Свет в окне

Татьяна Герингас, 2021

Свет в окне – это одновременно и иллюзия, и надежда. Иллюзия – это мечта о счастье, о любви, а надежда – на то, что мечта сбудется, свершится. Даже если ничто не предвещает ожидаемого финала. Рассказы Татьяны Герингас о женских судьбах трогают сердце и воспитывают ум. В них идёт речь о трудном примирении с жизненными обстоятельствами, с историей и прежде всего – с самой собой.

Майя

Доктору Новикову Юрию посвящается

Ионас сидел на высокой кровати, свесив ноги, едва достающие до пола; руки его лежали на коленках, он поднимал их поочерёдно к голове, чтобы подправить, падающие на нос, жидкие волосы. На нём была надета простая ситцевая рубаха; она напоминала одежду сумасшедшего дома. «Но нет, не может быть! Не сошёл же я с ума! У меня что-то с памятью, а так я ведь в порядке». Он поднял глаза наверх и тяжёлым взглядом оглядел потолок, по которому двигались тени, проезжающих по улице, машин. «Где я? Что я здесь делаю? И как давно я здесь?» Он медленно повернул голову назад и увидел ещё одну кровать в этой маленькой душной комнате, на которой лежал мужчина, приблизительно того же возраста, что и Ионас; он лежал на спине и неспокойно и прерывисто дышал. «Кто это? Почему он тоже здесь?»

В комнату почти беззвучно вошла медсестра, поправила одеяло на кровати соседа, и подошла к Ионасу: «Ну как? Всё хорошо? Скоро принесут обед. Пора будить его», — произнесла она, показывая на соседа, который лежал с остановившимся на потолке взглядом.

Медсестра произнесла: «Он спит с открытыми глазами».

Ионасу стало не по себе. «Где я? Что я здесь делаю?», — снова и снова мелькало у него в голове.

Дверь отворилась, и вошла ещё одна медсестра с подносом в руках, поставила его на ночной столик, тихонько пожелала приятного аппетита и бесшумно удалилась. Ионас посидел минуту в оцепенении и поморщившись взглянул на содержимое в миске и на тарелке. Голод? Аппетит? Нет, эти чувства не посещали его уже давно. Но он знал, что есть надо — это единственное, что может поддержать его уходящие силы.

Ионас поковырял ложкой нечто жёлтое, лежащее на тарелке, попробовал, поморщился и с трудом стал запихивать в себя содержимое, запивая жидким супом.

Ионас посидел ещё недолго, лёг на подушку, закинув руки за голову. Как и вчера и позавчера он пытался вызвать воспоминания, хотя бы о том, что произошло в последнее время. Что заставило его очутиться «здесь»? И что это, и где это — «здесь»? Он закрыл глаза в уверенности, что приходящий сон опять отведёт его от безответных вопросов. Но, вдруг Ионас открыл глаза: он увидел белую стену, на которой не было ни одной картинки или фотографии. И ему показалось, что стена является огромным экраном (Ионас по профессии режиссёр), и сейчас появятся персонажи и события, которые, наконец, заставят его вспомнить обо всём.

Он прищурился, наклонил голову, пристально вглядываясь в белую пустоту; в пустоту ли? Произнёс, «Ну, что ж? Начнём пожалуй…»

Что же привело его сюда, в больницу, куда, по всей вероятности, не попадают без причины? Ионас пошарил под подушкой, ища носовой платок; он взял его в руку и смял в комочек. Что-то заставило его призадуматься и слегка заволноваться; платок! Ионас провёл платком по лицу и по лбу; он повторил эти движения несколько раз и увидел, да да увидел, склонившуюся над ним, дочь, его любимую Тамару, вытирающую холодный пот с его лба! Он вспомнил, что дочь уже давно не живёт с ними. Она переехала в другую страну, но почему же она оказалась рядом с ним? Значит, произошло нечто, что заставило её оказаться здесь, чтобы помочь и спасти его. От чего? Ионас, то закрывал, то открывал глаза, мучительно перебирая отрывки и обрезки мелькающих снов. «А где Майя? Она всегда была со мной, особенно тогда, когда мне было плохо». Да нет, не в болезнях дело; а гораздо хуже: в моменты его неуспеха, а подчас и полного фиаско его сценических работ. Но сейчас она нужна ему здесь! Где она? И где Тамара? Вдруг, щемящая боль пронизала всё его существо: нет, этого не может быть! Это наваждение, страшный сон!

