Цербер-Хранитель

Татьяна Корсакова, 2023

В век Интернета наивно верить в существование вампиров. Особенно, если ты молод. Особенно, если ты врач и человек науки. Гремучая лощина больше не пугает своих обитателей ни странным шепотом, ни восставшими мертвецами. А усадьба Гремучий ручей после долгого забвения гостеприимно распахивает свои ворота всем, кто жаждет молодости и красоты. Страхи забыты, жизнь бьет ключом. Но древнее зло не сгинуло, а всего лишь затаилось, дожидаясь, когда в Гремучей лощине соберутся потомки тех, с кем у него давние счеты. И тогда тем, кто верит в торжество науки, придется поверить в невероятное. Потому что голос крови не заглушить. Потому что пришло их время бороться с тьмой…

Глава 3

К больнице Мирон подлетел раньше катафалка, оставил машину на почти пустой по ночному часу стоянке и бегом бросился ко входу в приемный покой. В приемном за обшарпанным столом дремала дежурная медсестра Диночка, что было до крайности редким явлением. Не спящая Диночка, а предоставившаяся ей возможность вздремнуть. Приемный — место горячее, вздремнуть здесь получается крайне редко.

— Мирон Сергеевич? — Диночка кокетливо поправила выбившуюся из прически прядь, огладила халатик на выдающемся бюсте. — А сегодня ж не ваше дежурство. Или ваше? — в ее голосе послышалась надежда.

— Сейчас привезут пострадавшую. — Мирон замер, шаря по карманам бомбера. — Диночка, позвоните Семён Сёменычу… — Он вытащил мобильный. — А из хирургов у нас кто?

— Сидоренко. — Диночка выбралась из-за стола. — А что случилось, Мирон Сергеевич? Что за пострадавшая?

— Сидоренко — это хорошо, даже замечательно! — Мирон уже набирал номер. — Сидоренко я тогда сам позвоню. А вы готовьтесь, Дина. Времени у нас с вами в обрез.

В трубке щелкнуло, и сиплый бас заведующего первой хирургией проревел:

— Тебе чего не спится, Мирон Сергеевич?

— Подогнал вам работу, Адам Петрович. Готовьте операционную.

— Лучше б ты мне пузырь коньяка подогнал, Мирон Сергеевич! Что там за пожар?

— Авария. Мне позвонил Харон.

— Кто?

— Харон Иван Акифьевич, владелец похоронной конторы. Это мой знакомый.

— Нормальные у тебя знакомые, Мирон Сергеевич.

— Какие есть. — Мирон направился к лестнице. — Спускайтесь в приемную, Адам Петрович, я сейчас переоденусь и тоже подбегу.

— Так что там с твоим гробовщиком? — По громкому сопению в трубке стало понятно, что Сидоренко уже выбирается из своего любимого кресла. — Давай в двух словах, чего нам ждать?

Взбегая по лестнице на четвертый этаж, Мирон рассказал, чего ждать. Придерживался заготовленной легенды, хотя до последнего не верил, что их с Хароном план выгорит.

— Так что, нам нужно МРТ, — закончил он.

— МРТ нужно всем, — проворчал Сидоренко. — Ладно, Милочку я беру на себя, она мне кой-чего задолжала.

Милочкой звалась заведующая отделением лучевой диагностики Людмила Васильевна Симакова. Была она бабой вздорной и капризной. У Мирона к ней не было никакого подхода, а вот у Адама Петровича, кажись, был.

— На операции хочу видеть тебя, а не Сёму, — проворчал Сидоренко. — Раз уж ты все равно здесь и подогнал нам этакое счастье.

— Буду! Я уже почти! — С этими словами Мирон ворвался в ординаторскую, осмотрелся.

Сёма, ужасно неповоротливый и ужасно ленивый вчерашний интерн, со снулым видом сидел за рабочим столом.

— Мирон Сергеевич, а что такое? — спросил он, зевая.

— Тебе Диночка звонила? — Рыкнул Мирон, стягивая с себя бомбер и зашвыривая его в шкаф.

— Звонила. — Сёма снова зевнул во всю пасть. Мирону захотелось его пришибить.

— Так чего ты тут, а не в приемном? — спросил он, стаскивая с ноги кроссовок.

