Нефелим

Татьяна Лемеш, 2018

Попала в чужое тело? Да ладно, справлюсь! Тело мужчины? Хм, ну и что? Где наша не пропадала?! Любовь и сострадание? Нет, эти розовые сопли не для меня… В прошлое? Попробую… С драконом? Ну, это уж слишком… Оформление обложки: Татьяна Лемеш.

ЧАСТЬ 2. Люся

ГЛАВА 2.1

Кто-то довольно сильно сжал мне грудь. Я выстроила в памяти цепочку событий и улыбнулась:

— Неф, прекрати!

Неподалеку раздалось странное занудное пиканье. От удивления я начала приходить в себя. Я уже не лежала на горячей груди Нефа, а на чем-то неупругом и местами давящем в ребра. А вот ребра, как ни странно, совсем не болели. Но в целом мое самочувствие нельзя было назвать даже сносным — тяжелое дыхание, чувство переполненного кишечника и легкая тошнота. Я попыталась вспомнить — а когда я вообще последний раз ела? Еще до электрички и даже до поездки в область… Вот это да — так это уже больше двух суток прошло! Откуда же тогда такая тяжесть?

Я открыла глаза — беленый потолок, справа, прямо у подлокотника дивана, примостился дешевый китайский будильник и истерично пищал. Я протянула руку и с интересом его рассмотрела.

Выключив будильник и вернув его на место, я обратила внимание на свою руку. Это что еще такое? Неровно остриженные ногти, толстые короткие пальцы, от запястья к локтю рука расширяется конусом… Я продолжала осматриваться. На моей груди, покрытой дурацкой белой тканью в мелкий синий горошек, возлежала мужская рука. Я повернулась набок и приподнялась на локте, от этого подо мной скрипнули пружины, и что-то еще больнее уперлось в ребра. Рука соскользнула на простынь, а вместе с ней и…грудь. Она стала такой большой, что в этом положении падала на кровать! Истерично расстегнув верхние пуговицы ночной рубашки и запустив руку в образовавшийся вырез, я приподняла грудь и с удивлением ее рассматривала. Но как же это? Ведь я ощущаю прикосновения, это моя грудь, но почему же она, как и рука, совсем другая?

Недалеко кто-то хмыкнул, и я подняла взгляд. Вот и он, обладатель мужской руки. Чуть приоткрытые опухшие веки, насмешливый взгляд светлых глаз и взъерошенная пшеничная шевелюра.

— Что, Люська, играешься? А давай вместе?

От него четко разило перегаром и нечищеными зубами, но он потянулся ко мне с явным намерением «поиграться». Я быстро развернулась с твердым желанием вскочить с дивана и оказаться за пределами его посягательств. Вернее, я попыталась это сделать, но тело ворочалось тяжело и медленно, а мышцы оказались слабыми и дряблыми. Похожие ощущения испытываешь в воде — там тоже трудно быстро двигаться.

Я спустила ноги на пол и испуганно осмотрела свои колени. Это не мое, чужое тело, но…я его чувствую и я им управляю! Ноги вызвали ощущение брезгливости — от коленной чашечки к паху они расширялись. Вдруг по одной из них поползла та же рука:

— А ты и там разглядываешь? Дай и я тоже посмотрю!

Я испуганно сбросила его руку и вскочила на ноги. Меня сразу зашатало, будто на плечах оказался мешок муки. Еле удержав равновесие и встав ровно, я осмотрелась. Утреннее солнце радостно заглядывало в окно, под босыми ногами замызганные половицы, напротив шкаф-буфет с выставленными напоказ сервизами, какие-то фотки на стенах, большой коричневый стол с местами ободранной полиролью… Похоже, это даже не спальня, а гостиная, общая комната. Ничего не понимая, я так и стояла, снова и снова оглядывая окружающее. Мой разум искал зацепку, объяснение происходящему. И нашел — в стеклянных дверцах буфета я увидела отражение. Оттуда на меня смотрела всклокоченная и перепуганная, в дурацкой ночной рубашке… толстуха из электрички.

