Невероятная

Татьяна Герцик, 2020

Любовь, как известно, зла. Вот и спортсмен, отличник и просто красавец Клим Рогожин влюбился в девчонку, не подходящую ему по всем статьям. Да и сама Рита не испытывает к нему никаких добрых чувств, уж скорее наоборот. Но что ему делать, если без нее жизнь стала унылой и безрадостной?

Глава третья

Традиционный сбор веселой компании в пивном кафе под забавным названием «Жизня развеселая» начался в субботу ровно в шесть. Собирались парни здесь вот уже года три, в разном составе, от пяти до восьми старинных друзей. Ели, причем заказывали много: кухня здесь, несмотря на странноватое название, была неплохой, пили свежесваренное здесь же пиво, и от души трепались и хохотали, ради чего, собственно, и собирались.

Вот и сейчас для увеселения почтеннейшей публики Юрка в лицах пересказывал свое выступление в роли потерпевшего от страшной собаки. Лучше всего у него получался огромный злобный пес, почитающий его, бедного маленького мальчугана, сарделькой немыслимой вкусноты.

Климу впервые было не смешно, хотя прежде он не раз говорил, что Юрка неправильно профессию выбрал: ему бы надо быть актером-комиком, а не инженером. Но сегодня шутки закадычного дружка не веселили. С Климом происходило что-то странное, и он не мог понять, что именно. В то, что ему могла приглянуться столь заурядная и неинтересная девчонка, к тому же инвалид, не верилось совершенно. Тогда что это может быть? Решил, что примитивная жалость, не иначе. Сложная у Риты жизнь — вот он и проникся.

Когда Юрка передразнивал растерянного полковника, Клим молчал, хотя ему это и не слишком нравилось, но когда тот принялся складывать губки бантиком, изображая Риту, терпение Клима лопнуло, и он тихо, но твердо сказал:

— Хватит! — после наступившей тишины, во время которой недоумевающие друзья смотрели на него, не разумея, в чем дело, добавил: — Смеяться над девчонкой-инвалидом, которая очень достойно себя повела, когда ее, по сути, оклеветали, — это подлость настоящая.

Юрка вскинул вверх руки, сдаваясь:

— Понял-понял! Больше так рисковать не буду. Тебя с ней связывают какие-то уж чрезвычайно теплые отношения…

Он рассчитывал, что Клим начнет оправдываться, но тот молча пожал плечами и спокойно продолжил потягивать темное пиво из высокой стеклянной кружки. Друзья, осознав, что этой болезненной темы лучше не касаться, заговорили о другом, и скоро за столом снова звучал раскатистый смех и царила непринужденная дружеская атмосфера.

Через пару часов Клим решил, что ему пора домой. Решительно поднялся, попрощался с озадаченными его ранним уходом товарищами и вышел из кафе. В лицо ударил холодный осенний ветер, обещая скорые заморозки, снег и зиму.

Домой отправился пешком, хотя можно было вызвать такси. Но ему хотелось подышать прохладным воздухом, прийти в себя, проветрить голову. Да и переел он несколько — заказал с голодухи гораздо больше, чем нужно. Просто отец готовил редко, предпочитая перекусывать в заводской столовой, и не сильно волновался, где и что ест его взрослый сын.

А сын сидел на фастфуде разного рода, не желая беспокоить свою драгоценную персону столь нудным делом, как готовка. И теперь, дорвавшись до нормальной еды, позволил себе некоторые излишества. Да и последняя кружка пива явно была лишней.

Слегка переваливаясь, как раздутый круглый мячик, Клим шел по тротуару, поругивая себя за несдержанность. Переедание — первый шаг к обжорству! О своей неадекватной реакции на безобидную Юркину болтовню старался не думать. Была в собственном поведении какая-то неправильность, но какая — он понять не мог, и это его нервировало. Клим вообще предпочитал в жизни прямые, ясные пути. Такие, чтоб не ломать голову, правильно или нет, стоит-не-стоит так поступать, что хорошо и что плохо.

Мысли о несчастливой хромой девчонке абсолютно не вписывались в его оптимистическое жизненное кредо. Они выбивались из окружающей благополучной картины мира, тревожа и мешая жить спокойно. «С этим нужно кончать!» — постановил он и приказал себе успокоиться. Что делать, у каждого своя жизнь, и еще неизвестно, что может случиться с ним самим, поэтому не стоит заморачиваться чужими проблемами.

Минут за сорок добрался до дому, открыл картой допуска запертую на ночь калитку и уже подошел к своему подъезду, когда из проулка, ведущего к собачьему леску, вышла о чем-то мирно беседующая парочка. На мгновенье замерев, Клим повернулся к ним лицом и пристально вгляделся.

Маргариту он узнал издалека по подпрыгивающей походке. Длинный тощий парень, идущий с ней рядом, был тот же, что и вчера.

Они остановились у калитки, о чем-то разговаривая. Потом Рита прижалась к парню, бесстыдно повиснув у него на шее. Тот принялся нежно гладить ее по спине, что-то интимно шепча на ушко.

