Соблазнить верную

Татьяна Золотаренко, 2018

Я драматург, недавно заявивший о себе на театральных подмостках. Страстно люблю жизнь, страстно любил женщин. Мне казалось, что каждая из них – актриса, украшающая собой сцену моей жизни. Наверное, так и было… до появления одной примадонны, обладающей подлинной красотой и высокой моралью. Думаете, я влюбился? Нет. Поставил цель во что бы то ни стало сделать её рабой своих желаний. К чему это привело? Я сам стал рабом! Думаете, любви? Опять мимо – страсти. И безответность моих чувств заставила решиться на абсурдные вещи, едва не разрушившие мою жизнь.Роман в жанре магического реализма.

Глава 3. «Вы фанатеете от меня?»

— Анна, с вас танго, не забудьте! — предупредительно указав пальцем, Вадим Яковлевич отошел в свою «обитель» — так называла труппа его кабинет.

«Что особенного?» — пожимала плечами Аня, когда замечала, как актеры превозносили своего босса. В кабинете? Да и в нем самом! Да, Ковалеву, несомненно, присущи качества, которые не могли не восхищать. Но чем восторгаться и от чего падать в обморок?..

Раскрасневшаяся после нескольких танцевальных пируэтов в «образе», Аня с волнением наблюдала сцену коллег, игравших второстепенных героев пьесы. Но ее мысли продолжали порхать в танце, поэтому суть она не улавливала, хотя и была обязана, поскольку следующее действие с ней продолжало ныне репетируемое.

— Уже отдалась или только собираешься? — откровенный вопрос подошедшего Сергея вернул Анну из мечтаний в реальность, вмиг осадив мечтающий взгляд одолевшей досадой.

— Ты о чем, Серёж?

— Ань, ты уже не посторонний мне человек. Я хотел бы предупредить тебя, что товарищ Ковалев очень коварен по отношению к женщинам. В профессиональном плане он невероятно талантлив, но как мужчина в общении с дамами… порой даже безжалостен.

— Он их бьет? — шутливо спросила Анечка. — Иль пытает?

— В пытках замечен не был. Побои… не знаю, вроде даже Мария не жаловалась на подобные грубости… Но, в общем, могу сказать лишь, что душевная боль иной раз гораздо тяжелее физической. Согласна?

— Согласна. Меня огорчает, Серёжа, что я показалась тебе легкомысленной. Либо до глупости наивной. Я всё вижу и понимаю его намерения.

— Так ты специально с ним флиртуешь? — в его глазах читался искренний шок.

— С чего ты взял? Почему вы, мужчины, любезность всегда принимаете за флирт?

— В данном случае потому, что ты знаешь о его намерениях и будто подыгрываешь ему.

— Да. Не понимаешь, с какой целью?

— Просвети.

— Он использует меня, а я использую его… в профессиональных задачах. Режиссер помогает актеру раскрыться на сцене. Доброжелательность Яковлевича как никогда играет мне на руку. Сейчас точно скажу ему «нет», и он обозлится, начнутся контры. Зачем оно мне надо? Или коллективу? А так — слегка поулыбаться и быть любезной. Почему нет? Нормальный рабочий процесс.

— Ань, не ввязывайся в его игру. Можешь проиграть.

— Да я не играю, Сереж! Но и не собираюсь зацикливаться на его пороках.

— Но ты поддерживаешь его флирт. Это нечестно по отношению к мужу.

— С мужем я сама разберусь.

— Мне сейчас кажется, или рассказы о твоей верности — миф?

— Не тебе об этом судить, уж прости.

— А кому?

— Например, Богу… Не пытайся делать выводы о том, о чем не имеешь представления или о том, что тебя не касается. Это нечестно. Я не играю, я не флиртую, не намекаю и не изменяю. Я работаю и общаюсь. И дам понять этому человеку, если в свои почти сорок он этого не понял, что мужчина и женщина могут вербально контактировать, без интимной близости.

— Ой-ой-ой, ты не говори так! — с наигранным ужасом Сергей оглянулся по сторонам, прикрыв пальцем рот. — Ему не «почти сорок», а тридцать пять! — фраза звучала в сопровождении вытаращенных глаз, драматично изображавших шок. — За такую оплошность он добавит тебя в «чёрный» список.

Она смущенно рассмеялась, пряча лицо в ладонях.

— Как страшно-то!

