Воронье наследство

Татьяна Грач, 2022

В семнадцать лет похоронив родителей, Эстелла Баркс обнаруживает, что собственное поместье и графский титул еще придется заслужить. Доказать фамильному ворону, что достойна наследства больше, чем взявшийся из ниоткуда наглый самозванец. Разобраться, какую страшную тайну всю жизнь скрывали от нее родители. И если для этого придется выйти замуж за совершенно незнакомого человека… Что ж, быть может, все не так уж плохо, как кажется на первый взгляд. Или гораздо хуже?

Глава 1

— Несносная птица!

Эстелла отдернула оцарапанную острым клювом руку. Прижала ладонь к губам, на которых появился сладковато-соленый привкус. Погрозила ворону пальцем: тот в ответ тихо проворчал что-то на птичьем, и отвернулся, милостиво позволив лицезреть свою черную, переливающуюся в свете камина спину.

При виде такого вопиющего неуважения Эстелле оставалось лишь тяжело вздохнуть. Откуда только взялось поверье, будто ворон — воплощение мудрости?

— Что-то случилось, графиня? — в голосе вошедшей в гостиную нянюшки Юм, которая уже лет семь была Эстелле скорее служанкой, явно слышалась тревога. Точно такая, как если бы ее подопечная все еще была едва научившейся ходить малюткой.

Эстелла спрятала руку за спину. Не хватало еще выслушивать причитания из-за своей неосторожности.

— Просто забери этого… — она кивнула на крепко впившегося когтями в спинку кресла ворона. Тот, не оборачиваясь, угрожающе вскинул крылья. — Эту птицу. Если сумеешь. Мне пора готовиться к церемонии.

— Конечно, конечно, графиня, как вам угодно.

Только теперь, сказанное во второй раз, обращение больно резануло слух.

Графиня. Графиня Эстелла Баркс.

«Придется привыкнуть», — от этой мысли защипало глаза. Слишком рано. Не сейчас. Не в семнадцать. Должно было пройти еще много, много, много лет. Может, целая вечность. Эстелла понимала прекрасно, что это невозможно, но кто может запретить немного помечтать?

Сама жизнь, разве что.

Нянюшка Юм протянула к ворону руку с короткими, узловатыми пальцами. Всегда такую теплую. Эстелла едва успела предостеречь в последний момент:

— Осторожно, он кусается.

Презрительный взгляд черных в драгоценной янтарной окантовке глаз. Ворон взмахнул крыльями и вылетел в коридор. Едва не смахнул на пол расставленные на камине портреты, которые Эстелла сегодня развернула к стене.

— Он сегодня не в духе, — нянюшка с виноватым видом покосилась на портреты. Будто в этом, будто хоть в чем-то из произошедшего есть капля ее вины. — Как и все мы, наверное.

Права, конечно. Почему она всегда права? Эстелла крепко зажмурилась, чтобы не задать этот совершенно неуместный здесь и сейчас вопрос. Не высказать все, что думает об их своенравном фамильном вороне. Ему бы, наверное, тоже не мешало послушать.

Мягкий шорох крыльев затих, и Эстелла скривила смешную рожицу вслед скрывшемуся ворону.

Глупо. Нужно не ругаться с ним, а подружиться. Хотя бы попытаться, хотя бы ради…

Эстелла встряхнула головой, поправила серебряную, потемневшую от времени заколку, едва держащуюся на длинных русых локонах. Открыла ящик дубового комода, достала оттуда темно-бордовые атласные перчатки. Мамины. Медленно натянула их выше локтей. Так странно оказалось обнаружить, что они ей впору. Однако вздох рядом показался еще более странным и сразу же отвлек.

— Нянюшка?

Та поспешно встряхнула головой и пробормотала:

— Ты… Вы, вы так стали на нее похожи.

«Надеюсь, что не особенно сильно». Вслух Эстелла этого произносить не стала: некоторые мысли лучше оставить при себе. По правде говоря, почти все мысли. Сколько раз Эстелла слышала этот совет? Не сосчитать. Кажется, пришла пора ему последовать.

— Будь так любезна, передай остальным, что я спущусь через пять минут, — сказала она, в точности копируя интонацию матери.