Такой неистовой вспышки ярости Климу еще испытывать не доводилось! Кровь вскипела, перед глазами поплыли кровавые пятна, руки сами собой агрессивно сжались в кулаки. Хотелось убить парня на месте. Он даже сделал шаг вперед, поддаваясь нелепому порыву, забыв о сдержанности и хладнокровии, но тут девчонка выпустила парня из борцовского захвата и, прихрамывая, припустила домой. Промчавшись мимо Клима и даже не взглянув в его сторону, скрылась в своем подъезде. Парень тоже ушел, что-то печально насвистывая, и Клим только теперь заметил идущую рядом с ним крупную овчарку.

Немного отпустило, и он резко выдохнул, стараясь сбросить напряжение. Но мускулы все равно были как каменные, в груди что-то угрожающе клокотало, и он сорвался на быстрый бег, глубоко дыша и грязно ругаясь сквозь зубы. Обежав дом раз десять по проложенной по периметру спортивной дорожке, почувствовал себя легче. Последний круг преодолел уже неспешной рысцой и, более-менее успокоившись, вошел в подъезд.

Отец еще не спал, болтая с женой по скайпу. Сын помахал ему рукой, сообщая о своем возвращении. Антон Иванович удивленно глянул на часы. Всего-то около двенадцати — для сына детское время, обычно он с друзьями засиживался в кафе куда дольше. Но зацикливаться на такой ерунде не стал, мало ли почему Клим вернулся так рано. Живот прихватило, к примеру, или ответственный семинар завтра.

Приняв контрастный душ исключительно для восстановления невесть от чего пошатнувшегося душевного равновесия, Клим завалился в постель, всеми силами стараясь погасить в голове картинку с тискающей парня Ритой. В конце концов, какое ему дело, с кем она обжимается? Она для него никто, лишь забавная соседка по дому — и ничего больше. И в таком качестве она и останется.

В ответ на эту здравую мысль в душе вспыхнул такой протест, что он задохнулся от негодования на самого себя. Чтоб выгнать дурацкую блажь из воспаленной головы, решил допустить, только допустить! — что он влюбился в эту несуразную хромоножку. Одна эта мысль вызвала на его губах скептическую ухмылку.

Представил, как идет он, весь такой подтянутый, симпатичный, да попросту красивый, а рядом с ним ковыляет эта жалкая замухрышка. Чтоб вовсе убить эту нелепую возможность в зародыше, в воображении нежно соединил их руки. Это действие должно было вызвать гомерический смех, но вместо этого по сердцу прошла волна ласкового тепла, как в детстве, когда мама перед сном гладила его по волосам, шепча, какой он замечательный мальчик, и целовала на ночь.

Он резко сел на кровати, с силой саданув себя кулаком по голове. Чертыхнулся от боли и твердо решил выкинуть всю эту нелепую муть из головы. Все равно, что бы он к Маргарите ни чувствовал, они не пара и никогда парой не будут. Вот если б она согласилась на операцию…

Эта мысль захватила, и он стал прикидывать, что было бы, если б она вылечила свою хромоту. Получалось, что ничего. С девчонкой, обладающей таким колючим характером, как у нее, трудно ужиться даже простому парню, а уж такому амбициозному человеку, как он, и вовсе невозможно. Так что однозначно — ничего между ними быть не может!

На следующее утро вышел из подъезда, направляясь в универ, и досадливо сморщил нос — к нему спешила Виолетта в серебристом плаще, в туфельках на тонком каблучке, с милой улыбочкой на симпатичной мордочке.

— Привет! Не подвезешь?

Клим порадовался, что он не на машине и не нужно угождать этой фифе.

— Я пешком, — зараз обрушил все ее планы.

Она недовольно опустила уголки подкрашенных губ.

— Но до универа же далеко!

— И что? Пару остановок я пройду пешком, а дальше на автобусе. И разминка, и в пробках время терять не буду.

Ему показалось, что Виолетта заявит «я с тобой», но она посмотрела на свои узкие модельные туфельки, не предназначенные для городской грязи, и помрачнела. Небрежно бросив ей «пока!», Клим ушагал, а она, раздосадованно притопнув ножкой, вытащила телефон и набрала номер такси. Можно было, конечно, попросить папу подбросить ее, но он уже уехал на работу.

Уже сидя в аудитории, мрачно размышляла, как же ей заставить этого несносного типа серьезно в нее влюбиться? Ведь она-то любит его столько лет! А любовь должна быть взаимной, иначе на кой ляд она нужна?

Может, ей стоит попросить у деда какую-нибудь роскошную машинку в подарок? А что, это мысль! Представив себя за рулем собственной машины, Виолетта усмехнулась. Вот пусть только попробует после этого ее игнорировать! Правда, сначала нужно права получить. Купить-то их не проблема, но вот как она ездить будет? Все столбы по дороге соберет, и не только столбы? Нет, уж лучше она проявит гражданскую сознательность и честно выучится на курсах какого-нибудь ДОСААФа. Говорят, у них лучшие курсы в городе.

Не забыть сегодня попросить нового охранника сообщать ей о появлении Клима. Старому, дяде Мише, она подкидывала пару сотен за сигнал. Интересно, сколько нужно будет давать новенькому? Вряд ли он согласится на ее условия: он гораздо моложе и наверняка потребует больше. Но это все мелочи, будет давать по пятьсот, подумаешь, сущая ерунда, — не обеднеет.

