Кулон месье Лангле

Татьяна Макарова

Никогда не думала, что спустя пять лет мне придется покинуть детей и вернуться в прошлое.Но неизвестные шантажисты не оставили выбора, на кону стояла жизнь моих детей и близких. Не задумываясь, я приняла это решение, не уведомив об этом родных. Еще никогда в жизни я не готовила так тщательно свое исчезновение.Удастся ли мне выполнить задание вымогателей, будет ли рад мне Дмитрий и увижу ли я снова двойняшек, об этом я задумалась, только попав в 1762 год.

28

Кузьма возился в цветнике, который за эти годы разросся: в нем появились новые сорта роз, и пел:

Вниз по матушке по Волге,

По широкому раздолью

Разыгралася погода,

Погодушка верховая,

Верховая волновая.

Федя принес к цветнику ведро воды и стал поливать цветы, подпевая Кузьме:

Ничево в волнах не видно,

Одна лодочка чернеет.

Никово в лодке не видно,

Только парусы белеют,

На гребцах шляпы чернеют,

Кушаки на них алеют.

Я наблюдала за Кузьмой и Федором, стоя у окна, и, усмехнувшись, вспомнила, как советовала посадить картофель и собиралась учить Кузьму собирать колорадского жука. А ведь тогда я даже не подумала, что в России в это время о нем и не могли слышать, потому что его как вид откроют только через шестьдесят лет, а в СССР его завезут только в конце сороковых годов двадцатого века.

Федор отставил пустое ведро и, прислонившись спиной к развесистому дубу, достал из кармана книжицу, маленький графитовый карандаш и стал что-то рисовать в ней. Мне стало интересно, что же он там рисует, и, понаблюдав еще немного, я сбежала по лестнице в сад.

Федя даже и не заметил, как я к нему подошла и, приподнявшись на цыпочки, заглянула через плечо. Оказывается, мальчишка очень хорошо рисовал. Он изобразил Кузьму, сидящего в цветнике.

— Федя, ты настоящий художник, — тихо сказала я.

От неожиданности мальчик выронил карандаш и с испугом посмотрел на меня, отшатнувшись.

— Барышня, — он по-прежнему так меня называл, — простите, я сейчас же вернусь к работе.

— Федя, постой, — я удержала его за руку, — не нужно никуда бежать. Покажи мне, пожалуйста, свои рисунки.

Он растерялся, но протянул книжицу, поднял карандаш и недоверчиво посмотрел на меня.

— Идем-идем, — я подтолкнула его в сторону беседки, — сядем, и ты мне покажешь.

— Мамка и Кузьмич заругают, — уперся Федя.

— Не переживай, не заругают. — Я завела его в беседку, села за стол и положила перед собой книжицу.

Федя рисовал все, что видел. Вот воробей отбирает у более крупного собрата кусок хлеба. И так искусно выписана нахохлившаяся маленькая птица, ее торчащие в разные стороны перья, взъерошенный хохолок, крошки хлеба. Так и казалось, что воробьишка сейчас возмущенно зачирикает, встрепенется и снова бросится в бой. На следующей страничке Федя нарисовал, как Марфа вешает белье. И белье на самом деле казалось мокрым, даже вода капала с него.

Я подняла голову и посмотрела на мальчика — он отвернулся от меня, ссутулился в ожидании моего вердикта.

— Федя, ты просто молодец, у тебя настоящий талант. — Я увидела, как он резко повернулся ко мне и как у него засверкали глаза.

— Барышня, — Федя от радости не мог подобрать слова, — спасибо.

— Тебе нужно учиться в художественном училище, — я стала дальше листать книжицу, поражаясь увиденному.

— Да куда мне, мамка говорит, что работать нужно, а не картинки малевать, — горько сказал Федя.

— А ты хочешь учиться?

— Да, — лицо его раскраснелось, он оживился, забыл про стеснение. — Я хочу быть… — замолчал он и посмотрел на меня.

— Что? Кем ты хочешь быть? Художником?

«Я ведь знаю, кем ты станешь, — подумала я, — интересно, это его решение будет? Самое главное, мне не вмешаться и не повлиять на его выбор».

— Нет, — твердо сказал Федя и смело посмотрел мне в глаза, — я путешественником хочу быть.

— Почему? — я сделала вид, что удивилась.

— Я хочу искать неизведанные земли, хочу науки изучать. Я занимаюсь математикой, как вы меня и учили. Да и Дмитрий Михайлович принес перед отъездом мне книги по математике, физике и географии.

Вот теперь Федя напоминал мне того самого мальчика, которого я знала раньше. Он с таким же энтузиазмом, любознательностью и живостью рассказывал, что его интересует, что ему уже удалось самостоятельно изучить.

— Но ведь ты так талантливо рисуешь, — попыталась спровоцировать я.

— Рисунок мне пригодится в путешествиях, так и барин сказал. Я буду делать зарисовки, чертить карты, рисовать то, что мы будем видеть и находить.

Я хотела снова заговорить о художественной школе, но остановила себя, вспомнив, что обещала себе не вмешиваться.

— Все правильно ты говоришь. Значит, физика тебя тоже интересует. Федя, — пришла мне идея в голову, — хочешь, я покажу тебе опыт, который будет связан с физикой и рисованием?

— Да, а что, есть такой? Как фокус? — Федя улыбнулся, вспоминая мои фокусы.

— Почти как фокус, научный.

Я встала из-за стола, отдала книжицу Федору и, взяв его под руку, вывела из беседки.

— Я сейчас приготовлю все, что мне нужно для опыта, и приду. Но мне потребуется время, — я широко улыбалась, представляя реакцию Феди.

Мне всегда импонировало его непосредственное, искреннее удивление, я бы сказала — изумление, когда он видел что-то новое, неизведанное.

Мне еще в нем нравилось то, что он пытался до последнего понять, как все происходит, почему и в каком порядке, всегда стремился докопаться до сути. Иногда приходилось попотеть, чтобы доступным языком объяснить ему, например, почему летает воздушный змей.