***

Я в ужасе разглядывала отражение в дверце. Вдруг в голове четко прозвучали чужие мысли:

— Нужно идти в ванну, пока свободна.

Я оторопела:

— Ты кто?

Голос явно растерялся:

— Я? Это я. Люся. А ты кто?

— То есть ты — хозяйка тела? Это твое отражение в стекле?

Голос долго и испуганно молчал, а потом все-таки ответил:

— Ну да. Похоже, у меня раздвоение личности — разговариваю сама с собой.

Я захотела хоть как-то ее утешить, понимая — в каком она ужасе:

— Люсь, да ты не переживай, я здесь ненадолго. По крайней мере, я на это надеюсь… Я ничего тебе не испорчу и в твои дела встревать не буду.

По-моему, Люся мне не поверила и ничего не ответила, накинула синий цветастый халат, растасканные шлепанцы и мы пошли.

Ванная оказалась тем еще убожеством — явно самодельная, ванны как таковой не было, вместо душевой кабины отгороженный клеенчатой занавеской закуток, жуткий шатающийся на кирпичах унитаз и местами проржавевший металлический умывальник, над которым висело маленькое круглое зеркало. Люся деловито умылась, почистила зубы и придирчиво себя оглядела. Я видела ее мысли и чувства — она не любовалась собой, а просто проверяла качество умывания. После чего вытащила из кармана расческу и тщательно расчесалась, завязав волосы в хвост на затылке. Я не удержалась и спросила:

— А побольше зеркала нет?

Она опешила, но ответила:

— А зачем?

— Ну не знаю — любоваться, краситься, может, прыщик какой обнаружить.

Люся криво усмехнулась и, пристально глядя себе в глаза — довольно красивые, между прочим, темно-синие — мысленно ответила:

— Любоваться? Так было бы чем. А краситься я не крашусь. И прыщиков не будет, если кожа чистая. Может и хорошо, что большого зеркала нет, чтобы лишний раз не расстраиваться!

Я частично с ней согласилась — кожа и волосы у нее действительно были хорошими, не проблемными. Я шепнула:

— Может, душ? Не переживай, я не буду смотреть, что и как ты там моешь.

Все так же глядя себе в глаза, она удивленно качнула головой. Потом сняла халат и ночнушку, аккуратно повесила на вбитый здесь же гвоздик и мы вместе шагнули за занавеску. Во время омовения я отводила глаза и разглядывала окружающее — почему-то меня смутила пакля, торчавшая рядом с душем у всех на виду. Я брякнула:

— Ужас! Как будто чьи-то волосы вырвали и на трубу намотали. Неужели нельзя было хотя бы спрятать?

Услышав меня, Люся переполошилась:

— Где волосы? Я все в руку собрала!

— Да вон же, на трубе.

Люся с непонятным мне трепетом провела по указанной трубе и пакле, а меня неожиданно обдало волной тепла и нежности:

— Это Сережа все сам сделал. И бойлер установил, теперь у нас и горячая вода есть.

— Хм… Сантехник, что ли?

— Да.

Люся старательно вытерлась и задумалась:

— Интересно, Федоровна в таком случае поможет? Может, таблеток каких выпишет? Только бы не отправила никуда ехать, тут и так…

Я категорично ответила:

— И не думай! И себя отравишь, и овощем станешь — при этих словах Люся ощутимо вздрогнула.

Вдруг дверь ванной загрохотала:

— Люська! Ты че там так долго? У тебя все хорошо?

Люся испуганно сжалась, но потом ответила:

— Да, все хорошо! Я уже выхожу!

Я решила ее подбодрить:

— Переживает, волнуется… Да и привлекаешь ты его.

Люся, надев халат, но уже без ночнушки, недоверчиво посмотрела в свои глаза.

— Да ладно, кого я могу привлекать?

Я хмыкнула:

— Привлекаешь. И сама об этом знаешь. Где-то очень глубоко внутри.

