Глава седьмая
Отдалась работе. Думала по любви.
Нет, оказалось, за деньги
— Мама-а-а-а-а! — подняла на меня глаза Машка. — Мама-а-а-а… Это-о-о-о-о… Это-о-о-о-о…
Она сидела с кошкой в обнимку на ступеньке лестницы и, похоже, слушала, не шевелясь. Мы с Клео вздохнули: ой, все, мы ее теряем.
— Мама, я хочу у них учиться!
— Попробуем, конечно, только знаешь, дочь, не всегда тот, кто умеет делать что-то сам хорошо, умеет учить. Это разные навыки.
— Я понимаю, но… Мам, какая постановка голоса. Я так тоже хочу.
— Их в интернате учили с семи лет, — вздохнула я. — И с детством, как я понимаю, у них большие проблемы.
— А ты бы меня сдала? — блеснула глазами дочь. — В интернат.
— А ты б захотела? — спросила я у нее и кивнула на дверь, откуда лились знакомые всем звуки.
Короткие жесткие команды в исполнении Льва. Слов пока не было, была музыка. То «ла-ла-ла», то «м-м-м-м», то «а-а-а-а».
— Вот бы их уговорить кусочки репетиций пописать. И на ютуб выложить. Да подписчиков будет миллион!
Дочь с жадностью прислушивалась.
— Да?
— Мам, да за эту кухню люди…
— Так, погоди. Кухня. Пошли, я тебя покормлю.
— Мы с Клео уже ели. Что мы — маленькие, что ли?
— Пошли все равно. Ребята не хотят, чтобы их репетиции черновые слышали.
— Пошли, — недовольно вздохнула дочь, но все-таки поднялась.
Минут через тридцать на кухню заглянул Артур. Клео тут же исчезла, словно накинула на себя специальную кошачью шапку-невидимку.
— Вот вы где.
— Здравствуйте, — широко улыбнулась ему Маша.
— Привет. Ты дочь Олеси Владимировны?
Машка смутилась.
— А у меня тоже дочь…
И в глазах плеснулась такая тоска, что нам с дочерью стало неловко, как будто мы подсмотрели что-то очень личное, совершенно не предназначенное для чужих.
— Мы готовы! — словно очнулся Артур. — Пойдемте слушать.
Машка вскочила, чуть не перевернув стул. Смутилась, жгуче покраснела.
— Ты хочешь учиться петь? — тихо спросил у нее Артур.
— Да!
— Если мама разрешит, я могу давать тебе уроки.
— И на фо́рте петь научите?
— Я постараюсь.
Хор мальчиков-зайчиков выстроился. Позади рояля с недовольным Львом — Сергей. Безмятежный, как на видео того года, когда он ушел. Ой, как нехорошо. На переднем плане, перед роялем, две стойки для теноров.
— Это Маша, — представил мою дочь Артур. — Она учится петь.
Вот я снова ошиблась. Честно говоря, я ждала от них снисходительных взглядов по типу «ой, девочка, куда ж ты лезешь». Но участники вокальной группы «Крещендо» посмотрели на нее спокойно и серьезно.
— Чем можем — поможем, — сказал Лев.
Визг Машки просто оглушил. Я посмотрела на нее с укоризной, парни рассмеялись.
— А какая у мамы песня любимая? — тут же спросил Артур.
— «Кружат ветра», — не задумываясь, выпалила Маша и тут же перевела взгляд на меня — не сболтнула ли она чего-то.
Я закатила глаза и недовольно посмотрела на Артура. У ребенка информацию обо мне выуживать… Нехорошо.
— Простите, — он изумительно покаянно потупил глаза.
Вот просто взять словарь Ожегова — тяжеленный, на хорошей бумаге, и как врезать!
— Нам очень интересно, кого принесло по нашу душу, — серьезно проговорил Лев. — Нам все-таки работать вместе.
— Давайте всю информацию вы будете узнавать у меня.
— Если вы будете выдавать ее, а не утаивать.
Какая у него, у этого самого Льва, улыбка. Особенно когда искренняя, как сейчас. С ума сойти.
— Я предлагаю вечером поужинать вместе. Заказать, кто что любит, и поиграть в интереснейшую игру.
