Обыкновенный волшебник

Татьяна Веденская, 2014

Отчаявшись найти ответ на вопрос «почему мне так не везет?», многие из нас предполагают: «Это сглаз!» Так и Василиса, испытав первые разочарования взрослой жизни, решает, что пора почистить ауру. По совету своей тетки она обращается за помощью в центр к целителю Страхову. Красивый, уверенный, образованный, он словно обладает необъяснимой властью над сознанием Василисы. Девушка не может выскользнуть из-под его чар.

Глава 4

Громы и молнии, что ж это делается! Разве может так выглядеть целитель? Высокий, наверное, выше даже Пашки, в котором чистой высоты — сто восемьдесят пять сантиметров. Мы с Пашкой рядом смотримся буквально нелепо, как Гэндальф и хоббит Фродо. Ярослав, получается, еще выше.

Простые джинсы и какая-то невообразимая размахайка делают его похожим на хиппи, но лицо опровергает это предположение. Ни длинных волос, ни косичек вокруг головы, никаких фенечек. Средней длины волосы, челка чуть спадает на лоб. Растрепанный, но не неряшливый. Беззаботный, уверенный в себе и к тому же небрит, что придает ему несколько небрежный вид. Но щетина ему к лицу. К такому лицу вообще пойдет что угодно. С таким лицом, с такой рассеянной ласковой улыбкой, не обращенной к кому-то определенному и обращенной ко всем сразу, можно даже не быть целителем. Можно просто выйти в народ, раскинуть руки и позволить себя обожать.

Целитель проходит в глубь помещения, улыбается, извиняется за опоздание, ссылается на пробки. Забавно, что даже целители никуда не могут деться от этих московских пробок. Еще одна причина, почему мы с Пашкой решили снимать комнату в центре, а не квартиру на окраине. Пробки на улицах можно обойти, если ты идешь пешком. Пробки в метро никуда не деть. Иногда даже войти в поезд невозможно.

Я оборачиваюсь на своих коллег по семинару. Лица девушек изменились до неузнаваемости, и теперь можно безошибочно сказать, зачем они здесь. Решить свои проблемы? Возможно, но не главное. Узнать что-то новое, набраться какой-то мудрости? И это вряд ли. Они здесь ради этого человека — Ярослава или как там его по-настоящему. Интересно, он действительно ничего не помнит или притворяется?

— Ну что, Василиса, как тебе наш старец? — прошептала мне тетка на ухо.

— Кажется, я уже чувствую себя лучше, — ухмыльнулась я, неосознанно поправляя спину, выпрямляясь в неестественную прямую линию. С этим невозможно справиться. Все без исключения «девочки» в комнате оживились и разрумянились. Всем захотелось быть лучше, чем они есть на самом деле. Или хотя бы казаться.

Целитель Страхов сбросил с себя размахайку, быстрым изящным жестом скинул с себя ботинки и прошел в центр уже образованного нами круга. Еще когда мы только зашли, девочки расселись именно кружком, они, видимо, бывали на его прошлых семинарах. Босой, в футболке, целитель улыбнулся всем нам, и у меня по телу почему-то пробежали мурашки. Предчувствие? Сквозняк? Влияние теткиных слов?

— Мир вам! — тихо произнес Ярослав. Все не то чтобы молчали, все буквально замерли, стараясь не пропустить ни одного звука, ни одной ноты, пропетой нараспев этим густым, теплым, почти бархатным баритоном. Хотелось спросить, что такого нужно сделать хорошего в нашей жизни, чтобы в следующей жизни реинкарнировать в такого вот мужчину.

— Я рад вам. Сегодня, здесь и сейчас мы будем вместе постигать священное знание древних индийцев. Это знание пронизывает время, оставаясь действенным и актуальным в любых обстоятельствах. Если у вас будут какие-то вопросы, задавайте, не стесняйтесь. Единственная просьба — не делайте это во время глубокой медитации. Этим вы можете потревожить тех, кто погрузился в измененное сознание. Ну, об этом мы еще будем говорить. А пока определимся с тем, как будет построена наша работа. Семинар занимает три вечера, опоздания не допускаются. Перед третьим вечером будет день очищения — нельзя будет есть, нужно будет целый день пить чистую воду. Желательно также провести день в медитации или хотя бы в покое. Третий вечер — самый глубокий, погружение достигнет предела.