Занятия окончились в пятом часу, доведя ее до головной боли. Да, это не школа, здесь нагрузок гораздо больше. Но пока она не чувствует, что что-то сделала неправильно. Парней на факультете полно, на старших курсах есть очень даже симпатичные, так что если не выйдет с Климом, заменить его не проблема, хоть и не хочется.

Под влиянием Клима домой поехала на автобусе, чтоб понять, что же это такое. Ужасно не понравилось. Шумно, душно, тесно, и пилили через весь город почти час, хотя на машине всего-то, если без пробок, минут пятнадцать-двадцать. Да еще и стоять пришлось всю дорогу, потому что все сидячие места были заняты старухами и мамашами с детьми.

В довершение неприятностей она чуть не проехала свою остановку, потому что не знала, как та называется и на объявление автоинформатора вовремя не среагировала. Увидев знакомые дома, выпрыгнула из салона в последнюю минуту, когда двери уже закрывались, и почувствовала себя цирковой акробаткой, совершившей смертельное сальто-мортале.

В общем, столь рискованную авантюру, как езда на общественном транспорте, решила больше не повторять, риск, конечно, дело благородное, но не до такой же степени.

Дома сразу приняла душ, смывая раздражающую ее городскую пыль. Настроение было ужасным. Безразличие Клима бесило до нервной дрожи.

Может, пожаловаться на него деду? И только охлаждающая мысль, что дед, скорее всего, ее высмеет, заставила отказаться от этого намерения. Но наказать парня хотелось отчаянно, чтоб никогда впредь не смел относиться к ней со столь унизительным пренебрежением.

Выйдя из ванной, не переодеваясь, сразу направилась в столовую, где домработница Равия уже накрыла стол к ужину. Кира Серафимовна выплыла к трапезе в красивом домашнем костюмчике со стильной, тщательно уложенной прической и почти незаметным утонченным макияжем. Окинула недовольным взглядом сначала банный халат дочери, потом ее мокрые беспорядочные волосы и осуждающе покачала головой.

Виолетта в ответ равнодушно передернула плечиком.

— Вита, не позволяй себе распускаться! — вразумила дочь строгая мать. — Одна поблажка, потом другая — и вот ты уже неряха из нерях.

— Мама, ты можешь понять, что мне элементарно некогда? — возмущенно прервала ее занудные сентенции Виолетта. — Просто времени нет на всякую ерунду. И не ставь мне в пример себя — я вообще не помню, чтобы ты когда-нибудь была занята хоть каким-нибудь полезным делом.

— Как ты можешь говорить мне такие вещи! — возмутилась Кира Серафимовна, вздернув брови. — Да я ни одной спокойной минуты не знаю! Верчусь, кручусь, чтоб тебе и мужу было удобно жить!

— И зачем так напрягаться из-за меня? — Игорь Алексеевич бесшумно прошел к своему месту. — Совершенно не стоит.

Ироничный тон не вязался с его напряженным взглядом. Виолетта насторожилась — обычно отец всегда был равнодушно-небрежен и все слова жены пропускал мимо ушей. Интересно, что случилось?

— А что мне еще делать, как не заботиться о единственно дорогих мне людях? — вкрадчиво заявила Кира Серафимовна и принялась разливать по тарелкам легкий овощной супчик.

В питании она придерживалась авторитетного мнения своего диетолога: «вечерний суп нужен для правильного ночного пищеварения, он обеспечивает молодость кожи и ясность ума».

Чуть принахмурившись, отец семейства молча принялся за еду. Но дочь смолчать не смогла:

— Ты бы лучше чем-то полезным занялась, — произнесла она, с отвращением глядя на давно осточертевший суп с плавающими в нем непонятными зелеными ошметками. — Мне эту бурду не наливай, я не буду! Надоело!

— Ты же знаешь, что желудок… — принялась вразумлять ее хозяйка дома, но Виолетта, чувствуя в себе непреодолимый бунтарский дух, ее оборвала:

— Тебе надо, ты и ешь! Мне еще, слава богу, не пятьдесят лет, чтоб жрать всякую гадость!

Игорь Алексеевич осуждающе скривился, но вмешиваться в женские разборки не стал, а вот Кира Серафимовна, весьма болезненно относившаяся к своему возрасту, с силой бросила поварешку в супницу, расплескав зеленоватые брызги по белоснежной накрахмаленной скатерти, и угрожающе повернулась к возмутительнице спокойствия.

— Да что это такое! — ее голос повысился до противного визга. — Ты что, с ума сошла? Почему ты так отвратительно себя ведешь?

Виолетта не могла ответить на этот вопрос. Что-то внутри подзуживало на еще большие пакости, и она скандальным тоном сообщила:

— Может быть, потому, что ты ведешь себя как деспот?

Киру Серафимовну, всю свою замужнюю жизнь считающую себя идеальной женой и безупречной матерью, это провокационное заявление напрочь выбило из привычной колеи, и она завопила, уже не сдерживаясь:

— Это я деспот?! Да тебе дозволялось все, что только в твою пустую головенку не приходило! Да твой гардероб раз в пять больше моего! Да ты где только ни была, тогда как я…

— Тогда как ты вынуждена тщательно стеречь любимого муженька и ездить отдыхать только с ним, не то ведь уведут, — ехидно прервала ее дочечка. — Ты же папочку пасешь днем и ночью!

