Линия жизни

Татьяна Лиса

Как жить, если в один момент рушится благополучная жизнь? Что делать, если предают самые близкие люди? Героиня романа, столкнувшись с тем, что в жизни мужа она играет вторую роль, пытается с честью выйти из сложной ситуации. Покончить с мужем? С соперницей? С собой? Все неоднозначно, но то, что всё в своей жизни героиня поставит вверх дном – неоспоримо…

© Татьяна Лиса, 2023

ISBN 978-5-4474-8029-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

2013 год.

Сидя на подоконнике и прислонившись виском к стеклу, я смотрела вниз, на огни города и качала босой ногой. С некоторых пор это стало моим излюбленным местом, — что ни говори, современные стеклопакеты и широкие подоконники, из — под которых не дует — это вам не те дребезжащие рамы со стеклами, проклеенными изолентой, что были в моем детстве.

Почему, интересно, раньше мне никогда не приходило в голову, что подоконник можно использовать в качестве границы между своим личным пространством и жизнью вне его? Сейчас, к примеру, я часами могу сидеть, не сходя с этого места, и наблюдать за тем, что происходит по ту, либо по эту сторону стекла.

Максим за моей спиной пошевелился, и я повернулась в его сторону. Кто бы сомневался! Как обычно пролив кофе, в данный момент он занимался тем, что размазывал его по столу. Вот из остывшей лужицы получился квадрат, вот монстр — колобок, вот ежик… Если Максим был в настроении, он мог, нарочно добавляя кофе, оставить мне на столе целое послание. Как же я раньше его за это ненавидела! Раньше. Раньше все было по — другому…

Мой муж удивительный человек. А еще удивительнее я, потому что поняла это только сейчас. Отвернувшись, я снова прижалась к стеклу Мысли, как затуманенные, тягуче разносились в совершенно не зависящие от меня стороны. Я задумалась…

В который уже раз, после того, как все случилось, я прокручивала свою жизнь туда и обратно. Была ли у меня возможность прожить ее по — другому? Что бы сейчас со мной было, если бы в решающие моменты своей жизни я поступала не так, как поступала я?

Можно ли, вообще, прожить свою жизнь так, как надо, а не так, как ты живешь? Сама ли я выбирала свою жизнь или мне все уже было предначертано свыше? Может быть, правда, существует тот самый информационный код, который закладывается в каждого человека при рождении? И, если он существует, почему мне достался именно мой, а не чей — то другой?

Надо сказать, подобные терзания каждый раз приводили меня к новым результатам. Сегодня это были выводы одни, а завтра — уже совсем другие. Как прийти к единому знаменателю, я не знала, а посему новый день для меня начинался неизменно с новых вопросов. Вот почему, например, мною никогда не ценилась собственная жизнь? Бабушка — мудрейший человек — всегда говорила, что это большой грех. Я соглашалась: жизнь — это самое ценное, что есть у человека. За отмеренное тебе время можно много чего успеть, много чего достигнуть и во много раз преумножить имеющееся.

Я соглашалась с этим, соглашалась с тем, вообще, старалась бабуле ни в чем не перечить, но жизнь, тем не менее, не ценила. При всем моем убеждении, что человек — сам творец своей судьбы, в судьбу я все — таки верила. Меня невозможно было переубедить, что я могу погибнуть элементарно по неосторожности, я доказывала любому, что умереть невозможно раньше того времени, которое тебе, так сказать, отмерено свыше. Я приводила кучу примеров и доводов в доказательство своей правоты и мне невозможно было не поверить. Но бабушка оказалась права: у того, кто не ценит свою жизнь, ее просто отбирают…

С самого детства я начала увлекаться хиромантией и почти досконально изучила линии на своих ладонях, — самая главная, самая четкая и самая красивая из них была линия жизни. Я любовалась ей и говорила бабушке, что моя жизнь будет чудесной. Быть здоровой, счастливой и жить в любви до глубокой старости мне предначертано свыше. Начало она брала у основания указательного пальца, а заканчивалась на самом запястье — лет сто тридцать мне при таком раскладе точно обеспечено! Еще бы не обеспечено, — в моем роду, вообще, полно долгожителей…

Через некоторое время, захрустев шеей и заскрипев стулом, Максим встал из — за стола. Я машинально соскочила навстречу, но броситься на шею не получилось — равнодушное выражение его лица само за себя говорило о том, что для него я теперь пустое место. Я молча отступила к стене и он просто прошел мимо меня. Я пошла следом. Было что — то нелепое в том, как я тихо ходила за мужем и наблюдала за его действиями. Он вышел на балкон, достал сигарету и закурил. Я, примостившись напротив, смотрела на него и молчала. Он тоже. Было бы странно, если бы было иначе… Я всматривалась в его лицо и находила все больше следов усталости. Неудивительно, прошло еще так мало времени.

Максим, как всегда, смотрел на клубы дыма и, казалось, видит там что — то запредельное. Его взгляд скользил по причудливо меняющимся узорам, я старалась уловить тот же смысл, как, вдруг, его взгляд остановился прямо на мне. Я вздрогнула, — когда это было в последний раз? Макс, не мигая, смотрел мне прямо в глаза, и я боялась пошевелиться. Что — то изменится? Я с напряжением ждала того, что будет дальше, но он просто устало прикрыл глаза. Ни—че—го! Ничего не случилось в тот момент, когда, казалось, что он что — то, наконец, скажет… Хотя, что он теперь может мне сказать?

Мы прошли в спальню. Он лег прямо поверх покрывала и уставился в потолок. Я легла рядом. Боже, какой же он красивый. Когда — то я думала, что он будет только моим… Я протянула руку и коснулась его щеки, — он даже не шевельнулся. Руку я убрала и, не сводя с него глаз, начала вспоминать, какими счастливыми мы были, когда поженились…

Неожиданно раздался звонок в дверь, мы оба вздрогнули. Он кого — то ждет? Не похоже, — вставать Максим не торопился. Звонки не продолжались, но почему — то хотелось пойти и открыть. Он, видимо, думал о том же, потому что медленно встал и двинулся к двери, я следом. Мы прошли в прихожую, Макс щелкнул замком и, распахнув дверь, замер. Я выглянула из — за его плеча: на пороге, тяжело привалившись к косяку, стояла моя Машка. Господи, Машка! Как же она изменилась! Похудела, осунулась, не накрашена, с темными кругами под глазами, — впечатление не из лучших. Она смотрела ничего не выражающим взглядом прямо на моего мужа, а он, не шевелясь, сжимал ручку двери так, что, казалось, она сейчас треснет.

— Макс, — прошептала Машка, — я больше не могу…

Максим сглотнул, закрыл глаза и она, громко зарыдав, бросилась ему на шею. Я прислонилась к стене и по моим щекам, в который уже раз, заструились слезы. Они стояли крепко прижавшись друг к другу, и их тела сотрясались от рыданий. Меня никто не обнимал, — было очень одиноко и страшно несправедливо.