— А куда погружаемся? — ляпнула я раньше, чем успела подумать, как неуместна тут моя вечная попытка иронизировать. Страхов замолчал. Он выпрямился, слегка повернул голову в мою сторону и буквально обжег меня взглядом. Затем он протянул руку, будто бы сканируя меня.

— У каждого здесь есть вопрос, ответ на который он ищет — в себе, вне себя, в прошлом или в будущем, но не может найти. У вас тоже есть такой вопрос, верно?

— Верно, — кивнула я, думая про свою черную полосу.

— И вы пытаетесь понять, что с вами не так, когда это началось и кто источник ваших проблем, — продолжил он, заставив меня вздрогнуть от точности тех мыслей, что крутились в моей голове, скрытые, как мне казалось, от посторонних глаз. — Но источник наших бед один. Он только принимает разные формы. Мы попробуем прикоснуться к источнику, поработать с ним. А теперь я объявляю первый брейк.

— Брейк? — пробормотала я, не в силах оторвать взгляд от темных глаз.

— Брейк — это короткий перерыв, в течение которого вы можете выходить из помещения, можете выпить воды, сходить в туалет или сделать что-то еще, что посчитаете нужным. К примеру, кому-то позвонить. В остальное время семинара вы выходить из помещения не можете.

— Совсем? — пробормотала я удивленно.

Ярослав снова вытянул вперед руку ладонью вперед и улыбнулся.

— Вам не стоит бояться. Вы новенькая, да?

— Да, — кивнула я, невольно улыбаясь в ответ. Вот оно, то, что люди называют харизмой. Я думала, что она — это то, чем обладает Жириновский, но это только оттого, что никогда раньше не встречала никого вроде целителя Страхова.

— Вы ко всему привыкнете. Это нужно для концентрации. Мы здесь хотим прикоснуться к весьма тонким сферам, почувствовать энергетические волны, которые, подобно ветру, скоротечны и почти неуловимы. Это будет похоже на путешествие, на дальнее плавание к прекрасным островам, — он продолжал говорить своим мелодичным, низким голосом, и ощущение потери пространственно-временного континуума у меня еще больше усилилось. — Как в любом путешествии, мы должны соблюдать определенные меры безопасности, чтобы доплыть до места в целости и сохранности. Мы не можем высаживаться с корабля во время плавания. У нас будут специальные остановки — брейки, чтобы вы могли передохнуть и перевести дух. Иногда может случиться шторм, — нараспев говорил он. — Но вы же не станете выпрыгивать с корабля посреди океана, даже если корабль шатает и штормит.

— Не самая лучшая идея, — кивнул один из двух имеющихся в наличии мужчин, если не считать самого целителя. Аудитория расхохоталась, и атмосфера внезапно разрядилась, ощущение, что вокруг поют чарующие сирены, исчезло.

— Итак, брейк! — Страхов хлопнул в ладоши и отпустил меня, отвернулся и принялся доставать что-то из своего рюкзака. Кто-то встал и вышел, чтобы использовать предоставленный брейк по назначению. Кто-то просто сидел и смотрел в одну точку, то ли пытаясь сосредоточиться, то ли уже провалившись в какую-то нирвану от одного только вида целителя. Без сомнения, он обладал странной силой, я могла ее чувствовать в его взгляде. Будто бы он сканировал меня, а я ничего не могла с этим поделать и никак от этого защититься.

— А вы не пойдете? — спросил вдруг он. Я замотала головой, потому что слова почему-то вдруг застряли где-то в гортани. Целитель Страхов усмехнулся. — Следующий брейк через два часа.

— Я… поняла.

