Банальная жизнь

Татьяна Герцик, 2013

Яна не верит больше в мужскую любовь. После измены мужа она во всех мужчинах видит его подобие. Оставшись с двумя мальчишками, некогда мечтать о каких-то там светлых чувствах. Детей бы вырастить порядочными людьми…

Глава первая

Как обычно в субботнее утро, на площади вокруг нашего профсоюзного дворца культуры не было ни одной живой души. Весна боролась с зимой, по асфальту привольно разлились грязные лужи, но вдоль тротуара еще высились огромные потемневшие сугробы. Осторожно, выбирая местечки посуше, я пробралась к дверям библиотеки, где имела честь служить заведующей, и увидела знакомую картину — на тротуаре, наглухо перегораживая вход, уютно устроилась здоровенная сверхнаглая машина цвета навозной мухи, впрочем, очень красивая.

Не раздумывая долго, я с силой стукнула увесистой сумочкой по надменно вздернутому капоту. Испуганное авто тут же издало протяжный призывный вопль, на который из дверей клуба боевых искусств выскочил распаренный жлоб в синем трикотажном костюме. Я одобрительно следила за его двухметровыми скачками. Надо же, какие ноги длинные, ему и автомобиль ни к чему, он и без него везде успеет.

Подбежав к машине, он хрипло спросил, суматошно оглядывая ее в поисках взлома:

— Где он?

Не понимая, о ком идет речь, я заинтриговано переспросила:

— Кто?

Он посмотрел на меня, как на недоумка, и рявкнул:

— Да взломщик!

Так меня еще никто не величал, и я невольно приосанилась, возгордясь собой.

— Это я взломщик. Только мне ваша машина не нужна. Наоборот, жутко мешает. Будьте так добры, — в эти слова я постаралась вложить всё отпущенное мне природой ехидство, — отгоните свой автомобиль на положенное ему место и освободите дорогу!

Жлоб не рассердился и не завопил, как я ожидала, а озадаченно почесал в затылке, демонстрируя небывалое среди клубного контингента хорошее воспитание.

— А машина что, в самом деле мешает?

Это меня умилило. Ну, прямо святая простота! Сам не видит, что ли? Популярно объяснила:

— Сугробы же кругом! Если вы ее не передвинете, мне на работу придется лезть по ней. Эмаль поцарапаю, поскольку каблуки у меня подбиты железными набойками. Возможно, и стекла выдавлю, вес у меня, уж извините, не птичий.

Во время моей устрашающей речи жлоб смотрел на меня с всё возрастающим недоумением. Спорить не стал, а развернулся и рысцой потрусил обратно в клуб. Я возмутилась такой беспардонностью и уже хотела снова вдарить по машинке, когда меня осенило: у него же нет с собой ключей от авто! Ведь не кладет же он их в карманы спортивных штанов, когда идет заниматься.

Через пару минут он и в самом деле возвратился, на сей раз в цивильном черном костюме. Быстрым шагом подошел к машине, не глядя на меня, молча сел в салон. Завел мотор, сразу заурчавший басовито и надежно, выехал на дорогу, газанул и уехал, не подумав извиниться.

Пожав плечами, я тихонько фыркнула ему вслед. Чего еще ждать от клиентов клуба боевых искусств? Они только драться умеют, вежливости их там никто не учит, да и без надобности она им. Вот только указал мне ручкой, и я моментально в сторонку прыгнула, не захотелось вытирать о себя грязные колеса его авто.

Пройдя по освобожденной дороге, открыла входную дверь и по гулкому коридору дошла до своего кабинета. В вестибюле послышался шум — на работу пришли Ванда Васильевна с Людой. У Софьи с Верой Сергеевной сегодня был выходной. Поздоровавшись, дамы отправились на рабочие места, абонемент и читальный зал. Я пошла следом, посмотреть, всё ли в порядке. Читателей еще не было, и мы скучковались на втором этаже, в читальном зале, предоставив нашей уборщице Марье Степановне без помех вымыть пол на первом.