Пять минут. Как Эстелле хотелось, чтобы они продлились целую вечность. Стрелки часов вовсе не собирались считаться с ее желаниями. И не только они. Каждый шаг по ступеням отдавался в голове молоточком. Звонким, дребезжащим, от которого еще долго звучит эхо.

Наверное, это к лучшему. Не слышать перешептываний собравшихся, большинство из которых она видела впервые. Имена остальных вспоминались с трудом. Так легче пройти мимо них с гордо поднятой головой, расправив плечи. В дальний конец залитого мерцающими огнями свеч зала торжеств.

Торжеств, как же. Захотелось рассмеяться в голос. Помешал только Гаруш, внимательно следящий за ее движениями с насеста между двумя издевательски хрупкими вазами с белоснежными лилиями в них.

Эстелла зажмурилась, представила, как обе вазы разлетаются на множество мелких осколков. Мысленно подняла один из них, самый крупный, и в тот же миг заметила на нем каплю крови. Открыла глаза — на перчатке и впрямь проступило бурое пятно на месте оставленной вороном царапины.

Как хорошо, что на бордовой ткани этого почти не заметно. Никому, кроме самой Эстеллы.

Перед глазами помутилось — вовсе не от вида крови. От смеси дурманящего аромата лилий и дыма множества свеч.

Не сейчас. Не под взглядами нескольких десятков пар глаз, внимательно следящих за каждым ее шагом.

Они, они все, эти люди, кажутся полными сочувствия. Кто-то сказал что-то ободряющее — Эстелла машинально кивнула в знак благодарности, хотя слов не разобрала. Сделала еще шаг вперед, оступилась и чуть покачнулась.

«Вы же этого ждали?» — хотелось спросить, обернувшись к собравшимся. Посмотреть, как смущенно опустят глаза, будут отнекиваться.

Будут врать, потому что так требуют правила приличия. Эти же правила требуют не уронить себя в их глазах. Потому Эстелла поправила длинную шуршащую юбку, подошла к лилиям, прикоснулась к шелковистым лепесткам.

«Вы нужны мне, оба. Здесь. Почему вас здесь нет?»

Они и так здесь. На расстоянии вытянутой руки. Ближе, чем бывали при жизни. Но прах в вазах не способен ее услышать, не способен ответить.

А она ведь даже не смогла с ними толком попрощаться.

— Графиня, вам нужно сказать речь, — послышался рядом шепот нянюшки Юм. Несколько мгновений понадобилось, чтобы осознать смысл ее слов.

Речь, да. Наследники всегда произносят речи на похоронах. Так положено. И жутко несправедливо.

— Я… — Эстелла открывала и закрывала рот, будто выброшенная на берег рыбка, но из пересохшего горла не донеслось ни звука. Замотала головой, шепча одними губами: — Я не могу, не могу…

Почему они все на нее смотрят? Ну конечно. Им всем просто любопытно, что она теперь скажет. Что сделает.

Гаруш за спиной издал недовольное «Каррр», хлопнул крыльями.

«Мог бы и промолчать!» — Эстелла бросила на ворона быстрый взгляд в надежде, что он заметит ее раздражение. — «Ты должен поддерживать меня, не отчитывать. А я… я должна сказать эту речь, будь она неладна».

Еще одна попытка. Каждое слово было перед глазами, будто написанное на прозрачной бумаге. Каждое слово, которое не удается прочесть. И лица гостей — цветные пятна.

— Это ни к чему, — послышался смутно знакомый мужской голос. Эстелла почувствовала, как ее подхватывают под локоть, отводят в сторону. Усаживают на мягкий пуфик. — Вам сейчас не до речей.

Стало чуть легче, и Эстелла смогла различить нотки возмущения в ропоте гостей. А затем — лицо склонившегося над ней юноши. Смуглое, вытянутое, обрамленное иссиня — черными волосами. Как будто родственник Гаруша в человеческом обличии.

«Что за глупости?» — тут же отругала себя Эстелла. Выпрямила спину, как учили с малолетства. Спросила:

— Вы кто?

Юноша хмыкнул, помедлил с ответом.

— Конечно, вы тогда были совсем ребенком, — в его голосе сквозила едва скрываемая обида. — Ничего, вспомните, а пока лучше посидите.

