Vela Darem. Путевые заметки художника-мореплавателя

Татьяна Князева

Автор делится опытом самостоятельного освоения различных творческих направлений – от графики и живописи до работы с ювелирной смолой и вырезания по дереву, – а также собственными рассуждениями об искусстве.Книга сопровождается фотографиями авторских работ.

Начинаю рисовать

[Из путевого дневника]

В последний раз видела такое, когда мне было лет пять — в парке, веcной или в начале лета, когда все цвело и над розовыми большими цветами шиповника кружили огромные шмели, набивая пыльцой мешочки на лапках.

Я в то время очень часто думала

о смерти и о рае, и рай представлялся мне этим местом, наполненным густым шмелиным гудением. Это было то время, когда старая жизнь только переходила в новую, и все виделось чересчур ярким и цветастым. На мне были красные бриджи и кроссовки. И, как всегда, я была жутко растрепанная.

До школы еще целый год или больше.

Как и все дети, я леплю из пластилина и рисую фломастерами и красками в тетрадках и альбомах. Творческие мореплавания мои пока еще не начались, и я бегаю по белому песку вдоль берега и мечтаю. И вдруг — первое настоящее вдохновение. Как будто одна из волн сама пытается дотянуться до моих ног. Я беру комок ваты, обмакиваю в воду, потом в синюю акварель и за две минуты рисую на альбомном листе небо и реку, а потом ватой в зеленой краске добавляю поля и холмы. Я рисую, и от свободы захватывает дух. Ни карандашей, ни кистей — просто комок цветной мокрой ваты. Может быть, это мой первый выход в море. Может быть, я нашла на берегу крохотную лодочку и просто толкаю ее в воду. Это начало.

Альбомный листок с моим рисунком, волнистый от большого количества воды, родители повесят на стенку в нашей маленькой съемной квартире, и долго он будет прикрывать дырку на обоях. Он станет моей детской победой — я буду ходить и всем повторять, что я художник.

Мне нравится, как ведут себя краски и карандаши некоторых цветов. У меня есть книжки-раскраски, в которых целые страницы раскрашены одним цветом — не потому, что не хватает фантазии или лень взять разные карандаши или краски, а потому, что я словно попадаю под влияние какого-то необычного для меня цвета. У меня в любимчиках темно-лиловый карандаш фабрики «Красин». Оттенок его удивительно насыщенный для советского карандаша. Вдобавок, грифель мягкий, легко оставляет яркий след, и мне нравится заштриховывать им все подряд.

Потом карандаш становится слишком коротким и неудобным для детской руки, и я переключаюсь на незабвенный двухсторонний сине-красный карандаш с толстым грифелем, который можно постоянно переворачивать, а синий и красный, соединяясь на бумаге, почти что дают полюбившийся мне лиловый цвет.

Но «лиловый период» проходит, и в руки мне попадает медовая акварель, в которой самая интересная краска — оранжевая.

Если долго водить кисточкой по квадратику с оранжевой краской, она сначала начинает пениться, а потом становится такой густой, что закрашивает абсолютно все. У нее, как говорят профессиональные художники и маляры, замечательные «укрывающие свойства». Теперь долго, как в песне, все у меня будет оранжевое.

Но вот мне семь или восемь лет, и родители предлагают пойти в художественную школу. Именно предлагают — все зависит от моего желания. Рисую я много и охотно, и предполагается, что художественная школа поможет мне понять, как это делать правильно, и, возможно, из меня в будущем получится профессиональный художник. Но учиться я не люблю, особенно тому, что нравится делать просто так. Меньше всего хочется мне, чтобы меня сначала учили, как правильно держать карандаш или кисть, а потом — как правильно водить ими по бумаге. Изучение правил построения композиции и нанесения красок кажутся мне смертельно скучным занятием. Идти в художественную школу я наотрез отказываюсь: я не хочу рисовать, как надо, я хочу делать это так, как сама считаю нужным.

Вдобавок — и я пойму это только много лет спустя — я стесняюсь своей фантазии, которая порождает антропоморфных зверей в костюмах королей и герцогов, крылатых львов и драконов в количествах, смутивших бы любого педагога.

Я даже рад, что не учился живописи… Теперь же я говорю: «Это как раз то, чего я хочу; я попробую это сделать, хотя и не знаю, как». Я сам не знаю, как я пишу. Я сажусь перед чистым холстом на том месте, которое поразило меня, смотрю на то, что у меня перед глазами, и говорю себе: «Этот белый холст должен чем-то заполниться». [Винсент ван Гог]⁸

Пейзажами и натюрмортами я не интересуюсь, и рисование мне нужно только для того, чтобы фантазировать. Повесив амбарный замок на дверях в свой нарисованный мир, я запираюсь в комнате и рисую вечера напролет вместо того, чтобы гулять во дворе, как остальные дети.

Зато у меня чудесный учитель рисования в школе, Вячеслав Семенович, который не учит, как надо, а отучает от шаблонности. У него удивительная фантазия. На одном из первых уроков он прикрепляет к доске большой лист ватмана, рисует на нем черной краской идеальный круг, ставит в центре жирную точку и спрашивает у класса: «Что это такое?» И после воцарившейся в кабинете испуганной тишины, отвечает сам: «Это — человек будущего. А это — его кнопка». Спустя почти четверть века этот рисунок с его простотой и гениальностью до сих пор будет у меня перед глазами.

