Книга 1. Без названия

Татьяна Анатольевна Денисова, 2021

"Мне повезло в жизни. Я повстречала людей с сердцем, оголенным до крайности. У них ничего не может быть наполовину: либо все, либо ничего. Все – это любовь. О ней не кричат, не дают клятву, что она вечная. Для них по-другому жить не дано. Странные – может быть. А может, нет? Доказывать, что день – это день, а ночь – это ночь, не надо. Зачем ежечасно клясться в вечной любви? По-моему, абсурд…" Судьба героев трудная, всех их объединяет одно качество – честь. Пройдя через множество испытаний, они выстояли, остались людьми. А что может быть ценнее, чем называться человеком?!

Часть 7 она же 0

Вместо предисловия

Татьяна

Ритус думал, как быть. Он поверил словам мальчика безоговорочно, но как передать их Иоганну и Кате? Вопрос без ответа. Надо дать разрядку аккумулятору: потом заряд будет прочнее. Он ехал к другу, не зная, что станет говорить и станет ли вообще. Может, просто посидят за чашкой чая.

Татьяна по привычке торопилась в школу. Терпеть не могла понедельник, потому что начало недели, много уроков, дежурная на этаже, классный час в своем «замечательном» 9 классе. Так хотелось остаться дома наедине с собой, в тишине и покое почитать интересную книгу или просто поваляться на диване (чего греха таить, лодырь она каких свет не видывал)… Помечтала и будет… Реальность заключалась в том, что на работе помимо детей, которые категорически не желали учиться — это полбеды — ждали ее будни жизни, как-то сплетни, шепот за спиной, перемигивания — надо говорить, когда не было никакой охоты, улыбаться, когда хотелось плакать, либо молчать и тем самым не показывать своих подлинных чувств. Хотелось набраться смелости и послать все далеко-далеко, но нет у нее на это право по той простой причине, что, как бы ни избито звучало, надо кормить детей, а их у нее с мужем было трое, воспитывать, давать образование. Это только в новых русских фильмах показывают «сказку» вместо реальности. Деньги сами собой не делаются, не печатаются, не появляются.

Они с мужем пытались быть честными и по возможности не причинять вреда другим, но в последнее время, увы, это не всегда получалось. Может, потому что, прожив большую часть своей жизни, они поняли, что не сделали и четверть того, что обязаны сделать. Это давило, но изменить что-либо у них не получалось. Порой, страдая от бессонницы, Татьяна ждала, когда произойдет чудо, но оно не происходило.

Она только хлопнула входной дверью, как техничка предупредила, что ее ожидает незнакомый мужчина. Машинально посмотрев на часы — совсем немного времени — а надо приготовиться к уроку, да еще не мешало бы посмотреть расписание, что, собственно, за урок, спросила, где он. Ей ответили: пошел на третий этаж к ее кабинету. Татьяна, как всегда, зашла в учительскую за журналом (оказывается, все-таки шестой) и поднялась к себе на этаж. У окна она увидела, как ей показалось на первый взгляд, незнакомца. Ритус!

— Здравствуй, призрак! — сказала она и начала медленно рассматривать мужчину. После нескольких мгновений продолжила. — Так ты существуешь?

— Как видишь.

— Интересно… Что случилось?

— С чего ты решила, что что-то случилось?

— Я же твое второе я.

— Ах, да, я забыл.

— Ты многое забываешь.

— Обычно нет. Как ты?

Татьяна в ответ засмеялась:

— Очень остроумно.

— Но все же?

— Пытаюсь вымучить роман. О вас.

— И?

— И никак. Не получается. Дала себе слово закончить прошлой весной — куда там: писать и писать. Мыслей много, но нет сердцевины — однотипно. Разные характеры, но финал один и тот же: все хорошо. В жизни так не бывает. Попробовала убить нескольких героев — не тут-то было. Сопротивляются. Я их так-то хочу закрутить, а они по-другому, словно специально дразнят меня. Вот и получается очередное мыло, а хочется глубины, чтобы читал и думал. Скорее всего, брошу, как первый вариант, хотя этот лучше, но все равно много наигранности, непонятности, не хватает элементарных фактов. А где их взять? Я же по характеру лодырь, искать — целая проблема.