— Вы что-то слишком волнуетесь. Дайте-ка руку. — И он протянул ко мне свою ладонь. Это было так странно, так непривычно. Даже с Пашкой мы редко прикасались друг к другу, во всяком случае, не так. Мы могли лежать рядом, целоваться, могли заниматься любовью, смеяться, но мы никогда не держались за руки на людях, никогда не стояли на эскалаторе обнявшись. Другие девочки обожали это, но мы с Пашкой оба считали все это каким-то слюнявым выделыванием.

— Дайте-дайте, не бойтесь, — усмехнулся Ярослав. Я протянула ему свою руку, и он взял ее, накрыл второй ладонью сверху и сделал глубокий вдох. Его руки были теплыми и мягкими, мои — ледяными. Страхов сидел с закрытыми глазами и равномерно дышал, мне же не давался даже короткий вздох, будто я оказалась на высоте восьми тысяч метров над уровнем моря. Мне было трудно дышать, трудно было сидеть так близко и смотреть на расслабленное, спокойное лицо передо мной, и я втайне захотела, чтобы он разжал свою хватку и выпустил меня.

— Я никогда не была в таких местах, — сообщила я и зачем-то прибавила, что не очень-то верю в эзотерику.

— Главное, не то, во что вы верите, а то, что вам известно наверняка, — неожиданно ответил он. — Вам нужна помощь.

— Вы видите это? — поразилась я.

— А вы — нет? — Ярослав усмехнулся и склонил голову набок. Уф-ф!

Девочки уже начали возвращаться с брейка, а мы все так и сидели с переплетенными руками. Он — совсем как Будда. Или какой-нибудь йог. Потом он неожиданно спросил у меня позволения заглянуть в мой внутренний мир.

— Можно? — спросил он так, словно если бы я не разрешила, он бы никогда не стал туда смотреть. Я пожала плечами.

— Смотрите, конечно. Только там нет ничего особенного.

— Вы ошибаетесь. Все люди особенные. А уж вы — без сомнений, — внезапно сообщил он. Я оживилась. Интересно, где он это увидел? По-моему, это стало интересно не только мне, но и всем присутствующим в зале.

— Что ж, спасибо, — сказала я, не представляя себе, что еще я могу сказать. — Спасибо большое.

— За что вы благодарите? Я не сказал, принесет вам это счастье или нет, — довольно резко оборвал меня Ярослав. — Вы Водолей?

— Что? — вздрогнула я и вырвала свою руку из его ладоней. Кровь прилила к моему лицу. Я ведь действительно Водолей. Как говорит Пашка, типичнейший, хоть и родилась ближе к концу, 16 февраля. Откуда он мог узнать?

— Это написано у вас на лице, тут не могло быть никаких сомнений, — продолжил Ярослав. — У вас также есть немного огня, но вы тушите его своей водой. Вы не должны этого делать. Водолей несет воду другим, не себе. Вы воздушный знак, и ваш огонь только разгорится в прекрасный источник света, если вы захотите. Не бойтесь своей силы, бойтесь остаться без нее. Ладно, приступим, да? — Ярослав резко оставил меня, отвернулся и перебрался обратно в центр зала, устроившись так, что я оказалась практически за его спиной.

— Да, начнем! — прошелестело по залу. Люди настраивались, растягивали суставы, как перед физкультурой, повторяли какие-то фразы, а я еще несколько минут не могла унять дрожь в руках. Как он это сделал? Как он узнал, что я Водолей? Он что, действительно подключился к моему биополю? Через руки? Как утопающий, я бросила взгляд на тетку и кивнула на Страхова. Потом показала на себя и снова на него. Тетка покачала головой. Нет, она ему ничего не говорила.

— Он еще и не такое может, — прошептала тетка одними губами.

Занятие началось. Сначала мы пели хором звук «ом», затем водили по воздуху ладонями, пытаясь понять, где проходят теплые волны, а где холодные. Имелась в виду не температура воздуха, конечно, а насыщенные и ненасыщенные информационные поля.

— Я ничего не чувствую, — призналась я тихо после нескольких минут бесполезного размахивания руками.

— Это придет, — заверила меня тетка. — Поначалу канал блокирован у всех. Это нормально.

