Обыкновенный волшебник

Татьяна Веденская, 2014

Отчаявшись найти ответ на вопрос «почему мне так не везет?», многие из нас предполагают: «Это сглаз!» Так и Василиса, испытав первые разочарования взрослой жизни, решает, что пора почистить ауру. По совету своей тетки она обращается за помощью в центр к целителю Страхову. Красивый, уверенный, образованный, он словно обладает необъяснимой властью над сознанием Василисы. Девушка не может выскользнуть из-под его чар.

Глава 5

Встреча была назначена мне в «Городе». «Город» — это такое кафе на Кутузовском проспекте, дорогущее, как и большинство кафешек такого плана в Москве. За своеобразный и, откровенно говоря, сомнительный дизайн, выраженный в досках на стенах, каких-то любительских картинках и фотографиях странных людей, брали сверху. Я знала это место, поэтому сразу решила держаться схемы Шарапова из «Место встречи изменить нельзя» — заказала кофе и забралась в дальний угол на втором уровне. То, что целитель Страхов согласился со мной встретиться, было следствием долгих уговоров, упрашиваний и ложных обещаний. Ярослав Страхов вовсе не стремился дать мне интервью, хотя обычно народ бегом бежит, чтобы поделиться своим мнением с неограниченной аудиторией «Новой Первой». Люди любят делиться мнением, но Страхов согласился встретиться со мной, «а там поглядим», что было тоже поводом для моих нервов.

Он появился, когда я уже почти прикончила чашку и грустила на тему того, что придется заказывать еще и вторую.

— Вот вы где, куда забрались, — ухмыльнулся он, пробираясь ко мне сквозь плотные ряды столов. — А я уже подумал, что вы ушли.

— Ну что вы! — покачала головой я, пытаясь определиться, он рад тому, что я не ушла, или это его огорчает.

— Значит, вы журналист? Не люблю журналистов, — снова улыбнулся он. Главное — хорошо начать, верно? И после такого вот ободряющего начала Страхов взял и подсел ко мне. Он сел не напротив, через стол от меня, почему-то он решил сидеть на одной стороне со мной, очень близко, так, что рукав его футболки касался моего плеча.

В Москве установилась невыносимая жара, и Ярослав Страхов пришел на встречу в традиционной для москвичей одежде — в длинных шортах с большим количеством карманов, в футболке-поло и в спортивных босоножках. О, никто и ни за что не смог бы заподозрить его в принадлежности к клану хиппи или предположить в нем какие-нибудь паранормальные способности, в нем не было буквально ничего эзотерического. Пляжный плейбой: длинные ноги, загорелые руки и белозубая улыбка — и все это прямо в нескольких сантиметрах от меня. Я вдруг почувствовала себя невыносимо уродливой в деловом костюме и с моим рыжим чемоданом на коленях. У Страхова с собой не было даже сумки — свой планшет он держал в руках. Человек живет налегке, и вид у него такой же, беззаботный и счастливый.

— Итак, Ярослав… — я выждала, чтобы Страхов смог добавить к имени свое отчество.

— Зовите меня просто Славой, так будет удобнее. Братья из монастыря дали мне это имя, и не факт, что оно — мое, но я ношу его в знак благодарности. Как-никак, а они спасли мне жизнь.

— Так это все правда?

— Что именно? — улыбнулся Страхов.

— То, что с вами случилось? Что вас нашли на дороге и выходили в монастыре? Что из этого правда, а что вымысел?

— В общем-то, все правда, — его ответ прозвучал просто и естественно. Я отвела глаза от его внимательного взгляда. Что тут скажешь? Все — правда?

— Вы поддерживаете с ними связь? С монахами, я имею в виду? Где это случилось?

— Вы хотите проверить мою историю? — с пониманием кивнул Ярослав. Слава. И мне сразу стало как-то неудобно.