Ионас схватился за голову, соскочил с кровати, подбежал к окну, размахивая руками, потом к двери, бормоча вслух: «Где она? Где Майя? Я потерял её! Где? Где я её оставил? Бедная девочка! Где ты? Ведь ты всегда была со мной! Почему я здесь? Что я делаю в этой каморке? И без тебя?» Ионас долго не мог угомониться, пока, в изнеможении не повалился на кровать, спрятав голову под подушкой. Неизвестно, сколько времени прошло, как, вдруг страшная реальность резанула его: он вспомнил! Он вспомнил всё! Абсолютно всё — до мельчайших подробностей! Он хочет кричать, бежать, скрыться, исчезнуть, раствориться, только подальше от кошмара, ставшего такой явной действительностью. Майя умерла! Её больше нет на свете! Её больше нет! Дочь приезжала из-за границы, поэтому он, Ионас, лежит «здесь», не зная толком, «где». Майя! Что произошло? Почему её не стало?

…Дверь отворилась, и вошёл доктор (судя по всему); на нём не было белого халата (психологический манёвр — пронеслось у Ионаса в голове). Он подошёл к кровати и с дружелюбной улыбкой протянул Ионасу руку. «Что он хочет от меня? Ответов на вопросы? На интересующие ЕГО вопросы? Да мне совсем не до этого и не до него. Не готов я…» Доктор, как бы не замечая, или не желая замечать раздражительного смятения пациента, медленно, размеренным тоном (интонация остаётся на одной ноте), начинает: «Ммм… добрый день, рано или поздно нам придётся поговорить (вам, а не нам — мелькает в голове у Ионаса). Прошу прощения, что нарушаю Ваш план, прерываю ход Ваших мыслей, короче, мешаю. Я пользуюсь случаем Вашего «пробуждения» и буду рад поставить Вас в известность о последующих действиях, которые будем мы — Вы и я — совместно предпринимать. Вы, наверное, догадались, где Вы? Ровно три недели назад Вас привезли сюда с обширным инфарктом, в беспамятном состоянии. Вы не приходили в себя, находясь в реабилитации. Мы наблюдали за Вами и выжидали момента начать с Вами разговор. Этот момент настал, и вот мы с Вами говорим (пока что говоришь только ты!) Мы назначили Вам программу физической, а так же психической стабилизации; к Вам будет приходить психиатр и помогать Вам распутывать ситуации прошедших дней, целенаправленно устанавливая прежнюю психологическую устойчивость».

Ионас поморщился (Как бы ему не запутаться в своих измышлениях — ведь я-то точно не смогу ему помочь). Из разговоров доктора, Ионас понял, что сразу после похорон Майи он свалился в глубоком обмороке и уже ничего не помнил — ни как его отвезли в больницу, ни как Тамара, просидев неделю у его постели, вскоре вынуждена была покинуть его, улетев обратно в Новую Зеландию. Он уже не слышал и не слушал доктора, продолжающего бубнить себе под нос. Ионас закрыл глаза, и не дожидаясь, пока доктор закончит свой монолог, и, наконец, ретируется, попытался погрузиться в далёкое прошлое их с Майей жизни.

Сколько лет прожили они вместе? Двадцать? Тридцать? Он не мог сосчитать; голова не работала. Он взглянул на стену-экран и увидел Майю; она стояла, с поднятой к голове ладонью, защищаясь от солнечного света; на ней было лёгкое, развевающееся шёлковое платье в мелкий цветочек, и она улыбалась, улыбалась ему. Это было так явно, что Ионас встал с кровати и почти подбежал к ней, протянув руки; но очутился в объятиях доктора, который поспешил спасти его, чтобы тот не ударился о холодную стену.

Доктор подвёл Ионаса к кровати, на которую он упал без сил. «Что же это? Что со мной? А что случилось с Майей? И это что же? Конец? Конец всему? Наш общий конец? Но ведь он не был запланирован? На это я не рассчитывал! Почему жизнь такая злодейка? Сначала выстраивает иллюзию вечности и бесконечности, а потом внезапно обрушивается вихрем, уничтожающим всё на своём пути?!»

Ионас вспомнил историю их с Майей женитьбы. Прошло два года после их поступления на театральный, как однажды Майя затащила его домой, представила маме и папе, после чего папа не устоял и тут же изложил всю свою жизненную философию: «Как странно, мне всегда казалось, что утончённые, изысканные искусства — не для настоящих мужчин; вот для девушек — это в самый раз». Ионас подумал, что его сразу же хотят оскорбить и принизить; виду он не подал, но расстроился.

Майе это тоже не понравилось, и, после того, как Ионас ушёл, Майя припустилась на отца в повышенных тонах, заявив, что папино поведение выявило его ревность к дочери и это, к сожалению, выглядело довольно примитивно; так что ему придётся извиниться перед Ионасом, как только он появится у них дома в следующий раз. А он появится, так как они собираются пожениться в ближайшем будущем! Вот! У Майи вырвалось это так непосредственно и убеждённо, что и мама, и папа сразу кинулись обнимать и поздравлять её.