Поговорила с Вандой Васильевной, приятной одинокой дамой немного за пятьдесят, о здоровом образе жизни. Представления о нем у нее менялись каждый раз после прочтения очередной статьи, и она принималась убежденно доказывать преимущества именно этой системы. На сей раз она рассуждала о пользе раздельного питания, хотя на прошлой неделе была уверена, что лучший способ сохранить здоровье это сыроядение. Причем она не только говорила, она все эти идеи добросовестнейшим образом испытывала на себе. Невольно позавидуешь ее богатырскому здоровью!

Во время нашей беседы Людмила пробежала мимо нас раз пять, громко стуча каблучками, пока Ванда Васильевна не снизошла:

— Да классные у тебя джинсы, Людмила! И сидят на тебе как влитые!

Только после ее слов я обратила внимание на Людмилины ноги. Ничего особенного в ее черных штанах я не заметила, но что я понимаю в одежде? — поэтому старательно поддержала:

— Хорошие джинсы. Аккуратные такие, немаркие.

Люда снисходительно посмотрела на меня и пожала плечами. Вот еще пример того, что молчание — золото. Чего греха таить, в моде я полный профан.

Убедившись, что в библиотеке всё в должном порядке, я ушла в свой кабинет, выходящий на дворцовую площадь. Только села за свой стол, как по коридору гулким эхом разошелся трубный глас директора дворца Абрама Серафимовича. Вообще — то отчество у него было другое, но столь сложное, что все его знакомые использовали предложенный им упрощенный вариант.

Вышла в фойе и узрела нашего маленького лысого директора, рядом с которым по-хозяйски обосновался здоровенный владелец клуба боевых искусств Вадим. Задумчиво полируя и без того сверкающую лысину, Абрам Серафимович скептически оглядывал стену, покрытую патиной времени, а именно трещинами в осыпающейся штукатурке.

Я мило подтвердила его молчаливый вывод:

— Ага, давно ремонт делать надо, это вы правы!

Поморщившись, он повернулся ко мне и учтиво поздоровался, сделав вид, что не расслышал моих провокационных слов. Приемчик из репертуара слабенького руководителя, между прочим! Но, что греха таить, я и сама частенько к нему прибегаю во время неприятных разговоров. Каков поп, таков и приход. Укоризненно, но мягко, как любящий отец, слегка журивший провинившуюся дочку, директор проговорил:

— Что же вы, милейшая Яна Ивановна, клиентов Вадима распугиваете?

У меня стало противно на душе. Неужели утрешний жлоб еще и владельцу клуба нажаловался? Сам ведь виноват! Да, перевелись ныне нормальные мужики на Руси, перевелись!

Вадим важно вступил в разговор, развернув плечи, как петух перед дракой. До чего чванливый мужик, терпеть таких не могу! Напыжась, заявил неожиданно тонким воркующим голоском:

— Один из наших лучших спортсменов сегодня прервал занятия и даже душ не принял, так спешил по вашему требованию свою машину убрать, хотя, я уверен, она вам вовсе и не мешала! Просто характер у вас, уж извините, на редкость пакостный.

Мне немедленно захотелось сверкнуть ярчайшими гранями моего столь объективно обрисованного характера. Простодушно согласилась, от всего сердца желая сделать ему приятное:

— Ага, уж очень мне ваши тупые рожи не нравятся! Ваша, правда, лучше всех.

Вадим стал напряженно соображать, в каком смысле его физиономия всех лучше. Всех тупее, или, наоборот, как раз ничего? Так и не уразумев, лучше он или хуже остальных, обидчиво повернулся к давящемуся от смеха Абраму Серафимовичу.

— Ну вот, вы слышали! Сплошные оскорбления! А попробуй я ей что-нибудь в ответ скажи, тут же истерика начнется!