И тут Игорь Алексеевич не выдержал. Аккуратно положив ложку на стол, поднялся и со словами:

— Вы тут отношения выясняйте без меня, а я пойду пройдусь, проветрюсь хоть немного, а то что-то тошно стало, — покинул поле боя.

После его ухода скандал разгорелся с новой силой. Виолетта, вымещая на матери разочарование из-за Клима, наговорила той много неприятных слов. Но и Кира Серафимовна в долгу не осталась. Донельзя возмущенная и расстроенная, она выхватила из супницы поварешку и так приложила ею по лбу единственной дочери, что та пошатнулась и если бы не сидела, то непременно бы упала.

— Что, еще хочешь? — прошипела мать, едва сдерживаясь, чтоб не ударить еще раз. — Вот именно так нас воспитывал мой дед, когда кто-то начинал дерзить. Очень помогало, между прочим!

— Я ведь и сдачи дать могу! — огрызнулась дочь. — Что ты тогда будешь делать?

— Ты не посмеешь! — решительно отрубила мать. — И хватит! Ты и так испортила весь вечер! Даже отец не выдержал твоего хамства!

— Я вообще не понимаю, как он такую жизнь выдерживает, — Виолетта сморщила курносый нос, не желая показывать слабость, хотя лоб изрядно болел и чесался, а по лицу расползлись противные суповые капли. — Он же шагу ступить без твоего позволения не может. Эта твоя слежка и святого из себя выведет, а ведь он просто человек.

— Мы все с ним делаем вместе, — Кира Серафимовна взяла себя в руки и говорила уже почти спокойно. — Нам это нравится.

— Тебе это нравится, а ему равнофигенственно, — уточнила Виолетта.

— Не решай за других! — внутри у Киры Серафимовны снова начался неконтролируемый пожар. — Если бы его чего-то не устраивало, он бы давно мне об этом сказал.

Дочка ехидно рассмеялась:

— Ха-ха-ха! Вот как! Сказал? А ты что, умеешь слушать? Ты же никого, кроме себя, любимой, не слышишь! Я сколько лет говорю, что терпеть не могу этот дурацкий ночной супчик — и что? Ты пичкаешь им меня каждый вечер! А мне начхать, что он полезный, меня от него тошнит!

Величественно выпрямившись, мать приказала:

— А ну вон отсюда! И чтоб я тебя здесь больше не видела!

Фыркнув, Виолетта ушла в свою комнату и так шваркнула дверью, что во все стороны полетела штукатурка. Потревожить соседей она не боялась — квартира была двухуровневая, а самочувствие домработницы, обитавшей снизу, ее никогда не волновало.

Оставшись одна, Кира Серафимовна приуныла. Такого в ее семье еще не бывало. Все всегда было упорядочено и выверено до последнего миллиметра. И вдруг такое мерзкое безобразие! Что приключилось с дочерью? У нее даже в подростковом возрасте не бывало подобных эксцессов.

И Игорь тоже хорош! Нет, чтоб приструнить девчонку, как и положено отцу в таких ситуациях, он просто взял и удрал, снова бросив все разборки на нее. А она устала! Она ведь тоже человек, так же, как и все, подверженный плохому настроению, и вообще слабая женщина. Она всю жизнь избавляла мужа и дочь от всех бытовых проблем, стараясь, чтоб им жилось хорошо, — и вот благодарность!

Упрямо прикусив губу, налила себе уже остывшего супа и принялась есть, стараясь не замечать приевшегося вкуса и убеждая себя, что польза от него перевешивает его невкусность.

А неприятности скоро забудутся. Утром дочь пожалеет о своей вспышке, и все у них пойдет по-прежнему. Только вот нужно сказать Равие, чтоб спрашивала у Виолетты, чего та хочет на ужин, и готовить то, что попросит. Да и вечернего супу дочери больше не наливать, раз уж она столь категорически настроена против.

Выйдя из дома, Игорь сел на низкую деревянную скамейку в небольшом тенистом скверике, разбитом на территории дома, и рассеянно оглянулся вокруг. Интересно, эти большие деревья сохранились от маленьких частных домиков, что стояли на этом месте и были снесены при постройке высотки, или были высажены после? Он знал, что существуют технологии, позволяющие пересаживать уже взрослые деревья, но никогда этим вопросом не задавался.

А сейчас ему вдруг захотелось это выяснить. Он понимал отчего: не хотелось размышлять, в какое жалкое убожество превратилась его жизнь. Нужно думать о чем угодно, только не о себе самом. Иначе придется признать, что живет он глупо и безотрадно и что его аморфное существование подобно безвкусному супу, который он вынужден покорно глотать каждый вечер, чтоб не выслушивать очередную тоскливую нотацию от женщины, умудрившейся так подмять его под себя, что он и шагу без ее позволения ступить не смеет.

Он знал, что сейчас Кира названивает ему, чтоб потребовать немедленного возвращения. И лукаво усмехнулся — а не получится, телефон-то остался в квартире! Он ушел из дому в обычном домашнем костюме, хорошо, что теплом, — на улице было уже довольно-таки прохладно.

