Роман в утешение. Книга первая

Татьяна Герцик, 2012

Что делать умной и решительной женщине, если любимый муж встретил другую, а сама она ненароком стала любовницей олигарха? Конечно, разлюбить мужа и сбежать от любовника…

Глава четвертая

Слегка перекусив, я решила устроить себе сиесту. Но не валяться в постели, хотя солнце пекло неимоверно, а искупаться. Снова, как и вчера, натянула сплошной купальник и, прихватив полотенце, медленно спустилась по тропке, стараясь не скатиться по ней на пятой точке.

У пляжа, как раз напротив того места, где я привыкла плавать, в метрах в ста от берега стояла большая яхта, из тех, что ходят по морю. Вся белая, с синей ватерлинией вокруг корпуса, с высокими мачтами, сложенными белыми парусами, она казалась ожившей сказкой.

Красивый кораблик, но лучше бы он кантовался где-нибудь в другом месте. Удовольствие от ожидаемого купания тут же пропало. Что за радость плавать под пристальными взглядами чужаков? Я далеко не девочка, чтоб форсить, как раньше.

Присев на валун, принялась рассматривать яхту. Она называлась «Маргарита», будто в мою честь. Забавно. Белая, изящная, яхта даже со свернутыми парусами была похожа на гордую птицу. Казалось, она совершенно пуста, как «Летучий голландец». Во всяком случае, за то время, что я ее разглядывала, на ее палубах не промелькнуло ни одного человечка.

Мне даже захотелось доплыть до нее и подняться на борт, чтобы выяснить, так ли это, но тут на нижней палубе показался загорелый мужчина в белоснежном махровом халате, заставив меня посмеяться над своими глуповатыми фантазиями. Подойдя к высокому лееру, он небрежным жестом скинул халат на палубу, оставшись в одних синих шортиках, и красиво прыгнул с борта вниз. Прямо туда, где со дна били ледяные родники.

Ну и ну! Сразу видно, что он ничего не узнал ни о рельефе дна, ни о том, можно ли здесь плавать. Если перед этим он еще и загорал, то дело его плохо. Я посмотрела наверх. На палубе было пусто. Кричать и звать кого-либо на помощь бесполезно.

Действовать следовало предельно быстро, и, поеживаясь, я стремительно вбежала в реку. Чем дальше я подплывала к месту, где ушел под воду мужчина, тем холоднее становилась вода. Он до сих пор не показался на поверхности, и мне стало окончательно ясно, что придется нырять.

Задержав воздух, я опустилась в ледяную воду, молясь про себя, чтобы увидеть его сразу. На второй нырок у меня вряд ли хватило бы сил. То ли благодаря моим молитвам, то ли его удаче, но я его увидела. Он стоял солдатиком посредине толщи воды, уже не двигаясь, моляще протянув руки ввысь.

Дыхание у меня кончалось, к тому же мускулы еле двигались от обжигающего холода, поэтому, едва завидев его неподвижное тело, я без всякого пиетета схватила его за волосы. С силой оттолкнувшись, потащила наверх.

Он не двигался, что с одной стороны было хорошо, потому что не мешал мне плыть, а с другой страшновато — не опоздала ли я? Но вот под ногами почувствовалось дно, и мне пришлось ухватить его под руки, чтобы выволочь на берег. Мужчина был для меня слишком тяжел, и, честно говоря, прикасалась я к его холодному скользкому телу, уж слишком скользкому, как у лягушки, с брезгливым ужасом. Лишь уложив его на песок, уразумела, что его кожа намазана маслом для загара.

Уложив утопленника животом вниз на свое согнутое колено, я стала делать всё, что положено в таких случаях. Правда, только то, что смогла вспомнить. От волнения вспоминалось плохо, и я лишь надеялась, что не сделаю хуже. Хотя похоже было, что хуже уже некуда.

С трудом приоткрыв его судорожно сжатый рот, я со всей силы надавила на спину. Из утопленника фонтаном полилась вода. Несколько нажатий и — какое счастье! — он раскашлялся и задышал сам. Потом встал на четвереньки и его вырвало, после чего он упал на спину и стал молча смотреть в небо, видимо, не веря, что жив.

Мне не очень хотелось с ним беседовать, но я всё-таки спросила:

— Вам плохо или очень плохо?

Это было не совсем порядочно, потому что, если б ему было и вовсе плохо, больше помочь я ему ничем не могла. Тут нужен был толковый врач, а сотовый я оставила в доме. Да и какая скорая приехала бы сюда?