Этот поклеп возмутил меня до глубины души. У меня истерик никогда не бывает, у меня характер нордический, абсолютно уравновешенный, что и захотелось доказать ему наглядно, залепив увесистую оплеуху по румяной щечке. Но директор, не дав мне вставить и слова, миролюбиво пробормотал, в который раз продемонстрировав недюжинный дипломатический талант:

— Да разве ж вас кто в чем упрекнул? Я только комплименты слышал, про то, что вы лучше всех. Я грешным делом даже подумал, а не влюбилась ли в вас наша Яна Ивановна? Она женщина молодая, а вы, что правду скрывать, уж очень хороши.

Чтобы достойно поддержать эту фантасмагорическую версию, я скромно потупила горевшие насмешливым огнем глаза и повертела кончиком носка по паркетному полу, как маленькая застенчивая девочка. Поняв, что над ним насмехаются, Вадим разъяренно покраснел, повернулся и ушел, неотесанно хлопнув дверью.

Удрученно вздохнув от неподобающего обращения с вверенным мне имуществом, я пригласила дорогого директора к себе. Налила ему чашечку крепкого кофе без молока и сахара, как он любил, и раскаянно повинилась:

— Зря я с ним так. Наверное, вам потом трудновато будет общаться с этим типом?

Абрам Серафимович артистично взмахнул пухлой рукой.

— Да Бог с тобой! Наоборот, я ему на тебя же еще и пожалуюсь! Он же меня еще и пожалеет! Ведь так трудно работать с дурными бабами! — и лукаво мне подмигнул. — Но ты всё-таки особенно не высовывайся. Женщина ты умная, но вот темперамент у тебя африканский! И в кого ты такая удалась? Родители у тебя вроде люди мирные.

Я устало опровергла его слова.

— Это жизнь у меня тяжелая. Нервишки в связи с чем расшатанные. С помощью Михаила, естественно. В одиночку я таких потрясающих результатов никогда б не достигла.

Абрам Серафимович, хорошо знавший и моих родителей, и меня с рождения, и, соответственно, всю историю моей жизни, согласно кивнул головой.

— Да, пожалуй, ты права. Но, с другой стороны, кто тебя за этого охламона замуж-то идти заставлял?

Уныло покивала носом, соглашаясь.

— Да я никого и не виню. Планида у меня такая, видимо.

Немолодой мужчина с прищуром взглянул на меня.

— Да не журись ты раньше времени, девка! Молодая еще, всё наладится! — и, потрепав меня по плечу, как щенка, ушел.

Бормоча на ходу, я поплелась в туалет мыть его чашку:

— Надо же, нашел молоденькую! Тридцать пять уже, двое парней на руках. Кому я нужна? — немного подумав, решила добавить позитива, чтобы было не так обидно: — С другой стороны, тридцать пять — возраст мудрости, и никакой дурак мне больше не нужен!

Зеркало над умывальником было со мной полностью согласно. Во всяком случае, улыбчивая особа с лукавыми карими глазками и каштановыми волосами почти до пояса смотрелась вполне недурно, и, несомненно, не нуждалась в мужском руководстве.

Повернувшись то одним, то другим боком, я решила, что фигура вполне соответствует моим представлениям о красоте девятнадцатого века, который я так ценила: пышная грудь и такие же бедра при тонкой, как в девичестве, талии, придавали ей вид песочных часов. Прямо как у дам на картинах Ренуара или Клода Моне. Волосы, собранные наверху, подчеркивали точеную, ну, или почти точеную шею. На мой несовременный взгляд, весьма, весьма неплохо.

Успокоенная, я вернулась в кабинет, намереваясь дисциплинированно продолжить работу. Но не тут-то было.

В дверь кто-то неуверенно поскреб. Я насторожилась. В кабинете медленно, то ли робея, то ли, наоборот, заставляя нервничать меня, нарисовалась жена моего бывшего мужа. Вот это да! И чего ей здесь надо?

С сомнением посматривая на меня, она, не здороваясь, прошла к столу и села на место для посетителей. Я молча ждала продолжения. Сердце стало биться неровными болезненными толчками, сразу вспомнились подлости, устроенные мне этой приятной с виду дамочкой.

