Избравший ад. Повесть из евангельских времен

Татьяна Альбрехт, 2015

Он «искал ада, ибо ему было довольно того, что Господь блажен» – так размышлял однажды некий искатель об Иуде… Искать ада, когда всякий живущий ищет блага и жаждет рая? Что может заставить человека отринуть спокойную устроенную жизнь, отречься от любви и радости? Во имя чего можно отказаться от Спасения и обречь себя на вечное проклятие? Вина или Рок? Осознанный выбор или происки Сатаны? Кто он – Проклятый апостол? Мы не знаем… Но разве не интересно попытаться ответить на эти вопросы?

Глава 2

Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?

Иов 7: 20

1

Они бежали и слышали сзади неотстающий топот погони. Вот остался позади водоем Езекии, замаячили Давидовы стены, а они все бежали по кривым улицам Иерусалима, чувствуя, как в спину им дышит смерть. Шехем в очередной раз споткнулся, его рука на мгновение ослабла, Иуда едва успел подхватить юношу. Тот не сдержал стона, судорожно ухватил товарища за шею и поднял на него страдальческий взгляд.

— Я не могу больше… Оставь меня. Спасайся сам.

— А ну замолчи! — не останавливаясь, резко осадил его Иуда.

— Они близко… Не спастись вдвоем…

В порыве самопожертвования мальчишка хотел, было высвободиться из рук товарища.

— Без глупостей! Лучше держись крепче!

Они бежали дальше, уже по Предместью. Шехем все тяжелее повисал на плечах Иуды. Тот с беспокойством оглядывался на юношу, соображая на ходу, где бы укрыться от стражи.

Впереди зазеленели заросли акаций, наполняя воздух терпким запахом. Иуда повлек товарища туда. Они затаились под густым шатром низко клонящихся ветвей.

— Зажми рану как можно сильнее и замри, — приказал Иуда, чутко вслушиваясь.

Погони не было, стражники устремились прямо к Яффским воротам. Убедившись, что опасность миновала, Иуда повернулся к товарищу.

— Как ты?

Шехем ответил тихим стоном. Молодой человек отстранил его руку, поднял рубаху и увидел на правом боку юноши длинную кровоточащую рану. Он нахмурился.

— Плохо дело? — испуганно спросил Шехем.

Иуда ободряюще улыбнулся.

— Вот еще! Слава Всевышнему — не глубокая. Главное — кровь остановить. Так что терпи, больно будет.

Разорвав низ своего хитона, он быстро наложил тугую повязку.

— Ну вот. Теперь все хорошо. Знаю, ты пить хочешь. Но выбираться пока опасно. Потерпи немного. Я позже принесу воды.

Шехем молчал, изумленно глядя на него.

— Ты чего?

— Ты не сердишься на меня, Иуда?

— За что я должен сердиться?

— Мне кажется, старейшины осудили бы меня. Ведь я выдал нас, подверг тебя опасности ради… Это было…

— Глупо и бессмысленно? — чуть улыбнулся Иуда. — Да, так сказали бы Иорам и Натан, может быть, Михаил и еще Анания.

— А ты?

— Я — нет. Не все поступки измеряются разумом и расчетом.

Он осторожно приподнял покров веток, выглянул наружу. Вокруг по-прежнему не было ни души.

— Ты ведь очень любил Хушая?

— Конечно. Брат воспитывал меня с детства, заменил мне родителей после их смерти.

— Знаю. Потому ты выбрал его путь и пришел к нам, как только вырос?

— Да. И поэтому я сегодня…

— Убил его, чтобы избавить от мучений, — очень мягко произнес Иуда.

Шехем благодарно приник щекой к его руке. Старший обнял его за плечи.

— Ты молодец. Мало у кого достанет мужества совершить такое.

— Мы с Хушаем дали друг другу слово, что поступим так, если кого-нибудь из нас схватят, и его невозможно будет спасти.

Иуда опустил голову.

— Невозможно спасти… А мы и не пытались…

— Да, старейшины отказали, объяснили: нельзя жертвовать многими во имя одного.

— Они так сказали? — резко спросил Иуда, сверкнув глазами. — Кто?

— Натан, — с удивлением ответил Шехем.

— Понятно. Чего еще ожидать!..

— Что-то не так? — спросил юноша с возрастающим изумлением.

— Ничего. Я так… о своем. — Иуда уложил товарища на землю, накрыл своим плащом. — Тебе надо отдохнуть. Выбираться из города будем ночью. Спи, я покараулю.

Шехем благодарно кивнул, с наслаждением вытянулся в густой, дурманящей ароматом траве. Его глаза сами собой закрылись. Скоро он уже крепко спал. Иуда сидел рядом, любуясь игрой света среди ветвей. Солнце медленно ползло к зениту, было тихо, лишь усыпляюще шелестели ветви и время от времени возились и щебетали какие-то маленькие суетливые птицы.