Он посмотрел на меня затуманенными глазами. Попытался что-то сказать, но не смог. Я призадумалась. Что мне теперь делать? Но тут с яхты послышались женские крики и шум. Наконец-то они обнаружили пропажу! Заскрипели цепи, и в воду шлепнулся ялик с людьми.

Подождав, когда они подплывут поближе, я, не дожидаясь их высадки, повернулась к своей тропинке и довольно быстрыми темпами взобралась обратно. Вдоволь поплавать сегодня не довелось, а жаль. Хотя грязь и пот я этим неожиданным купанием всё же смыла.

Я грешным делом думала, что спасенный попытается меня найти, чтобы поблагодарить, но ошиблась. В этот же вечер яхты на прежней стоянке не было. Я спокойно плавала на своем привычном месте, старательно обходя ледяные омуты, и невольно вспоминала крупное сильное тело, казавшееся в воде таким уязвимым.

Жизнь потекла так же, как и до моего неожиданного выступления в роли спасателя на водах. Сражаясь со своими химерами, я доводила себя работой до полного изнеможения, но всё равно мне каждую ночь снился невесть за что карающий меня Георгий, и часто поутру я вставала с неприятно стянутым от высохших слез лицом.

Через неделю решила заглянуть на чердак, куда в молодые годы меня никогда не пускали, а потом на это просто не хватало времени. Забравшись по приставной лестнице в узкий лаз, прищурилась от яркого солнца, лившегося в запыленное слуховое оконце. Приглядевшись, увидела множество старинных сундуков, стоявших вдоль стен.

Я твердо знала, что моя мать никогда не стала бы рыться в этом старье — ведь тут так грязно. Чтобы не расчихаться от пыли, я притащила ведро с водой и тряпки. Протерла сначала слуховое окно, затем сундуки, и, в последнюю очередь, дощатые некрашенные полы.

Открыв крышку крайнего сундука, я пугливо поежилась. Сверху лежал монашеская ряса. Не знаю, как это правильно назвать, я не сильна в церковном лексиконе. Черное бесформенное платье, черный капюшон. Я попыталась вспомнить, говорила ли мне бабушка о монахах в нашей семье.

О монахах не вспомнила, но на память пришел рассказ об инокине, ушедшей в монастырь после гибели жениха на войне. Какой войне, как звали эту мою родственницу, как ни старалась, вспомнить не смогла.

Горько пожалела, что в свое время не записала ничего из того, что мне рассказывала бабушка. У матери об этом и спрашивать нечего — ее семейные предания никогда не интересовали. Это же не имущество, за которое можно получить деньги.

Я встряхнула длинное одеяние, и мне почему-то захотелось его примерить. Не раздеваясь, натянула на себя грубое полотно прямо поверх футболки с шортами, на голову накинула черный капюшон, молитвенно склонила голову и сложила руки.

И внезапно почувствовала себя ужасно старой и отчаянно уставшей. Даже моя тень на стене сгорбилась и потемнела. Что это? Неужели одежда несет в себе энергетику давно ушедшего человека? Мне стало не по себе. Я принялась стягивать длинный бесформенный балахон, но он не поддавался, возможно, зацепившись за молнию на шортах.

Порвать ветхую ткань мне не хотелось, и я постаралась не торопясь выяснить, что же мне мешает его стянуть, но тут под окнами раздался шум и громкий стук в ворота. Я вздрогнула. Кто бы это мог быть? Георгий? Вряд ли. Поняв, что никак не смогу без потерь снять монашеское одеяние, осторожно спустилась вниз в нем. Стук раздался еще настойчивее, и я неохотно отворила ворота.

Стоявший за ними человек, увидев меня, испуганно вздрогнул. Конечно, в наших краях монашки встречаются не часто. Не заподозрив подлога, посетитель скованно поздоровался. На нем были светлые брюки и легкая рубашка, и выглядел он как денди с модной картинки, но всё-таки я его узнала. Это был мой утопленник.

В воде, да и потом, оказывая ему первую помощь, я не очень-то его разглядела, поэтому сейчас видела как бы впервые. У него были длинноватые светло-русые с рыжеватым отливом волосы, и светло-карие, такие, про которые в любовных романах пишут — медовые, глаза. Правда, выражение их мне не понравилось, слишком уж много в них было высокомерия.

Но не это было главным. В мужчине чувствовалась сила. Даже мощь. Та, что делает королей королями. Это мне понравилось — я вообще уважаю сильных мужчин. В последнее время столько развелось слабаков, желающих спрятаться от жизни за женскую юбку, что встретить подобный экземпляр, хотя бы для того, чтобы увериться, что они не все еще вымерли, уже редкая удача.