«Может, не стоит указывать, что для меня лучше?» Эстелла нахмурилась — единственный способ выразить свое негодование так, чтобы никто не посмел осудить.

Подобрать подходящих слов она не успела, так поспешно он развернулся, прошагал к постаменту с вазами, где еще минуту назад стояла сама Эстелла. В голове отдаленным, туманным воспоминанием промелькнуло имя. Мэлоун.

— Граф и графиня Баркс не были мне родителями, — начал он. Гости в недоумении переглянулись. — По правде говоря, мы и родственниками не были…

— Так почему ты решил, что в праве сейчас говорить? — послышалось из толпы. Двоюродный дядюшка Вилтон, конечно. Щеки пылали багрянцем, наверняка уже успел заглянуть в винный погреб. Иначе помалкивал бы.

А Мэлоун, похоже, ничуть не смутился. Пожал плечами, продолжил, как ни в чем не бывало:

— Родственные узы не могут служить мерилом благодарности. Мне дали кров и заботу тогда, когда я в этом больше всего нуждался. Это самое малое, что я могу сейчас сделать взамен. Граф и графиня Баркс были примером великодушия, для всех и каждого. Трудно встретить людей более светлых…

«Ты же не знал их совсем!» — хотелось выплюнуть в лицо наглому выскочке. Не важно, что подумают остальные. Пусть решат, что она сошла с ума, как бабушка Клодетт, не важно.

–…И теперь, когда роковая случайность, всего-то попавший под колесо повозки камешек, отнял их…

Лишь бы только перестал говорить так, будто они и вправду были ему близкими. Говорить о каких-то других, совсем чужих ей людях. Не были!

А все слушали и кивали. Даже Гаруш, уж он-то должен был видеть. Вместо этого только уставился на самозванца, не мигая. Лучше бы клюнул его хорошенько.

Угораздило же такой глупой птице стать покровителем их рода!

— Благодарю, Мэлоун, — Эстелла и сама не заметила, как поднялась и прервала поток продолжающейся лести. Не смогла больше выносить то, как у нее пытаются отнять самое дорогое, что еще осталось. Присвоить себе память о ее родителях. Ее, самых близких, и ничьих больше! — Думаю, все здесь уже успели понять, насколько замечательными были мои родители. Но вы и так это знали, если были с ними достаточно близки, правда?

Конечно, не были, и нечего им здесь делать. Никому из них!

Десятки пар глаз уставились на нее в недоумении. Ком в горле помешал продолжить сразу же, и с каждым мгновением прервать молчание становилось все сложнее. Столько лет ее учили говорить, что полагается, даже думать, что полагается, а теперь…

— А теперь пришло время отдать графу и графине последние почести, — наконец смогла произнести Эстелла. Опустившись на колени, положила руки на вазы с прахом. Закрыла глаза. Ладони отчетливо ощутили каждый изъян, каждую щербинку на кажущейся ровной поверхности. Хотелось представить лица родителей, в последний раз, но вместо них перед глазами были эти треклятые белоснежные лилии.

Все это неправильно. Совсем неправильно, и никто, кроме самой Эстеллы об этом не догадывался. На почетном месте сейчас должны были стоять три, а вовсе не две вазы.

Но хуже другое: ни слезинки в глазах, как Эстелла ни пыталась соблюсти приличия. Посчитают ее черствой и будут обсуждать за спиной? Или решат, что бедняжка уже все выплакала? Не важно.

Эстелла поднялась и быстрым шагом направилась к выходу. Бросила на ходу:

— Теперь ваша очередь прощаться.

В ушах отдавался цокот каблуков по мраморному полу коридора, отчего-то сейчас бесконечно длинного. И еще чьи-то шаги. Не столь поспешные, но держались рядом. Эстелла притормозила. Обернуться не решилась: поняла вдруг, что если снова заметит направленные на нее сочувствующие и насквозь лживые взгляды, то уже не сможет сдерживаться — побежит со всех ног подальше от них.

Может, так было бы лучше?

И эти шаги за спиной, почему они никак не стихнут?

— Вы неплохо держались, графиня, — снова голос того наглого выскочки. Конечно, кто бы еще посмел ее преследовать?