— Я просто… не в этом дело… — забормотала я, но он меня прервал:

— Да, я понимаю, как это звучит, но именно так все и было. Меня подобрали в придорожной канаве на шоссе недалеко от Байкала. Хотели отвезти в больницу, но монастырь был ближе. Я до сих пор не знаю, что именно произошло. Что со мной случилось. Иногда мне снится что-то такое. Какой-то длинный мост, и я вижу свою кровь, она течет у меня по виску и по рукам. Много крови, все ладони в собственной крови. Но это — все.

— Извините, — пробормотала я внезапно охрипшим голосом. Он рассказывал об этом так, словно такое может произойти с кем угодно. И я подумала, что ведь на самом деле с людьми происходит много странного и страшного. Достаточно включить НТВ и посмотреть любую из их программ. Люди исчезают, умирают. И много необъяснимого, с чем потом приходится просто жить. — Вам, наверное, трудно об этом говорить?

— Ничего. Не волнуйтесь, я уже давно привык к тому, какое впечатление эта история производит на людей. Я бы заказал чаю. Вы обедали?

— Ой, да, конечно. Простите. Да, уже обедала, — я смутилась, подтолкнула к нему меню и сглотнула, непроизвольно. Я, конечно, обедала. Вчера. А утром пила чай — единственная условно съедобная вещь, которую мы привезли из общаги. Мы с Пашкой еще не закупились продуктами. Неподалеку от нашей коммуналки был только один супермаркет, но, как и в большинстве подобных магазинов в центре, цены там были такие, что и на овсянку мы набирали денег с трудом. Пока что было решено дождаться выходных и поехать в большой гипермаркет на окраину. А до тех пор перебиваться хот-догами.

— Ага, я так и понял, — ухмыльнулся Страхов и принялся листать меню.

— Да, и спасибо большое, что согласились на интервью, — добавила я, чтобы как-то сменить тему. Страхов снова припечатал меня к стулу этим странным взглядом с бесенятами где-то в глубине его черных глаз. Потом он ослабил хватку и вернулся к меню.

— Я не сказал, что я согласился, — весело заявил Страхов.

— То есть… Вы не дадите мне интервью? — опешила я. Черт, а я уже согласовала тему с редакторами.

— Давайте просто поговорим, узнаем друг друга, а потом решим. В любом случае, сначала я должен понять, какого рода информацию вы собираетесь публиковать. Я, видите ли, всегда опасаюсь искажений. И еще больше опасаюсь плохих журналистов.

— Вы можете потом взглянуть на уже готовое интервью. И поправить все, что вас не устроит.

— Я знаю, да, но меня это не устраивает, — кивнул Страхов и снова посмотрел на меня одним из своих долгих, изучающих взглядов, от которых у меня возникало стойкое ощущение, что он читает мои мысли. Кстати, это был один из моих вопросов. Умеет ли он читать мысли.

— Я не понимаю, — окончательно растерялась я. — Так что же вы хотите за интервью? Денег?

— Боже упаси, — расхохотался он. — Если быть честным, я просто уверен, что интервью у нас не получится. Я еще ни разу не встречал журналиста, которому бы мне захотелось дать интервью. Но сказал себе — от тебя не убудет, придешь, послушаешь вопросы Василисы, а потом уже решишь. Я не нашел никакой особенной информации о вас в Интернете. Так в какой газете вы работаете?

— «Новая Первая», — я теребила край бумажной салфетки/меню, чувствуя, как нервничаю все больше и больше. Интервью накрывается медным тазом. Каких вопросов он от меня ждет?

— Я тоже не нашла никакой особенной информации в Интернете о вас, — ответила я с вызовом, особенно подчеркнув слова «о вас». — Только то, что размещено на сайте центра.

— Потому что я-то никогда не стремился к публичности. Скорее, наоборот. — Страхов улыбнулся и как бы случайно задел мою руку, протягивая свою к лежащей на столе барной карте. Я глубоко вдохнула и с новой силой принялась терзать салфетку. Он был слишком уверен в себе, слишком насмешлив и сидел очень близко ко мне, так близко, что я чувствовала запах его туалетной воды, тот же самый, который я почувствовала на семинаре, когда Страхов склонился ко мне и взял меня за запястья. Я определенно теряла голову в его присутствии.