— Так ведь вы ж приехали.

Логика Сёмы была железной, но от этого желание пришибить его сделалось еще сильнее.

— Дебил ты, Сёма, — процедил Мирон сквозь стиснутые зубы.

Сёма обиженно засопел, но возражать не стал. Сёма проповедовал толстовский принцип непротивления злу насилием, плыл себе по течению, как говно по реке.

Ожил мобильный.

— Мы приехали, — просипела трубка голосом Харона. — Она все еще жива.

— Какое счастье! — сказал Мирон вполне искренне, а потом добавил: — Сам ее не тащи, сейчас подойдет санитар из приемного.

— Уже, — сказал Харон и отключил связь. И хрен поймешь, что «уже». Уже вытащил сам, или уже подоспел санитар.

Мирон чертыхнулся и, на ходу надевая халат, ломанулся вниз по лестнице.

В приемном покое уже царила вполне привычная для этого места суета. «Скорая» только что привезла орущего дурниной детинушку с шиной на ноге. Детинушка был пьян и активен, то и дело порывался сигануть с каталки, а Диночка пыталась его угомонить. Пусть бы не пыталась, дала бы сигануть. На пластиковом стульчике, благостно сложив руки на коленях, сидел какой-то старичок, рядом с ним лежал потрепанного вида тонометр, который старичок, вероятнее всего, привез с собой. Этот никуда не спешил и дурниной не орал, терпеливо ждал, когда до него дойдет очередь. Вид у него был вполне бодрый. Это давало основания верить, что своей очереди он успешно дождется.

Харон стоял у входа, скрестив на груди длинные руки. Рядом у стены стояла его трость с черепушкой. На Харона украдкой и с некоторой опаской поглядывали все, включая пьяного детинушку, а он смотрел прямо перед собой и вид имел отрешенно-задумчивый. Каталки нигде не было видно.

— А где? — спросил Мирон, подходя к Харону.

— Забрали. — Тот пожал плечами, а потом спросил: — Можно мне остаться?

— Конечно, это ж больница, а не твоя контора, тут рады всем и в любое время.

— Я так и подумал. — Харон перевел взгляд на детинушку, тот тут же прекратил дебоширить и затаился. Старичок одобрительно кивнул. Диночка вздохнула с облегчением. — Тогда я подожду на улице.

— Ждать придется долго, — предупредил его Мирон.

— Хорошо. — Харон прихватил свою трость и направился к выходу.

— Это кто? — спросила Диночка, как только за ним захлопнулась стеклянная дверь. — Жуткий какой! — Она выпучила глаза, несколько раз взмахнула накладными ресницами. А Мирон в который уже раз подумал, что имеется прямая связь между длинной накладных женских ресниц и интеллектом. У Диночки ресницы были ну очень длинными…

— Не берите в голову, — сказал он ласково, и, развернувшись на каблуках, рванул по коридору в сторону отделения лучевой диагностики.

Там в небольшом предбаннике его уже ждал Сидоренко.

— Уже? — спросил Мирон, отвечая на крепкое рукопожатие хирурга.

— Не уже, а снова, — проворчал тот. — Ты ж ее еще не видел?

Мирон чуть было не ляпнул, что очень даже видел, но вовремя прикусил язык.

— Нет, но Харон сказал, что дело плохо.

— Плохо — это не то слово, — Сидоренко почесал по бычьи мощную шею. — Хреново дело, Мирон. Я позвонил в неврологию, пусть подбежит кто, глянет. Но тут и без них понятно, что есть внутричерепное кровоизлияние. Это мы ее еще на предмет других травм не осматривали, сразу запихнули в аппарат.

— Нет там других травм, — буркнул Мирон.

— Тебе откуда знать, ты ж ее не видел?

— Харон сказал.

— А Харон у нас типа врач? — Сидоренко усмехнулся, снова поскреб шею.

— А Харон у нас типа патологоанатом. В прошлом. В недавнем прошлом.

— Стало быть, какой-никакой врач.

— Нормальный он врач, получше некоторых. — За Харона вдруг стало обидно.

— Ну, будем думать, что он не ошибся, — сказал Сидоренко примирительно.