Куртку накидывать не стал специально, потому что подозревал о жучках, в нее вшитых. Иначе как бы жена узнавала, где он и что делает, особенно тогда, когда он «нечаянно» забывал дома или на работе телефон? Порой она даже знала, с кем и о чем он говорил. Конечно, в лоб она ни в чем подобном не признавалась, но по обмолвкам, нечаянно брошенным фразам, все становилось понятно.

Этот тотальный контроль унижал, возмущал и заставлял чувствовать свою ущербность. Но менять тем не менее ничего не хотелось. Игорь порой сердился на себя за свою инертность, но тут же находил оправдания: дочка еще маленькая, как с ней расстаться? И вот сегодня его маленькая дочка показала такие акульи зубки, что он ужаснулся.

Когда это она успела стать подобием перманентно уверенной в собственной непогрешимости Киры? Ведь он столько времени проводил с дочерью, стараясь этого не допустить. Виолетта с таким пренебрежением, граничащим с презрением, говорила и о нем, и о собственной матери. Обидно. Нет, что-то надо менять, но вот что? Уйти?

Он представил одинокие тоскливые вечера и поежился. Да и утраченного комфорта жаль. Обедать и ужинать в заводской столовой, самому стирать носки и даже посуду за собой мыть?! Под давлением непреодолимых бытовых трудностей желание начать новую жизнь быстро сдулось.

Игорь уже приподнялся, решив идти домой, есть-то хотелось, к тому же за безвкусным супом следовали довольно-таки приемлемые блюда — рыба, чаше всего красная, под каким-либо нежным соусом, курица в разных видах или нежирная телятина. Равия готовила хорошо, этого у нее не отнимешь. А суп ему тоже осточертел, вот он вслед за дочерью от него и откажется, проявит, так сказать, твердый мужской характер.

Из дома вышла хромающая девчонка с огромной собакой. Проваливающейся походкой прошла поодаль и вышла из калитки. Он проводил ее сочувственным взглядом. Он помнил, что говорила Кира — сирота, получившая здесь квартиру из милости. Он знал об особенности милой женушки поливать грязью всех, кто казался ей недостойным, но не спорил из-за полной бесполезности: любые возражения отметались ею как несущественные.

А вот из-за матери этой хромой девочки он с женой почти поругался. В принципе, не ругался, а показал ей свое недовольство, что делал крайне редко. Но разве можно говорить подобные гадости практически незнакомому человеку, как это бестактно сделала Кира? Хорошо, что женщина, будто очнувшись от летаргического сна, вдруг сверкнула голубыми глазами и весьма чувствительно поставила бесцеремонную женушку на место.

Ему это понравилось. Обычно мало кто выдерживал Кирин агрессивный напор, а вот она не растерялась и, более того, вышла победительницей из малоприятного спора. Он даже отметил, что это весьма привлекательная женщина, хотя женскую красоту не замечал уже много лет. Или, что точнее, усиленно эту способность в себе глушил, не желая выносить зачастую неадекватную ревность жены.

Тут, будто материализуясь из его мыслей, во двор появилось и само, так сказать, яблоко их раздора. Не глядя вокруг и явно никого не замечая, соседка, одетая в давно вышедшее из моды длинное драповое пальто, прошла чуть подальше и устроилась на самом краешке соседней скамейки, горестно ссутулившись.

Уже стемнело, но установленные в скверике ажурные фонарики на солнечных батареях давали неяркий, хотя и вполне достаточный свет. Он разглядел, что на шее женщины повязан все тот же ляпистый, не по погоде легкий платочек, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор.

Здравое намерение вернуться в дом отчего-то пропало, хотя он уже изрядно замерз. Немного помедлив, подошел к соседке. Услышав его шаги, она подняла голову, и он ужаснулся совершенно пустому невидящему взгляду. Если б перед ней был кирпич, выражение ее глаз не изменилось бы, — в этом он был точно уверен.

— Извините, — тут он замялся, потому что никак не мог вспомнить ее имени, или, возможно, Кира его и не произносила? — моя жена разговаривала с вами в недопустимом тоне. Она порой бывает слишком прямолинейна. — И еще раз повторил: — Извините.

Взгляд соседки стал осознанным, но смотрела она на него не как на привлекательного мужчину, а как на досадную помеху вроде пролетевшей рядом мухи.

— Это совершенно неважно! — нетерпеливо сказала она, и было видно, что она желает только одного — чтоб он ушел.

Ее поведение было непривычно и даже несколько обидно, ведь Игорь знал, что все женщины при виде него делали охотничью стойку и всеми силами старались ему приглянуться. Безразличие задевало, но Игорь понимал, что лично к нему оно никакого отношения не имеет и что она ко всем вокруг относится столь же безучастно.

— Увы, важно, — вздохнул он, — вы обиделись, я же вижу.

Соседка нервно потеребила платок, явно не желая продолжать разговор.

— А что это за платок? — решил польстить он ей. — Красивый.