— Вы не будете возражать, если я включу диктофон? — спросила я, хватаясь за чемодан. Страхов покачал головой.

— Если вы считаете, что это нужно. Однако, если наш разговор меня разочарует, вы при мне уничтожите файл, договорились? — Страхов посерьезнел.

— Хорошо, — грустно кивнула я, а про себя подумала — фу-ты ну-ты, звезда какая. Официантка подошла, подхватила к себе на поднос мою чашку и спросила, не нужно ли мне повторить кофе. Я покачала головой. В этом заведении для меня дороговат даже кофе.

— Вы что пьете? Кофе? Вы знаете, что кофе — энергетически неправильный напиток, впрочем, как и черный чай. — Страхов взмахнул рукой и заказал большой чайник облепихового чая с медом и пару клубничных пирожных.

— Вы любите клубнику? — уточнил он.

— Что? Я? Нет-нет, мне ничего не нужно! — запротестовала я, но официантка уже ушла, и протест затух, как огонь без доступа кислорода. Я покачала головой, затем принялась налаживать свой старенький боевой диктофон. Нажала кнопку, но последовавший за этим вопрос был задан не мной.

Страхов повернулся ко мне вполоборота, посмотрел мне в глаза, улыбнулся и спросил, как мне нравится жить в Москве. Я тут же смутилась. Еще одна деталь, внимание на которой, как и многие приезжие, не люблю акцентировать. Да и чем, в самом деле, я отличаюсь от москвички? Меня часто принимают за коренную жительницу столицы. Основные признаки — бег по улицам на сумасшедшей скорости, хорошая ориентация в метро и, главное, отсутствие улыбки и вечное недовольство ценами, людьми, толпами и вообще всем-всем-всем. Замешательство, наверное, было прямо написано на моем лице. Неужели по мне так сильно заметно, что я родом издалека? А потом я вспомнила наш семинар про ауру. Он же знал, что я покинула дом. Ясно же, что этот дом не может располагаться в Москве.

— Живу тут уже пять лет. Даже больше! — фыркнула я, отведя взгляд.

— Мой вопрос вас чем-то обидел? Я спросил просто так, — Страхов помедлил. — Хотите, чтобы я отвечал на ваши вопросы, но не хотите отвечать на мои? Почему? Ведь я даже не собираюсь помещать это в газету. Вы должны быть откровенны со мной, мне не нужны никакие игры, в которые вы привыкли играть, Василиса.

— Дело не в этом, — замотала головой я. — Я просто не понимаю, откуда вы все это…

— Откуда я узнал все это? — Страхов рассмеялся. — Господи боже мой, да разве это тайна? Тут даже не надо никакого ясновидения, это написано у вас на лице. Во всяком случае, я такие вещи вижу. Ну что, квит про кво? Как в «Молчании ягнят»? — Он неожиданно прикоснулся рукой к моим волосам, заставив меня подпрыгнуть на месте от неожиданности. Он убрал прядь волос мне за ухо и кивнул на солонку на столе. Оказывается, мои волосы уже практически вывалялись в соли.

— Простите, — снова я реагировала странно и невпопад, и все из-за этой его привычки касаться людей, сидеть с ними рядом, смотреть на них в упор своими магнетическими черными глазами. Почему он целитель? Ему надо было стать звездой, он бы затмил Киану Ривза и прочую старую гвардию Голливуда.

— Так как насчет «быть откровенной»? — переспросил он.

— Договорились, — я судорожно сглотнула слюну. — Итак, как мне в Москве? Честно говоря, дорого. Скажите, а это правда, что вы ничего не помните о своем прошлом? Я имею в виду, поняла, что вы не помните ничего об инциденте. Но, скажем, о своем детстве вы что-то помните?

