. Ты его выдумала лишь для того, чтобы я не донимал вопросами об отце! Оказывается, он существует на самом деле!

Лидия Николаевна погладила сына по коротким волосам.

— Так что хочет услышать мой сын? Комментарии к письмам?

— Всё, я хочу знать всё!

Таких любовных событий как у его родителей, история знает великое множество. Они встретились случайно и не случайно, неожиданно и ожидаемо, в общем, их встреча произошла по законам провидения, физики и вселенной. Два человека оказались в одном месте, в одно и то же время. Шёл 80-й год, год проведения Московской Олимпиады. Её — вчерашнюю студентку Лиду, с хорошей репутацией и характеристикой прикрепили, ещё с двумя девушками, к команде из Греции. Так как Олимпийские игры проходили в СССР некоторые государства отказались участвовать по политическим соображениям. Наряду со многими антисоветски настроенными странами, Греция бойкотировала Олимпийские игры в Москве, и группа приехала в индивидуальном порядке, с разрешения своего олимпийского комитета. Кое-кому комитет оплатил поездку, некоторые приехали за счёт спонсоров, а любители спорта платили за удовольствие посмотреть невероятное шоу из своего кармана. Несколько человек из общей команды участвовали в соревнованиях по парусному спорту. Регаты проводились на берегу Балтийского моря в пригороде Таллина. Так вот после торжественного открытия Олимпиады, юной, красивой девушке Лидии комитет комсомола института доверил сопровождать спортсменов к месту соревнований. Ей доверили поселить группу в гостиницу, а в свободное время показать и рассказать о России, о пятнадцати героических республиках и конечно о Таллине. Как правило, возле спорта крутится гораздо больше людей, чем настоящих спортсменов-профессионалов, поэтому компашка для поездки в Таллин собралась внушительная. Помимо непосредственно яхтсменов, на побережье отправились сопровождающие лица-тренеры, доктора, массажисты. Вот к этой категории и относился Аргирис Дракопоулос. Он был очень красив, имел спортивную фигуру, белозубую улыбку и прямой, гордый нос. Лидочка не считала себя серой мышкой. В институте ухлёстывали всякие юноши, приглашали на свидания, и она как-то целовалась с одним, но чтобы на неё обратил внимание такой греческий Аполлон, даже представить не могла. Тем более с такой большой разницей в возрасте — он был старше на двадцать лет! Тогда она об этом не думала, не знала, и вообще закружилась кругом голова от внимания такого мачо. Да и атмосфера располагала к романтическим чувствам — Балтийский берег, праздник на каждом углу, толпы разноговорящих, разнодумающих, весёлых, спортивных, нарядных людей. Романтическая история произошла во время жёсткое и не простое, все и вся держалось под контролем определённых служб, но почему-то этот взрыв чувств прошёл мимо глаз и носов этих самых органов. Она, как переводчица, сопровождающая спортсменов, жила с другими девушками-гидами в этом же отеле, поэтому парочка имела возможность уединяться так, чтобы никто не заметил. Налетела буря, взвился ураган чувств, эмоций и страстей. Никто из них не думал, что произойдёт дальше. Их не интересовала политика, кордоны, препятствия, закрытые границы. Они любили друг друга здесь и сейчас. Аргирис вёл себя как опытный любовник, а Лидия окунулась в чувства без памяти, но прекрасно понимала возможные последствия. Неожиданно настало время разлуки. Они сидели на стадионе Лужники, держа друг друга за руки, и смотрели прекрасное зрелище — закрытие Олимпийских игр. Глаза Лидии пузырились слезами, а когда взмыл в небо символ игр олимпийский мишка, и Лев Лещенко с Татьяной Анциферовой запели грустную песню прощания, девушка не смогла сдержать рыдания. Ей было невероятно горько и печально от того, что это прекрасное время заканчивается и Аргирис улетает. Не известно встретятся ли они снова. Он ничего ей не обещал, а она ждала и надеялась услышать слова, которые хочет слышать каждая женщина. Жгучий грек говорил, что любит её, да вот только замуж не звал. И от этого становилось горько и тоскливо. Но по — настоящему Лида испугалась, когда поняла, что у неё будет ребёнок. Слава Богу, мать оказалась женщиной по тем временам продвинутой. Она не терзала беспутную дочь Лидку упрёками, а только сказала:

— Хоть ты бестолковая и бесхребетная, аборт делать не будешь. Бог дал такое счастье и хвала ему. Вырастим и выкормим! Рожай!