Ожидание тянулось мучительно долго. Сидоренко развалился в кресле, устало прикрыл глаза. Мирон кружил по предбаннику, перемещаясь от одного информационного стенда к другому. Стенды были предназначены для пациентов, картинок было больше, чем слов, но чтение и разглядывание картинок успокаивало. Наконец, в предбанник выплыла Милочка. Она была дамой корпулентной, но корпулентности своей нисколько не смущающейся. Характер имела вредный, из-за чего врагов в больнице нажила немало. На Мирона она даже не глянула, сразу взяла курс на Сидоренко.

— Забирай! — сказала чуть сиплым и прокуренным голосом. — Идите мойтесь на операцию, дружочки!

— Хреново? — спросил Сидоренко точно так же, как до этого спрашивал Мирон.

— Сами смотрите. — Милочка поманила их за собой в святая святых, где на монитор компьютера были выведены данные МРТ.

Сидоренко с Мироном посмотрели, молча переглянулись.

— Дело ясное, что дело темное, — сказал Сидоренко задумчиво.

— Девочку жалко, — вдруг сказала Милочка бархатно-мягким, каким-то чуждым для себя голосом, а потом рявкнула: — Чего вы тут картинки разглядывайте? Она сама себе трепанацию не сделает!

На операцию мылись молча, каждый думал о своем. Сидоренко заговорил первым.

— Она — не жилец.

— А вдруг выкарабкается? — Мирону такой прогноз совсем не понравился, хотя и казался едва ли не очевидным.

— А если выкарабкается, то нам с тобой спасибо точно не скажет. Если вообще сможет говорить. — Сидоренко вздохнул, а потом торопливо перекрестился сам и за компанию перекрестил Мирона: — Ну, с богом!

— Не отказался бы от его помощи, — сказал Мирон, выходя под яркий свет операционной и привычно занимая место в изголовье операционного стола. А где еще быть во время операции анестезиологу-реаниматологу?

Наверное, кто-то там на небе все-таки помогал им этой ночью. Или не им, а девчонке, которую Мирон уже мысленно прозвал Джейн Доу. Называл бы по-другому, но никаких документов у нее при себе не было.

Оперировали молча, перебрасываясь лишь короткими фразами, понимая друг дружку с полуслова. Слаженная команда досталась Джейн Доу, в этом тоже виделось некое везение и рука судьбы. Один раз она попыталась умереть. Мирон не дал. Больше не пыталась, не отвлекала бригаду от работы, поэтому можно было сказать, что операция прошла успешно. По крайней мере, закончилась. Впереди был ранний послеоперационный период, потом ранний реабилитационный, и дальше по всем кругам ада до полного выздоровления. Мирон на это очень надеялся.

Он дождался, пока Джейн поднимут в отделение интенсивной терапии, дал указания дежурной медсестре и Сёме глаз с нее не спускать, а сам спустился в приемный покой.

В приемнике царил ад и хаос, за окнами ревели и мигали сразу две «Скорые». Да уж, дежурство у Сидоренко выдалось хреновей не придумаешь. Сам же Мирон намеревался найти Харона и уже вместе с ним дождаться приезда полиции.

Харон нашелся на лавочке под старой липой, которую начмед Горовой, тот еще говнюк, каждое лето порывался спилить к чертовой матери. Горовому нравились «туечки» и «кипарисики», а не вот это безобразие. Он так и говорил «туечки» и «кипарисики». И каждое лето удавалось липу отстоять, вырвать ее хрупкую ботаническую жизнь из беспощадных лап начмеда Горового, чтобы потом посиживать под ее сенью с бутербродами, кофе или сигаретами. За сигареты нещадно ругали, даже табличку в землю воткнули, но народ все равно курил. Особенно в ночную смену.

Вот и сейчас на скамейке под липой курили. Вернее сказать, курила. Милочка сидела в непозволительной близости — всего-то метр! — от Харона. Это было удивительное зрелище. Милочка, откинув все свое крупное тело на спинку скамейки, выпускала в небо ровные колечки дыма, а Харон, упершись тростью в землю и скрестив ладони на серебряной черепушке, эти самые колечки разглядывал. Велась ли между этими двумя какая-то светская беседа, Мирон не знал, но шаг все-таки замедлил, а уши навострил. Оказывается, не зря навострил.