— Ладно, — покорно согласилась я. Закрыла глаза и приблизила одну ладонь к другой и попыталась расслабиться. Тепло и какое-то напряжение было, но внезапно я почувствовала что-то. Я открыла глаза и увидела его снова совсем рядом. Он не прикасался ко мне, но я словно оказалась под тепловым куполом, кровь забурлила, и стало жарко, почти непереносимый жар.

— Давайте попробуем вместе, — предложил мне Ярослав. Мысль о том, что он снова рядом, так близко, была и пугающей, и чарующей одновременно. Я вдруг испугалась, что он сможет свободно читать мои мысли. Я могла бы смотреть в его глаза вечность. От него пахло какими-то странными, приятными ароматами то ли цветов, то ли свежескошенной зелени.

Ярослав предложил мне встать, потом попросил меня развести руки и повторять все его движения. Потом он попросил закрыть глаза. Я подчинилась. Страхов включил тихую странную музыку. Это был и не танец, и не медитация — что-то необъяснимое. Он стоял прямо за мной, не прикасался ко мне, но я чувствовала каждое его движение, даже его дыхание — мятное, свежее. Что это за инструменты? Волынки? Альты? Почему он не возьмет меня снова за руки? Мне вдруг до зарезу захотелось повернуться и посмотреть на него. Захотелось остаться с ним в этой комнате вдвоем.

— Вы чувствуете? — спросил он меня.

— Да, чувствую, — ответила я, хотя и не вполне понимала, что он имеет в виду. Волны тепла были настолько обжигающими, что все мое лицо горело. Уверена, что у большей части людей в данной комнате тоже есть это странное, почти необъяснимое отношение к Ярославу. Каждая здесь хочет ему понравиться, каждая, независимо от того, молода она или стара, замужем или нет, любит она кого-то или только мечтает полюбить. Даже мужчины, пришедшие на семинар, зажигались, когда Ярослав подходил к ним и что-то показывал. Это называется — внутренний огонь.

— Когда-то на свете жил один человек, его звали Ашраном. Это было его имя, и с древнего языка оно переводилось как меняющий мир. Ашран был умен, — Страхов отошел от меня и заговорил своим проникновенным голосом. — Ашран был талантлив. И вот настал день, когда Ашран покинул свой дом в поисках дороги, идя по которой, он сможет поменять мир. Он был совсем, как вы, Василиса, в тот день, когда он покинул дом.

— Что? — вздрогнула я.

— Вы же тоже покинули свой дом, да?

— Да, — кивнула я.

— Я вижу раскидистый дуб и вас, всего десяти лет. Вы собираете желуди. — Он сделал паузу, а я застыла на месте, потрясенная до глубины души. Перед моими глазами встал наш с мамой желтый домик в пять этажей в центре Ярославля. И дубовая роща перед домом. Это же просто невозможно, чтобы он об этом узнал. Я любила играть с желудями. Он увидел меня ребенком. Он видит меня.

— Все так, — пробормотала я, не зная, что еще сказать. Ярослав просто кивнул и продолжил рассказ:

— Ашран скитался пятьдесят лет, он видел царей и видел пророков, он стал богат, он повидал весь мир, а однажды ему даже удалось начать одну войну, о чем он потом сожалел. Ашран вернулся домой старым и уже не хотел менять мир. Но когда он вернулся в родные края, люди встречали его как героя. Они слышали о нем много волшебных историй. Волшебство притягивало их. Люди поклонялись ему, как звезде. И встретили Ашрана, и накрыли столы, и спросили его, что же главное в мире и что ему удалось изменить. Есть ли самая важная мудрость, которую он познал за жизнь. И что за ценности привез из дальних стран.

Ярослав Страхов отвернулся от меня и отошел на другой конец зала, и сразу стало холодно и пусто. Он больше не улыбался, в комнате царил полумрак, и все молчали, погруженные в себя.

— Ашран рассказал, что однажды он подслушал разговор на переправе, где ждущие лодку путники развлекали себя игрой в кости. Один постоянно проигрывал, а другой выигрывал и выигрывал много кругов подряд. Тогда один спросил другого, как тому всегда удается выигрывать в этой игре. И путник ответил, что это происходит оттого, что ему этот выигрыш безразличен. Тогда второй игрок, который проиграл уже немало денег, спросил, как же такое может быть. Как же может быть выигрыш безразличен? — Страхов остановился на минуту, а затем предложил нам самим ответить так же, как ответил путник, рядом с которым ждал лодку Ашран.