А письма он отправлял часто. Писал, что скучает, любит, грустит и хочет каждую минуту находиться рядом, особенно когда узнал, что Лида беременна. Он присылал деньги — доллары. Грек складывал в несколько слоёв бумагу, а внутрь стодолларовые купюры. Это для того, чтобы деньги невозможно было рассмотреть на свет и украсть. Так он делал несколько раз. Лида с матерью скопили приличную сумму и в один прекрасный момент отправились в инвалютный магазин «Берёзка». Там продавался отличный, импортный товар и только за валюту. Дамы наведывались в священный универмаг несколько раз, никак не решаясь на чём же остановиться. В итоге приобрели датский холодильник серебристого цвета «Rosenlew», две пары финских зимних сапог, канадскую дублёнку для Лидии и много всяких вещей для малыша. Стояло время тотального дефицита, достать что-то приличное в массовой торговле имели возможность единицы, имеющие допуск к кормушке, и когда Лидия фланировала по двору в светлой дублёнке, соседки завистливо сглатывали слюну и отводили взгляд. Он звал её в Грецию, но поехать в капиталистическую страну не представлялось возможным. Самое большое, на что они могли рассчитывать это встретиться в Болгарии на «Золотых песках» или в Венгрии на озере Балатон. Сам он приехать не мог, потому что постоянно тренировался и вскоре после рождения Павлика грек стал чемпионом мира в гонках «Формулы 1». Об этом Лида узнала из новостей по телевизору, случайно услышала, когда в программе «Время» передавали новости спорта. Позже он прислал радостное письмо и снова доллары. Она не понимала почему приходят деньги именно таким образом, а не почтовым переводом, но спросить стеснялась — вроде как выпрашивает дотацию на постоянной основе. Маленький Пашка занимал всё время, мать работала посменно на фабрике, и помогать было некому, поэтому любовь к Дракопоулосу постепенно ушла на второй план. Когда она устроила сына в детский сад и вышла на работу, чувства сместились вовсе на третий. Да и его пыл постепенно угасал, денежные письма появлялись всё реже, вскоре и вовсе сошли на нет. Но любовь Лидии не померкла совсем, она ещё долго тосковала и плакала в подушку. В ней тлела и долго жила обида за то, что он оставил её одну с ребёнком в стране тотального дефицита, вынужденную еле сводить концы с концами в то время, как он барствует в своей Греции.

— Мам, но время менялось, появились сотовые телефоны, компьютеры, интернет, есть возможность без проблем выезжать в любую страну мира. Почему ты не пыталась его найти?

— А зачем? Он же не пытался найти и вернуть меня.

Лида задумалась. И правда, почему она никогда не хотела выяснить о нём хоть что-нибудь? В глубине души, сама себе отвечала на этот вопрос — просто боялась узнать то, чего просто не хотела знать. Например, что он женат, что у него счастливая, большая, греческая семья. Она предпочитала витать в потускневших от времени иллюзиях и верить в то, что Дракопоулос до сих пор верен той девушке Лиде, любит только её и что они когда-нибудь будут вместе. Её размышления перебил Пашкин голос:

— Может ты и права. Он же прекрасно знал о моём существовании и никогда не пытался увидеть.

— Я, конечно, посылала твои фотографии, писала, каким ты растёшь и этого для него, наверное, оказалось достаточно. Греческие мужчины любвеобильны и ветрены — это моё убеждение. Надеюсь, что ты пошёл не в отца и скоро у меня появятся внуки.

Лидия встала из-за стола, чмокнула сына в макушку и отправилась на кухню мыть посуду. Воспоминания всколыхнули былые чувства любовь, обиду, ревность. Она вспомнила, как болел маленький Пашка, как тяжело приходидось без денег, когда началась Перестройка, как хоронила маму. И рядом никогда не было надёжного, мужского плеча. А уж сейчас, когда сын опора, она не собирается с собаками и фонарями бегать по Европе в поисках прежних чувств.

Пашка принёс из комнаты грязные тарелки, бокалы и открыл ещё одну бутылку розового вина.

— Мам, давай ещё выпьем, а посуду я сам позже помою.

Лида вытерла руки о фартук, и они опять сели напротив друг друга, уже на кухне. Пашка разлил вино и торжественно произнёс:

— Теперь выпьем за нас с тобой! — чокнувшись, опрокинул в себя полный бокал, перевёл дух и вытер ладонью рот. — А может он помер?

— Кто? — Лидия легко захмелела и не сразу сообразила, что сын вернулся к прежней теме. — А, Дракопоулос? Не могу знать, хотя профессию он имел опасную.

— Да не опаснее чем у шахтёра или космонавта. Живёт, наверное, на вилле возле моря толстый, старый хорёк и в ус не дует, — презрительно произнёс Пашка.

— Не говори плохо про отца! — прыснула от смеха Лида. — А про старого хорька ты, наверное, угадал! Ему сейчас где-то семьдесят. Вот то, что ты любишь в машинах ковыряться, так это точно его гены. Давай-ка, выпьем за твоего папашу, я ему невероятно благодарна за то, что у меня есть ты!

В этот вечер Пашка не пошёл в свою холостяцкую квартиру, а от выпитого вина и избытка новой информации только смог дотащиться до дивана в своей комнате, и уснул крепким сном. Мать убрала остатки еды в холодильник, заварила крепкий чай и уставилась в окно. Там бурлила жизнь, сверкала неоновая реклама, бежали машины по дорогам, оставляя разноцветные следы. В город пришла весна, снег уже сошёл, но на дорогах чавкала слякоть, и сыпал мелкий дождь.

«Скоро лето, — подумала Лидия Николаевна, — не махнуть ли мне в Грецию на пару недель? Подкоплю денег, у Пашки немного займу и махну».