Воин Русского мира

Татьяна Беспалова, 2018

Родина встречает ветерана нескольких войн, уроженца шахтёрского городка Пустополье Александра Травня страшным горем. Старый его товарищ Иван погиб. Возле родной хрущевки, где Травень родился и вырос, – искореженный танковыми гусеницами асфальт. Кто и с кем воюет? Уставшие перепуганные жители не могут дать толкового ответа. Известно лишь, что дочь его старого товарища-шахтера выжила и теперь сражается. Травень выясняет, что его друзья-одноклассники ныне оказались по разные стороны. Тогда он решает положить конец войне…

© Беспалова Т.О., 2018

© ООО «Издательство «Вече», 2018

* * *

…Стерты ноги по колени, все песни спеты.

Сколько надо поколений, чтобы выйти к свету,

Сорок лет или сорок тысячелетий?

Я знаю, кто все знает, но Он не ответит.

Думай сам! Делай сам! Бойся, верь и проси;

Там, где рожь колосится — выйди и голоси;

И тебя услышат, и ты без слов услышишь —

Каждый день мы ближе, с каждым шагом ближе…

«Думай сам», рэп-группа «25/17»

Пролог

— Что ты чувствуешь, Лихота? — спрашивает Сашка Травень.

— Азарт, адреналиновый мандраж, как перед дракой, — отвечает Савка Лихота.

— Який, який? — таращит глаза Иван Половинка.

— Адреналиновый! — Савка сплевывает. Белесый шлепок уплывает назад, за корму «брони». Иван не унимается:

— Шо ты мне слова темны говоришь в такую годину?

— Мальбрук в поход собрался… — вздыхает Лихота.

Движок «брони» ревет, заглушая окончание савкиной фразы. Тело БМП под ними дергается, плавно ускоряет ход. Машины в колонне — вереница тентованных «Уралов» в сопровождении нескольких БМП — подобны бусинам, нанизанным на леску, за конец которой тянет невидимая рука. Их машина — вторая в длинной «гусенице» конвоя, медленно ползущего между холмами. Колонна втягивается в ущелье Апушелла. Местность здесь, словно грудь великана на вдохе, становится всё выше и выше.

Расположение десанта на «броне», как обычно, соответствует негласному регламенту. На ребристых листах и по бокам башни располагаются старослужащие. Это лучшие места на «броне». Под стволом пушки — командирское место. На корме, на ящиках с боеприпасами и прочим барахлом, сидят молодые солдаты, в том числе сам Травень и его земляки, Лихота и Половинка. Как-то здесь притерся и артиллерийский наводчик Тихомиров — вонючий, скотоподобный, но по-скотски полезный человек.

Впереди движется БМП сержанта Канашкина. Синий выхлоп смешивается с серой пылью, образуя причудливые облачка. Сашка любуется ими. Красиво.

Склоны пологих холмов, похожие на путников в пыльных плащах, расселись вдоль дороги, укрылись плащами с головой, защищаясь от ночного холода. Мелкая серая пыль покрывает каждый камень. От вездесущей субстанции свободна лишь ярчайшая, даже в ранний, утренний час, лазурь неба да блестящая синь воды. Гремучий поток катится, обвиваясь вокруг подножий холмов, узкая, бетонная дорога преследует его, повторяя каждый изгиб.

На плоской вершине одного из холмов, самого высокого в округе, разбросаны разновеликие кубики — домишки аборигенов. Скоро их плоские, по местному обычаю, крыши скроются из вида. С большого расстояния окна кажутся черными дырами, неправильной, продолговатой формы.

На противоположной стороне потока, на пологом бережку, под боком невысокого холма притулилась купа голых деревьев — сад. Скоро зацветут абрикосы и их корявые силуэты потонут в розовой дымке, но пока ночи слишком холодны.

«Броня» морозит зад. Сашка терпит, стараясь не слишком громко стучать зубами. Гусеницы БМП поднимают тучи пыли. Скоро она покроет и людей на «броне», и сами машины слоем толщиной в палец. Тогда они станут полноценной частью ландшафта, а это — лучшая форма маскировки.