Эстелла остановилась у приоткрытого окна, вдохнула свежий воздух. Бархатная портьера мгновенно окутала ароматом лаванды, который так любила мама, и от которого стало дурно. Пришлось сделать шаг в сторону.

— Думала, останетесь утешать горюющих, Мэлоун, — оказывается, силы язвить еще остались. Пожалуй, только на это и остались. — Или предоставили это Гарушу?

Произнесла, и тут же поморщилась. Дурной, дурной ворон. Неужели обязательно проявлять характер именно сейчас, когда больше всего нужна его поддержка? Впрочем, пока были проблемы поважнее. С растерянным видом взъерошивший волосы на макушке Мэлоун, например.

— Настолько не понравилось, что я говорил?

— Было слишком приторно, — Эстелла картинно скривилась, на что Мэлоун пожал плечами.

— Просто помочь пытался.

Хотелось бы верить. Правда, хотелось, только Эстелла давно и крепко усвоила: на слова нельзя полагаться. Никогда и ни за что.

«Мы всегда будем с тобой» — так они говорили. Теперь их нет.

Слова ничего не значат.

— Теперь все будут считать, — Эстелла сорвала перчатки и бросила на пол. — Что новая графиня слабачка и не смогла даже как следует почтить память своих родителей.

На лице Мэлоуна появилась загадочная улыбка, и от неожиданности Эстелла на миг позабыла о том, что злится.

— Теперь они будут считать, что новая графиня поглощена горем, в чем нет ничего зазорного. И, несмотря на свое горе, она способна выполнять свои обязанности. По-моему, неплохо, как считаешь?

От возмущения Эстелла задохнулась и не сразу нашлась, что ответить.

— Ах, мы уже на «ты» перешли?

— Думал, не будешь против, — Мэлоун пожал плечами.

«Думал он, конечно», — мысленно фыркнула Эстелла. — «Слишком много думает». Вслух же произнесла на удивление спокойно:

— Я и не против. Но откуда ты знаешь, что другие теперь решат?

— Слышал, пока шел по залу. А ты разве нет? Они очень громко перешептывались.

Неужели не понимает, что ей было не до подслушивания сплетен? Или притворяется, будто не понимает, чтобы задеть побольнее? Не важно. Все это сейчас совсем не важно. Эстелла краем глаза заметила, как в дальнем конце коридора открылась дверь зала, и оттуда показался семейный поверенный. Переваливаясь, словно круглобокая утка, направился в ее сторону.

Внутри все сжалось. Не от вида поверенного: в конце концов, Эстелла была готова к неизбежному. Но вот Гаруш, сидящий на фигурно выкованном бронзовом насесте, который поверенный нес перед собой на вытянутой руке, с явной опаской — это не предвещало ничего хорошего. А особенно — то, что именно у него в клюве, а не в руках поверенного блестел позолотой конверт.

— Идем, — бесцеремонно подхвативший под руку Мэлоун привел в чувства. — Нужно выслушать их последнюю волю.

Нужно, да. Но Эстелла и без того прекрасно знала, какова будет эта воля. Да и все вокруг знали, даже нянюшка Юм, раньше времени начавшая звать ее графиней.

— Ты иди с ним, — Эстелла отдернула руку и кивнула в сторону поверенного. — Засвидетельствуешь своей подписью. Ты же здесь за этим, а не чтобы восхвалять моих родителей перед теми, кому плевать, правда? — она выпалила это так быстро, что пришлось остановиться и перевести дыхание. — Я приду позже.

Но Мэлоун не сдвинулся с места, только покачал головой. Ответил за него поверенный, как раз поравнявшийся с ними.

— Так нельзя, графиня, это против правил.

«Сама знаю» — мысленно фыркнула про себя Эстелла. Свела брови домиком и произнесла самым жалостливым тоном, на какой была способна:

— Иногда ведь можно от них отступить.

— Не в этот раз, — поверенный оказался непреклонен, как и полагалось человеку его статуса.

Эстелле ничего не оставалось, кроме как последовать за ним по узкой лестнице на второй этаж. В отцовский кабинет с дубовой мебелью и изумрудно-зеленым атласом на стенах. Туда, где он проводил большую часть жизни, и куда Эстелле дозволялось заглянуть лишь украдкой.