— Хорошая подача, — одобрил Страхов. — Вы молодец. Но этого недостаточно.

— Почему это? — моментально ощетинилась я. — Для чего недостаточно?

— Для того, чтобы ваша мечта сбылась. Видите, Василиса? Иногда это бывает очень непросто — говорить людям то, что я знаю и вижу. Вы — самый обычный, посредственный журналист, и лучше бы вы выбрали другое направление в жизни. Но разве я порадую вас таким комментарием? Самое обидное — крайне редко случается, чтобы такие откровения люди употребили себе во благо. — Ярослав сделал паузу, разлил нам по чашкам ароматный оранжевый чай. — О детстве я мало помню, можно сказать, ничего. Я помню отдельные вещи о себе, но не имею никакой возможности их проверить. К примеру, помню свой год рождения, но не помню числа.

— И какой это год? — я решила спустить на тормозах его выпад про посредственного журналиста. Много он понимает в журналистике! Ему что, мой красный диплом показать?

— В прошлом году мне исполнилось 33 года, если только мое ощущение правильное. Знаете, это достаточно неприятное чувство — эдакое белое пятно по всей поверхности глобуса. Раньше я постоянно пытался что-то вспомнить, начинал нервничать, злиться. Но не мог — даже не знаю, откуда я родом. Вижу улицу, но такая улица может быть в любом городе. Как улица Строителей из фильма. О, фильм помню, хотя не помню, когда и с кем его смотрел.

— Значит, вы тоже не из Москвы? — поинтересовалась я.

— Может, нет, может, и да. В этом-то и ужас моего положения. Я как бы повис в воздухе. Никакой опоры. Вижу все про других, иногда даже слышу голоса их покойных предков. Но может быть, я каждый день хожу мимо собственной матери и не могу ее узнать!

— Но она-то ведь вас узнала бы! — возразила я. — Сколько лет уже прошло?

— Много, — задумчиво протянул он. И замолчал, помешивая чай, в который не клал сахара. — Знаете, возможно, вы правы. За столько лет меня бы кто-то увидел. В милиции есть мои данные. Но ведь тогда получается, что у меня никого нет. Но я не хочу допускать такую вероятность. Мне нравится думать, что меня когда-нибудь найдут.

— А меня уже никто не найдет, — сказала я очень тихо.

— Я знаю, видел, — грустно кивнул Страхов. — Ваша мама.

— Что это значит, что именно вы видели? — взволновалась я. — Как вообще это работает? Вы правда можете ее увидеть? Прямо сейчас? Вы можете ей что-то сказать?

— Вы родились на рассвете? В первой половине дня? — как водится, на самом интересном месте Страхов замолкал и отвечал вопросом на вопрос. Я начала злиться. Конечно, он тебе не скажет. А если бы сказал, разве ты бы поверила? В то, что он общается с твоей покойной матерью, которую ты так редко навещала при ее жизни?

— Мама родила меня в одиннадцать утра, — ответила я скорее злобно. — Какое это имеет значение? Я не верю в гороскопы, там всегда одна вода и ерунда.

— А во что вы верите, Василиса? — заинтересовался Страхов. — Расскажите мне об этом.

— Я не знаю, во что я верю, — вздохнула я.

— Люди — забавные создания. Чаще всего они верят в то, во что им удобно верить в данный момент. Или в то, что кажется им самым важным. Значит, вы стремитесь к успеху. А в чем он выражается? — продолжал пытать меня Ярослав.

— Ну, это достижение определенных… м-м-м, — я хотела сказать, успехов, но поняла, что получится полная ерунда. Успех — достижение успеха.

— Но вы, конечно же, верите в любовь, — то ли спросил, то ли заявил он. Повисла пауза. Я подумала про Пашку, который сейчас штурмует здание суда, чтобы позже состряпать статью про шумное дело об избиении велосипедистки одной из наших дутых московских звезд. Любовь? Могу ли я сказать, что верю в любовь? Конечно, ведь у меня есть Пашка.