Вячеслав Семенович думает, что дома за меня рисует мама, и один за другим отправляет мои домашние рисунки, которые я приношу показать ему, в мусорное ведро.

И все-таки с интересом посматривает, как я рисую в классе. А через пару лет он вдруг останавливает меня в школьном коридоре и произносит две исторические фразы. Погрозив мне своим коротким, похожим на сосиску, указательным пальцем в пятнах зеленой гуаши, он говорит: «Не вздумай бросать это дело». А потом добавляет: «И не вздумай проколоть уши, это вредно для мозгов».

Через много лет, вспомнив эти слова, я с улыбкой подумаю, что прокалывать уши страшно, а бросить рисовать не получается.

Какой-то живописец написал картину, где лучше всего изобразил быка; когда Микеланджело спросили, почему живописец изобразил быка живее всего остального, тот ответил: «Всякий художник хорошо изображает самого себя». [Джорджо Вазари]⁹

Лет в десять у меня появляется мечта стать мультипликатором. Но мультипликатор рисует движение — персонажи постоянно меняют позы, и надо хорошо понимать, как изображать животных и людей в разных ракурсах, как заставлять их оживать. Мои же рисунки похожи на египетские папирусы. Изображать кого-либо в профиль, лишь незначительно меняя его позу — стоя или сидя — удобно и просто. Рисовать фигуры людей я вообще не люблю — и не то чтобы они мне не даются. Просто люди почему-то мне кажутся менее интересным объектом для творчества, чем животные. Их неуютно рисовать, и они в моих работах встречаются очень редко.

И вдруг я нахожу у бабушки в шкафу в стопках советских журналов и календарей несколько карандашных набросков, среди которых портрет молодой женщины. «Кто это?» — спрашиваю я бабушку, и она просто и спокойно отвечает: «Это — я». Оказывается, автор рисунков — ее муж, мой дедушка, которого я не застала и не знаю, что он был художником-самоучкой. Тут же выясняется, что небольшая картина масляными красками, под которой я провела младенческие годы — его работа.

В том же шкафу лежат юношеские рисунки моей мамы и студенческие тетради отца. Мама когда-то рисовала всадников, скачущих галопом, сюжеты из книг и пейзажи, папа — мастерски, рукой инженера, рисовал со всеми деталями модели сверхзвуковых самолетов. Мама еще и лепила — у нас на полках до сих пор стоят статуэтки, сделанные ее руками. А потом свободного времени не стало — и родители бросили творчество. Хотя дело наверняка не в нехватке времени — просто они перестали всерьез воспринимать свои занятия. В раннем детстве я думала, что рисуют все и всегда, но стоило подрасти — и мне кажется странным и страшным: как можно взять и бросить то, чем ты занимался с таким удовольствием, вкладывая душу? От этой мысли мне хочется еще больше рисовать — все, что меня окружает. Я все-таки решаю, что нужно, хоть самостоятельно, но учиться.

Если вы отказываетесь изучать анатомию, искусство рисунка и перспективы, математические законы эстетики и колористику, то позвольте вам заметить, что это скорее признак лени, чем гениальности. [Сальвадор Дали]¹⁰

На моих полках начинают появляться книги о том, как рисовать животных, создавая их фигуры из кругов, прямоугольников и соединяющих их линий, о том, как делать наброски и как строить композицию, книги об акварели и даже о японской живописи.

С ними я как-то увереннее чувствую себя, но советами, приводимыми в них, почти не пользуюсь. Не получается у меня рисовать голову животного, начиная с круга! Я долго рассматриваю приводимые в книге техники только для того, чтобы не пользоваться ими. Представляя себе животное, сразу рисую его силуэт. И все же несколько техник я осваиваю и буду продолжать пользоваться ими и спустя много лет, вероятно, полагая, что это мои собственные находки.

Желание быть мультипликатором быстро пропадает, когда я начинаю взрослеть, но его заменяет новое, щемящее чувство стремления и невозможности передать на бумаге все, что видишь ежедневно вокруг себя. И мне вдруг хочется нарисовать блики солнца на воде. Пестрые осенние деревья. Грозовые облака. Рассвет в горах. Мой мир начинает наполняться пейзажами, запахами и звуками, которые я не могу изобразить, но так хочу.

Пройдет время, и я свыкнусь с этим чувством, понимая, что от него никуда не деться: с жадностью разглядывая мир вокруг, я представляю, как в этот самый момент я рисую. И чем красивее увиденное, тем больше охватывает отчаяние — чувствуешь, что все это ускользнет от тебя в тот момент, когда ты коснешься кистью бумаги или холста. Иногда я фотографирую то, что я бы хотела нарисовать, но то, что больше всего поражает и вдохновляет меня, на фотографиях чаще не получается — наверное, потому, что оно лежит вне зрительных образов. Или потому, что проходит одно единственное мгновение — и все меняется, становится другим. Я понемногу перехожу к пейзажам, продолжая то и дело рисовать животных и портреты. И только неподвижные вещи я не люблю.

Примечания

8

Ван Гог, Винсент Аксиомы души. Диалоги с будущим. —

Москва, 2019.

9

Вазари, Джорджо Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих [пер. с ит. А. Габричевского]. — Санкт-Петербург, 2018.

10

Дали, Сальвадор Дневник гения [пер. с фр. Л. Цывьяна]. —

Санкт-Петербург, 2008.