— Он сказал — деньги ничего не могут купить! — тут же предположила тетка.

— Нет, Любовь. Он ответил не так, — покачал головой Ярослав. Я заинтересовалась.

— Он ответил, что у него и так много денег? Что его больше интересует духовность? — спросила Света.

— Сожалею, но он не это сказал. Что думаете вы? — и целитель Страхов посмотрел прямо мне в глаза. Я вздрогнула.

— Я не знаю, — ответила я, совсем как школьница, пойманная с невыученным стихотворением. Страхов улыбнулся.

— Именно так!

— Что? — ахнула тетка. — Что так?

— Именно так он и ответил. Он сказал — я не знаю, отчего мне безразличен выигрыш. Наверное, я родился таким. Но потом путник добавил, что он играет не ради выигрыша, а ради удовольствия от игры. В любом случае, сказал он, разве можем мы в этом мире что-то выиграть? Все, что нам доступно, — это сесть у парома и сыграть в игру, пока не пришла лодка.

В комнате воцарилась полнейшая тишина, все впитывали информацию. Затем один из двух мужчин вдруг поднял руку и с горящим взглядом потребовал разъяснить ему это. Отчего же нельзя выиграть? Бывает же, везет людям. Тому же путнику ведь везло, он ведь выигрывал.

— Но что есть цена этого выигрыша, если он все равно смертен? Жизнь — игра, в которую можно играть, но нельзя выиграть. Николай, вы были игроком. Вы выигрывали?

— Да, случалось, — кивнул мужчина, помрачнев от того, в каком направлении пошел разговор.

— Нет. Вы выиграли, только когда прекратили играть ради денег, — жестко поправил его Страхов. — Выиграли время, которое у вас отнималось. Вот и Ашран понял, что мир всегда остается неизменен. Слепец тот, кто думает, что может что-то выиграть или проиграть. Мир нельзя изменить, но можно к нему прикоснуться, сказал Ашран. Это и есть главная мудрость. Но ведь у нас остался еще третий вопрос. О самой главной ценности жизни.

— Что сказал Ашран? — спросила Светлана. Страхов посмотрел на нее с одобрением.

— Вы все еще работаете на тридцать восьмом этаже, Светлана? — спросил он.

— Да.

— Это хорошо. Ашран сказал, что главная ценность в мире — это люди, которые наполняют твое сердце трепетом. Нет ничего важнее людей, которых ты любишь всем сердцем. Нет ничего страшнее потерять всех, кого ты любил. Ашран ушел от людей, которые наполняли трепетом его сердце, уже очень, очень давно. Он думал, что вернется и сможет показать своей матери и своему отцу, чего он добился. Но Ашран их так никогда больше и не видел. Когда он вернулся, его родители уже умерли.

Все загудели одобрительно, напряжение спало, и люди принялись делиться какими-то своими мыслями, историями из жизни, своей или каких-то знакомых. А я почувствовала, как дыхание мое сперло от подступивших к горлу рыданий. Я захотела вскочить и выйти отсюда, из этой комнаты, и больше никогда не возвращаться. Теперь он меня пугал, этот Страхов. Меня била дрожь. Я знаю, что он рассказал это все только для меня. Поэтому-то он и спрашивал меня о том, как я покинула дом. Да, я уехала, думая о том же самом — как вернусь домой, к маме, как буду взрослой, самостоятельной, буду журналистом. А теперь ее нет, и все это кажется таким бессмысленным и страшным. Мама умерла несколько месяцев назад, и я до сих пор не могу отделаться от ядовитого, разъедающего меня изнутри чувства, что она умерла из-за меня. Если бы я была рядом, я бы сумела ее спасти. Моя черная полоса. Глупая уверенность в том, что люди живут вечно и что у меня еще будет время.