— Альгинат? — Голос Милочки был этаким сипло-воркующим. — Вы серьезно?

— Я никогда не шучу. — А голос Харона был с привычно механическими интонациями, но все же, но все же что-то такое в нем Мирон уловил.

Милочка окинула его долгим, наглым взглядом, а потом кивнула и сказала:

— Уважаю. А я все с папье-маше балуюсь. А альгинат исключительно на морду лица. Знаете, есть такой специальный альгинат?

— Не знаю.

— А про папье-маше хоть слыхали?

— Слыхал.

— Вы чудесный собеседник! — сказала Милочка с искренним восторгом.

— Вы находите? — Харон перестал пялиться на истаявшие дымные колечки и перевел свой стылый взгляд на Милочку.

Любая другая отшатнулась бы от этого взгляда. Отшатнулась, осенила себя крестным знамением и сбежала, но Милочка проявила удивительную стойкость и удивительную дерзость, выпустив струйку дыма прямо Харону в лицо.

— Утверждаюсь в этом с каждой секундой все сильнее, — сказала она, а потом добавила: — Я видела вашу Персефону.

— Что? — Вот теперь голос Харона изменился, вот теперь в нем появилась едва ли не паника, а Мирон подумал, что слишком много потрясений выпало на его долю этой ночью. Сначала Джейн, теперь вот Милочка.

— Говорю, видела вашу Персефону. Хоронили у вас одного нашего сотрудника, пришлось, так сказать, присутствовать. Занимательная у вас контора.

— Контора?

— Ну, заведение. Это уж как вам будет удобно. — Милочка легкомысленно взмахнула рукой с зажатой в ней сигаретой. — Все равно занимательная.

— И чем, позвольте вас спросить? — Харон повернул к Милочке голову, профиль у него был по-птичьи хищный.

— Стильное оно у вас, — сказала Милочка.

— Что?

— Заведение. Чувствуется, что у хозяина есть вкус, что весьма удивительно для здешних мест. Я, знаете ли, не поленилась, прошлась по залам.

— Посторонним ходить по залам запрещено, — сказал Харон строго.

— Ну, запрещающих табличек я не увидела, поэтому прошлась. — Милочка пожала плечами. — Знаете, какой зал мне понравился больше всего?

— Не знаю. — Харон мрачнел на глазах, хотя, кажется, куда уж больше.

— С масками. Это ж вы их делали? Я не ошиблась?

— В зал с масками заходить запрещено.

— Да, вы уже сказали. Но раз уж так вышло, что я зашла, то позвольте мне выразить свое восхищение. Гениально, я вам скажу. Кстати, я Людмила Васильевна. Для друзей — просто Мила. А вы? — Она вопросительно выгнула бровь.

— Харон.

— А для друзей?

— А друзей у меня нет. — Харон отвернулся от Милочки, положил подбородок на скрещенные поверх набалдашника трости руки.

Мирону от этих слов стало обидно. Он-то считал Харона своим другом. Каким-никаким. Несмотря на значительную разницу в возрасте. А тут такое откровение.

— Да выходите вы уже из засады, Мирон Сергеевич! — сказала Милочка, не оборачиваясь.

— Как узнали, Людмила Васильевна? — Мирон шагнул на освещенный фонарем пятачок.

— По парфюму, дружочек. У вас одного в нашей богадельне приличный парфюм.

— Я старался. — Мирон хотел было сесть на скамейку, но прикинув размер посадочного места, передумал, не стал нарушать личное пространство Харона.

— Ну как она? — спросили одновременно Милочка и Харон. Спросили и глянули друг на друга: Милочка восхищенно, а Харон уныло.

— Операция прошла успешно, гематому дренировали. Барышню, отправили на четвертый этаж под наблюдение.

— Но прогноз все равно хреновый. — Милочка загасила сигарету, прицелилась и запулила ее в стоящую поблизости урну. — Не жилец — ваша барышня, Мирон Сергеевич.

— Жилец, — сказал Харон каким-то обреченным тоном.

— Откуда вам знать, Харон? Интуиция? — Милочка посмотрела на него с любопытством.

— Можно и так сказать. — На Милочку он по-прежнему не смотрел, о чем-то сосредоточенно думал.

— А Персефона ваша чудо как хороша! — В присутствии Харона строптивая Милочка проявляла просто удивительную покладистость.