— Пожалуй, нет. Не в том смысле, в котором обычно в нее верят девушки, — заявила я. — Не верю в любовь с первого взгляда. Не верю в судьбу и не верю в то, что любовь может длиться вечно, — я замолчала и посмотрела на Страхова. Он смотрел на меня теперь с неподдельным интересом.

— Все девушки верят в любовь, а вы, значит, нет. Но верите в успех, который для вас значит достижение определенных… м-м-м? — Страхов откровенно смеялся надо мной.

— Я хочу состояться в жизни. Что в этом плохого?

— Это я понял, — кивнул он. — Но это ведь не может сделать вас счастливой. А вы же не слишком-то счастливы, да? Василиса, я не знаю, как вам это объяснить, но вы сейчас определенно находитесь вне потока. Как бы не на своем месте. Я вижу это, потому что вы тоже как бы висите в воздухе, у вас нет опоры, понимаете?

— Вы и это видите? — вытаращилась я, но он проигнорировал мой вопрос.

— Вокруг вас образуется определенное поле, пустота. Такие вещи я вижу, когда прохожу мимо бездомных людей. Вы не бездомная, нет. Но определенно какая-то потерянная, — Страхов говорил прищурившись и сканируя меня. Потом остановился и как ни в чем не бывало потянулся к пирожному. Бездомная? Ярослав никак не мог знать, что я живу в этой мерзкой коммуналке, в которой чувствую себя именно бездомной. Я живу в ней всего пару дней! Да что там, он вообще ничего обо мне не знает. И все же знает слишком много. Абсурдно много.

— Значит, все началось, когда умерла ваша мама. Но что же именно стало происходить?

— Хватит, — прошептала я. — Я больше не могу. Как вы это делаете?

— Правильный вопрос — что должны сделать вы, верно? — Голос Страхова стал тише, глубже и словно проходил сквозь вату. — Где ваш отец?

— У меня нет отца, — одними губами прошептала я. Он взял мои ладони в свои руки и ласково улыбнулся.

— Отец есть у всех. Если вы его не знаете, это не значит, что его нет, верно? Просто ваш отец — он не связан с вами по-настоящему. Ваша мать его отделила от вас. А теперь, когда ее нет… Что вы о нем знаете?

— Он… я даже не знаю, кто он, — всхлипнула я. — Наверное, сто лет как умер.

— Нет, не умер. Он жив. И вы с ним встретитесь однажды.

— Я никогда не встречусь с ним. Это просто невозможно! — Я была потрясена. От этого даже вскочила со своего места. — Отец был просто мужчина, с которым мама познакомилась на курорте давным-давно. Одна ночь — и все. Я не знаю его имени, а он не имеет ни малейшего понятия о моем существовании. Мы никогда не встретимся.

— Видите! — усмехнулся Страхов. — Что я могу поделать? Я говорю то, что вижу. А вы имеете дело с тем, во что верите. А верите в то, что сказала вам мама.

— Что? — вытаращилась я. Страхов нахмурился и долго молчал, уткнувшись в свою чашку. Потом посмотрел на меня и вздохнул.

— Вы что, никогда не знали, что людям свойственно врать? Нет, Василиса, это не было романом на одну ночь. Это была любовь, та самая, в которую вы не верите. Но у вашего отца была жена, семья, и ваша мать решила ее не разбивать. Разве это не в ее характере?

— В характере, — прошептала я. — Сколько раз я просила маму рассказать хоть что-то об отце, но она только пожимала плечами и говорила, что нечего рассказывать. Случайная связь, даже лица-то его не помнит.

— Ваша мама совершила ошибку, она не должна была отрезать отца. Вам не хватает отцовской энергии, ведь ваш отец оказался выброшенным из вашего рода. Но это можно поправить, — Страхов пододвинул ко мне тарелку с клубничным пирожным и вложил в руки ложечку. — Ешьте, Василиса. И задавайте свои вопросы.

