Озеро молчания

Татьяна Апсит, 2022

Главная героиня, преподаватель вуза, попадает в затруднительную жизненную ситуацию и соглашается помочь подруге в ее коммерческой деятельности. Поездки в Грецию дарят Насте надежду на личное счастье, однако при этом она оказывается втянутой в криминальную историю. Лишь пережив потери, измену и предательство, героиня обретает подлинную дружбу и любовь.

6

Пятичасовая разница во времени дала себя знать: я проснулась ни свет ни заря и лежала, перебирая впечатления минувшего дня: шелковистый меховой ковер, милую улыбку Иви, ласковые глаза Никоса. Симпатичный экземпляр, что и говорить. Интересно, сколько ему лет? По виду, немного за тридцать. Плохо все же без языка, обязательно надо раздобыть хоть какой-нибудь разговорник: если бы не Никос, я бы пропала. Господи, что я лежу? Вокруг Эллада, а я мух по болоту собираю. Настасья Петровна, радость моя, подъем!

Преподаватель — профессия публичная, и если участь, что девяносто процентов моих слушателей всегда составляли весьма глазастые девицы, то ясно, отчего я не могла себе позволить даже малейшего расслабления. Быть в форме стало неистребимой привычкой: я слишком хорошо помнила собственный юношеский максимализм в оценках университетских научных дам, дававших, увы, постоянную пищу для скептических замечаний. Да, мы не знали снисхождения, и у меня были все основания полагать, что прелестные юные щебетуньи не оставят без внимания малейший промах дорогой наставницы. Пословица про одежку и ум не работает в молодежной среде; уважение — очень хрупкая штука, оно слагается из многих составляющих, и я не могла пренебречь ни одним. Упражнения в рисовании перед зеркалом давно стали обязательной утренней процедурой, я так поднаторела в этих занятиях, что укладывалась в пятнадцать минут и, кажется, могла бы выполнять привычные движения вслепую. На моем щите было выбито"Умеренность и аккуратность", хотя заветный кожаный мешочек на груди хранил совсем иные письмена. Только кому до этого было дело?

Никос приехал в девять; я уже позавтракала и стояла у окна, приноравливаясь к пестрому миру за стеклом. В этой стране грешно чувствовать себя иностранкой: ее культура создала и наш мир тоже, мысли и образы Древней Греции пронизывают сегодняшний день. Меня ждал Акрополь, архаические улыбки кариатид, мраморные плиты, к которым можно прикоснуться рукой, пробуждая генетическую память — что это, если не счастье? А когда при этом рядом с тобой такой обаятельный спутник и, похоже, ты ему нравишься? Вина не надо — душа и без того парит, как птаха в поднебесье.

Оставив машину на одной из тихих улочек — такие, наверное, есть в каждом городе — мы вышли наконец к истертым ступеням. Парфенон, нежно-кремовый в эти утренние часы, четко рисовался на плоской, как стол, вершине скалы, неожиданно взметнувшейся к небу в самом центре города, в сердце Педиэи — великой Равнины Аттики. Никос начал что-то объяснять, я вежливо кивала. Что он мог рассказать мне об Акрополе, где я, кажется, знала каждый камень? Сейчас слева от Священных ворот руины квадриги Марка Випсания Агриппы, справа — маленький храм Ники Аптерос — Бескрылой Победы (середина пятого века, ионический ордер, архитектор Калликрат). А потом Пропилеи, парадные ворота Акрополя (сочетание дорического и ионического ордеров, архитектор Мнесикл).

Мы медленно поднимались в гору, и вот он на самом деле совсем рядом — маленький изящный открытый храм богини Победы, и можно прикоснуться к шероховатому камню. Я закрыла глаза и ощутила кончиками пальцев острое ребро и длинный плавный изгиб каннелюры — так слепой узнает дорогое лицо. Я и была незрячей, чудо откровения являлось здесь и сейчас, и моя дрожащая от восторга душа скользнула между прутьями решетки и растаяла на золотистых теплых плитах. Я была пилигримом, достигшим обетованной земли и замершим на границе света.

Немецкая речь ворвалась в тишину, Никос протянул мне руку и повел прочь от подходившей тургруппы. Пройдя сквозь ряды колонн Пропилеев, мы оказались на площади Акрополя; впереди справа уходила в синеву громада Парфенона, и ноги сами понесли меня туда. Стройные десятиметровые колонны, несущие мощный антаблемент и сохранившиеся фрагменты фронтона, производили обманчивое впечатление: я знала, что на самом деле их едва можно обхватить вчетвером. Изуродованный периптер ограбленного и разрушенного храма был все же божественно прекрасен. Никос повернулся ко мне и зло проговорил:

— Английская работа. Они набросились на него, как волки на оленя.