— Да, целая проблема… — протянул собеседник, всматриваясь в лицо женщины.

— Вот именно. Вообще-то, у меня урок.

— Можно я посижу?

— Если хочешь… только у меня их много. К тому же, последний — классный час.

Ритус сидел молча за последней партой, как исправный ученик. На большой перемене в класс заглянула завуч, принесла измененное расписание. Ритус поздоровался кивком головы и отвернулся к окну. На следующей перемене пришел муж. Его уже предупредили, что у Татьяны посторонний мужчина.

— Знакомься, мой брат, — сказала Татьяна.

— Не понял.

— Вот и хорошо, что не понял, а то вот я все понимаю, оттого и хреново.

Ритус улыбался, но молчал.

На классный час собирались медленно. Кто с размаху бросал сумку, кто спрашивал, может его не будет, но, как оказалось, будет.

— Что бы вам такого интересного рассказать?

Класс притих — нотаций не будет.

— Итак… Поговорим о… Я не раз говорила, что каждый творит судьбу по своему желанию. Я расскажу вам историю, а вы — хотите верьте, хотите нет.

Жил-был человек. Замечательный, удивительный. Я бы сказала единичный экземпляр. Он… добился многого. Очень. Почему? Потому что так захотел. Сам. Для него история, или жизнь, началась со смерти. Да, со смерти его самого. Не больше, не меньше… Скажете, не может быть. Еще как может.

Представьте себе конец семидесятых годов прошлого века. Граница на западе. Небольшой военный городок, скажем, НН, где все знают друг друга, ходят в гости, отмечают вместе праздники. Застава. Начальник — молодой офицер (фамилию придумайте сами). Его два старших сына проходят срочную службу на хорошо знакомой, близкой сердцу, заставе. Все настолько тихо, по-домашнему, что в один из дозоров старший брат берет младшего, совсем мальчишку, с собой: романтика, песни слагают.

Когда раздастся выстрел, мальчишка рухнет как подкошенный. Братья, рванувшись к нему, не поверят тому, что увидят. Солдаты, собаки, крики по рации — все сольется в один гул, а они будут смотреть на него: хватит шутить, пора подниматься. Он не встанет. Поймут это, когда увидят лицо отца. Вернее, неотца…

Пройдут годы, долгие-долгие, седые, как паутина, промозглые, будто склизкая осень, тяжелые, словно пьяный угар. Мальчишка, сразившийся со смертью, победит ее, и наступит для него нежизнь. Почему нежизнь? Что такое жизнь — понятно каждому. А как определить состояние, когда тело выполняет естественные функции, а душа погасла? Думаю, слово «нежизнь» подходит как нельзя лучше, главное — понятнее. Мальчик… Он заставит себя не умереть. Не имел он права на смерть перед живущими. Ему заново придется осваивать мир, простой и понятный в прошлом, новый и пугающий в настоящем.

Обладающий недюжинными способностями, он обратит свои силы, нет не во зло, а во благо, хотя под благом каждый подразумевает свое. У мальчика появится дар находить человека. Есть люди, а есть человеки. Людей много, человек единичен. Возьмет за правило жить так, чтобы по возможности не вредить в мире, не досаждать ему своим присутствием. Если уж не получится, то… А, собственно, что то? Мне кажется, он и сам не дошел до последнего пункта. Значит, есть ради чего жить.

Каков вывод? При наличии интеллекта, способности противостоять смерти (не одна остановка сердца), желания познать непознанное, имея в багаже скарб из нескольких образований, пары десятков языков и, как следствие, знакомства с оригинальными теориями, (к примеру, ницшеанством), находясь на изломе двух религий и знанием остальных, обладая материалом из человеческих судеб, он решил… переделать мир. Нет, никаких революций, боже упаси: не вредить миру — главное кредо. (Хотя многие кровавые бойни устраивались как раз из предстоящего блага для мира).