Люся с ненавистью сжала складку на животе — безобразный фартук, она еле обхватила его большим и указательным пальцами. Сжав его так сильно, что я охнула от боли, Люся с презрением произнесла:

— Да уж, где-то ну о-очень глубоко, так что и не видно!

Ох, как все тяжело! Я решила ее отвлечь:

— Да ладно тебе, я думаю — он тебя любит. Заботится вон, ванную сделал — при этих словах Люся взволнованно задышала и я опять почувствовала что-то мягкое и теплое внутри этого огромного тела. А меня как кто-то дернул за язык:

— А почему квасит-то?

Люся с болью и недоумением всмотрелась в свои глаза, покачала головой и мы вышли из ванной.

Она уверенно завела нас в комнату, в которой мы спали. В коридоре я явно ощутила запахи выпечки — блины или оладьи, но Люсю это почему-то совсем не воодушевило. В комнате она открыла старый деревянный шкаф, на дверце которого оказалось большое зеркало, и начала одеваться. Сначала я отводила взгляд, но когда ощутила на теле белье, не удержалась и посмотрела в зеркало. Увиденное глубоко меня шокировало — одно дело представлять себе, что такое вообще возможно или брезгливо отводить взгляд от подобных фотографий, а совсем другое — увидеть себя такой в зеркале. Сейчас я все остро ощущала, я рассматривала это грузное тело как свое собственное. Не подумав, я сболтнула вслух:

— Зачем же ты так себя запустила, Люсь? Ведь симпатичная в принципе девочка…

Она со слезами на глазах повторила:

— Девочка?

Неожиданно яркая и пронзительная картинка возникла в голове — я видела и чувствовала это, как собственное воспоминание…

…Я бегу по траве босиком. Босоножки в руках стучат по пальцам, но это не имеет значения. Я молода, красива и желанна! Я уже запыхалась, утренняя роса холодит пальцы на ногах, необыкновенно чистый воздух наполняет тело, солнышко ласково согревает кожу, я верю и знаю, что вся жизнь впереди, что она будет такой же прекрасной, как и этот момент! Я стараюсь сдержать счастливый смех, но у меня это плохо получается. Растрепанные волосы щекочут плечи, сшитый бабушкой шелковый васильковый сарафан обнимает бедра. Я пытаюсь спрятаться за березкой, и мне это почти удается, не считая немного выпирающей из-за дерева груди. Ну да ладно, пусть уж «эта красота», как говорит Сережка, выглядывает… А вот и он. Конечно, он меня догнал, я и не сомневалась! Крепкий и подтянутый юный голубоглазый блондин, мой тайный воздыхатель с детских лет. Последние годы — не такой уж и тайный. Я подглядываю за ним из-за березы, а он меня замечает, подбегает и крепко обнимает нас обеих — и меня и березу. Потом аккуратно отделяет меня от дерева, придерживая за руку, и со смехом укладывает на влажную траву. Сережка, как зачарованный, смотрит мне в глаза — а я и сама знаю, что сарафан еще больше подчеркивает их цвет — бабушка знала, что выбирать. Сережка целует мои глаза, щеки и губы, потом продвигается ниже. Я кокетливо изгибаю шею, позволяя ему себя целовать — приятно же, черт возьми! И вот он уже расстегнул верхние пуговицы сарафана и с упоением целует мою грудь, от которой он без ума. Мне так хорошо, что даже страшно — и от этого страха я начинаю приходить в себя:

— Нет, Сержик, нет, не сейчас.

Он с неохотой останавливается и замирает, уложив голову на моей груди:

— Ты права, не сейчас. Остановиться я уже не смогу. Люсь, а может, не ехала бы никуда, а?

Я ласково перебираю его пшеничные блестящие волосы:

— Да ладно, Сержик, ты же в армию уйдешь… А вернешься, через пару годиков и я подтянусь. Вот тогда и поговорим.

Сережка, прозванный мной Сержем за такое же восторженное обожание, как в фильме о гардемаринах, который мы вместе смотрели подростками, не отрывает от меня сияющих глаз.