И тут от этих совершенно безобидных слов у нее на глазах появились слезы. Скрывая их, она опустила голову и глухо выговорила:

— Это самый обыкновенный платок, его даже красивым назвать нельзя. Просто его мне подарил мой муж, перед тем как… — голос у нее прервался, и от нее прокатилась волна такого отчаянного горя, что мужчина растерялся.

Впервые в жизни ему захотелось крепко обнять другого человека, прижать к себе и хоть как-то согреть, утешить и ободрить.

Прерывая этот разговор, со стороны подъезда раздался резкий голос Киры:

— Игорь, ты где? Иди домой!

Соседка встрепенулась:

— Идите, это ведь вас зовут!

В ее голосе слышалось нескрываемое облегчение. Остро ощутив свою ненужность, Игорь с досадой услышал еще один приказной зов, на этот раз гораздо громче:

— Игорь!

У него этот зов ассоциировался с командой «к ноге», отданной хозяйкой непослушной комнатной собачонке, и его передернуло от негодования. От возмущения остался стоять, где стоял, будто это вовсе не ему кричат так настойчиво, и принялся знакомиться:

— Как ваше имя? — понимал, что ведет себя смешно, по-детски, будто наперекор строгой воспитательнице, но остановиться не мог. — Я, как вы уже знаете, Игорь. Мы как-никак соседи, должны друг друга знать.

С некоторым недоумением посмотрев на него, соседка все же соизволила сквозь зубы ответить:

— Алевтина Павловна я. И идете уже, идите, а то ваша не слишком воспитанная супруга весь дом переполошит своими отвратительными воплями.

Игорь нехотя пошел на призыв Киры. Та стояла у подъезда в накинутом на плечи ярком красно-зеленом павловском платке. Увидев мужа, сердито прошипела:

— И где ты… ходишь? Холодно же!

Он выпрямился и неосознанно поежился. Но от мороза или возмущения — не понимал и сам.

— Ты, видимо, хотела сказать: шляешься? — ее заминка не осталась незамеченной. Прошел вперед, не оглядываясь на жену.

Кира Серафимовна задержалась на пару минут, цепким взглядом всматриваясь туда, откуда он пришел. Никого не заметив, решила все-таки выяснить у охранника, где ее муж торчал целых полчаса, благо камеры слежения имелись на всех углах дома.

Догнала она мужа только у лифта, где он придерживал дверцу, дожидаясь ее. Выйдя на последнем этаже и пройдя два лестничных марша в свой пентхаус, Кира отпыхивалась, будто прошагала все этажи пешком.

— На западе лифты для пентхауса ставят отдельные, а в России все не как у людей, — привычно посетовала, стараясь выровнять дыхание.

Отчего ее напрягало пройти до квартиры какой-то этаж, ведь это для нее весьма и весьма полезно, Игорь никак не мог понять, но решил списать это на дурное настроение. Все-таки дочь достала до печенок сегодня всех.

Съев котлету по-киевски, разогретую в микроволновке, что считалось Кирой Серафимовной чрезвычайно вредным и вообще низким моветоном, он немного посидел перед телевизором, потом принял душ и отправился в свою комнату. Посещать сегодня спальню жены не было никакого настроения. Да и было ли оно когда-нибудь?

Крамольные мысли лезли в голову, мешая спать и заставляя его делать то, что он ужасно не любил — размышлять о своей жизни. Поняв, что уснуть все равно не удастся, вытянулся во весь рост, заложил руки за спину и принялся негромко насвистывать, представляя, как бы он жил, если б не женился на Кире, едва ему стукнуло девятнадцать.

После тщательного анализа получалось, что не слишком-то хорошо. Существовал бы так же, как все его одноклассники — тянул лямку в какой-нибудь конторе или на заводе, как и они, выслушивал от гипотетической жены укоры в собственной никчемности. А то и вовсе бы спился, что случилось с парой его школьных дружков, ищущих в водке забвения от непосильных тягот жизни.

В результате постановил, что ему крупно повезло. Ведь стоило ему только заикнуться о какой-либо приглянувшейся машинке или намекнуть куда-нибудь съездить, как все его капризы тут же исполнялись. По сути, Кира — его золотая рыбка. И выглядит она вполне прилично, не сравнить с женами его знакомых, если не считать вовсе уж молодых, конечно.

Так чем же он недоволен? Присматривают за ним более пристально, чем ему хочется, но это, в принципе, ерунда. Это ему должно даже льстить — ведь жена просто-напросто боится его потерять, вот и принимает превентивные меры, так сказать. А в остальном у него все не просто хорошо, а даже замечательно.

Вот только отчего так тоскливо на душе? Чего ему не хватает? Самостоятельности? Так не нужна она ему, вот еще, ему этого добра и на работе хватает. Дома он ни за что не отвечает, соответственно, ошибок не делает, живет спокойно, как у Христа за пазухой. И не нужно тикаться, дергаться и невесть из-за чего тревожиться. Все хорошо. А то, что Виолетта бесится, так это пройдет — возраст у нее такой сейчас, беспокойный.

Вот замуж выйдет, и все наладится. Если, конечно, она не вздумает доставать мужа так, как Кира его самого. Ведь почему он с ней никогда не спорит? Да просто не хочется выслушивать муть, которую она с упоением вывалит на его голову. Типа она для него все, а он для нее ничего. И так без конца. Так что уж лучше промолчать, сделав вид, что ему все фиолетово.