— А теперь серьезно… — хотел было продолжить дискуссию Сивков, но Камушкина деловито его перебила.

— Давай закроем тему. Я абсолютно серьёзно заявляю: я — актриса, он — режиссёр. Я не могу игнорировать начальство или не общаться с ним.

— Это понятно. Тогда общайся с ним без игривого блеска в глазах. Сможешь?

— Какого блеска?

— Которого еще несколько дней назад у тебя не было, моя дорогая.

— А в общении с тобой у меня глаза тускнеют? — она открыто язвила, всем своим видом пытаясь доказать ошибочность прозвучавших упреков.

— Не знаю… может быть…

— Будь спокоен… хотя до сих пор не могу понять, почему тебя это так цепляет. Я со всеми общаюсь, как с Яковлевичем. Просто до этого меня сковывал страх его любвеобильности. Старалась держать дистанцию. Вчера я поняла, что его «чары» слабее меня. Поэтому мне быть соблазненной не угрожает. Не переживай.

— Вы так смотрите на меня, Анечка. Даже не знаю, как реагировать. Взгляд полный чувственности… есть такое?

В ответ на его откровенное замечание она изумленно открыла ротик, но вместо ожидаемой искренности из нее полился тихий смех.

— О, простите, Вадим Яковлевич, есть такой грешок.

— Правда? — с надеждой оживился он. — И чем он объясним?

— Объяснить это нелегко на самом деле.

— А вы постарайтесь, милая. Постарайтесь.

Всунув руки в карманы и заинтересованно сощурившись, Ковалев уже предался предвкушению услышать о собственном триумфе, когда прозвучало нечто иное, совершенно неожиданное.

— Дело в том, что я видела вас на сцене до нашей встречи, — ее глаза продолжали торжествовать подлинным восторгом. — И видела фильмы с вашим участием. Сказать честно, меня восхищает ваш актерский талант. И профессионализм как театрального режиссера…

— Как вы можете характеризовать последний пункт, если вам не с кем сравнивать мой режиссерский опыт? — разочарованный ответом, Ковалев бесцеремонно перебил актрису.

— Да, в этом вы правы. Но в мастерстве актера вы для меня являетесь примером идущего вперед и покоряющего вершины, — ее глаза заметно сверкнули восхищением. — Именно вы вдохновляете меня здесь, во время репетиций. И это не может не приводить в восторг.

— И всё? — с разочарованием хмыкнул Ковалев.

— И всё, — наивно хлопая ресницами, проговорила она.

— То есть, другими словами, вы фанатеете от меня?

Она расхохоталась.

— Как школьница? Нет! Я смотрю на вас, как на образец своего творческого пути. Вы для меня — вдохновитель на успех.

Вот в таком духе они общались почти месяц. Режиссера выводили из себя эти «качели» — он и Анна то приближались друг к другу, то отдалялись. Порой он видел в ее взгляде желание… Но именно в тот момент, когда Вадим обнаруживал его и готовился к активным действиям, темпераментная пылкость в ее глазах вмиг менялась на лед, в котором, помимо официоза и равнодушия, невозможно было рассмотреть ничего.

Тут Вадим начал понимать, что страсть, о которой он мечтал, в Анином представлении имеет художественный характер. Это не влюбленность и даже не увлечение. Он для нее — воодушевление, муза, источник страсти к сцене, и эта женщина не видит в нем мужчину. Ее слепит только одно желание — достичь творческих высот. Именно по этой причине она так быстро меняется. И это уже что-то!

Но спустя некоторое время, несмотря на такие восторженные дифирамбы, звучавшие из Анечкиных уст, Вадим Яковлевич вдруг стал замечать, что она старается его избегать при всей абсурдности этого действа. Что-то изменилось, пропал азарт и пылкость… На его замечания реагировала рассеянностью, играть стала хуже… Все время где-то витала. Неужто муж вернулся?

Это раздражало воинственно настроенного Вадима. Сначала после той беседы между ними он чуть поостыл — женщина часто портит отношение к себе хвастовством собственного ума. Такие «отличницы» его не особо привлекали. Как правило, они тяжело шли на контакт или вовсе игнорировали его любезность. Или же спустя какое-то время после легкого флирта его настигало разочарование, поскольку женский ум часто становился благоприятной средой для развития феминизма.