— Девочка моя… Девочка моя синеглазая! — и опять тянется к губам…

Воспоминание растаяло, я и Люся опять были в реальности. Мы с тоской оглядывали безобразное тело в зеркале, отвратительную складку на некогда такой изящной шейке… А ведь она еще так молода! Сколько ей? Тридцать пять? Тридцать семь?

По лицу Люси текли слезы, губы закушены до крови от еле сдерживаемых рыданий. Я чувствовала ее боль, морально и физически. В голове пронеслось:

— Тридцать…

Да уж… Из-за двери раздался недовольный голос:

— Люська, да что с тобой сегодня? На работу опоздаешь!

Люся шмыгнула, глубоко вдохнула и ответила:

— Да, Сереж, я сейчас! Уже одеваюсь!

Она сняла с вешалки идеально выглаженную широченную прямую юбку ниже колен и бесформенную серую блузку. Одевшись, критически оглядела себя в зеркале. Нелепый круглый вырез блузки только подчеркивал некрасивую складчатую шею, а серый цвет делал кожу блеклой и неинтересной. В таком виде она выглядела еще старше, чем в раздетом. Я не выдержала и вмешалась:

— Люсь, да подожди ты! Неужели ничего получше нет? Ну, хотя бы по цвету…

Все еще шмыгая, она ответила, да еще и вслух:

— Да вот, все что есть… Докатилась — сама с собой советуюсь!

Я пробежалась взглядом по вешалкам:

— А вот эта синяя блузка? Мне кажется — тебе пойдет!

— Да ну, я в нее не влезу.

— Уверена? Ну хоть попробуй!

Люся переодела блузку — уже чуть лучше, четкие линии воротника рубашечного покроя делают более выразительными линию скул и подбородка и немного скрывают складку на шее. Цвет очень удачен — кожа становится золотистой, а глаза сияют синим огнем. Да и покрой хоть как-то намекает на талию. Я говорю:

— Ну вот видишь, так значительно лучше! Это явно твой цвет.

Люся всхлипнула:

— Да уж… Но я не могу так идти — видишь, какая тесная!

— Живот подтяни!

— Чем?

— Прессом!

— Да нет его, пресса!

— А ты подтяни тем, что есть!

Люся сильно подтянула живот. Да уж, блузка тесновата. Но все-таки — совсем другое дело!

— Я не смогу целый день так ходить! Я ведь даже вдохнуть толком не могу!

— А ты не пузом дыши, а грудью — она-то у тебя вон какая! — произнесла я, желая подбодрить женщину.

Она расплылась в беззащитной улыбке:

— Да, ты тоже заметила? Как давно мне этого не говорили! А как тебя зовут-то?

— Ольга.

Люся какое-то время улыбалась, а потом вслух прошептала:

— Боже мой, с кем я разговариваю! Срочно к Федоровне!

А я не унималась:

— Да погоди ты! Заколка есть?

— А? Что? Да, где-то есть.

И она начала рыться в ящике с бельем. Я возмутилась:

— Люсь, а у тебя туалетный столик есть? Ну, или хоть тумбочка для всякой мелочевки?

Она явно растерялась:

— Что? Нет. Это ведь не мой дом… Да и зачем она мне?

— Ну как же… Ты же женщина! Расчески, заколки, косметика…

— Ой, да мне не до того.

— Это ты зря. Распусти волосы. Распусти волосы, тебе говорю! — и я попыталась поднять ее руку. К моему и ее изумлению, у меня это получилось. Я содрала резинку с волос и каштановые чуть вьющиеся локоны рассыпались по плечам.

— Распуши немного, еще! Чтоб было видно, что они вьются, чтоб была видна их мягкость. Зачем же их затягивать?

— А так я похожа на гриб.

— Да, есть немного. Подбери боковые волосы и заколи сзади, удлиним лицо. Да не затягивай, просто заколи! Ну вот, а теперь — живот поджать, глазам сиять и вперед! Стоп, а что это у тебя на ногах — ты так в тапках и пойдешь?

— Нет, но туфли я уже на выходе обую.