В моей голове мелькнула торжествующая мысль: ага, нашел-таки! А я-то думала, что благодарность нынче не в чести. Приятно, что ошиблась. Приосанилась, готовясь к получению пылкой признательности, но тут же была опущена на грешную землю.

— Вы владелица этой усадьбы?

В права наследства я еще не вступила, потому владелицей себя назвать не могла.

— Нет. Но могу ей всё передать. А что вы хотите?

Он с сомнением посмотрел на меня. С некоторым недоверием протянул:

— Я Роман Пронин.

Я вздрогнула. Это имя даже мне было знакомо, я его поместье в Рублевке, оформленное одним из знаменитых дизайнеров Франции, внимательнейшим образом изучила по журналу «Идеи художественного дизайна». Да уж, мне только российских олигархов в своей веселой жизни и не хватает! Следующие его слова донеслись до меня, как угрожающий удар грома:

— Хочу купить этот дом вместе с участком.

Вот и ответ на чаяния моей маменьки. Но мои ли?

Вспомнив о законах гостеприимства, неохотно пригласила его внутрь. В большой комнате стояла старая, так нелюбимая мамулей мебель. Но мне она нравилась — основательная и надежная. Хотя изящества в ней не было ни на грош. Подозреваю, что ее своими руками смастерил кто-то из прадедов.

В центре комнаты стояло большое зеркало, и, увидев свое отражение, я тоже вздрогнула. Если бы я не была твердо уверена, что это я, не признала бы.

На бледном лице пронзительно горели синие глаза. Никогда прежде не замечала, что мои голубые, довольно невыразительные глаза могут быть такими яркими. При этом губы как-то потерялись, вытянувшись в узкую бесцветную полоску.

И все это обрамлялось черной унылой тканью, придававшей коже нездоровый сероватый оттенок. Мне чисто по-женски захотелось скинуть с головы так уродовавшее меня одеяние, и я с трудом удержалась, не желая прихорашиваться. Путь будет так, как есть. Для чего мне становиться краше? Что этот тип меня не узнал, несомненно к лучшему.

Повинуясь взмаху моей руки, Пронин сел за стол и неловко откашлялся. Он явно не рассчитывал на такую необычную компанию.

— Эээ… Вы, то есть хозяйка, не пожалеет, что продали дом. Я заплачу достойную цену.

Мне стало невесело. Хотя мамуля будет рада, конечно. Да и брат тоже.

— А что вы собираетесь делать с домом?

Он небрежно пожал плечами.

— Как что? Снесу, естественно. Поставлю нормальный коттедж. Спуск к реке приличный сделаю.

А вот это он зря. Мне и так не хотелось продавать дом, а теперь я и вовсе в этом уверилась. Вздохнув, медленно пообещала:

— Я передам ваши слова. Но не думаю, чтобы хозяйка продала усадьбу.

Он продолжал меня рассматривать с мистическим интересом, будто невесть откуда взявшийся призрак. С некоторой долей ужаса, а может быть, почтения, не знаю.

Считая, что разговор окончен, я встала. Но гость остался сидеть. Как-то странно покашливая, сконфуженно спросил:

— Вы не знаете, где здесь живет хорошенькая такая девушка? Голубоглазая, стройная, лет восемнадцати? Очень милая.

Таких в округе я не видела.

— Я здесь не живу и никого вокруг не знаю.

Он с сожалением скривил губы.

— Что-то никто ее не знает. Но не с неба же она упала?

Встал и, потеряв ко мне всякий интерес, прошел к воротам. Не глядя на меня, сел в ожидавшую его машину и уехал.

Мне стало досадно. Вот и спасай таких. Ни спасибо тебе, ни до свидания!

С трудом стянув с себя ветхую рясу, аккуратно уложила ее обратно в сундук, и тут меня осенило. А не меня ли разыскивал этот тип? Пусть мне далеко не восемнадцать и хорошенькой меня вряд ли кто назовет, но нужно сделать скидку на его тогдашнее состояние.

Странно, что он еще цвет глаз разглядел. Эта идея, поначалу показавшаяся мне абсурдной, постепенно начала приобретать вполне реальные очертания. Честно говоря, эта утопическая блажь согревала мое уязвленное самолюбие, доказывая, что не так уж я и плоха, как вообразил себе Георгий.