— Дальше что? — спросил Харон, не обращая внимания на Милочку и обращаясь только к Мирону.

— Ждем полицию, дашь показания, расскажешь, где ты ее подобрал.

— А где вы ее подобрали, Харон? — Милочка закурила следующую сигарету.

— В лесу, — ответил тот уныло.

— Прямо в лесу? Вы там грибы собирали?

— Я там ехал на ночную смену. — Харон тоскливо вздохнул, а потом сказал, снова обращаясь только к Мирону: — Давай пройдемся, пока полиция не приехала.

Он встал, коротко, как-то по-старомодному, кивнул Милочке и шагнул в темноту.

Мирон глянул на Милочку, виновато пожал плечами и поспешил за Хароном.

— Было приятно познакомится! — послышалось им вдогонку, и Мирон так и не понял, искренне это было сказано или с издевкой, потому что ничего приятного в общении с Хароном обычный человек не нашел бы даже при большом желании.

— Удивительно настырная особа, — проворчал Харон, бредя по дорожке.

— И не говори! — согласился с ним Мирон. — Вредная баба — жуть!

— Она не вредная. — Харон замедлил шаг. — Она настырная. И очень наблюдательная. И ей понравились мои маски. — В сиплом голосе Харона послышалось удивление. — По крайней мере те, что в свободном доступе.

Удивление это было Мирону понятно, потому что одним из увлечений Харона было создание посмертных масок. Такое себе увлечение, надо сказать, но маски получались столь же жуткими, сколь и реалистичными. Коллекция у Харона была немалая. Он никогда не делал слепки без разрешения родственников. Иногда он даже умудрялся испросить дозволение на посмертный портрет у самого усопшего, так сказать, накануне перехода в мир иной. Некоторые разрешения были бескорыстными, за другие приходилось платить родственникам или предлагать скидку за услуги, связанные с погребением. Почти всегда Харону удавалось договориться. Он не делал посмертные маски со всех своих клиентов. Мирон никак не мог уловить систему, согласно которой тот выбирал натуру для работы, а спрашивать напрямую не хотел. Может, боялся получить ответ, который ему не понравится?

В зале с масками сам Мирон был всего лишь один раз. Ему хватило. Нет, его не мучили кошмары, но ощущения после посещения этого паноптикума остались тягостные. Словно бы Харон умудрялся поймать в свои сети саму смерть, и она злилась, недобро кривила бледные губы, зыркала из черных провалов пустых глазниц. Зал с масками был, так сказать, для личного пользования. Тем удивительнее был тот факт, то Милочка оказалась именно в нем. Еще удивительнее был факт, что Милочку маски не напугали, а заинтересовали. Чуден мир!

— Ты решил, что скажешь в полиции? — спросил Мирон, подлаживая свой шаг под шаг Харона. — Может, порепетируем для начала?

— Не надо. — Харон мотнул лысой головой. — Я скажу правду. Почти правду. Я ехал на работу, увидел на дороге кровь, почуял запах гари…

— Гари? — Мирон замедлил шаг.

— Там что-то взорвалось или сгорело. Какое-то транспортное средство. Если судить по ее одежде, мотоцикл.

— Она слетела в овраг на мотоцикле? — спросил Мирон и сам же себе ответил: — По ходу, так и было. Она ж пьяная вдрызг. Мы взяли кровь на алкоголь, но, думаю, там и дурь какая-нибудь тоже нашлась бы. Накидалась, села на мотоцикл и слетела в овраг.

— Нет. — Харон покачал головой.

— Как — нет, если все сходится? — удивился Мирон.

— Она не слетела в овраг. Сначала она упала на дорогу. Там были следы торможения.

— И?

— И лужа крови.

— И? — Мирон старательно пытался врубиться в то, о чем толкует Харон, но бессонная ночь давала о себе знать.

— Ее, — Харон передернул плечами, словно ему было неприятно само упоминание Джейн, — я нашел внизу, на дне оврага. И где-то там же внизу догорало транспортное средство. Теперь понимаешь?

Мирон начал понимать. Если девчонка слетела с трассы и там же приложилась головой об асфальт, то и найти ее Харон должен был на дороге, а не на дне оврага.