Ковалев старался держаться от таких дам подальше, побаивался их прямолинейности, нередко унижающей мужчину витиеватыми и далекими от истины намеками. Естественно, при таких условиях его шансы поразвлечься приравнивались к нулю. А с другой стороны, не сильно уж хотелось развлечений с такого рода заумными девицами.

Сейчас же господин Ковалев чувствовал себя беспомощным из-за растерянности перед этим странным образом верного-неверного ангела-неангела. Что за девчонка? Может быть, это какая-то игра? Пока он думает, как заполучить её, Аня разрабатывает свою стратегию? Да, что-то, Вадим Яковлевич, ты в свои золотых тридцать пять потерял сноровку в соблазнении недоступных женщин… Или же стал выбирать сложные объекты, что свидетельствует, скорее, о некоем росте в данной сфере пикапа.

Итак, что происходило с Анной? Вроде все определенно ясно — в глазах девчонки торжествовали нежность и покладистость, если бы не… искорки, часто вспыхивающие в ее глазках задорным блеском. И в них ему ясно виделась чувственность, которую она прятала глубоко в себе. И этот момент часто встречался во время репетиции, когда Анечка должна была изображать героиню, противоположную собственной натуре.

— Аня, в чем проблема? — внезапный вопрос режиссера заставил ее поднять на него виноватый взгляд. — Ты перестала «видеть» Милену?

— Сказать честно, я все меньше ее понимаю, — призналась актриса, и под давлением яростного взгляда драматурга спрятала раскрасневшееся лицо за листами сценария.

— Ты должна не просто понимать Милену, а стать ею! — всеми силами старался не кричать, но подобная актерская бесхарактерность сильно его гневила — отсутствие желания малоопытного артиста пропускать персонажа через себя способно развиться в бездарность.

— Это нелегко… — вздохнула Аня с сожалением на лице, отбросив сценарий на стол. — Она ищет любви, но при этом прячется в объятиях нелюбимых мужчин.

— Потому что в ней доминирует страсть… — он наблюдал, как Анна одним пальчиком строит из листиков пирамиду, что свидетельствовало о несерьезности ее подхода. — Наблюдайте, госпожа Камушкина, за трансформацией личности Милены Марковой. К примеру, вначале пьесы она до такой степени любит мужчин, что какое-то время не в состоянии определиться с типажом, который смогла бы полюбить. То есть «своего» возлюбленного она даже не может представить, в отличие от большинства женщин…

— Значит, она не имеет представления о любви, — спокойно отрезала Аня и снова уткнулась в сценарий.

Вырвав из ее рук распечатки, Ковалев уставился ей в глаза.

— Исток любви часто идет из страсти, — произнес он, поглощая взглядом каждую морщинку на ее лице.

— Мне не известна такая любовь, — монотонно отвечала Аня с внешним равнодушием к вышесказанному.

Глаза Вадима начинали источать нарастающий гнев.

— Простите, Анна, вы фригидны? — выпалил он и только через мгновенье понял, что произнес это вслух.

— Да! — не меняясь в лице, ответила она.

«Неужто правда?» — кричали его глаза, но ее взгляд оставался безмолвен.

— Я даю тебе сутки, чтобы отрепетировать эту сцену до идеального исполнения Милены Марковой, поняла? — Аня уже давно заметила, что в моменты особого гнева Ковалев берет на себя смелость фамильярничать. — В противном случае поставлю на эту роль твою дублёршу, а ты пойдешь на ее место.

Реакция?.. Где-то глубоко в ее взгляде отразилась нотка печали, и всего-то. То ли она — реально талант, то ли — хладнокровная бездарь. И именно эта неопределенность приводила его в негодование.

Отодвинувшись в тень кулис, дабы понаблюдать за репетицией второстепенных персонажей, Вадим изредка бросал взгляд в сторону «объекта», задумчиво выносившего на полях сценария какие-то личные заметки. Что-то пытается сделать — уже хорошо.

— Ты сам не свой в последнее время, Яковлевич, — услышал он голос за спиной и почему-то содрогнулся.

Под кулисами малой сцены вырисовывался силуэт мужчины, показавшийся режиссеру незнакомым и немного странным, поскольку глаза отражали некое, не присущее обыкновенному человеку, коварство. Его лицо наполовину скрывала тень, и оно показалось Вадиму каким-то неживым и слишком бледным, будто маска.

— Вы кто? — удивился Вадим и прищурился, дабы рассмотреть в этом преобладающем полумраке черты незнакомца.