В субботу лил дождь, делая спуск к Волге опасным, но я всё равно решила искупаться. Придерживаясь за кусты, благополучно спустилась и поплыла, наслаждаясь мягким сопротивлением воды. Капли дождя мешали видеть, заливая глаза, и я закрыла их, плывя вслепую. Внезапно рядом раздался плеск весел и уже знакомый звучный голос произнес:

— Извините, это не вы вытащили здесь неделю назад человека?

Что за странный способ разговора?! Даже если бы я и захотела, то ответить не смогла. Дождь всё усиливался, не давая ни смотреть, ни говорить. Скрип уключин раздался совсем близко и я, глубоко нырнув, вынырнула уже возле берега. Быстро выйдя на берег, осмотрелась. С земли окружающее было видно несколько лучше, и я увидела невдалеке от берега белоснежную яхту «Маргарита».

Ялик с красной полосой поперек уже причаливал вслед за мной к берегу, и я, почему-то испугавшись, кинулась к своей тропинке.

Пронин просительно закричал мне вслед:

— Подождите, не бойтесь меня, я вам ничего плохого не сделаю!

Но я, будто подстегиваемая кнутом, мигом взобралась по скользкому склону в свой сад и рванула к дому. Краем глаза видела, что он пытается подняться по моим следам, но у него ничего не получается, слишком уж скользко. Конечно, он же не взбирался по этой тропке тысячу раз, из них сотни — в полной темноте.

Заперевшись в доме, я перевела дух и подосадовала на саму себя. Почему я так странно себя веду? Будто мне не тридцать пять, а действительно всего лишь восемнадцать.

Вечером, как обычно, позвонила мальчишкам. У них всё было хорошо, а я с трудом задавала им привычные вопросы. Очень хотелось спросить их об отце, но я превозмогла это глупое желание. Они бы сразу догадались, что между нами что-то произошло, а мне не хотелось их волновать. Зачем? Что они могут сделать в этой ситуации?

К тому же я была уверена, что и Георгий думает точно так же, и ничего о крахе нашей семейной жизни детям не скажет. Во всяком случае, до тех пор, когда скрывать наш разрыв станет вовсе уж невозможным.

Следующий день был умытым и солнечным. Я собирала малину, вяло размышляя о необходимости съездить в Нижний за новыми заказами, как вдруг с тропки над Волгой появился мой утопленник. То есть спасенный, конечно, но это неважно.

Мне захотелось присесть, чтобы он меня не заметил, но было уже поздно. Увидев меня, он направился ко мне размашистыми твердыми шагами, будто решил взять в плен. У меня возникла спасительная надежда, что ко мне в середину малинника он всё же не полезет.

Он и в самом деле остановился подле отделяющей малинник от остального сада проволоки и пристально на меня посмотрел. На мне были старая рубашка Георгия, его же, слишком большие для меня джинсы, и размахрившаяся по краям широкая соломенная шляпа. На носу большие очки от солнца. И походила я больше на старое огородное пугало, чем на нормальную женщину. Так что узнать меня было сложновато.

Неестественно тонким от волнения голосом я возмущенно спросила:

— Как вы сюда попали? Это мой сад, черт возьми!

Пронин сердито фыркнул.

— Я ваши яблоки воровать не собираюсь!

Меня его пренебрежение привело прямо-таки в священное негодование, и я вызывающе брякнула:

— А чем докажите? Вы же зачем-то забрались сюда? Может, вы постоянно это делаете?

Он посмотрел на меня, как на сбежавшую из психушки пациентку.

— Ничем я ваш бред опровергать не собираюсь. Я таких садиков, как этот, десятки тысяч купить могу.

Это хвастовство свежеиспеченного нувориша разозлило меня так, что у меня руки зачесались надеть ему на голову корзинку с собранной мной малиной. И видит Бог, я бы это сделала, стой я с ним рядом. Но на его удачу нас разделял добрый десяток метров колючих растений, и мне пришлось ограничиться скептическим «хм».

После такого начала разговаривать ему со мной вовсе не хотелось, но он выдавил из себя:

— Девушка здесь живет, симпатичная такая блондинка?

Уже не сомневаясь, что ищет он меня, я хмуро опровергла:

— Здесь живу только я. Но я далеко не девушка.

Он саркастично подтвердил:

— Вижу.

Это мне не понравилось. В конце концов, мог бы быть и повежливее. Мило посоветовала:

— Шли бы вы себе обратно. Раз нужных вам девиц здесь нет, то и делать вам тут нечего.

Посмотрев на виднеющуюся вдалеке реку, Пронин с сомнением заметил:

— А я не скачусь вниз, ломая конечности?