Майе надо было срочно придумать, что сказать Ионасу. Бедная, она не спала всю ночь, и решилась на отчаянный шаг: «А что, если я и впрямь спрошу его, не пожениться ли нам?» На следующий день они встретились, и, только было Майя хотела торжественно произнести своё «предложение», как Ионас схватил её за обе руки, попросил её не произносить ни слова, и, волнуясь и заикаясь, пригласил её во Дворец Бракосочетания, где он уже забронировал время. Майя подумала: «Как замечательно, когда есть в жизни такие совпадения! Это же судьба!»

Вскоре состоялась их свадьба в маленькой родительской комнате коммунальной квартиры, куда набилось довольно много народу, так что некоторым гостям пришлось простоять весь вечер с бокалами в руках. Соседка подарила Майе свадебное платье, сшитое из дешёвого белого материала, которое почернело к концу свадебной вечеринки.

Вскоре они сняли комнатку неподалёку от театральной студии, в которой Ионас и Майя начали интенсивную творческую работу; впоследствии Ионасу удалось превратить эту студию в настоящий театр. Ставили спектакли, скетчи, трагедии, комедии; экспериментировали, разочаровывались, бросали и начинали всё заново. Майю восхищали замыслы Ионаса и их воплощения. Она была почти всегда согласна и солидарна с ним; она доверяла его таланту, не застопорившимуся на потерю времени и энергии в пустых спорах ради споров. Ионаса же восхищала её сильная, цельная натура: она обладала необыкновенной дисциплиной и профессионализмом, была очень самокритична к себе. Каждый раз после спектакля, она закрывалась в своей артистической, чтобы не слышать пустых комплиментов коллег и завсегдатаев…

«Ну, что ж?» — Доктор взял Ионаса за руку: «Мы почти всё обсудили; завтра придёт врач из другого отделения и мы будем думать, что делать с Вами дальше».

«Как? Что дальше?», — промелькнуло у Ионаса в голове. — «Чёрт возьми! Я ничего не слышал! Что они хотят со мной делать?» Он, было, разнервничался, но взял себя в руки, попрощался с доктором и закрыл глаза…

Он не помнил, сколько он пролежал в забытьи. Его разбудила тихая суетня медсестёр, приносивших и уносивших обед. После чая, Ионас приподнялся на подушке, взглянул на соседа, не понимая спит он или нет, и принялся вытягивать из своей души, дальнейшие воспоминания, на сей раз, связанные с Тамарой. Он вспомнил о рождении желанного ребёнка, принесшего в дом счастье; вспомнил трогательную историю, связанную со спорами о том, кто родится: мальчик или девочка. Ионасу и Майе было всё равно, но врач настаивал на мальчике. Мая поверила ему чистосердечно и принялась шить и готовиться к рождению Томика — так должен был называться новорожденный сыночек. Она накупила множество одёжек и ботиночек, и всё в голубом цвете. Приобрели две коляски, тоже в голубом. Настало время идти в больницу. Все друзья звонят, напутствуя, поздравляют с ещё не родившимся сыном. Спустя часа четыре, Ионас получает телефонный звонок из больницы: «Поздравляем Вас с девочкой! Какая красавица! Глазки тёмные и такая чудесная причёска!» Ионас тут же побежал в больницу, где ему издали, в конце коридора, медсестра показала завёрнутый, в голубые пелёнки, клубочек, его девочку, его доченьку, которую они сразу назвали Тамарой — в память Майиной бабушки.

Родители не чаяли в Тамаре души и ребёнок жил в окружении любви и гармонии. Тамара же быстро развивалась, начала рано читать, конечно, особенно любила сказки и, поскольку она была ещё слишком маленькой, чтобы выводить её в театр, родители подарили ей на день рождения (ей исполнилось 3 года) настоящий кукольный театр. Ионас и Майя, будучи прекрасными актёрами, совершенствовались в своём мастерстве, как актёры кукольного театра; эта новая сфера творчества так захватывала их, что порой они забывали, кому этот театр принадлежит.

Тамара не обижалась и смеялась от души от дурачеств мамы и папы. Позже она рассказывала, что все картины и эмоции этого неповторимого времени, явились непрекращающейся инспирацией всей её последующей жизни. Лет с пяти, Тамара уже начала посещать репетиции настоящего родительского театра. Часто, придя домой после очередного представления, ей хотелось изображать и копировать героев пьесы: она придумывала смешные интонации, танцевала странные танцы и кривлялась перед зеркалом, изображая главных героев в виде различных зверей. Майя, Ионас, да и всё их окружение, потешались её фантастическим выдумкам. Было ясно — у девочки талант, а главное, отсутствие какой бы то ни было скованности. Окончив школу, где она сыграла во многих школьных спектаклях, ей без труда удалось поступить на «Кинематографию».

Конец ознакомительного фрагмента.