— Можешь на «ты». Ассистент светорежиссера, Петя Меликов.

— Простите, Пётр, что-то не припомню вас в нашем коллективе.

— Так недавно поступил, изволь любить и жаловать.

Эти ассистенты всегда принимались управляющим театра и самим светорежиссером, а потому многих из них Ковалев в лицо не знал и знать не хотел. Для него главным являлся результат, который он требовал от ведущих специалистов в своей области. А подбор помощников, декораторов, прочего вспомогательного персонала — не его профиль.

— Все равно странно, что малознакомый человек обращается ко мне на «ты», — не особо желая продолжать беседу, Вадим отвернулся.

— Неужели это так важно? Я просто хотел предложить услуги, — тихо шепнул тот.

— Любопытно знать, о чем вы?

— Ты ведь увлечен этой девчонкой, так? — Пётр кивнул в сторону Анечки.

— Не твое дело! — вспышка ярости заставила режиссера отойти от официоза.

— Я просто хотел предложить помощь… — поторопился объясниться странный тип. — Возможно, нетрадиционными методами и малознакомыми… Но кое-что я в этом смыслю, и результат девяносто девять процентов из ста…

Как заманчиво это прозвучало! Взглянув в глаза собеседнику, Вадим заметил в них то же подозрительное лукавство.

— Я попробую своими методами… — растерянно ответил он, хотя порывался согласиться. — Традиционными.

— Не вопрос! — почему-то иронично произнес Пётр. — Если что, я всегда рядом. Найдешь меня, обсудим детали.

Вадим не отреагировал, но защемившее сердце будто противилось его согласию. Что там за методы нетрадиционные? Он решит позднее. Сначала нужно понять эту чертовку. Потом уже станет ясно, стоит ли вообще игра свеч или нет.

Но понять не представлялось возможным. Поскольку Аня с Вадимом в своих отношения зависли на прежней стадии. Хотя какой-то перелом, безусловно, произошел. Только… какой?

Анечка с Сергеем репетировали трудно дающуюся обоим сцену, в которой нужно было донести до зрителя и драматизм в состоянии безысходности, и страсть, не подлежащую контролю, и трагедию губящей себя души.

Вадим словно ждал этого эпизода, как и подходящего момента, чтобы темпераментно вмешаться. Он даже вносил в сценарий правки, добавляя новые реплики и насыщая действия пьесы большей чувственностью, представляя на месте главных героев себя и Анну. Но на репетициях Вадим Яковлевич приземлял свои фантазии и «отделывался» только едкими замечаниями в адрес актеров.

Аня зажималась. Режиссер видел, как актриса пыталась спрятать что-то внутри себя, будто в скорлупе, начинавшейся самовольно, против ее воли, трескаться и распадаться. Что под ней, под этой скорлупой?

— Так, дорогие мои, это уже ни в какие ворота не лезет! — с возмущением вырвав из рук Сергея сценарий, Вадим вдруг заметил, что скомкал кипу листов одним рывком.

Нервно расправив их, он выдохнул и бросил строгий взгляд на обомлевшую Анечку, перепуганно вытаращившуюся на него. Опять! Снова этот растерянный и пугливый взгляд! Его куда более привлекала Анна, с которой он имел возможность общаться вне сцены. Но она будто куда-то запропастилась…

— Ладно, у нее не хватает профессионализма, — раздраженно буркнул Вадим в сторону Сергея, — ты-то можешь вытянуть сцену? Ее реакция от тебя «пляшет»! Смотри и учись.

Заметившая странную растерянность актрисы труппа завороженно смолкла, наблюдая картину, будто каждый из них уже вник в суть происходящего за пределами сцены.

Оценивающе взглянув на актрису, Вадим вдруг приблизился к ней и характерным взмахом руки, будто делал это ежечасно, щелкнул по верхней пуговице ее кофты, отчего та расстегнулась, показав на обозрение ничтожную часть оголенного тела. Нет, до груди там было далеко. Но сам нахальный жест на глазах у всего коллектива вызвал в Анне вспышку негодования, которым тут же в полной мере исказилось ее зардевшееся лицо.

Задорно настроенному Ковалеву это понравилось, даже захотелось издевательски протянуть: «Ударь меня… нежно!» — но он сдержал этот порыв в себе. Взглянув ей в глаза, он понял, что ее ярость вполне искренняя и грозила перерасти в ненависть. Но жалеть о подобном хамстве не в стиле упрямого режиссера.