— В «бутылочку»? — ляпнул Артур, посмотрел на Машку — и покраснел. — Что-то я дикий стал. Простите.
Машка фыркнула, типа, открыл Америку. Теперь на дочь посмотрела уже я. Потом — на квартет. Много чего пообещала взглядом. Как я поняла, язык взглядов и жестов они читали просто на ура.
— Так в чем суть игры? — уточнил Сергей.
— Мы задаем друг другу вопросы. Сначала — вы мне по одному. Потом все разом, например, Сергею. Потом Льву, Артуру и Ивану. Порядок установим. Если кто-то не хочет или не может отвечать на вопрос, то спрашивающий может задать другой.
Все четверо переглянулись. Кивнули. Меня вот просто завораживало, как они делали все это вместе. Как будто репетировали.
— А теперь песня, — улыбнулся Лев.
Четверка разошлась по своим микрофонам.
Машка подняла руку.
— Что? — спросил у нее Лев, уже успевший опустить руки на клавиатуру.
— Можно я записывать буду?
Ребенок вытащил телефон.
— Ну, во-первых, репетиции пишутся, мы потом материал отсматриваем и отслушиваем, что понаработали. А во-вторых… — Он взглядом посоветовался с остальными. — Можно, только без разрешения в сеть не выкладывать.
Ребенок закивал.
Раздались переливы нот. Я в наслаждении закрыла глаза.
— В юном месяце апреле в старом парке тает снег…
Вот как в нотах можно было передать полет, надежду, тревогу… И какую-то мольбу? Я не анализировала, кто какую партию из этих четверых вел, я не смотрела, кто как пел, кто дирижировал, как летали пальцы Льва над роялем, как держал основу Сергей, как звенели нежными колокольчиками Иван и Артур.
Я наслаждалась.
И когда стихли последние ноты, то тихо вытерла глаза и сказала:
— Спасибо.
Не знаю отчего, но смутились все четверо. По логике они должны были привыкнуть к подобному.
Дальше они работали, пели, расписывали партии, разучивали вокализы. И, кстати говоря, если бы я не знала, что Сергей не работал с ними год, ни за что не догадалась бы, что он уходил.
Отработали они, на мой взгляд, замечательно, мы с Машкой так и вовсе были в восторге. Потом послушали Машу — ей пришлось распеваться. По этим бесконечным ми-ми-ми то вверх, то вниз.
Ребенок старался, Артур руководил, Лев играл, Иван и Сергей снова шуршали нотными листами.
— Дышать ребенка научите, — посоветовал Иван. — Голос — рабочий, дыхание — никуда.
Время летело. Потом парни с аппетитом поели — каждого ждал упакованный паек. Суп, второе и салат. Все разложено по мисочкам и подписано.
— Вот приедет Инна Львовна — будет нам счастье, — поморщился Артур, с неприязнью глядя на еду.
— Вот с осени зарядим по гастролям — будешь это с наслаждением вспоминать, — отозвался Лев.
Сергей просто сосредоточенно ел, Иван, похоже, был не с нами.
И я как-то задумалась: хорошо это или плохо, что сейчас мы наблюдаем такую идиллию? Словно ничего не произошло. Не было бунта Сергея, не было работы с другим солистом, не было целого года порознь… Ни ультиматума хозяина балагана, ни меня как… кого? Помощницы? Контролера? Дрессировщика?
Они вот реально делали вид, что все как обычно и как надо? Или просто пели с той же цифры, на которой остановились, пока ни о чем не думая и ничего не анализируя?
И, самое главное, как мне себя вести, чтобы им помочь?
К концу обеда я так ничего и не надумала. Решила просто понаблюдать и посмотреть, что будет получаться. Так что, как и Иван, я толком не поняла, что ела.
Мы вернулись в репетиционный зал, я села, приготовилась слушать. Машка унеслась учиться дышать. Я расслабилась и приготовилась наслаждаться.
— Под запись прогоним старый альбом, посмотрим, что отберем на концерт, — скомандовал Лев.
Все кивнули. Микрофоны установили по одной линии, выстроились. Иван, потом Артур, Лев и на другом конце — Сергей.
Я вспомнила, что программа в тот год, когда Сергей ушел, была романсовая. И мысленно тяжко вздохнула. Вот романсы я любила. Но когда их громыхали великолепными голосами — совершенно нет. Посмотрим, что получится…
— Ехали на тройке с бубенцами… — начал Сергей.