Я ничем обнадежить его не смогла:

— Может, и скатитесь. Но сегодня сухо, не то, что вчера. Так что идите себе, идите! Не мешайте мне делом заниматься.

Поняв из моего пренебрежительного тона, что я считаю его жалким бездельником, Пронин посмотрел на меня с явным неудовольствием, зло пробормотал:

— Вот ведь язва! — и отправился обратно по тропинке.

Я прислушалась. Воплей и шума слышно не было, значит, спустился он нормально. Что ж, этого и следовало ожидать. И я неожиданно для себя вздохнула. Симпатичный экземпляр, жаль, что слишком молод. К тому же на яхте явно мелькала какая-то девица. Голос-то я уж точно слышала.

Да и в любом случае мы с ним не пара, так что встречаться мне с ним не резон. Ни к чему разочаровывать ни его, ни себя. Надо как-то замаскироваться до его отъезда. Не будет же он караулить тут вечно. Весьма разумно решив больше на берег не ходить и на стук никому не открывать, надвинула шляпу пониже на нос, чтобы не обгорел, и продолжила обирать ягоды с колючих веток.

Вечером снова пришлось идти в магазин, хотя есть мне совершенно не хотелось. Но и голодать при столь интенсивной физической нагрузке я себе позволить не могла.

На этот раз я отправилась на центральную площадь Пореченска, в довольно большой по местным меркам магазин, гордо именуемый супермаркетом. Как обычно, в нем было пустовато. Редкие пенсионерки в нарядных платьях бродили между рядами, выискивая что подешевле.

Я же по городской привычке пришла в столь высокочтимое место в плебейских джинсах и футболке, чем заслужила осуждающие взгляды и порицающее перешептывание за спиной. Конечно, разве можно в моем почтенном возрасте ходить в столь неподобающей одежде да еще в приличный магазин?

Чуть посмеиваясь, я положила в корзинку хлеб, сыр, молоко и задумалась, стоит ли покупать двухсотграммовую пачку сливочного масла, ведь мне его всё равно быстро не съесть, а хранить негде, когда за спиной раздался глубокий голос Романа, что-то спрашивающего у продавщицы.

Вздрогнув, будто он застал меня за кражей творожного сырка, я стремительно вытащила из кармана темные очки и напялила их на нос, враз притушив и без того неяркое освещение магазина.

Заметив меня, он подошел поближе и принялся пристально разглядывать, заставив нервничать. Вот ведь черт его попутал припереться сюда в одно со мной время! Или, наоборот, меня? Стараясь держаться непринужденно, я встала перед мясным отделом, хотя там мне ничего не было нужно. Пронин, как пришитый, потянулся за мной, заставив меня слабонервно напрячься.

Мы стояли рядом и оба делали вид, что изучаем лежащую перед нами не слишком аппетитную колбасу. Пользуясь тем, что сквозь темное стекло моих очков Роман не мог проследить направление моего взгляда, я принялась разглядывать его отражение в огромном, во всю стену, чуть запыленном зеркале напротив.

Тогда, в реке, почти без одежды он тоже был ничего, но уж слишком походил на выкинутую на берег рыбу. А вот теперь, поигрывая развитой мускулатурой и широко расставив ноги, он привлекал меня куда больше.

В коротких джинсовых шортах, подчеркивающих четкую линию сухих ягодиц и длинные загорелые ноги, в черной борцовской майке, обнажившей трицепсы и бицепсы, он был практически неотразим.

Забыв, для чего я тут, я не могла оторвать взгляд от его отражения, внезапно почувствовав чисто сексуальное возбуждение. Пытаясь привести себя в чувство, насмешливо заметила, что веду я себя как истинная самка, почуявшая рядом с собой мощного самца.

Но насмешка не помогла. И я с вновь прорезавшейся горечью признала: будь я помоложе…

Внезапно он наклонился и с некоторым раздражением предупредил:

— Вы напрасно меня так прилежно разглядываете. Ничего вам не отломится, и не мечтайте. Меня подобные простушки никогда не привлекали.

Стремительно покраснев, я чопорно поджала губы и пошла прочь, всем своим видом выражая неудовольствие от его подзаборного воспитания. Он что-то негромко посвистел мне вслед, заставив ускорить шаг.

Заплатив за выбранные продукты, я направилась к выходу. Но уйти не успела, меня перехватила тетя Света, закадычная мамина подружка. Принялась расспрашивать меня о мамуле, отчего я была готова завыть. Тетя Света и без того славилась излишней словоохотливостью, а сейчас, найдя достойный повод для любопытства, атаковала меня по полной программе.

Конец ознакомительного фрагмента.