— Н-да? Ну ладно. Вперед, красотка, выше подбородок, весь мир у твоих ног!

Мне очень хотелось поддержать эту несчастную женщину, после увиденного и прочувствованного воспоминания она стала мне…родной. И мы вышли из комнаты.

ГЛАВА 2.2

На застекленной террасе на длинном столе нас ожидала большая тарелка с румяными оладьями. Наш общий желудок сжался в радостном предвкушении. За столом сидел Люсин хахаль и уплетал оладьи со сметаной. Увидев нас, он замер. Люся до боли в мышцах напрягла живот и остановилась, взволнованно дыша, в ожидании его реакции. В умытом и одетом состоянии он был очень даже ничего. С явным интересом ее осмотрев, он спросил:

— Люсь, ты куда-то собралась? Или праздник какой?

Люся стояла в ступоре, а я подумала:

— Да улыбнись же, улыбнись!

Она никак не отреагировала, тогда я попыталась сама. Это оказалось невероятно трудным делом, гораздо более трудным, чем вскочить с кровати или сдернуть резинку с волос. Наверное, улыбаться может только хозяин тела. Кое-как подтянув уголки губ кверху, я успокаивающе, как могла ласково, произнесла:

— Нет, Сереж, никакого праздника.

Он еще внимательнее на нас посмотрел, явно заинтригованный. Откуда-то справа вышла пожилая худощавая женщина и неприязненно произнесла:

— Людмила, сегодня утром я опять нашла волос в умывальнике. Потрудись быть аккуратнее.

Я почувствовала страшную усталость и опустошение — казалось, эта женщина одним своим появлением высосала всю радость жизни Люси, которая молчала и вслух и про себя. Я распрямила ее опустившиеся плечи, развернулась к карге и нарочито вежливо ответила:

— И вам тоже доброго утра! Потружусь.

Карга удивленно двинула бровями и прищурилась — явно приняла вызов. Люся устало шепнула:

«Это не просто карга, а моя свекровь, Зинаида Карловна.»

Ах вон оно что! Ну что ж, посмотрим. Я думала, что Люся, наконец, присядет позавтракать, но она вдруг повернула не к столу, а в противоположную сторону. Ее сердце забилось чаще и сжалось от щемящей нежности, да так, что я оторопела — еще никогда в жизни я не испытывала чувства подобной силы…

В инвалидной коляске, освещенная лучами утреннего солнца, сидела маленькая девочка. Примерно шести — семи лет, в легком белом платьице, с тоненькими очень бледными ручками и ножками. Пшеничные папины локоны и синие, опушенные темными ресницами глаза дополняли образ маленького ангела. Еле сдерживая стоящие в глазах слезы, Люся присела перед коляской.

— Доброе утро, Раечка! Как спалось? Тебе нравится солнышко? Смотри, оно заглядывает прямо к нам в окошко, чтобы согреть твои ручки.

Люся взяла холодные пальчики малышки и поднесла их к губам. Девочка никак не отреагировала и продолжала смотреть в окно. Я чувствовала, что меня вместе с Люсей накрывает такая волна горя и отчаяния, что стало страшно. Казалось, все счастье мира сосредоточено в этих маленьких ручках, на них капали горячие слезы Люси, но они все равно оставались холодными. Я чувствовала, что Люся не может дышать, что сейчас она разрыдается, и мысленно прошептала:

— Люсенька, милая, дыши глубже. Медленный протяжный вдох, еще… и еще…

Люся послушно подышала и немного пришла в себя. Еще раз поцеловав ручки девочки, она отошла к столу. Сергей уже куда-то вышел и карга явно приободрилась.

— Сегодня кто-то целых сорок минут сидел в ванной, забыв, что в этом доме живут люди!

Настроение у меня после перенесенных эмоций было ни к черту, Люся вообще обессиленно притихла, так что я решила ответить за нее:

— И этот кто-то, судя по построению предложения, к людям не относится?

Старая карга вскинула подбородок и развернула знамена:

— Этот кто-то — грязная шалава, пользующаяся наивной влюбленностью доверчивых мальчишек!