Словно услышав мои мысли, Страхов обернулся ко мне. По моим щекам текли слезы. Я подумывала о том, чтобы развернуться и убежать, но он перехватил мой взгляд.

— Нет. Вы не можете. Сейчас — шторм, мы посреди океана. Уйдете — утонете.

— Это непереносимо, — выдавила я и упала на пол, уткнулась лицом в колени. Страхов сел рядом и тихо заговорил:

— Жизнь — океан, ананта. Не горюйте, Василиса. Никто не уходит насовсем, все они здесь, рядом с нами, — сказал он и протянул мне платок.

— Она рядом? — спросила я, как утопающий хватается за соломинку, когда вокруг него бушующий океан.

— Конечно, рядом. Она всегда будет рядом с нами. Расскажите нам, — Страхов ласково провел рукой по моей кисти, затем ослабил хватку.

— Что говорить? — растерялась я.

— Что вас мучает?

— Мама. Она… — Слова вдруг полились рекой, я не могла остановить этот водопад, я только плакала, говорила и цеплялась за руку Страхова. — Полгода назад, даже меньше. Это случилось внезапно. Я хотела приехать после зимней сессии, но как-то не сложилось. Мы с Пашкой ездили на каникулы в Красную Поляну, я думала, приеду домой на все лето. Но ее уже не стало.

— Я знаю, знаю, — кивнул Страхов. — Она тоже знает. Не нужно изводить себя.

— И черная полоса, — тараторила я. — Все началось после смерти мамы. Я никак не могу в себя прийти.

— Вы никак не можете себя простить. Но разве в вашей власти изменить хоть что-то? Вы можете только играть, но не можете выиграть. Но это такая удивительная игра! Она ушла — потому что пришло ее время.

— Правда? — всхлипнула я, чувствуя желание рыдать и рыдать без конца. Страхов ничего не ответил.

— Объявляю второй брейк! — сказал он и хлопнул в ладоши.

Потом он ушел. Кто-то остановил музыку. Кто-то подошел ко мне, обнял и принялся говорить слова сочувствия, я смутно помню, кто это был и что это были за слова. А вот тепло я помню. Оно действительно полилось откуда-то извне, и ладони мои стали теплыми, как и слезы, продолжавшие течь из моих глаз. Клянусь, в тот момент я могла почувствовать это незримое присутствие моей матери рядом. И это был первый раз за полгода, когда я плакала так свободно, так бурно, и мне не было ни стыдно, ни грустно. Словно какую-то ужасную ношу взяли и сняли у меня с плеч. «Она знает. Не нужно больше изводить себя». Время перерыва истекло, а я чувствовала, что моя аура уже выглядит совершенно иначе. Тетка ободряюще похлопала меня по плечу. Страхов вернулся и снова попросил всех занять свои места. Семинар продолжился.

Дома, вернее, в том месте, которое мы с Пашкой теперь именовали таковым, я перебирала в памяти все слова и действия целителя Страхова. То, что он делал, то, что он мог видеть и чувствовать, было совершенно необъяснимым. Если бы я попробовала кому-то рассказать о том, что произошло на занятии, мои слова выглядели бы странными и неубедительными. Определенно, этот человек что-то может.

— Значит, тебе понравилось? Ты пойдешь еще? А сколько это будет стоить? — Пашка смотрел на вещи рационально, точно так же, как и я еще сутки назад. Мы лежали на матрасе, положенном прямо на полу в небольшой комнатке с толстенными стенами, и болтали. Из мебели в комнате имелись только маленький столик из Икеи, настенная полка, стоящая на полу, и старый, видавший виды гардероб, щедро украшенный наскальной живописью неизвестного авторства — кто-то явно неправильно понял, как следует применять знания, полученные в кружке выжигания и резки по дереву.

— Он произвел на меня впечатление. Серьезно. Он знал, кто я по гороскопу, знал, что у меня черная полоса, что мама умерла…

— Все, кто к нему приходит, испытывают какие-то сложности. У всех вас там черные полосы, — прокомментировал Пашка и потянулся через меня за чашкой с чаем, которая стояла прямо на полу. То, что у нас нет кровати, было, конечно, неприятно, но матрас был большой, двуспальный, высокий, и лежать на нем было даже комфортнее, чем на общажных кроватях.