И я снова вздохнула. Пожалуй, его голос мне нравился больше всех. Ничего личного, просто именно такой тембр, низкий, глубокий, богатый, я люблю. Но вот тут он стал показывать и красоту, и мощь, и силу, и переливы. И цыганщину.
И к тому же они грохотали, демонстрируя всю красоту голосов. Дело хорошее, но романсы.
Не люблю такое, вот правда. Не надо отчаяние громыхать. Его проживать надо по-другому.
— Если ты еще раз повернешься ко мне спиной, когда я пою, и начнешь смеяться — я развернусь и просто уйду, — тихо проговорил Сергей, внезапно прекратив петь.
Не знаю, как остальные, а я вздрогнула от неожиданности.
Пение оборвалось, сбилось и погасло. Музыка продолжала играть что-то сложно-симфоническое, но разом осиротевшее.
Ну надо же. Ждала-ждала, а взрыв пропустила. Сергей замер у микрофона, Лев стоял к нему спиной. Злой, напряженной спиной.
Иван торопливо щелкнул мышкой — вырубил минусовку. Артур потер глаза и щетинистый подбородок. Теноры переглянулись удивленно и встревоженно. Лев, к которому и была обращена данная тирада, только зло усмехнулся.
А Сергея прорвало.
— Меня позвала Зоя четырнадцать лет назад — проект надо было спасать, все было готово, только Вадик от вас отказался. Я согласился, хотя… и работа имелась, и проект собственный. Ладно, я не жалею. Много лет — и все просто замечательно. Но… Я ушел. Вчера меня позвал Олег. Потому что… проект снова надо спасать. И вот что я вам скажу — я могу это сделать. Но взамен я требую уважения. Потому что… невозможно по стольку часов работать, петь, жить бок о бок — и встречать такое откровенное хамство.
Он обвел всех бешеным взглядом — и замолчал! Ты ж моя умница! Высказался наконец! Выпустил ярость и обиду. Хорошо, потому что иначе нельзя. Просто задушит.
— Уважения, говоришь? — Лев медленно развернулся к нему. Взгляд совершенно бешеный, глаза просто черная пропасть, даже зелень исчезла. — Какого уважения ты хочешь, если решил развалить группу? И упорно, целый год над этим успешно работал? Если действовал только всем во вред?
— Что? Ты придурок конченый.
— Ты хотел уйти из группы, — упрямо повторил Лев.
И я поняла, что он свято в это верит.
— Ты совсем на голову не здоров? Да?! Я… Я — во вред?
— И Ваньку хотел с собой прихватить, чтоб он тебе партии расписывал. Правда же, с ним на бэк-вокале работать не просто комфортно, а вообще божественно.
— Ты совсем спятил? Я что — чемодан с ручкой, чтобы меня «прихватывали»? — возмутился блондин. — И, Лев, я тебе могу сказать, что ни одного подобного разговора со мной Сергей не заводил.
— Ты его покрываешь!
— Зачем?
— Я точно знаю, что он хотел сделать. И работать с ним после этого…
— Ну да, конечно! — зарычал Сергей. — Я и против десяти лет своей жизни пойду, и против вас всех, и против Томбасова, с которым мы друзья… И против памяти Зои. И Ваньку за собой потащу. И всех подставлю.
— Да ты о сольнике договаривался у нас за спинами!
— И что ж его не провел, а? У меня ж год на это был.
— Погодите, мужики! — Артур наигрывал на колене какую-то мелодию. — Жаль, что сразу не поговорили еще год назад. Но… Лев, вот я не в курсе совершенно. А у нас с Ванькой друг от друга секретов нет.
— Да ты весь прошлый год такой был, что ничего не видел вокруг из-за своего развода. Только страдал да бухал.
— А в морду? — тихо-тихо спросил Артур.
— Так правда же.
— Откуда инфа пошла-то? — Иван смотрел расстроенно.
— Да вы вообще вокруг себя ничего не видите!
— Один ты бдишь, — взорвался Сергей. — Сам хрень придумал, сам застрадал, сам группу развалил.
— Да пошел ты!
И Лев выскочил, громко хлопнув дверью.