Поняв, что, как наркоман с иглы, не может соскочить с беспокоящей его мысли, с силой закрыл глаза, приказывая себе заснуть — завтра рано вставать на работу. В принципе, ему можно было и не работать, денег тестя на всех бы хватило, но для взрослого нормального мужика это уж и вовсе стыдно. Да и с ума можно сойти — видеть круглые сутки старательно-милое лицо жены.

Уже уплывая в сон, вздрогнул от глядевших на него в упор пустых глаз соседки. Сердце снова сочувственно встрепенулось, заставив его глубоко вздохнуть. Алевтина Павловна — имя он запомнил, а вот фамилии ему она так и не сказала. Впрочем, свою он ей тоже не назвал. Это даже хорошо, будет повод еще раз с ней поговорить. Возможно, она посмотрит на него не как на предмет мебели, а как на живого человека.

От этой мысли странно потеплело на душе, и он уснул с предвкушающей улыбкой.

Утром за ранним завтраком предложил дочери подвезти ее до универа, уверенный в привычном отказе — у нее всегда были какие-то свои планы, но услышал:

— Если тебе не влом, то подвези.

Несколько удивившись, он заверил Виолетту:

— Если б было сложно, я б не предлагал. Если тебе к первой паре, то лучше поспешим.

Они спустились в подземный гараж.

— На чем поедем? — отец окинул удовлетворенным взглядом шеренгу выстроившихся перед ним иномарок.

Дочь небрежно махнула рукой.

— Да какая разница. Что с краю стоит, на том и двинемся.

С краю стоял «мерседес», на котором вчера последней приехала Кира. Сев в него, они поднялись из гаража, по кнопке выхода открыли тяжелые металлические ворота и выехали во двор. Проезжая мимо спешащих к калитке соседей, Игорь заметил, каким напряженно-недовольным взглядом дочь проводила быстро идущего высокого парня. Он даже имя его знал — Климентий, поскольку оно не раз упоминалось Кирой в связи с какой-то знаменитостью, перед которой жена буквально благоговела.

А вот то, как пристально Клим смотрел на бредущую к остановке невзрачную хромоножку, было очень даже любопытно. Мужским чутьем Игорь понял, что интерес там весьма серьезный. Похоже, дочь увлеклась этим парнем совершенно напрасно. Но это не страшно, наоборот, даже полезно.

За последнее время он заметил, что Виолетта испотачена до невозможности и уверена, что перед ней все должны падать ниц, почитая за честь исполнять все ее желания. И пусть сейчас ей больно, но жизненный урок она должна усвоить. Будет знать, что не все бывает так, как она хочет.

Проследив за не заметившим ее Климом, Виолетта, болезненно скривив губы, откинула голову на подголовник и прикрыла глаза. Решив, что она вздумала подремать, заботливый отец приглушил радио, вещающее им о наступающем на их регион ненастье.

— Папа, как ты уживаешься с мамой? — прозвучал внезапный вопрос. — Ты же ее не любишь, более того — ты ее терпеть не можешь!

Игорь задохнулся, как от удара в солнечное сплетение.

— С чего ты это взяла? — он и сам слышал, насколько фальшиво прозвучало его слабенькое недоумение.

— Да это все видят, — похоже, дочь о толерантности и дипломатичности не слыхивала, — ты этого и не скрываешь.

Ну и ну! А он-то считал, что прекрасно маскирует свое отношение к жене.

— Это неправда, я ее уважаю, — наконец сумел подобрать он нужное слово. — И дорожу.

— Уважать ты ее не уважаешь, да и не за что, в этом я с тобой полностью согласна, — бестактно заявила дочечка, — а вот что дорожишь, это возможно. Кто еще будет тебя так ублажать, как мамочка? Которая это машина по счету? Из третьего десятка или пятого?

В самом деле, в их отсеке стояло пять крутых иномарок на все случаи жизни. Но вовсе не по его инициативе. Просто Кира, желая сделать приятное любимому мужу, скупала все, что ему мало-мальски приглянулось, причем без всяких просьб с его стороны. Поэтому ответил он легко:

— Понятия не имею. Мне все равно, лишь бы бегала. Я и на «Ладе» себя вполне комфортно чувствую.

Все так же не открывая глаз, Виолетта фыркнула:

— Папа, только не говори мне, что тебе нравится жить в такой семейке, как наша. У нас же не просто холодно, у нас вечная арктическая зима, без потеплений.

Она не уточнила почему, но Игорь поразился, как верно было подобрано слово. В самом деле, навязчивая забота жены никоим образом не заменяла душевного тепла, более того, подчеркивала его отсутствие. Дочь права — в их семье жить холодно. И как он этого не понимал раньше?

Но обсуждать свою жизнь он не желал, тем более с дочерью, чувствуя себя предателем по отношению к жене, и решительно перевел разговор на другое:

— Что с тобой случилось вчера?

— Ты про тот маленький скандальчик? — уточнила Виолетта, будто он мог спрашивать о чем-то другом. Вздохнув, постаралась оправдаться: — Ничего особенного, просто все надоело. Да еще этот поганый суп…

— Суп в нашем доме был всегда, ты же знаешь, как трепетно мама относится к рекомендациям своего непогрешимого диетолога, а вот сорвалась ты в первый раз. Значит, дело и не в маме, и не в супе. Думаю, в твоей неадекватности виноват кто-то другой.