Колонна движется медленно, со скоростью человека, идущего прогулочным шагом. Перед головной БМП шагают ребята из саперного взвода. На каждом — по два бронежилета, у каждого в руках — щуп. Солдаты никуда не торопятся, не слышат надсадного рева движков за спинами — их уши закрыты наушниками, их внимание отдано дороге. Саперы сосредоточены, им недосуг рассматривать серо-голубой, опостылевший пейзаж. Несмотря на утренний холод, лбы их покрывает испарина.

Примерно через двадцать минут, когда напряжение выпьет все их силы, рядовые саперного взвода Савва Лихота, Александр Травень и Иван Половинка сменят их. Они будут также шагать со щупами в руках до тех пор, пока свирепое светило Кандагара не поднимется к зениту, чтобы раскалить железо. Но до этого всякое может случиться.

* * *

Первая ракета ударила по тентованному «Уралу» позади них. Грузовик вспыхнул пионерским костром. Вторая прилетела почти одновременно с первой и ударила в полотно дороги перед головной БМП. Машина подпрыгнула, как резиновый мячик. Лихота, Половинка и Тихомиров вцепились в ледяную броню. Сашка же, наоборот, приподнялся. Но рассмотреть что-либо не представлялось возможным: клубы дыма скрыли и саперов — их товарищей, и головную машину.

— Канашкин горит! — завопил кто-то.

В ответ на звук человеческого голоса серо-голубой пейзаж взорвался тысячью огней. Рев дизелей стал не слышен за грохотом разрывов и треском очередей. Люди онемели. Казалось, их широко раскрытые рты не способны исторгнуть ни звука.

Сашка скатился с брони на обочину. Он знал, что должен делать. Сначала надо переждать ракетный залп, а потом он увидит над срезом вершины придорожного холма свою первую цель. О, вот и она! Темный силуэт мелькнул, скрылся, снова возник. Выстрел. Отдача. Мишень исчезла из поля зрения. Следующая появилась чуть правее первой. Выстрел. Отдача. Меняем позицию. Где товарищи?..

Сашка огляделся. Лихота цел, прижался к «броне», будто к матери родной, но стреляет прицельно — значит, первый приступ паники миновал. Где же Ванька?.. А, вот и он! Кувырок через правое плечо — и Травень рядом с Половинкой.

— Надо снять с «брони» гранатомет! — орет Ванька. — Там за рудой каменюкою бабаи гнездятся. Туда шмальнуть надо! Тогда бою конец!

О, этот глас весеннего лося! Грохот, треск, вой боя — всё победил истошный рев Половинки. Иван махнул рукой в сторону большого куска скалы. Лучшего места для засады не найти. Огромная глыба с острыми краями, скрывающая изгиб дороги, плюется вертикальными огнями. Сколько раз капитан Алексеев хотел её взорвать. Руки не дошли. А теперь из-за неё работает миномет.

Сашка полез на «броню». Там, на корме, полно всякого добра, в числе прочего и труба гранатомета. Надо снять его, расчехлить, поставить на станину. И всё это — под огнём. Он уже слышал знакомый стрекот — самый сладостный из земных звуков. Вертушки на подлете. Скоро всё закончится. В таких случаях бабаи соображают быстро. На такой случай умное словцо есть у Савки. Но какое?.. Надо вспомнить и тогда всё будет хорошо! Савка, Ванька, где они?.. Травень скатывается с кормы, вертит головой. Вот они, бабаи. Ползут на карачках. Куда?.. Сашка наконец видит своих друзей.

Савка и Иван не отстреливаются. Почему?.. Родимая, чужая, возлюбленная и ненавистная пыль Кандагара! Зачем эта земля хочет сохранить их жизни? Зачем пытается защитить, укрыв своим серым плащом? Лихота и Половинка едва видны на фоне серой стены утеса. Оба замерли, прикрыли рты, опустили веки, затаились. Ванька скупыми движениями тискает спусковой механизм ПК. Дурачок! Разве не понятно, что произошло? Разрыв патрона в патроннике. Надо шомполом выбивать, а у Ивана шомпола нет.