— Вам нужно немножечко расслабиться… Показать зрителю больше себя, — оправдываясь, загримасничал он.

Застегнув пуговицу, Аня сделала шаг назад, будто готовясь пятиться и дальше, когда Ковалев зачитал реплику главного героя. Нужно ответить ему… продолжить исполнение роли… иначе вся карьера рухнет. Иначе труппа что-то заподозрит. Нельзя… И она остановилась.

В его голосе звучал доминирующий драматизм, противостояние между рвением к героине и досадой за невозможность преодолеть моральные барьеры… Впервые Аня удостоилась чести увидеть своего кумира на сцене вживую.

Милене Марковой, которую играла Анна, нужно было ответить возлюбленному обвинением в ханжестве и в собственном распутстве, поскольку по сюжету именно его бездействие и попытки откреститься от чувств стало роковым для героини. И одновременно в ее фразе «Увы мне, ведь себя я ненавижу больше, чем тебя!» звучала страсть, призывающая незамедлительно подчиниться воле любви.

Анечку немного сбивало исполнение роли Вадимом, и ее внимание отвлекало магическое обаяние, которым на сцене он блистал. Его игра ей казалась виртуозной, необычной для простого смертного. Некоторые эмоции, не понимаемые ею ранее в собственной героине, открывались сами по себе перед глазами только благодаря актерскому мастерству босса. И происходило это именно тогда, когда её Милене нужно было отвечать на слова Владлена Бассарина, которого сейчас исполнял Вадим. В какой-то момент Анечке захотелось даже импровизировать.., но как раз восхищение и помешало ей раскрыть себя полностью…

Осознание своей бесхарактерности заставило ее отойти от чувственности в игре до немыслимой актерской слабости. Анна вроде бы ощутила настрой своей героини, а Вадим только отметил про себя, что актриса выбралась из той скорлупы, как вдруг при необходимости приблизиться к нему ее вполне очевидно бросило в жар, и она потерла дрожащие ладони, отчего прижатые локтями к телу листы сценария посыпались на пол. Ковалев с подозрением сощурился, но начинал понимать, что происходит, потому, подавив злорадную улыбку, продолжал зачитывать реплику…

— Простите, мне нужно выпить таблетки, — лихорадочно прошептала Аня, поправляя волосы, спавшие на лицо.

— Вам плохо? — спросил обеспокоенно Вадим.

Не отвечая, она схватила сумку и начала что-то перебирать, затем достала пластину и, нервно выдавливая из нее таблетки, ответила:

— Да, с утра. Наверное, простуда.

Оставшись в недоумении в той же позе, режиссер наблюдал, как Аня приняла от Ольги Сивковой стакан воды и жадно глотнула его, после чего освежила лицо.

Да, она сейчас играла. Но зачем? И что опять скрывалось за этой фальшью?

— Может, вас отпустить? — предложил он, но сам ощутил, что в его голосе звучала какая-то недоверчивая издевка.

— Да! — обрадованно выдохнула она. — Если можно… Я как раз хотела у вас отпроситься.

— Опять? Сегодня опять? — Ковалев пытался усмирить негодование, едва не вырвавшееся дымом из раздутых ноздрей. Этот образ и послужил популяризации в труппе его прозвища «дракоша».

— Да…

— Сегодня после обеда и завтра до обеда? Правильно я понимаю?

Не реагируя на уточняющий вопрос, Анечка отпила еще воды и едва заметно кивнула.

— Вы понимаете, что сейчас не до выходных?.. — начинал заводиться Вадим, когда его остановил возглас Сергея:

— Вадим Яковлевич, да отпустите ее. Значит, действительно надо. К тому же выходные! Нет смысла в спешке и сверхурочных…

— Попрошу писакам не указывать…

— Господин Ковалев, — с яростной просьбой в голосе произнес Сивков, — может, мы не будем выносить…

Не позволив актеру договорить, тот только выдохнул, раздражительно махнул рукой и выпустил из пальцев скомканный веер сценария, листы которого сначала взвинтились кверху, затем, тихо кружась в воздухе, опустились на пол. Грохот двери заставил Анечку содрогнуться и зажмурить глаза.

— Иди, что стоишь? — тихо шепнули девчонки. — Быстренько…

— Мне кажется, лучше остаться…

— Он психанул, но это значит «иди». Ты просто плохо его знаешь.