— Может, померещилась? — спросил Мирон на всякий случай.

— Что? — Харон посмотрел на него как на умственно отсталого.

— Кровь на асфальте.

— Не померещилась. И у меня прекрасная зрительная память.

— Ни секунды в этом не сомневался. — Мирон взъерошил волосы. — Выводы какие? Что там на самом деле произошло? Как она оказалась внизу? Сползла с дороги?

— В таком состоянии? — Харон неодобрительно поморщился. — Ты же врач, Мирон.

— А что за следы торможения?

— К следам я не присматривался — только к луже крови.

— То есть, ты сейчас пытаешься мне сказать, что ее кто-то сбил на той дороге?

— Не пытаюсь, я говорю тебе, Мирон, эту… девушку столкнули с дороги намеренно.

— Зачем?

Мирон остановился, дернул Харона за рукав пиджака. Тот мягко, но настойчиво высвободил свою руку.

— Чтобы спрятать, — сказал равнодушно.

— Девушку?

— Тело. Кто бы это ни был, он решил, что она мертва.

— Почему? — Разговаривать с Хароном всегда было тяжело, а сейчас тяжелее в разы. Каждое слово из него приходилось вытягивать клещами.

— Потому что даже я так решил. В первое мгновение.

— А, ну если даже ты так решил, то это весомый аргумент.

На самом деле это и был весомый аргумент. Человек, большую часть своей жизни посвятивший служению смерти, не мог ошибаться в такого рода вещах. Но все равно ошибся. Почти.

— Она должна была быть мертва. — Харон снова побрел по дорожке.

— Ты поэтому привез ее в контору? Ты думал, что ей уже ничем не помочь?

— Я думал, что она умрет с минуты на минуту.

— А она все не умирала и не умирала.

— Ошибка мироздания. — Харон пожал плечами. — До сих пор не могу понять, как такое возможно.

— Слушай! — Мирон нырнул в темноту вслед за Хароном. — А расскажи-ка мне, где все это случилось!

— Зачем? — Харон обернулся.

— Ну, тебе ж еще с полицией беседовать. Так?

Харон молча кивнул.

— А я уже свободен. Могу проявить инициативу.

— Ты хочешь осмотреть место преступления? — спросил Харон равнодушным тоном.

— Почему сразу место преступления? Возможно, место происшествия.

— Зачем тебе?

— Интересно.

— Там нет ничего интересного. Там тьма. — Харон обвел тусклым взглядом дорожку и подступающие к ней кусты пузыреплодника.

— Тьма в фигуральном смысле или буквальном? — спросил Мирон.

— Во всех смыслах.

— Тогда я возьму с собой фонарик. Ну же, расскажи, где ты нашел нашу Джейн Доу!

…Заброшенная дорога была не такой уж и заброшенной. Пользовались ей хоть и редко, но достаточно регулярно, даже несмотря на то, что дорожные службы уже давно махнули на нее рукой, не ремонтировали, не укрепляли подмываемый дождями склон, не вырезали подступившие к самому асфальту деревья. Дорогу эту Мирон знал неплохо, потому что именно по ней кратчайшим способом можно было добраться до дома Харона. И дальний свет он врубил безо всякого зазрения совести. Свет фар в этой глуши мог распугать разве что дикое зверье, которого в местном лесу водилось в избытке. Опасаться, что на дороге в этот час может оказаться другой автомобиль, не стоило, а с тьмой, хоть фигуральной, хоть буквальной, нужно было как-то бороться.

Описанный Хароном участок, Мирон нашел быстро. Остановил машину, не доезжая нескольких метров до предполагаемого места происшествия и, не выключая фары, выбрался из салона. Снаружи пахло лесом, асфальтом, дорожной пылью и приближающейся грозой. Небо еще полчаса назад затянуло тучами так, что исчезли и звезды, и луна. Оттого тьма теперь казалась кромешной. Даже свет фар с ней едва справлялся.