Когда я рожала Сергея, старший, Андрей, был у моих родителей. Михаил, как порядочный муж, каждый день ко мне приходил, передачки приносил, что-то приятное даже говорил. Из роддома забрал на машине, договорился с другом, как положено. Я ничего не предчувствовала, мне казалось, что в моей семье всё замечательно. Но в один прекрасный день ко мне забежала соседка Таня и, волнуясь, предупредила:

— Сплетничать нехорошо, конечно, но я больше молчать не могу! Весь этот год, пока тебя дома не было, у тебя такое творилось! Михаил из ночной смены всегда приходил с какой-то бабой. Уходила она только перед твоим приходом. А когда ты в роддоме была, вообще здесь жила. Не сердись за дурную весть, но об этом все уже знают.

И всё, рухнул мой маленький уютный мирок. В тот же вечер спросила Михаила, в чем дело. Он отпираться не стал, прямо объяснил, что встретил хорошую женщину, и не уходил только потому, что детей ему было жалко.

Ну что ж, если я вдруг попала в разряд нехороших женщин, то и пришлось ею стать, чтоб не нарушать отчетности. Собрала его вещички и поставила у порога, а когда Михаил попытался права качать и доказывать, что он здесь хозяин, попросила помощи у наших заводских юристов, и они помогли мне квартиру отсудить.

Обосновали это тем, что квартира выделена за счет средств завода мне и моей семье. А поскольку бывший муж к членам моей семьи теперь не относится, то и претендовать на нее не имеет права. Разозленный экс ушел жить к подруге, Надежде, она с родителями жила в двухкомнатной квартире. Самое забавное, я ее знала, она много раз к нам в библиотеку приходила и всё поглядывала на меня этак снисходительно. Я никак не могла понять, в чем дело. Теперь поняла.

Надежда напружинилась и выпалила:

— Яна Ивановна, Михаил скоро совсем сопьется!

Озадачившись, я вопросительно подняла брови.

— А я здесь при чем? Я с ним не пью.

Уверенно, будто на приеме у психотерапевта, она продолжала:

— Я-то думала, он хороший, просто ему с вами плохо, а он настоящий подлец! Пьет, гуляет, да и орет на меня к тому же!

Опешив, я молча смотрела на ее миленькое простоватое личико. Ну, много чего я в этой жизни видела, но чтобы любовница, семью разбившая, бывшей жене на мужа жаловаться приходила, вот об этом я что-то не слыхала. Да, много есть дур на свете, но это уже перебор.

— Надежда Семеновна, вы от меня-то чего хотите? Я-то что должна для вашей семейки сделать?

Она наивненько так заявила:

— А вы поговорите с ним, он вас послушает! Он вас всегда уважал!

Я возмутилась:

— Нет уж, дорогая! На чужом несчастье счастья не построишь, не забыли? Что посеешь, то и пожнешь. Горе и слезы, которые вы мне принесли, к вам и вернутся! И, надеюсь, сторицей!

Она здорово удивилась.

— А разве вы переживали? Мне казалось, что вам всё равно было. Вы ведь и не ругались и не плакали.

Что за идиотизм!

— Ну что ж, теперь ваша очередь пришла порадоваться такой жизни. Думаю, Михаил на вас не остановится. Нет предела совершенству, а вы далеко не идеал. И решайте-ка вы свои проблемы сами, а мне работать надо.

Она ушла, удивленно покручивая маленькой головкой, а я так и не смогла понять, притворяется она, или действительно отличается поразительной нравственной глухотой. И всерьёз считает себя хорошим человеком. Есть ведь такие людишки, если им неплохо, то и всем вокруг должно быть хорошо, какие бы пакости они не творили. Хотя что ее одну-то обвинять. Их там двое было. Но всё же приходить к любовнику домой, пока жены нет, и спать в чужой супружеской постели, это даже не наглость, это безнравственность и гнусность.