Подхватив сумку, она попрощалась и скрылась за дверью. Ее глаза ликовали. Только чему, никто не понимал.

— Вадим, ты не хочешь объясниться? — Сергей вызывающе смотрел на приятеля, пока тот расхаживал по гримерной, нервно сомкнув губы. — Да что ты взвинченный такой в последнее время?

— Ты на машине?

— Что?

— Ты на машине?

— Да.

— Сможешь подвезти?

— А коллектив?

— Пусть отрепетируют что-нибудь сами.

К удивлению Сергея, Вадима стало мало интересовать продолжение репетиции, и это заставило его поторопиться. К автомобилю они подбегали, когда прогреваемая машина Ани начинала трогаться с места.

— Быстро, быстро! — шепнул Вадим, прыгая на пассажирское сиденье.

Сивков с недоумением смотрел на шефа.

— За ней! Немедленно трогайся.

— Ты серьезно? — опешил тот.

— Естественно!

В недоумении пожав плечами, Сивков последовал за миникаром Анны, от которого они отставали на пару сотен метров.

В автомобиле царила тишина, но никто не решался ее нарушить, пока это не сделал Сивков:

— Она заехала за дочкой в школу, — прокомментировал он. — Что еще?

— Я вижу. Едем дальше. Куда-то же она отпрашивается постоянно?

— Это спортивный интерес или желание?..

— Это мое дело! — нервно перебил Ковалев.

— Да, но мелькает сейчас моя машина у нее в зеркале заднего вида… Твоя где?

— Выпил с утра, не взял.

— Ты с дуба рухнул? С утра бухать? С каких пор?

— Сивков, помолчи.

Ковалев с интересом вытянул шею, глядя, как Аня вышла из машины, набрасывая на голову платок. Затем повернулась к ним спиной, а затем…

— О-о-о, неужели она это серьезно? — пряча подавленный смех в ладони, которыми прикрывал лицо, Вадим с какой-то истерией перевел дух.

— Ты чего ржешь? — возмущенно повысил голос Сергей. — Она в церковь пошла! Че смешного?

— Ты тоже верующий?

Увидев лукавый взгляд коллеги, готовящегося расхохотаться, тот с испугом вытаращил глаза.

— А что смешного, Вадим?

— Да вы… гоните, что ли, люди? Двадцать первый век на дворе! Какой Бог?

— А что, Бог жил-жил до двадцать первого века и умер, Вадик?

— Нет, ну это же ересь…

— Как ты сделал такой вывод? Тебе кто-то это доказал?

— Наука! Н-нет? — Ковалев торжествовал иронией.

— Наука подчеркивает вероятность наличия невидимого мира тогда, когда выгодно ученым. Я уже давно вижу в этом преимущественно бизнес.

— Так это она… что? К Богу отпрашивается? Каждые выходные? — Вадим начинал всерьез сердиться.

Из-за отсутствия главного персонажа ни одна репетиция в выходные не прошла нормально.

— В субботу вечером и в воскресенье утром особая служба проводится. Присутствие обязательно.

— Особо верующим… или фанатикам… — хохотал тот. — Ладно, пойду посмотрю… повеселюсь.

— Боже, — перекрестился Сергей, — сатана, честное слово. Неадекватность какая-то.

Войдя в храм, Вадим заметил, как на него оглянулись, а затем отпрянули, уступая дорогу. Людей было немало, но пройти между ними удалось свободно. Тишину нарушали монотонное чтение сверху и тихий плач, постепенно нарастающий в рыдания, доносившийся откуда-то слева, и Вадим прошел дальше, испуганно оборачиваясь, боясь наткнуться на взгляд Анечки. Уж очень хотелось увидеть ее, понаблюдать за этой милотой в косыночке и уйти незамеченным.

Каково же было удивление, когда он узнал свою актрису со спины: виднелась только часть одежды, сама Аня стояла, склонившись под какой-то расшитой узорами тканью над тумбой. Рядом стоял священник и, чуть согнувшись, прислушивался… Так это она рыдала! И что-то сквозь плач говорила… О чем речь? Подойти бы поближе, послушать, но ведь может в любой момент обернуться и поймать Ковалева на «горячем».

В храме никак эту сцену не комментировали, все стояли с каменными лицами, будто ничего не происходило. Ни жалости в глазах, ни сострадания. Просто склонили головы и стояли. Может, у нее умирает кто?