Мирон вытащил из кармана фонарик, направил острый белый луч на асфальт. Сначала ему показалось, что Харон ошибся, описывая место, но вскоре он увидел на дороге следы от протекторов. Джейн, очевидно, была за рулем байка. Вот в этом самом месте байк пошел юзом и упал. А этот размазанный по обочине след — явное тому подтверждение. Байк упал вот здесь, и тут же Джейн вылетела из седла. Мирон присел на корточки, посветил фонариком перед собой и, чертыхнувшись, отшатнулся. На дорогое что-то копошилось. Что-то черное, бесформенное и определенно живое. От его вскрика это черное и копошащееся взмыло в небо, рассекая застывший воздух кожистыми крыльями. Летучие мыши! Чертова туча нетопырей сейчас с негодующим визгом кружила у Мирона над головой. А у его ног тускло поблескивала черная лужа.

Не нужно было быть врачом, чтобы понять, что это за лужа. Харон и тут не ошибся! В этом месте девчонка упала и приложилась головой об асфальт. В этом месте она должна была умереть либо от кровопотери, либо от нарастающего внутричерепного давления. Но не умерла. Мирон поводил лучом фонарика по дороге и в холодном электрическом свете увидел другой след…

Похоже, Харон и на этот раз оказался прав. Джейн не просто по пьяни слетела с байка. Джейн сбили с байка каким-то другим транспортным средством. Ну, так бы выразился Харон, а Мирон видел очевидное: девчонку столкнул с дороги автомобиль. Случайно ли? Нарочно ли? Это еще предстояло выяснить, но в душе уже рождались недобрые предчувствия. Во всем случившемся ему отчетливо виделась злонамеренность. Даже если кто-то сбил байк по неосторожности, то первое, что должен был сделать нормальный человек — это выйти из машины и осмотреть пострадавшую. Осмотреть, отвезти в больницу. Позвонить в «Скорую», на худой конец! Но в больницу Джейн отвез Харон, а не тот, кто едва не отправил ее на тот свет. Или потому и не отвез? Решил, что девчонка мертва? Испугался последствий и ответственности? И что тогда?

А тогда этот ублюдок просто столкнул Джейн в овраг, как сбитую на дороге лису. Столкнул Джейн, а следом столкнул байк. Зачем? Ответ казался очевидным. Чтобы тело не сразу нашли!

Где-то высоко в небе громыхнуло, и по-прежнему кружащие над Мироновой головой нетопыри разлетелись в разные стороны. Он снова чертыхнулся и, подсвечивая себе путь фонариком, принялся спускаться вниз. Спуск оказался крутым, он заканчивался у подножья старого дуба, основание и извитые корни которого тоже были испачканы в крови. Значит, выродок не спустился вниз с девчонкой на руках, а в самом деле столкнул ее вниз, туда, где ее голова уже во второй раз встретилась с чем-то опасно-твердым. Вот с этим вековым дубом встретилась. Кости уцелели лишь чудом. Мирон окинул задумчивым взглядом траекторию полета и встречающиеся на пути кусты. Да, определенно, случившееся можно было считать чудом. Он снова поводил вокруг себя фонариком, втянул в ноздри сгустившийся воздух. Пахло гарью.

Байк, а вернее, то, что от него осталось, нашелся в стороне, метрах в ста от дуба. Он выгорел до самого своего железного остова и сейчас был похож на скелет какого-то доисторического монстра. От него несло горелой резиной и оплавившимся пластиком. Взорваться от падения и удара он никак не мог, такое случается только в дешевых боевиках, а в обычной жизни нет места спецэффектам. Зато в обычной жизни есть место уродам, готовым ради спасения собственной шкуры столкнуть еще живого человека в овраг и сжечь его байк.

Мирон постоял перед оплавившимся мотоциклетным скелетом. Абрисы даже у мертвого, безнадежно испорченного байка были хищно-изящные, намекающие на породистость и немалую стоимость. Но тот, кто не пожалел девчонку, не пожалел и ее железного коня. Вот такой холодной и расчетливой скотиной он был!

Над головой снова громыхнуло, черное небо прочертил белый клинок молнии, и на лицо Мирона упала первая дождевая капля. К тому моменту, как он выбрался из оврага, одежда на нем промокла насквозь, а с дороги вниз по склону стекали уже не ручьи, а реки холодной воды. К утру от улик не останется и следа. Да и станет ли кто-то искать улики? Обычное ДТП всегда предпочтительнее покушения на убийство. Дело — в сейф, а девчонке — штраф с лишением прав. Если она вдруг выживет…