Повесть о стромынских святых

Татьяна Ивановна Хомякова, 2014

Россия XIV века, разрозненная и истощенная междоусобными войнами. Русские князья вынуждены платить дань Золотой Орде. Небольшая пустынька в лесу , основанная братьями Варфоломеем и Стефаном становится местом духовного возрастания и покоя, привлекая все больше людей самого разного происхождения и возраста. Сюда же приходят два странника, которые по пути пригрели паренька-сироту Спирьку. Жизнь в монастыре, монастырские трудности, обычаи и навыки, духовный рост друзей от простых мирян до наместников обители, увиденные глазами Спиридона – все это вы найдете в книге.

Путники

Вечерело. Сосны на холме стояли неподвижно. Неподвижны были кусты при дороге, неподвижен был, казалось, сам летний теплый воздух, только сизый туман, понемногу заполняя низины, стлался в долине. Дорога, спускаясь с высокого холма, таяла в густом «молоке» и, вновь возникая, становилась все более видимой по мере подъема на следующий холм. По дороге, опираясь на посохи, вырезанные из тонких, но прямых и крепких стволов, не спеша шагали двое. На плечах висели котомки — не слишком тяжелые, но ценные для них. Это было видно по тому, как бережно придерживал ремешок котомки старший и как изредка похлопывал по своей ноше, проверяя, — на месте ли? — младший. Старшему на вид было лет тридцать. Худое его лицо, обрамленное светлыми прядями волос, было задумчиво. Запавшие щеки покрывала светлая борода, спускавшаяся на грудь, взгляд глубоко посаженных льдисто-светлых глаз был устремлен на дорогу, но видно было, что мыслями он далеко отсюда. Его товарищ был младше возрастом лет на десять и ниже на пядь ростом, черные волнистые волосы спускались до плеч, кучерявились на подбородке. Темные глаза с интересом осматривали окрестности, губы временами складывались в улыбку, когда мелкая птица вспархивала из травы на обочине или заяц, высоко вскидывая задние ноги, прыжками пересекал ложбинку. Все интересовало его, все радовало, и мир отвечал ему тем же. Белая бабочка, покружив у плеча, села ему на рукав рубахи из грубого сукна. Солнечный луч заходящего солнца, сделав еще более красными и без того красновато-коричневые стволы и, высветлив на фоне темнеющего неба зелёные сосновые кроны, скользнул по его лицу, волосам.

Тени идущих все более удлинялись, шаги делались медленнее.

— Пора на ночлег становиться, — сказал светловолосый.

— А и то, пора, — легко согласился его спутник.

Свернули с дороги, углубившись в лес, нашли небольшую ложбинку под корнями упавшего дерева. Корни выворотили из земли большой ком и образовали ямку, сами же служили стеной и даже кровлей, готовый укрыть путников от ветра и непогоды. Вокруг стояли высокие прямые стволы, по земле стлался мох. Дождей давно не было, и мох хрупко крошился под ногами.

Младший достал из-за пояса топорик, лезвие которого было увернуто в ветхую, но чистую тряпицу, прошел по лесу, нарубил лапника, соорудил ложе. Потом сложил шалашиком сушняк, наколол и уложил в нем щепы и лучины, в глубине шалашика положил мох. Пошарив в котомке, достал сверток из бересты, затянутой лыком. Развязал, положил на мох рядом с приготовленным костром кованое кресало затейливого вида, пучок трута и кремень. Кусочек трута был помещен в самую середину кучки мха. Убрав со лба упавшую прядь, черноволосый ловко ударил кремнем по кресалу. Искры разлетелись в стороны, одна из них попала на трут, синий дымок повис в воздухе, следом за ним огонек побежал по труту, охватил мох, затем лучины и щепу. И вот уже под корнем дерева, согревая стынущие на ночном воздухе ладони, пляшет огонь. Высокий путник, не отрываясь, смотрит на огонь, но видит в нем что-то иное, далекое и притягательное….

–О чём задумался, брат? — подкладывая сухих веток можжевельника, спросил младший.

–Да вот, вспомнилось… Читал я в одной книге о том, как игумен Даниил захотел видеть Землю обетованную. Дошел он до святого города Иерусалима, и видел святые места, где Христос Бог наш ходил своими ногами….

— Что за книга? — черноволосый обернулся к нему всем телом, на лице его было удивление и интерес.

— Называлась она «Житие и хождение игумена Даниила из Русской земли». Один старец дал мне прочесть, и запала она мне в душу. А более всего поразило меня, как к Гробу животворящему Господа нашего Иисуса Христа сходит Нетварный Свет, зажигая лампады и свечи… Хотелось бы и мне когда-нибудь увидеть тот Свет Благодати Божией. Вот смотрел сейчас, как ты огонь разводишь, в костерок этот бодрый наш гляжу, а сам все думаю — каков тот Свет Нетварный, который возжигает лампады, а лица не обжигает, на который смотреть не всякий может, но лишь достойный Божественной Благодати…

— Хорошо рассказываешь….

— Так в книге написано, я только передаю написанное…

Младший достал из котомки соль и краюху хлеба, разломил ее. Помолившись, принялись за еду.

Дым от костра сносило в сторону от кучи лапника, на которой сидели путники. Языки огня плясали на подсыхающих дровах, блики его и тени деревьев двигались в причудливом хороводе, покачивались, вырастая и снова становясь низкими, и поэтому сидящие у костра не сразу заметили щуплую фигурку, которая выступила к огню из кустов.

— Дяденьки, можно погреться?

Веснушчатый босоногий мальчик со спутанными волосами, в порванной на локтях рубахе, в домотканых портках с заплатами смотрел голодными глазами на хлеб.

— Проходи, грейся. Далеко идешь? — Черноволосый отломил от своей доли половину и протянул мальчику.

— Не знаю… Спаси Господи! — мальчик взял хлеб, перекрестился, бережно подставив ладошку, чтобы не упало ни крошки, откусил его. По всему было видно, что хлеба он не видел уже, по меньшей мере, несколько дней, но, несмотря на худую одежду и бледность лица, происхождения он был не простого.

–А откуда и как звать тебя?

–Из Твери. Родители звали Спиридоном, — Спирькой. Отец у Михаила, князя Тверского воеводой был. Их татары убили вместе с маткой и старшими братьями, а я еще тогда совсем мальцом был, меня собакам кинули. Те меня не тронули, живым остался. С тех пор у кузнеца жил. Рука у него тяжелая была, нрав горячий, — Спирька почесал затылок, — но сердце доброе. Когда татары его жену и дочку в полон потащили — не выдержал, бросился на них… И его зарубили и сыновей, девок и баб увели. А я вот убежал. Можно я с вами пойду? — Спиридон доел хлеб, собрал крошки с ладони, смотрел выжидающе.

–Там видно будет. Пока спать давай! —

Подбросив веток в огонь стали устраиваться на ночлег. Светловолосый достал из котомки дорожный складень с изображением Спасителя и Пресвятой Богородицы, пристроил на корнях, которые образовали как бы полочку для святых икон. Помолились, легли поближе друг ко другу. Мальчика положили в середину, чтобы человеческим телесным теплом согреть худенькое тело, а сердечным — защитить и приласкать исстрадавшуюся душу. Костер догорал, последние искры улетали в звездное небо.