За спиной хлопнула дверь, и Эстелла невольно вздрогнула. На несколько мгновений удалось забыть, что позади шел Мэлоун, не позволяя передумать и сбежать.

— Буду очень благодарна, если мы не станем зря тянуть время, — Эстелла нахмурилась, глядя, как поверенный усаживается в отцовское кресло.

Словно именно он здесь хозяин. И насест с Гарушем поставил справа от себя, как это делал отец.

Поверенный поймал взгляд Эстеллы, коротко кивнул.

— Он тоже должен засвидетельствовать все, что здесь будет сказано, — раскрыл брошенный вороном на стол перед ним конверт, и осколки сургучной печати рассыпались по столу. — И да, мне не меньше вашего хочется поскорее закончить все это, юная леди.

«Юная леди», значит? Прозвучало немного обидно. Впрочем, не так обидно, как пренебрежительное «графиня» от некоторых гостей. Или все дело в том, что он знает чуть больше, чем все остальные? Всего на мгновение мелькнувшая улыбка тут же исчезла с лица Эстеллы. Почти не чувствуя ног она дошла до резного кресла около стола. Жесткого и ужасно неудобного, как оказалось. Не удивительно, что посетители здесь надолго не задерживались.

— Не хочешь занять свое место? — Эстелла указала Мэлоуну на второе кресло, рядом, пытаясь скрыть нахлынувшую оторопь. Но тот остался стоять у двери.

— Я как раз на своем месте.

Спорить не было ни желания, ни сил, так что Эстелла вновь обернулась к поверенному, развернувшему белоснежный лист с фамильной печатью Барксов. Расправивший крылья ворон — почти такой же, как сейчас сидел по правую руку от поверенного и заглядывал тому через плечо.

— Прошу об одном, — в голосе поверенного послышалось неподдельное сочувствие. Эстелла крепко сжала подлокотник кресла. — Не принимайте то, что сейчас услышите, слишком близко к сердцу. Наверняка, я абсолютно уверен, у них были причины так поступить.

«Да читайте уже!» — хотелось крикнуть, но вместо этого Эстелла протянула руку, пытаясь выхватить бумагу у поверенного из рук. Однако тот вовремя поднес ее к лицу, подслеповато прищурился.

— «Сия воля наша, графа и графини Баркс, должна быть оглашена в одном единственном случае…» — поверенный прочистил горло, прежде чем продолжить. Вынул из кармана пиджака маленькую серебристую флягу, сделал глоток. — «…Единственном случае: если обстоятельства нашей кончины будут вызывать хотя бы малейшие сомнения у наших доверенных лиц».

— Лиц? — Эстелла вскинула брови. — Я не ослышалась? И много таких?

«И как много еще я не знаю о делах родителей?»

— Оба здесь, — ответил до сих пор молчавший Мэлоун.

«Похоже, вообще ничего», — вынуждена была признать Эстелла. А поверенный продолжил зачитывать волю двух людей, которые с каждым словом казались ей все более чужими.

— «Нашей единственной дочери, Эстелле Лин Баркс, завещаем полное содержание до дня ее замужества, либо пожизненное, если таковой день не настанет. Кроме того, ей дозволяется проживать в родовом поместье Баркс столько времени, сколько она сама этого пожелает».

И вроде стоило бы выдохнуть с облегчением. Если бы только поверенный снова не замолчал, чтобы сделать глоток из своей фляжки.

— Видимо, есть какое–то «но», — поторопила его Эстелла, заставив поперхнуться.

— Да… да, кое — что… спорное, так сказать. «Обладателя же графского титула семьи Баркс мы завещаем выбрать нашему фамильному ворону, Гарушу».

— Что?

Нет, это определенно была какая–то насмешка! Эстелла не удержалась и все же выхватила листок у поверенного. Строчки расплылись перед глазами, но прочесть и убедиться в правдивости слов поверенного она сумела. Дочитать написанное — тоже. Разжала руку, и завещание медленно опустилось на пол.

— Месяц до церемонии передачи титула. Значит, всего месяц, чтобы Гаруш признал меня графиней Баркс?

«Или не меня», — обухом ударило по голове, когда Гаруш подлетел к Мэлоуну и сел ему на плечо.