Лихота тоже в заднице. У него в руках чужой автомат. Наводчик Тихомиров — козел! — его по жизни никогда не чистил. Савке не по силам передернуть затворную раму руками, надо наступить ногой. Но Лихота сейчас это сделать не в состоянии — ему нельзя шевелиться. Духи сползаются к ним, как тараканы к ядовитой приманке. Лихота берет автомат за ствол. Похоже, собирается их прикладом глушить. Но почему бабаи не стреляют, ведь пацаны фактически безоружны?..

Сашке вспомнились глинобитные дувалы, похожие на огромные, самодельные плошки, каменные стены горных крепостей, возведенные на крутых склонах. В этих горах есть такие места, куда только крылатые твари залетают беспрепятственно, да суховейные ветра, да вертушки. Но эти, последние, — с немалым риском. Придешь туда своими ногами — обратную дорогу не скоро найдешь.

Вспомнились ему замкнутые лица местных стариков — синие глаза на смуглых, иссеченных годами лицах. Припомнилась и юная красотка. Ее вороные, вьющиеся локоны, выбившиеся из-под полосатой шали обрамляли нежную округлость щек, лепестки губ трепетали под черной дырой посередине лица. Сашка помнил, как онемев от изумления, бесцеремонно рассматривал подернутую розовой пленкой молодой кожи, недавно зажившую рану на месте начисто оторванного носа. Вспомнил прямой, бесстрастный взгляд девичьих глаз. Она дала Сашке напиться. Не прогнала, не заругала…

Бабаи коварны, и они никогда не сдадутся. А пацанов они хотят забрать себе.

Вот оно, Савкино словцо!

— Р-р-ретирада-а-а! — вопит Травень.

Его голос сливается с грохотом первого разрыва — это вертушки выпустили партию НАРов. Холмы содрогнулись, стряхивая с плеч тончайшую пыль. Облив пространство перед собой свинцом, Сашка кинулся вперед. Главное не горячиться. Стрелять короткими очередями, стараться не выпускать из вида цели и чаще видеть пацанов. А там, как Бог поможет.

Он заметил ответное движение. Вроде бы Лихота кинулся ему навстречу. Пуля ударила в бронежилет. Сашку опрокинуло на спину. Мгновения капали ему на лоб, как вода из сломанного водопроводного крана: одно, второе, третье… перерыв. Потом бормочущие, словно сквозь вату, знакомые голоса.

— Нет, всё нормально…

–…видишь кровь?!

–…это просто ушиб…

–…контузия. Поднимайся, Травень.

И громко, гаубичным залпом в самое ухо:

— Сашко! Ноги!

Оглушенный недальними разрывами НАРов, с трудом удерживаясь на выскальзывающей из-под ног земле, Травень всё-таки достиг отвесного склона — желанной точки серо-голубого пространства, где заняли оборону его товарищи. В руке у Ивана появился нож, а Лихота, похоже, надумал использовать автомат козла-наводчика, как богатырскую палицу. Бабаи не торопятся, залегли. Прикидывают свои возможности. И снова вода из крана: кап, кап, кап… Нет, не любят бабаи рукопашного боя. Исчезают один за другим, растворяясь в серо-голубом пейзаже.

Теперь можно и по сторонам посмотреть. В черном дыму, в облаках серой пыли Сашка разглядел призрачные фигуры. Там языки пламени дожирали подбитый «Урал». Изуродованный остов БМП сержанта Канашкина почернел от копоти. Где же башня? Ах, вон она, валяется в реке… Белые барашки пенятся, заворачиваются спиралями вокруг обожженного куска железа. Горькая пороховая вонь, приторный, тошнотворный запах горелого мяса лезли через гортань в желудок, заставляя его содрогаться. Наверное, надо что-то предпринять. Спросить у Лихоты: где командиры?