Но, пожалуй, я увлеклась… Что же в реальной жизни? Все просто. Будучи ребенком, он имел талант к музыке. Ему прочили будущее великих… Автоматная очередь все изменила. После травмы позвоночника руки не смогли двигаться подвижно и плавно, как ему хотелось. Он мечтал о божественном Олимпе в музыке — на меньшее не был согласен. Если нет такой возможности — стать богом в музыке и передать все звуки мира, дневного и ночного — можно стать кем-то вне нее.

Кто сказал, что слепой не может научиться видеть, а инвалид — ходить?! Пустяки! Кто сказал, что человеческий мозг не может воспринимать информацию в таком объеме? Ерунда! Наконец, кто выдумал, что тело нельзя научить не умирать? Еще как! Все можно… Каждый творит судьбу по своему желанию…

Вы знаете, мне повезло в жизни. Я повстречала людей с сердцем, оголенным до крайности. У них ничего не может быть наполовину: либо все, либо ничего. Все — это любовь. О ней не кричат, не дают клятву, что она вечная… Просто для них по-другому жить — не дано. Странные — может быть. А может, и нет. Ведь доказывать, что день — это день, а ночь — это ночь не надо. Зачем же нужно ежечасно клясться в вечной любви. По-моему, абсурд…

Все, словно по команде, повернулись к Ритусу. Он спокойно смотрел на Татьяну.

— Все вроде бы ни о чем? — спросил он.

В ответ она пожала плечами.

Ритус познакомился с домашними, оценил обстановку, пролистал написанное… Наконец, вечером они уединились на кухне. За очередной чашкой чая Татьяна спросила:

— Так что?

— Не знаю. Честно. Так плохо мне еще не было.

— Давай разберемся во всем по порядку. Первое — это Юли и его заморочки. Артур. Иоганн. Катя. Наташа…

— А что Наташа? — перебил Ритус.

— Она, конечно, не знает, что Соня — твоя дочь?

— А ты-то с чего взяла, что она моя дочь?

— Ну, если ты приехал поесть торт, то он съеден, а я хочу спать, а не выслушивать бред умопомешанного…

— Не понял, объясни, черт возьми! — взорвался Ритус.

— Что ты просишь объяснить, братец? Ты, вероятно, забыл, что мы в какой-то степени, действительно, брат и сестра, а значит, можем чувствовать друг друга…

— Нет, не забыл. Я, во всяком случае, не читаю твоих мыслей.

— Можешь прочесть, ничего страшного.

— Меня сейчас интересует, что делать с мальчиком, которого спасла Наташа.

— По-моему, надо поговорить с Иоганом. Что за дурость — отпустить жену. Она, видите ли, страдает. А он нет? Да и вообще настойчивее надо быть. Я это по своей жизни знаю. Если бы не смалодушничала, сейчас не сидела бы здесь.

— Помочь? — спросил Ритус.

— Пока не знаю. Попробую сама. Если уж совсем ничего не получится, тогда позаботишься о детях.

— Кто из них?

— Что кто? Ах, кто будущий Мастер? Не знаю. Раньше казалось, что средний. Теперь на распутье — возможно, и старший. Не знаю. Не могу определить. Как-то все перемешалось в жизни.

— У тебя здесь нет друзей.

— У меня их никогда и не было, не считая тебя.

— Я же предлагал тебе пойти в ЭСВ.

— Хотелось сделать что-то самой.

— Ты уже сделала. У тебя трое сыновей. Нас прославишь.

— Ты думаешь, люди поверят в ваше существование?

— Не знаю. Во всяком случае, задумаются. И знаешь что, не говори, что все однотипно и финал только хороший. Вспомни Риту, Виталия…

— Не могу писать о смерти.

— Почему?

— Слишком больно переживать. Ты же знаешь: самому умереть легче.

— Да. Так значит, от помощи отказываешься. Может, телефон оставить?

— Нет. У меня сразу появится соблазн воспользоваться твоей помощью, что я и сделаю бессовестным образом.

— А так будешь жалеть…

— Разумеется. Я всегда сожалею о том, что не сделала, а тем более о том, что сделала…

Они рассмеялись…