Я даже опешила:

— А можно хотя бы при ребенке яд не испускать?

— Она все равно ничего не понимает! От худого семени не жди доброго племени!

Где-то внутри меня пыталась образумить Люся, напоминая о том, что я обещала не вмешиваться в ее жизнь, но меня уже несло как по кочкам:

— Ах ты, старая оглобля! Да это же твоя внучка!

— Это еще спорный вопрос! Вон у Настасьи — мой внук, а это — приблуда! А вот тебе за оглоблю, неряшливая корова!

Из наших общих с Люсей глаз фонтаном брызнули слезы, а карга подошла и отвесила нам сочную оплеуху. Вдруг откуда-то из комнат прискакал крупный черный котяра и, запрыгнув на стол, злобно зашипел на старуху. Очень красивый, с блестящей смоляной шерстью и ярко-зелеными глазами, он выглядел потрясающе — плотно прижатые уши, сморщенный нос, расширенные зрачки, немалые клыки и угрожающе поднятая лапа с выпущенными когтями. Прямо как пантера в миниатюре. Карга раскричалась:

— Это еще что? Сережик! Убери эту тварь отсюда!

На ее вопли из недр дома выскочил Сергей и топнул на кота, прогоняя его срывающимся голосом:

— А ну брысь отсюда!

Кот и не думал уходить, но перестал скалиться и шипеть, прижался к столу и настороженно поглядывал на Сергея. Тот растерянно осмотрел нас и спросил:

— Откуда он тут взялся?

И я вдруг поняла, почему он убежал в комнаты, хотя и слышал нашу ругань с матерью. Его глаза были красны от слез — он расплакался, когда Люся подходила к девочке. Мое, а вернее, Люсино сердце дрогнуло от жалости и нежности. Карга холодно ответила:

— Эта тварь защищала твою женушку. Оно и понятно — у ведьмы и должен быть черный кот! Убери его отсюда, сынок!

Сергей изловчился и, схватив кота за шкирку, собрался его куда-то нести. Кот же принял самый что ни на есть смиренный вид и покорно висел, как плюшевая игрушка. Вдруг в наступившей тишине раздался тихий голос:

— Папа!

Мы все обернулись на звук — мое маленькое золотце, моя солнечная малышка смотрела на Сергея и протягивала к нему руки. От переполняющей душу нежности я назвала ее именно так, ведь я чувствовала то же, что и хозяйка тела. Люсино сердце подпрыгнуло от оглушающего счастья, а мысли заметались, как испуганные бабочки:

— Она говорит! Боже мой, она говорит!

А девочка, не обращая внимания на всеобщий шок, еще выразительнее протянула ручки и сказала:

— Дай!

Стоявшая до этих пор с открытым ртом карга пришла в себя:

— Сергей, не вздумай! Он может ее оцарапать! Да и вообще, наверняка на нем кишмя кишат блохи и глисты и всякая зараза!

Но Сергей, не обращая ни на кого внимания, нес кота дочери. Подойдя, он усадил животное на худенькие коленки малышки, а кот вальяжно разлегся, ткнулся носом в руку ребенка и утробно замурлыкал.

Не отрывая глаз от глянцевой спинки, девочка сосредоточенно его гладила. Кот заурчал еще громче и перевернулся кверху животом. Мы с Сергеем радостно переглянулись. Он сказал:

— Пусть кот останется у нас.

Карга возмутилась:

— Но…

Сергей с нажимом повторил:

— Пусть кот останется у нас. Ты же сама видишь… — казалось, он не смел вслух сказать о том, что девочке явно лучше, чтобы не спугнуть такое нежданное призрачное счастье. Потом он обвел нас взглядом:

— Ну все, я пошел. До вечера. — и вышел за дверь.

Люсино сердце сжалось от тоски. Я шепнула: «Не стой столбом, догони его!»

Не сразу, но она послушалась. Догнав его почти у калитки, он позвала именем, навеянным сегодняшним воспоминанием:

— Сержик!