Он говорил о храме, как о живом существе, и в этом была особая боль: греки давно и, кажется, вполне безнадежно бьются за возвращение украденных сокровищ — британцы, как водится, хранят ледяное молчание. Это на самом деле ужасно: парфенонские горельефы и скульптуру можно встретить и в Британском музее, и в Лувре, но в Греции их почти нет. Правды ради, я все же уточнила:

— Молотками работали еще венецианцы в семнадцатом веке — тоже были ценителями прекрасного и поклонялись античности.

— Они были варварами, — прозвучал гневный ответ.

Рана кровоточила — Никос весь горел. Я попыталась примирить его с действительностью:

— Любовь, знаете ли, принимает иногда причудливые формы. А что до варваров — вы правы, по сравнению с ними, — я кивнула на Парфенон, — мы и остались варварами. Можно стать на уши, можно вывернуться наизнанку, но достичь такого совершенства невозможно и сознавать это мучительно: ведь ты даже в самом лучшем случае можешь рассчитывать не более чем на второе место. Подумайте, каково это.

Не знаю, то ли пролитый бальзам подействовал, то ли поразила философская глубина моего суждения, но Никос успокоился и до Эрехтейона молчал.

В отличие от Парфенона, построенного из кремового (или нежно-золотистого, как считают некоторые) пентелийского мрамора, Эрехтейон выстроен из белого мрамора и темно-серого камня — изысканное сочетание цветов. Этот храм, посвященный мифическому царю Эрехтею, сыну Земли, воспитанному Афиной, отличается необычной асимметричной планировкой. Мы подошли к нему со стороны знаменитого южного портика — вот они, шесть стройных дев, торжественно несущих на голове архитрав. Мне всегда казалась странной одна вещь: обычно атланты и кариатиды статичны, если движение и присутствует, оно направлено вверх — это естественно, ведь фигуры всего лишь заменяют колонны. В Эрехтейоне кажется, что девушки не стоят, а идут, подчиняясь единому ритму; эта идея движения ОТ стены храма меня прямо-таки завораживала, когда прежде я рассматривала снимки, и сейчас хотелось получить ответ на тот давний вопрос. Да, они точно шли и выносили (выдвигали?) из стены кровлю портика — создатели чудес компьютерной графики следуют проторенным путем.

— Правда, они прелестны? — обернулась я к Никосу.

— Вот эта кора из цемента, — мрачно проговорил он, — оригинал в Британском музее.

Нет, чтобы насладиться чудом Акрополя, сюда следует приходить без греческого аккомпанемента. Я попыталась сойти с опасной стези:

— Интересно, где здесь была яма со змеями?

Никос удивился:

— Зачем?

— Ну как же, змея была знаком, а иногда даже воплощением царя Эрехтея, поэтому в храме содержали змей. А где-то рядом находилась Микейская цистерна — резервуар для сбора дождевой воды. И еще, говорят, здесь была могила Кекропа, первого царя Аттики.

Он чуть раздраженно покачал головой:

— Никогда не слышал.

Вот что получается, если больно много знаешь, рекомендую вам, Настасья Петровна, в дальнейшем демонстрировать эрудицию на лекции, а не в живой беседе. Гордого аборигена следовало умаслить: самолюбие штука деликатная, его надо щадить, и я пояснила, словно извиняясь:

— Я читаю курс культурологии, поэтому пересмотрела массу материалов. Знаете, как это у нас всегда было: теоретическая подготовка на высоте, а остальное — извините. Я, например, и надеяться не могла своими глазами увидеть то, о чем столько лет красиво рассказывала. Не знаю, как вас и благодарить, Никос, за этот подарок.

Мой спутник оттаял на глазах; мы еще побродили по Акрополю, он показал, где находились прежде жертвенник и гигантская статуя Афины Промахос (Воительницы) — блеск золотого наконечника ее копья был виден с кораблей в Пирейском порту — потом подвел к стене, окружающей цитадель. Город лежал внизу бескрайним морем — до горизонта. Я оглянулась на Парфенон; разрушенный с восточной стороны еще сильнее, он все же поражал своим величием. Боже мой, как мне хотелось вернуться сюда снова, чтобы увидеть это чудо при лунном свете, когда время замирает и оживают тени!

— Вы не устали? — заботливо спросил Никос.

— Что вы, как можно!

— Тогда нам пора, хочу показать вам театр Диониса, — он указал вниз, на огромную полукруглую чашу у юго-западного склона скалы.

Полчаса спустя мы бродили по истертым плитам проходов между скамьями, я садилась на теплые широкие сиденья, с разных точек разглядывая сцену, где когда-то проклинала изменника-мужа Медея, метался преследуемый Эриниями Орест, пророчествовала несчастная Кассандра — как давно и как вчера это было! Никос не торопил меня, и я была благодарна за это: я ведь понимала, сколько раз ему приходилось сопровождать гостей по этому маршруту.

Конец ознакомительного фрагмента.