Сделав дыхательную гимнастику, чтобы хоть немного упокоиться, я принялась за работу. Нужно было подготовить отчет о нашей деятельности, а старую пишущую машинку постоянно заедало, и приходилось пробивать одну и ту же букву по несколько раз, прорывая бумагу до дыр. Как же в такие моменты я мечтала о хорошем компьютере! Но это были лишь пустые мечты. Наш завод дышал на ладан, не говоря уже о профкоме, которому мы де-юре принадлежали.

Ровно в шесть мы с сотрудницами закрыли библиотеку, сдали ее на охрану и отправились домой, радуясь, что завтра выходной и можно будет отоспаться.

Через неделю резко потеплело. Снег полностью стаял, журчали веселые ручьи, солнышко светило, воробьи гомонили, и настроение у меня было на редкость оптимистичным. На работу я шла почти как на праздник.

Под окнами спортивного клуба стояла уже знакомая мне изумрудная машинка. Оглядев ее от капота до багажника, я беспристрастно признала, что она весьма недурна, элегантная, ухоженная и, если бы речь шла о животном, можно было бы сказать: породистая.

Мне даже захотелось погладить ее по сверкающему бамперу, но этого, к сожалению, делать было нельзя, включится сирена, и доказывай потом, что ничего противозаконного я не хотела. Еще раз бросив на машинку одобрительный взгляд, безмятежно прошла мимо.

И тут она заверещала тошнотворным утробным воем. Я изумленно взглянула на нее, не понимая, в чем дело. Хотела идти дальше, но из клуба наперерез мне кинулся уже знакомый мне тип, на ходу напяливая пиджак и кому-то воинственно крича:

— Я с ней сам разберусь!

С кем он желает разобраться, со мной или машиной, я не поняла, но почему-то захотелось очутиться подальше отсюда в своем тихом кабинетике, среди безобидных книг. Мужчина на ходу вытащил из кармана пульт и прекратил пронзительные вопли. Подскочив ко мне, зло спросил:

— Чем вам опять помешала моя бедная машина?

Я честно ответила:

— Ничем. Я ее и не трогала.

Он просто запрыгал от возмущения.

— Не трогали? А с чего тогда сигнализация сработала?

Не принимая дурацких обвинений, я сердито посмотрела в его гневное лицо.

— Это вы у меня спрашиваете? А я почему-то думала, что владелец этой психопатки вы. Вы и должны знать, что это с ней такое.

Он гаркнул:

— Психопатка? Это вы про кого? — и со значением уставился в мое лицо, откровенно намекая, кого он тут считает психопаткой.

Но я не сдалась.

— А как еще называть машину, реагирующую на окружающих, мягко говоря, неадекватно? Идешь себе мимо, никого не трогаешь, а тебя обдают с ног до головы мерзкими звуками?

Он упрямо заявил:

— Если бы вы просто шли мимо, не трогая мою машину, то ничего бы и не произошло. А вы опять пнули ее ни за что ни про что!

Это меня вконец возмутило.

— Если бы я тронула этот, с позволения сказать, автомобиль, то и сказала бы об этом сразу. Неужели вы думаете, я стала бы отпираться?

Он презрительно смерил меня взглядом, и мне показалось, что он с большим удовольствием обозначил бы свое негодованием действием, подзатыльник мне залепил, как малолетнему хулигану, что ли…

— Да вы запросто напакостите и сбежите, чтоб не попало!

Опешив, я не поверила своим ушам.

— Как вы смеете! Да вы со своей подлой машинкой два сапога пара! Невоспитанные охальники! Вам бы только честных людей унижать!

Поняв, что зашел слишком далеко, он дал задний ход.

— Ну, хорошо, будем считать, что это досадная случайность. И мирно разойдемся.

Тут меня заело.

— Разойдемся? И как вас понимать? Вы ставите свою испорченную машиненку в неположенном месте, и заявляете, что это случайность? Оставили бы ее на автостоянке, ничего бы и не случилось. Или деньги экономите на чужих нервах?

Он вспылил.

— Да никогда сирена без повода не включалась! И сейчас наверняка повод был!