Девчушка находилась поодаль от мамы и, соединив перед собой ручки, что-то шептала. Молится, что ли? Неужто Анна, и правда, болеет? Неизлечимой болезнью? Может, этот проныра Сивков знает подробности?

Что-то жарко тут. Он заерзал плечами под кофтой. Некомфортно. Ф-фух, сглазил кто-то?! Прямо затошнило.

Вылетев пулей из храма, Ковалев бросился к автомобилю. Когда он хлопнул дверцей, Сивков тут же нажал педаль газа, желая поскорей скрыться, дабы Анна их не увидела.

— Посмотрел? — спросил Сергей уже на трассе.

— Че-то ни хрена не понял, — выругался тот.

— Что понять хотел?

— Да она рыдала навзрыд. Стояла возле священника…

— Над аналоем?

— Над… чем?

— Ну над столиком таким высоким…

— Да-да, — обрадованно закивал тот.

Сейчас Вадим казался Сергею необразованным ребенком, радующимся найденной отгадке на загадку. Тот недоумевал: как можно начитанному культурному деятелю не знать такой элементарщины?

— Исповедовалась она…

— В смысле? Грехи рассказывала?..

— Если рыдала, значит, не просто рассказывала. А сокрушалась…

— Слушай ты, грамотей! — нервно заорал тот. — Говори на человеческом языке!

Заметив, что Ковалеву это небезразлично, Сивков перевел дух:

— Да довел ты ее, Вадим! — со злостью ударив по коробке передач, сказал он. — Можешь ликовать. Победил! Неужели своих фейерверков перед глазами не увидел? Ты че издеваешься? Она мужу верность хранит. Любит его очень. Борется с физическими желаниями, а ты распаляешь их… всё пытаешься искусить… как… сам знаешь кто.

— Как сам знаю кто?

— О, Боже! — Сергей взмолился, подавляя в себе желание заорать на приятеля.

— Ты хочешь сказать, что она меня хочет и пошла об этом рассказывать какому-то проходимцу в рясе?

Припарковавшись, Сивков посмотрел на коллегу, не скрывая некоторой радости от того, что видит сейчас не заносчивого бабника, поражающего женщин искусными манерами, а самого обыкновенного, растерянного и духовно неграмотного грешника. Не потому, что Сергей злорадствовал, а потому, что видел, как происходит просветление, но очень туго и медленно.

— Вадик, Аня — верующая женщина. Она исправно посещает храм, воспитывает в этом свою дочь. Повторюсь, очень любит своего мужа и действительно хранит ему верность. Я знаю это от Ольги, своей сестры. Но ты принес в ее душу смятение. У нее не было мужчины больше года, и отзыв женского тела нормален, но она борется с этим, потому что не хочет изменять мужу, понимаешь? Не хочет!

— Это ты тоже знаешь от своей сестры? — спросил растерянно Вадим.

— Нет. Это я уже вижу по ней. Оставь ее в покое. Не соблазняй! Свой брак ни во что не ставишь, чужой пощади.

— Не твое дело! — Вадим явно злился и не мог определиться, на кого больше: на обстоятельства, на Анну, на себя… или на Бога.

— Не мое! Но вся труппа уже об этом говорит. Возьми себя в руки. Порой поступаешь… как озабоченный студент.

Похоже, Ковалеву последний эпизод наблюдения за Анной открыл все факты, снова чуть оттолкнувшие от нее. Да к чему тратиться на подобную напрасность, зря отнимающую время? Да и за эти недели противоречивого общения Аня ему начинала надоедать. Ну честно, сколько можно? Его потолок — две-три недели красивой репетиции соблазна женщины, вожделенное исполнение премьеры и апофеоз… А затем — сценарий сжечь, переходить к следующему. Нет-нет, никаких постоянных любовниц! Все слажено, страстно и отрепетировано.

Но здесь, в истории с Анной, его манила эта неприступность, необъяснимое упрямство и такая ярая борьба женщины со своей страстью… что еще может сильнее возбуждать мужчину, до отвала сытого женской податливостью?

Да, Вадим попытался остановить свое рвение к цели подобными неутешительными выводами, но… внезапно для себя увидел свой манящий объект с еще более привлекательной стороны: в том, чтобы соблазнить недоступную женщину, присутствовала некоторая банальность и задор, но в том, чтобы совратить женщину, ставшую на путь целомудрия и непорочности… о-о-о, это виделось триумфальным.