Сергей стремительно обернулся, вернулся к Люсе и сжал ее в объятиях. Я чувствовала его слезы на своем виске, а он крепко обнимал ее раздавшуюся талию и шептал:

— Девочка моя… Девочка моя синеглазая…

От этих слов Люся разрыдалась и я, честно говоря, тоже. Я ведь ощущала собой все ее эмоции, я впитала их, будучи в этом теле.

***

Какое-то время мы просто стояли и плакали. Я будто слышала, как падают камни с Люсиной души, я чувствовала ее облегчение. В конце концов, наплакавшись и нашмыгавшись, Люся посмотрела в глаза Сергею — красные от долгих слез, они светились нежностью и любовью. Он с улыбкой спросил:

— Ну и куда ты пойдешь с такими глазами?

Люся рассмеялась:

— Да ты на себя посмотри!

Сергей улыбнулся еще шире и поцеловал ее. Я напряглась — приятно, конечно, но как-то…неуютно.

— Я пойду, Люсь, я и так уже безнадежно опоздал.

И он выскочил за калитку.

Люся подумала:

— А я ведь так и не обулась! И тоже давно опоздала!

И мы пошли обратно в дом. У дверей стояла Люсина свекровь и странно на нее смотрела — казалось, с состраданием. Она явно видела всю сцену у калитки. Я буркнула:

— Ну вот, сейчас начнется…

Люся мысленно ответила:

— Не обижайся на нее. Знаешь, есть китайская пословица: «Не осуждай человека, пока ты не пройдешь милю в его туфлях». Ее тоже можно понять — у нее, кроме сына, никого нет, а тут вот…

— Что — «вот»?

— Давай не сейчас, я только успокоилась… Я уже много лет не чувствовала себя так легко и спокойно, спасибо тебе за это! Пусть я больная, пусть я завела себе воображаемую подругу, но спасибо — ты меня встряхнула, напомнила — кто я.

Я озадаченно ответила:

— Да пожалуйста.

И только сейчас я поняла, что все эти сумасшедшие несколько часов не вспоминала о своих проблемах — так плотно я была вовлечена в Люсины. Мы зашли на террасу, Люся наконец-то обулась и забрала объемную грубую сумку. Девочки здесь уже не было, но Люся без сомнения вышла из дома и обошла его. Здесь, в тени старых деревьев, стояла инвалидная коляска с частично откинутой спинкой, а в ней спала накрытая клетчатым пледом малышка. Рядом на скамье гордо восседала карга и читала книжку. Люся подошла к девочке, поправила уголок пледа, какое-то время на нее смотрела и сказала карге:

— До свидания!

Та только снисходительно кивнула. На подходе к калитке нас догнал тот же черный котяра и принялся тереться о Люсины ноги. Она взяла его на руки и почесала ему подбородок, а он блаженно зажмурил ярко-зеленые глаза. Люся сказала:

— Какой хороший котик! И откуда ты такой ласковый взялся? Теперь ты будешь жить у нас! Как же тебя назвать?

Неожиданно в голове прозвучало:

— Ты можешь звать меня Нефелим.

***

Мы обе обомлели и выпустили кота из рук — Люся от ужаса, а я от удивления. Но он крепко ухватился за ее шею лапами и так и висел, почти вплотную глядя нам в глаза. Наконец, я пришла в себя:

— Если ты когтями порвешь Люсе единственную нормальную блузку — придушу!

Кот тяжело вздохнул и мысленно ответил:

— Ох, какая же ты…злая! Тебе так не понравилась наша прошлая встреча?

— Дурак! При чем здесь это?!

— Так обними меня толком! Если я упаду на землю, то мы не сможем общаться. Нужен физический контакт. Ну ладно, представь меня уже своей… подруге, а то ее сейчас удар хватит.

Я крепко подхватила кота и пришла в себя:

— Люсь, что молчишь? Люся, ау, ты где?

Наконец, Люся откликнулась:

— Ну, знаешь ли… Внутренний голос и воображаемая подруга — это еще ладно, но говорящий кот — это уже последняя стадия!

