Vela Darem. Путевые заметки художника-мореплавателя

Татьяна Князева

Автор делится опытом самостоятельного освоения различных творческих направлений – от графики и живописи до работы с ювелирной смолой и вырезания по дереву, – а также собственными рассуждениями об искусстве.Книга сопровождается фотографиями авторских работ.

Графика

[Из путевого дневника]

Чернота — слева и справа.

Внизу — темно-серая лента — дорога.

Не видно, где она поворачивает, только

чувствуешь ее — она здесь. Иногда шелест —

листья под ногами.

Луна полосками бросает между деревьями тени на дорогу. Белое и черное. Черное и белое. Порыв ветра — и с огромного дуба, чьи листья четко очерчены лунным светом, начинают сыпаться

желуди, с грохотом, как выстрелы. Ни страха,

ни холода. Вечер теплый, и через лес вьются

лентами волны тепла и прохлады, смешиваясь,

закручиваясь маленькими воздушными синими

вихрями.

Маленькая деревянная лодка, в которой я начинала свои творческие путешествия, растет вместе со мной. Фломастеры брать в руки уже стыдно и несерьезно, тумбочка моя забита коробками с цветными карандашами, но так хочется нарисовать настоящую картину, а карандаши мне в этом помочь не могут.

Период поиска источника цвета заводит меня на первых порах в тупик. Гуашь, которой я начинала рисовать первые более или менее серьезные работы и которую я брала на кисть густо, подражая масляной живописи, быстро надоедает. Она кажется мне непослушной, боится воды и не терпит ошибок. Засыхая комочками, имеет обыкновение трескаться и отваливаться, светлеет при высыхании, а стоит разбавить ее водой, становится неоднородной, и вместо лессировки порой получается грязь.

Что такое темпера, я пока не знаю, акварель не дается мне, и творчество мое понемногу принимает монохромный вид. Я откладываю в сторону краски и цветные карандаши, но зато в моем обиходе появляется множество мягких графитных карандашей 4b и даже 6b и 8b. Последний, долгоиграющий, будет со мной и спустя лет пятнадцать. В основном, я использую его для фона. У него нет деревянного корпуса, и весь он представляет собой толстый графитовый стержень, заключенный в пластиковую оболочку.

Рисунок, изображая даже трехмерное пространство, сохраняет при этом плоский характер листка, на который нанесен этот рисунок. Таким образом, впечатление от рисунка у нас всегда двойственное. Мы воспринимаем, с одной стороны, изображенное в нем как трехмерное, с другой стороны, мы воспринимаем игру линий на плоскости, и именно в этой двойственности заключена особенность графики как искусства. [Лев Выготский]¹¹

Потом я беру в руки уголь. Ластик, палочка угля и растушевка позволяют делать мгновенные наброски животных и создавать быстрые живые пейзажи. У меня начинают получаться блики на воде, длинная кошачья шерсть и даже портреты. Вместе с углем я пробую сангину и сепию, но не вполне понимаю их. И все же мое стремление к мелким деталям побеждает — так я прихожу к чертежному инструменту под названием рапидограф. Прикладываешь его к бумаге, едва надавливаешь и чувствуешь, как точно начинается линия. И это уже совсем другие ощущения.

Рисование тушью тонкими четкими штрихами доставляет мне огромное удовольствие. Заметна любая ошибка, исправить ее можно только при помощи перочинного ножа, который, конечно, оставляет след на бумаге, но так приятно, едва надавливая на кончик рапидографа, прорисовывать пряди шерсти и перья, работать над мельчайшими деталями. На один рисунок уходит до восьми или даже десяти часов, терпение требуется огромное, но результат мне нравится, и я считаю, что игра стоит свеч.

Единственное для меня обязательное условие этого вида творчества — настроение. Если его нет, скрупулезная работа утомляет и раздражает.

Позже, в пучине университетской жизни и работы, я надолго оставлю это занятие — очень уж оно трудоемкое. Но самое главное — рисование тушью почему-то совершенно потеряет для меня всякий смысл, и трудно будет даже представить, как это — просидеть целый день над одной графической работой. Рапидографы я буду использовать и дальше, в тех случаях, когда нужно будет на уже готовой, к примеру, акварельной работе, подчеркнуть мелкие детали или создать четкий контур. Ярко-черная, невыцветающая тушь — незаменимая вещь. В быстрых графических набросках или иллюстрациях рапидограф я заменю японскими капиллярными ручками, потому что их не нужно так долго и мучительно готовить к работе, заправлять, промывать и следить, чтобы игла не засохла в трубке вместе с остатками туши.

Истинное значение пера заключается в способности решительно и необыкновенно быстро проводить предельно тонкую, ровную линию. Но с этим положительным качеством связано искушение: можно усвоить доходящие до полного произвола легкость и проворство выводить случайные изгибы, вместо того, чтобы точно и верно управлять ими. [Джон Рескин]¹²

Графика превратится для меня в мимолетные воспоминания о движении, ветре, полете, веточках, перьях, листьях и шестеренках. Я пойму, что в моей руке ни уголь, ни карандаш, ни ручка не терпят философствований. Для размышлений и мечтаний лучше брать краски.

Страх (2002). Бумага, тушь. 16 х 18 см

Сова (2006). Бумага, тушь. 16 х 18 см

Отто Зандер (2007). Бумага, уголь, карандаш. 20 х 28 см

Алан Рикман (2008). Бумага, карандаш. 20 х 28 см

Вожак (2008). Бумага, цветные карандаши. 20 х 28 см

Териантроп (2008). Бумага, карандаш. 20 х 28 см

Улыбка (2008). Бумага, карандаш. 15 х 15 см

Мама (2008). Бумага, карандаш. 20 х 28 см

Жажда (2011). Бумага, карандаш, уголь. 28 х 42 см

Скорость (2008). Бумага, карандаш. 29 х 42 см

Балтика (2019). Бумага, капиллярная ручка. 18 х 16 см

Скалы (2019). Бумага, тушь. 14 х 16,5 см

Пионы (2019). Бумага, тушь. 9,5 х 17 см

Примечания

11

Выготский, Лев Психология искусства. — Санкт-Петербург, 2019.

12

Рескин, Джон Лекции об искусстве. — Санкт-Петербург, 2018.