Я мило подтвердила:

— Ага, ваша машинка меня еще с прошлого раза невзлюбила, когда я ее по капоту двинула, вот и вопит, предупреждая вас, что это я иду! Нервная она у вас слишком! Лечить ее надо, желательно вместе с владельцем!

Он неприлично заржал.

— А ну, давайте-ка, просто так пройдите мимо! И увидите, что ничего не произойдет! Это всё ваши дурацкие козни!

Я не стала уточнять, что кознями занимаются ведьмы и можно считать, что он меня опять оскорбил. Величественно выпрямилась и, негодующе глядя на эту непотребную машинку, прошла мимо нее на весьма и весьма приличном расстоянии. И, — о чудо! — она снова истошно заорала. Я с чувством глубокого удовлетворения посмотрела на изумленное лицо оппонента и с трудом удержалась, чтобы не показать ему язык. Только язвительно поинтересовалась:

— Ну, что?

Быстро выхватив пульт, тот отключил сигнализацию. Потом довольно близко прошел мимо своего впечатлительного авто сам. Машина дисциплинированно молчала. Он прошел еще раз, поближе. Результат был тот же. Тогда он повернулся ко мне и скомандовал:

— А ну, теперь вы!

Мне не понравился его командирский тон, но я, наступив на горло никчемушной гордости, снова промаршировала мимо машинки. Вздрогнув, будто я по меньшей мере принялась отвинчивать у нее колеса, та истошно взвизгнула. Обескураженный владелец остался стоять, огорошено глядя на свой сумасшедший драндулет, а я, не говоря больше ни слова, прошагала в библиотеку с видом оскорбленного достоинства.

Только достала из сейфа квитанции, чтобы составить справку для ревизоров, как в кабинет залетел экс. Что за неделя ненужных встреч! То его благоверная, то он сам.

Выпучив круглые бессовестные глазки, Михаил снисходительно посмотрел на меня, уверенный в своей неконкурентной значимости в моей жизни. Ну, конечно, кому я с двумя детьми нужна?

— Яна, может, ты меня простишь? Клянусь, я всю жизнь тебя одну любил, а с Надеждой черт попутал. Может, всё сначала начнем? Одна ты у меня свет в окошке. — Проворковал, абсолютно уверенный в моем согласии.

Вот фат! Мне на него даже смотреть было тошно. Сразу всколыхнулась старая боль. Это теперь я стала умнее и осторожнее, не то, что в былые времена, когда доверчивая была до омерзения. Что ни соврет, всему верила. По небольшим признакам сейчас догадываюсь, что изменял он мне, наверное, с самых первых дней совместной жизни.

— Да ты и Надежде в любви клялся и, подозреваю, многим и до, и после нее. Ты же трепло, тебе слова на ветер кидать удовольствие одно.

Он возмутился.

— Никогда я ей о любви не говорил. Одной тебе!

— А если проверить?

Он гулко стукнул себя в грудь.

— Проверяй!

И тут случилось нечто совершенно для него неожиданное. Я подняла трубку телефона, набрала номер Надежды и проговорила:

— Надежда Семеновна, это Яна. Твой муженек сейчас в моем кабинете сидит и мне в любви клянется. А про тебя говорит, что и не любил никогда!

Та как завопит:

— Да он мне про тебя то же самое говорит! Вот козел! Ну, придет он домой!

Дала послушать эксу ее приятные слова.

— Ну как?

Он позеленел.

— Не ожидал я от тебя, Яна, такой подлости! Ты всегда для меня примером была порядочности и доброты!

Я натужно рассмеялась.

— Ну, надо же! Как славненько роли-то были в нашей семейке расписаны! Я честная и порядочная, то бишь в твоем понимании наивная дура, которую грех не обмануть, а ты ловелас и подлец, который любую бабу вокруг пальца обведет. Но я от тебя кое-чему за годы совместной жизни научилась. Иди-ка ты отсюда!

Он, слава Богу, ушел, а я долго еще потом мучилась. Вспоминалось то одно, то другое, но я запретила себе думать о прошлом. Ни к чему травить с трудом затянувшиеся раны.