— Разве это возможно? Не понимаю, — спросила я и откусила кусок пирожного. Очень вкусное, очень. Господи, да я голодна, как черт!

— Сложно объяснить. Это как эхо, только не звук, а образы. Они вспыхивают и исчезают. Вы делали когда-нибудь УЗИ? Помните черно-белую кашу на экране?

— Вы можете ей дать знать, что я скучаю по ней и люблю? — внезапно попросила я. Страхов замешкался на секунду, а потом кивнул и сказал, что на самом деле могу сказать ей это и сама.

— Она услышит, тут не нужны сверхъестественные силы. Ну что, у вас закончились вопросы? — Ярослав улыбнулся и отодвинул пустую тарелку. Почувствовав вдруг, как невыразимо легко мне стало, я тоже рассмеялась и в один присест прикончила пирожное.

— Хотите еще? — спросил он.

— Нет, ну что вы, — покачала головой я. — Прямо не знаю, какие еще вопросы вам задать. Скажите, Ярослав, а вы счастливы?

— Первый хороший вопрос за все интервью, — одобрил Страхов. — Счастлив ли я? Пожалуй, да. Хотя… Иногда хотел бы жить, как все нормальные люди, заниматься чем-то. Жениться, завести семью.

— А что вам мешает жениться? — выпалила я и тут же запнулась, и густо покраснела. Страхов не упустил ни секунды от моего смущения, он буквально пришпилил меня к стулу своим взглядом, а потом усмехнулся и пожал плечами.

— Ничего, наверное. Кроме того, что рядом нет нужного человека. Это ведь совсем непросто — найти действительно «того» человека. Ну, да вам ли не знать, Василиса.

— Что вы имеете в виду? — удивилась я. Страхов снова решил не отвечать.

— Ну, что ж, Василиса? Чай мы допили. Давайте заключительный вопрос — последний шанс для вас и вашего интервью. Потом будем прощаться, да? — расставаться с ним категорически не хотелось. Я решила рискнуть.

— А вы можете сказать, о чем я сейчас думаю? — я постаралась закрыть свой разум от него, если только можно такие вещи вообще закрыть. Страхов отодвинул чашку и пустую тарелку, посмотрел на меня внимательно и почему-то с грустью.

— И это ваш вопрос? Вы позволите? — Он повернулся, протянул мне руку и прислонился спиной к стене. Я подчинилась, чувствуя дрожь во всем своем теле. Все вокруг — и кафе, и люди вокруг, и шум от их сливающихся воедино разговоров — все отступило куда-то далеко, и остались только мы, я и целитель Страхов, и наши глаза, неотступно следящие один за другим. И его красиво очерченный, сильный мужской подбородок, крупный рот, алые губы, нижняя чуть пухлее верхней. Маленькая, еле заметная ложбинка на подбородке. Страхов что-то прошептал, но я не разобрала, что именно. И тут я вдруг поймала себя на мысли, что хочу, чтобы он меня поцеловал. Я постаралась сдержаться, чтобы хотя бы на лице эта мысль не отразилась. Но она отразилась, и Страхов резко отпустил мою руку.

— Не думаю, — сказал он, — что прилично озвучивать то, о чем вы сейчас подумали.

— Я ничего такого не думала! — упрямо возразила я, проклиная свои щеки за то, что они покраснели. Перед этой короткой мыслью о поцелуе я думала о своей работе, о месте, на которое так хочу попасть. То есть я хотела думать об этом. Но думала ли?

— Оставьте ваши мысли себе, — милостиво позволил он. — Лучше скажите, вы боитесь перемен, Василиса?

— Нет, не боюсь, — ответила я.

— Я так и подумал. Ну что ж, это хорошо, потому что они для вас неизбежны, — и он снова очаровательно улыбнулся. Перемены? Да я вас умоляю, только о них и мечтаю. Особенно если это перемены, которые позволят мне еще раз встретиться с ним.

Конец ознакомительного фрагмента.