Сашка делает шаг вперед. Кто-то резко толкает его в спину между лопаток. Вот досада! Сначала удар в грудь и вот теперь — спина. Он делает второй шаг и спотыкается о свой бронежилет.

— Что с тобой, Сашко?! Сашко!..

Голос Лихоты едва слышен, а самого Савки и вовсе не видать. Сашка утыкается носом в пыль. Жесткий камень Кандагара пахнет кровью. Дышать трудно. Сашка хватает ртом удушливый смрад, давится им, кашляет. Вдоль спины, между лопаток ползает холодная, шершавая змея. Тварь кусает его тело, кровь течет обильно, но сильной боли пока нет. Он слышит голоса.

— Треба поднимать его, Лихота. Сам он не ходок. А ну-ка!..

Иван возносит друга к небу, как ангел Господень. Боже, как высоко!.. Пропыленная обувка остается где-то далеко внизу. Или Половинка отделил его от ног и сделал своим однофамильцем?.. По спине, просачиваясь под ремень, стекает влажное тепло. Запах крови становится невыносимым.

— Что со мной?.. — гудит Сашка.

Душно, в горле першит, но он пытается сдержать кашель. Непосильная задача. Боль пронзает его от макушки до пяток, заставляя окоченеть. Зато теперь он понимает: ноги целы, он чувствует их тяжесть, обе при нём.

— Ранение в спину, — слышит Сашка голос Лихоты.

Савва подставляет ему левое плечо, Иван — правое.

— Надо двигаться, — говорит Лихота.

— Куда? Глянь, дым…

— Туда!

Савва решительно ведет их в сторону дымного облака. Сашка старается задержать дыхание, чтобы не раскашляться в густом дыму, но тот лезет в глаза, всепроникающими пальцами царапает в носу. Не закашляешься, так чихнешь. И Сашка чихает.

Становится легче. Лихота вынимает из-под его руки своё твердое плечо и укладывает на что-то мягкое, невесомое, живое. Нечто, непрестанно движущееся, обволакивает его, ласкает тысячью влажных языков. Щекотно. Хочется смеяться. А боли нет… Она выпита до дна странной, ласковой субстанцией. Счастливое забытьё разрывает лающий кашель Лихоты и Ванькин плачущий голос:

— Он потерял сознание! Швыдше, Савка, не то помре!..

Сашка размыкает веки. Глаза слезятся, но дым пропал, оставив по себе только едкий смрад. Голова гудит. Он едва различает звуки, словно уши заложены ватой. Хочется потрясти головой, но он уже знает, что последует за этим: боль вернется.

Перед ним возникает черное, лоснящееся лицо офицера. Глаза капитана Алексеева воспалены, как у обкуренного бабая. Камуфляж покрыт слоем серой пыли. На левом плече — багровое пятно. Видать, и его задело.

— Кто такие? — спрашивает капитан.

Не признал.

— Рядовые Лихота, Травень и Половинка. Десантно-штурмовой батальон семидесятой омэсэбэр, саперная рота.

— По первому году?

— Да, — отвечают Савка и Иван хором.

— Ясно.

Капитан обходит их со спины. Сашку трясет. Левое плечо Ивана проседает под ним. Слабеет, братишка. Вот-вот упадет.

— Ещё сто метров, ребята, — голос капитана едва сочился сквозь плотную вату, навязшую в сашкиных ушах. — Там передвижной приемно-сортировочный пункт. Шагайте. Иначе он кровью истечет.

Скалы ущелья Апушелла равнодушно смотрят на них. Скоро багровые пятна на их плащах затянет серой пылью, и жизнь на берегах шумного потока пойдет своим чередом. Перемены здесь мимолетны, а горы — вечны. Всё-всё покроет серая пыль.

— Ну что, бача? Мы все ещё живы? — тихо спрашивает Лихота.

— Ты точно — да. А я… — Сашка старается улыбнуться.

— Спине больно?

— Эх…

— Ничего, Сашко, — пыхтит Иван. — Ти вважай так: це крилы проризаються. Скоро ти злетишь.