— Люсь, ты только не переживай! Это не кот, он попал в это тело так же, как я в твое — поверь, отнюдь не добровольно! Это Неф, он мой… — я замялась.

Кот ехидно подсказал:

— Фрик, ящерка и новый партнер.

Я смутилась:

— А подслушивать мысли, между прочим, нехорошо! Так это ты для этого меня на себе раскладывал — чтоб мысли подслушать?

— Да ладно тебе, чтобы подслушать твои сверхтайные мысли — мне достаточно просто взять тебя за руку. Я хотел, чтобы тебе было тепло и мягко.

Возникла небольшая пауза, в которую вклинилась Люся:

— А…партнер — это в чем?

Я раздраженно бросила:

— Угадай с трех попыток…

Люся иронично протянула:

— Замечательно. Мой внутренний голос спит с котом. Федоровна оценит.

Неф возмутился:

— Нет, это совсем не так! Ольга, покажи ей! Просто вспомни, вызови визуализацию!

— Да не хочу я!

Люся подключилась к уговорам:

— То есть тебе мои воспоминания можно смотреть, а мне твои — нет?

— Но не такие же интимные!

Неф не выдержал:

— Тогда я покажу!

— Не вздумай! Трепло! Ты же мужчина, в конце концов!

— Тогда ты показывай!

Я тяжело вздохнула:

— Ладно. Я покажу… Чуть-чуть. Люся, закрой глаза и сосредоточься.

Люся так и сделала. А я попыталась в подробностях вспомнить тот вечер и начало ночи — обнаженный Неф в зыбком свете уходящего дня, его жадные губы, мои руки кажутся такими белыми на фоне его волос и потолка пещеры, упоительные толчки внутри меня, взрывающий тело восторг… Неожиданно в мои воспоминания вторглись чужие, с другой точки зрения — моя грудь колышется в такт движениям, белое податливое и гибкое тело, мягкие так удобно устроившиеся в руках ягодицы, затуманенные в экстазе глаза, влажные стонущие губы… Неф разбавил картинку своими воспоминаниями, и она стала полнее, объемнее.

Возбуждение охватило всех нас, я даже ощутила учащенный пульс Люси, чувствовала упирающиеся в белье твердые соски и приятные спазмы внизу живота. Я решила прекратить это безобразие, открыла глаза и возмущенно встряхнула кота.

— Хватит, слышишь! Этого вполне достаточно! Мы вообще-то на работу шли!

Кот открыл свои наглые зеленые глаза. Неожиданно даже для себя я прижала его к лицу и прошептала вслух:

— Я скучаю по тебе, засранец…

Кот мысленно ответил:

— Неправда, я чистый! Так в чем проблема — я ведь здесь!

— В этой…форме ты вызываешь у меня совсем другие чувства!

— Ну тогда не мучай животное, нечего его так сжимать. Я тоже скучаю, красотка.

Наконец, растерянно откликнулась Люся:

— Спасибо, что показали… Вот я и увидела тебя, Ольга. Вы очень красивые. Оба.

— Спасибо, дорогая. А теперь отпускай этого дармоеда, пусть сам идет.

Неф внимательно посмотрел нам в глаза:

— А что, слабо понести котика на ручках?

— Да мы вообще-то на работу идем. Люся, ты где работаешь?

— На почте…

— Ну и как ты себе это представляешь, пушистая твоя морда? Мы с котом на руках пойдем на почту?

— Да ладно тебе, перед дверью отпустишь. А пока неси, пообщаемся к всеобщему удовольствию.

Люся тяжело вздохнула, поудобнее перехватила кота и мы, наконец, вышли за калитку.

ГЛАВА 2.3

— Люсь, а на чем поедем-то?

— Да ни на чем… Тут пешком двадцать минут.

— Ну ладно, пошли. А ты, наглая твоя морда, давай рассказывай — что вообще происходит и почему мы вдруг здесь оказались?

Кот зажмурился и начал лапками массировать Люсе грудь:

Конец ознакомительного фрагмента.