Дочь надулась.

— И кто же это, по-твоему? — вопрос прозвучал с вызовом, она была уверена, что уж ее аморфный папочка ни за что не догадается, в чем, вернее, в ком тут дело.

— Какой-то там мещанин Климентий Рогожин, моя дорогая, не пара столбовым дворянам Полянским, — тоном Киры Серафимовны проговорил Игорь Алексеевич.

Для Виолетты это оказалось настоящим шоком, и она смешно приоткрыла рот. Не оттого, что Клим ей якобы не пара, а оттого, что отец так небрежно раскрыл ее столь тщательно хранимый секрет.

— Но как? — едва смогла выговорить она.

— Я не такой дурак, каким меня считают, — хмуро заверил ее отец.

— Никогда тебя дураком не считала, — ненатурально возмутилась Виолетта. — Наоборот, я тобой горжусь.

— А вот врать нехорошо, — весело укорил он ее. — Я не слепой, и кто как к кому относится, вижу прекрасно.

Виолетта была очень рада, завидев стены родной альма-матер и прекращая этот провокационный разговор, все больше походивший на допрос с пристрастием. Для нее, естественно.

Едва отец затормозил возле ее корпуса, она, воскликнув:

— Пока, папуля! Спасибо! — выскочила из салона авто и рысью побежала к дверям, спасаясь от мелкого противного осеннего дождя.

Аккуратно развернувшись на пятачке, Игорь Алексеевич поехал на работу. Время уже поджимало — до восьми оставалось где-то минут десять, и он спешил. Оставив машину на выделенном ему месте заводской автостоянки, рысью домчался до проходной, провел пропуском над дисплеем и заскочил в вестибюль. На огромных часах, висевших на видном месте для назидания и порядка, до критической отметки оставалось две минуты.

В свой цех он пришел в пять минут девятого, но опозданием это не считалось — важно было отметиться на главной проходной. Возле приземистого бетонного здания в небрежных позах стояли и курили человек двадцать — все опытные работники, знавшие: что бы они ни вытворили, их все равно не уволят — работать-то некому.

Не заморачиваясь, Игорь Алексеевич шустро проскочил мимо, лишь вскинув в приветственном жесте правую руку и кивая в ответ на уважительное «здрасьте, Игорь Лексеич».

В просторном помещении, занимающем половину второго этажа длинного здания цеха, его коллеги из цехоуправления, или ИТР, как называли их в былые времена, уже сидели на своих местах и занимались кто чем.

Ольга Максимовна наводила марафет, крася ноготки мерзко воняющим лаком; Елена Карловна звонила по телефону, руководя сыном, собирающимся в школу в свой десятый класс, поясняя «малышу», где лежат его чистые носки; Иван Гаврилович мирно посапывал, досматривая недосмотренный дома сон; остальные сидели в гаджетах, кто играя, кто наслаждаясь видео самого разного пошиба.

Игорь Алексеевич скептически прищурился. Будь он начальником, половины ненужных прилипал здесь бы не было. Не секрет, что вели себя коллеги так привольно потому, что все были чьими-то протеже. И не ему косо на них смотреть — сам-то он был вообще зятем владельца холдинга, в который входил и их завод, хотя об этом факте его биографии никто из окружающих не знал.

Открыв компьютерную программу, начал проверять, кто и что из рабочих сделал за прошлый день. Получалось маловато, но, поскольку времени до окончания контракта было вполне достаточно, а заказов в последнее время поступало мало, возмущаться и торопить бригадира не собирался. Да и вообще это не его дело. Он-то отвечает за качество, а за все остальное — начальник цеха.

Спустился вниз. Там, в огромном, продуваемом всеми ветрами помещении стояли станки семидесятых годов, на которых умельцы каким-то невероятным образом, буквально на коленке, исхитрялись совершать чудеса, выполняя сложнейшие заказы на вполне приемлемом уровне.

Поздоровался за руку с мастером, выяснил, в чем причина отставания. Она оказалась до чертиков банальной: не хватило комплектующих. Пошел ругаться с Ольгой Максимовной, отвечающей за снабжение. Рутина, давно надоевшая и бесполезная по своей сути.

Почти как его двадцатилетнее существование в роли выставочной собачки богатой дамочки.

Тоска наваливалась все сильнее. Что это с ним? Кризис сорокалетних? Игорь всегда считал хандру и все с ней связанной уделом бездельников. И вот теперь сам становился ее жертвой. Как же ему поступить? Продолжать и дальше изображать сибарита не выйдет — душа явно переполнилась и не выносит больше лжи. Но и страдать напоказ, как это делают некоторые из его знакомых, он тоже не станет — это отвратительно.

Как правильно заметила дочь — холод. В их семье царит арктический холод, и он элементарно продрог до самых костей. Но где он сможет согреться? У какого очага? И стоит ли что-то менять в налаженной, пусть и удручающе тоскливой жизни, ведь где гарантия, что после перемены, какой бы она ни была, станет лучше, а не хуже?