Проклятый берег

Татьяна Кадулина, 2023

В Низовке Тверской губернии стали пропадать мужики. Их находят по молодой луне у реки недалеко от ветхого дома бабы Нины и нелюдимой молодой падчерицы. Спины мужиков изодраны будто диким зверем, которого никто никогда не видел, а душегубца, несмотря на облавы, за три года так и не нашли. Прознав о том, городская полиция, ведавшая порядком в деревне, отправляет разбираться с «неведомой силой» своего лучшего унтер-офицера.

1.

Бабка силы не жалела. Коленки у Варюшки теперь были синие, не беда. Но вот правое плечико саднило так, что окно больше девчачьим усилиям не поддавалось. От того Варя скреблась в иссохшую раму словно загнанный зверь:

— Пропала! Пропалаааа!.. — выла она в рукав горячими слезами и старалась не смотреть луну. А луна, как на грех, стояла полная, словно налитая молоком грудь. И свет из неё сочился — затягивал в тугие петли.

Ножки — веточки, веснушки на спине и глаза угольно — чёрные, в отца: вот и вся Варина красота. В деревне её замечали разве что на покосе. Дивились, как ловко падчерица бабы Нины цепляет на вилы и перебрасывает через себя огромные копны душистого сена. Ставили Варюшку всегда со старшими детьми, а выходило, что заканчивала она раньше всех. Мужики — косая сажень в плечах — останавливали работу, мерили тонкую Варю взглядом и звали на гулянья. Гулять Варя в свои почти семнадцать не решалась, и о девушке забывали до следующего Иванова дня.

Дом бабы Нины стоял на окраине деревни Низовки Тверской губернии. Когда разливалась речка Шоша, мутная зелёная вода покрывала всё вокруг, но избу не трогала, и та каким-то чудом стояла сухая. В деревне шептались, будто нелюдимые бабка с падчерицей ворожат, и дом с его жителями обходили стороной.

— Пусть так. — Вздыхала баба Нина, вытирая мягкое козье вымя. По дороге из хлева, она слышала грустный̆ падчерицын вздох и шла запирать дверь на сколоченный женской рукой дубовый засов. — Лучше так, чем по миру наша тайна пойдет.

Тайну эту не зря держали за семью замками.

Сколько часов провела баба Нина, вслушиваясь в ночные шорохи, не счесть. От каждого скрипа из Вариной спальни сердце её ухало в темную жижу страха словно с обрыва. Вот, снова. Пыхтение, сопение. Будто кто возится, борется, выпутывается. Цокот, скрип, тишина. Через вечность, а на самом деле через час, снова скрип, но поступь уже девичья, легкая, шелест одеяла, наконец тишина. К рассвету Нина начинала чувствовать занемевшее тело, ворочаться с боку на бок и молиться: их обычно находили с петухами. Через окошко слышался вскрик, топот, потом женский вой, хлопанье калитками, гул приближающихся к реке возбуждённых голосов, все громче и громче, чавканье увязающих в речной тине сапог, дружное мужское «взяли», плеск воды, бормотание и протяжное женское «Оооооой!». Нина оправляла передник и на ощупь шла в комнату падчерицы. Та сидела на кровати, поджав под себя грязные пятки:

— Я терпела как могла, мам!

— Простокваша на столе.

— Ну дай сказать…

— Шить на тебя! Молчи, проклятая! — Нина взрывалась бранью, еле держась за шершавый дверной косяк. — Как поешь, иди малину собирать, кусты уже ломятся! И ноги сейчас же вымой.

Варя едва успевала скрыться в предбаннике, как толпа деревенских мужиков с вскинутыми на плечи ружьями подходила к забору. Нет, не слышала. Ни драки, ни голосов. А откуда очередной утопленник рядом с её домом — так их каждое лето в эту сторону течением сносит. Что ж теперь делать, чай не новый дом у старосты просить. Мужики, чесали затылки и уходили, а Варя как ни в чем не бывало шла за ягодой.

Вот уже пару лет в Низовке пропадали мужчины. Всегда летом, на полную луну рыбаки находили в реке утопленников. Спины их были исполосованы рваными ранами, как будто кожу драли огромными звериными когтями. Рот и глаза замирали от ужаса, одежда грязная, и деньги, если у утопленников и водились, то лежали в карманах нетронутые. Стало ясно, что не воры промышляют у речки, а дикий зверь. Только облавы не помогали: как не сторожили охотники тот берег реки. А к третьему утопленнику и вовсе заметили, что парней находят, как на подбор: буйных, горячих, пьющих с тихими жёнами, да битыми ребятишками. После похорон такие на людях выли белугой, а по ночам облегченно крестились за упокой. Ничто не помогало найти душегубца, и пошла по деревне молва будто сама бесплотная неведомая сила наводит в деревне порядки. Прознав о том, городская полиция, ведавшая порядком в Низовке, усмехаясь, отправила разбираться с «неведомой силой» своего лучшего унтер — офицера.