— В каком-то смысле, ты прав. Но все же это не то, что меня поразило, — возразила я.

— А что тебя поразило?

— Я не знаю, как тебе это объяснить. Просто поверь, я пришла к нему в одном состоянии, а ушла в совершенно другом. И изменение это — огромное.

— Тебе лучше или хуже? А как тебе вообще сам целитель? Сколько ему лет? У него есть хрустальный шар и все такое? — выспрашивал Пашка. И чем больше он спрашивал, тем меньше я хотела ему рассказывать. Пашка не мог понять того урагана, который снес мне крышу на сеансе в центре эзотерики. Как объяснить, что я до сих пор чувствую на себе этот странный, пронизывающий взгляд человека, подобного которому я никогда не встречала. В нем было что-то манящее, но также в нем имелось что-то пугающее до печенок. Сила, противостоять которой невозможно. Не слишком комфортное чувство, что ты стоишь перед этим молодым привлекательным мужчиной будто голая. И даже не обнаженная, а больше, как открытая книга, и он читает в тебе даже то, что ты предпочла бы скрыть. Почему-то я не стала рассказывать Пашке о том, как чертовски красив и молод Страхов. И как все женщины нашей группы буквально с ума сходят по нему. Вместо этого я рассказала ему про мужчину из нашей группы, который был игроманом и из-за этого потерял семью. Только после того, как он встретился со Страховым, он смог бросить автоматы.

— А это не совпало по времени с тем законом? Когда у нас запретили все игровые автоматы? — вставил Пашка.

— Ты невыносим. На все можно смотреть цинично и без доверия, но разве это важно? Я понимаю, к чему ты клонишь, но не знаю, что тебе сказать. Мне показалось, что он и вправду необычный. И он помог мне. И видел вещи, которые никто про меня не знает. А выглядит он вполне нормально, никаких черепов, кровавых чаш и карт таро. У него, кстати, даже есть планшет.

— Ого, это уже интересно. Колдун и технологии. Целитель Страхов. Хороший псевдоним. Так он даст тебе интервью? — Вопросы, вопросы, вопросы. Я пожалела, что Пашка не хочет спать. Я бы предпочла сейчас закончить этот разговор, слишком уж все было сложным для меня самой. Как можно взять интервью у такого человека? Захочет ли он его дать? Не станет ли моя жизнь еще сложнее, если я поддамся порыву и пойду навстречу своему ненормальному желанию увидеть, услышать его еще раз. Его глубокий, умный, цепкий взгляд до сих пор стоял перед моими глазами. Я никогда не встречала таких мужчин, но даже если бы встречала — мне таких не видать. Куда уж мне.

Словно себе назло или в тщетных попытках что-то кому-то доказать, я повернулась на матрасе, уселась рядом с Пашкой в позе лотоса и медленно стянула с себя майку. Пашка моментально утратил интерес как к теме моего семинара, так и личности, возрасту и внешности моего гуру. Он приподнялся на локте, глаза его загорелись, рука потянулась к моей груди. Его нежные руки странствовали по моему телу, но движения его были знакомыми, привычными. Мы так хорошо знали друг друга, хорошо изучили тела друг друга, и чувство наслаждения каким-то необъяснимым образом сочеталось с ощущением моей полнейшей безопасности. Пашка не оригинальничал, никогда ничем не удивлял в постели, и если для кого-то это было плохо, то для меня — хорошо.

— У тебя чудесные глаза. Тебе хорошо? — спросил он, как и всегда спрашивал, так как не считал возможным полагаться на собственные впечатления.

Мне было хорошо. Пашка был высоким, симпатичным, его тело было гибким и сильным, его объятия были страстными, а поцелуи нежными. Я смотрела на его напряженное лицо, ритмично двигающееся надо мной, и думала, как мне с ним повезло.

И что я обязательно попробую взять интервью у гуру. Это выше моих сил, я должна увидеть эти невообразимые, колдовские черные глаза целителя Страхова еще раз.