Иуда сам почти задремал, когда недалеко раздались голоса и смех. Он вскочил, схватившись за нож, прислушался. Голосов было несколько, звонкие, юные, они не оставляли сомнений в том, кто их обладатели. В час послеполуденного зноя, когда улицы Иерусалима невыносимо раскалились под беспощадным в середине лета солнцем, компания девушек пришла сюда — в старый заброшенный сад — провести свободное время. Иуда замер. «Проходите! Проходите дальше!» — мысленно просил он, надеясь, что подругам не придет в голову отдохнуть под акациями. К счастью, разговор и смех не приближались, оставаясь где-то в стороне, а скоро начали постепенно удаляться.

Иуда уже собирался снова сесть, когда неожиданно зашуршали ветви, раздвигаемые маленькой изящной ручкой, в просвете появилась девушка. Она отпрянула, увидев его, тихо вскрикнула. Это была Мирра. Они замерли, узнав друг друга. Иуда стоял перед ней, забыв снять руку с рукояти ножа, грязный, покрытый пылью, в разодранном, испачканном кровью хитоне. Облик его был страшен, только глаза из-под упавших на лицо прядей смотрели растерянно, почти моляще. С минуту длилось молчание. Мирра взглянула на спящего Шехема, снова на Иуду, приложила тонкий пальчик к губам, очаровательно улыбнулась и скрылась за ветвями. Ее шаги постепенно стихли.

— Мы пропали, — испуганно прошептал Шехем, пытаясь сесть.

Иуда не ответил.

— Она позовет сюда стражу! — в голосе юноши была почти паника

Старший лишь отрицательно покачал головой.

— Откуда ты знаешь? Она не могла не понять, кто мы…

— Молчи! Она не станет никого звать, никому ничего не скажет.

— Почему ты так уверен? Кто она? Ты ее знаешь?

Иуда молча опустился на траву и закрыл лицо руками.

2

На город спускались сиреневые сумерки.

Иуда стоял в тени колоннады Иродова дворца. Прохожие с удивлением смотрели на неподвижную фигуру, впившуюся глазами во что-то далекое. Иуда их не замечал. Он не видел ничего вокруг, кроме дальнего ярко освещенного окошка на втором этаже дома торговца Исаака. Это было ее окно — Мирры. После той встречи в саду Предместья Иуда думал о ней непрестанно, клял себя, с жаром хватался за дела, но не думать не мог.

И вот он снова был здесь — недалеко от ее сада, пропахшего гранатами и миртом.

Всю неделю этот дом за невысокой белой оградой притягивал его, как магнит. Иуда часами стоял здесь по вечерам, глядя на ее силуэт в окне. Он знал, что не должен этого делать. Но впервые в жизни не мог справиться с собой. Он хотел ее видеть… И в то же время хотел бежать за тысячи стадий отсюда… Тело не повиновалось разуму. А разум кричал: «Уймись, безумец! Ты не смеешь! Ты дал клятву! Ты не имеешь права любить!».

Ночь широким жестом накрыла Иерусалим. В небесах зажглись далекие звезды. Иуда стиснул руки так, что ногти впились в ладони.

— Господи! Зачем? Ты испытываешь меня? Но любовью нельзя испытывать, она сильнее нас! Что мне теперь делать, Боже Праведный?

Надо было уйти отсюда. Иуда понимал это, но не мог. Ему хотелось одного — остаться здесь, умереть под ее окном. Не в силах больше бороться с собой, он медленно направился к ограде. «Увижу ее в последний раз! Мне возврата нет!».

В доме было до странности тихо. Иуда осторожно перелез через забор, осмотрелся. Убедившись, что его никто не может видеть, он подошел к высокому гранатовому дереву, ухватился за нижние ветви, но тут же отпустил их. «Боже Правый! Что я делаю! Я с ума схожу?!». Ее окно тихо светилось. Застыв, словно изваяние, Иуда смотрел на него.

Лунные лучи, рассыпавшиеся у его ног серебристыми бликами, вернули его к действительности. Тяжко вздохнув, он с усилием отвел глаза и направился к ограде. Ветви мирта печально зашелестели, словно прощаясь, когда он начал перелезать через нее.

— Иуда!

Он обернулся. Мирра стояла под гранатовым деревом, ярко освещенная луной.

Иуда спрыгнул обратно, сделал несколько робких шагов.

— Мирра! Ты здесь?

— Где же мне быть?.. Здесь мой дом… Это я должна спрашивать, зачем ты всю неделю бродишь вокруг.

— Господи! Ты видела?

— Конечно! Зачем ты здесь, Иуда?

— Я… пришел благодарить тебя.

— За что?

— Ты не выдала нас тогда в саду. Мы обязаны тебе жизнью.

— Господи! Да мне и в голову такое не пришло!

— Я знаю. Именно за это… И за то, что ничего не спрашиваешь…

Она не ответила. Повисла пауза. Молодые люди молча смотрели друг на друга

Лунный луч скользнул по волосам девушки, вызолотив их. Она закрылась рукой от яркого света. Иуда опустил голову.

— Я… пойду.

— Постой! Ты так просто уйдешь? Ничего не скажешь мне?

— Что я должен сказать?

— Сам знаешь! Ты не благодарить пришел сюда.

— Я не понимаю, о чем ты, — Иуда отвернулся.

— Тогда, если не хочешь говорить, вырви свои глаза, чтобы они не смотрели на меня так! Зачем ты пришел, а теперь малодушно хочешь бежать, так и не сказав?..

Иуда замер, боясь обернуться.

— Мирра… Пожалуйста, не надо! Я уйду сейчас, ты больше меня не увидишь.

— Посмотри на меня, Иуда!

— Нет!..

— Взгляни на меня!

Иуда медленно повернулся. Их взгляды снова встретились.

— Ты и теперь хочешь уйти? — тихо спросила Мирра после долгой паузы.

Он молча опустил глаза. Она подошла ближе.

— Иуда, я знаю, мне нельзя вести себя так… нельзя говорить с тобой, нельзя даже думать о тебе… А я думала! Все это время думала… И теперь, когда ты так близко, у меня в душе проснулось что-то сильнее Закона, сильнее страха и стыда… Потому я и не смогла молча смотреть, как ты уходишь… Я понимаю, что ты боишься мне сказать… Только я уже все прочла в твоих глазах… Осталось лишь произнести… Слышишь! Не молчи, Иуда… Поздно! Твои глаза слишком ясно говорят о том, что в твоем сердце…

— Нет!.. — отпрянул Иуда.

Он снова хотел броситься прочь, Мирра схватила его за руку.

— Зачем лжешь? Твой взгляд не согласен с губами!.. Посмотри, я забыла и стыд, и скромность, и обычаи, потому что только тебя вижу, одного тебя помню… Что же ты никак не решишься сказать? Для чего мучаешь? Ведь ты… ты… ты любишь меня…

— Нет! Нет!.. — Иуда вырвал руку. — Нет! Я…

— Что?

— Я… хотел…

— Что?

Он снова отвернулся, сделал несколько нетвердых шагов к ограде.

— Уходишь? Думаешь, сможешь уйти?

— О, Господи! Нет!.. Я… я люблю тебя… Я люблю тебя, Мирра!

Иуда упал к ногам девушки. Его плечи затряслись от рыданий.

Он разжал руки, обнимавшие ее колени, провел рукой по лицу, с удивлением посмотрел на мокрую ладонь. «Я плачу?..».

— Иуда!

Он медленно поднял голову.

— Иуда! — повторила она, протягивая к нему руки.

— Нет! — отстранился он. — Не прикасайся ко мне! Я не стою нежности твоих пальцев!.. Прости! Прости меня, родная!.. Прости за то, что… Я не должен был приходить!

— Иуда, я… хотела, чтобы ты пришел, я ждала тебя…

— Нет!.. Только не это, Господи!

— Почему? Ты всю неделю боролся с собой, чтобы не прийти, а я — чтобы не окликнуть тебя… И не смогла…

— Господи! Зачем? Мирра! Лучшее, что ты можешь сделать — тотчас же прогнать меня и забыть как можно скорее! Прошу, отпусти! Позволь мне уйти! Так надо!

— Ни за что!.. Я не отпущу тебя. Почему? Зачем я должна гнать от себя того, кого…

— Нет! Не говори! Не надо!

Снова повисло молчание.

— Мирра! — глухо заговорил, наконец, Иуда. — Гони от себя эту мысль! Не надо давать ей воли! Я не могу быть… Я не стою тебя!

— Не смей! Мы созданы друг для друга! Слышишь, Иуда, я верю в это, как в Господа нашего! Сама судьба свела нас в тот вечер…

— Наша встреча — ее издевка. Только в насмешку могли пересечься наши дороги.

— Я не понимаю… Ты сказал, что любишь меня…

Согнувшись, Иуда закрыл лицо руками.

— Да! Да! Люблю! Всем сердцем люблю! Но упаси тебя Господь от моей любви!

— Но почему?

— Да потому что я… Нет! Ты не должна слышать этого! Позволь мне уйти!..

Она опустилась на колени, взяла его за руки.

— Мирра!..

— Иуда! Не мучай меня! Прошу, расскажи мне все! Объясни, чего ты так боишься! Ты говоришь «прогони». Но как, если только сейчас, когда ты так близко, я поняла, что такое счастье? Говоришь «забудь»… Но я не могу! С той нашей первой встречи не могу, словно ты околдовал меня!

Он мягко освободил руки, с мукой глядя на девушку. Молчание затянулось.

— Хорошо! — тяжело произнес, наконец, Иуда. — Я все расскажу, чтобы ты скорее забыла меня, чтобы имя мое стало тебе ненавистно. Встань, прошу! Это я должен целовать прах под твоими ногами.

Они поднялись на ноги. Иуда чувствовал, что весь дрожит. Он отошел на несколько шагов, чтобы не поддаться искушению поцеловать ее перед признанием. Мирра молча смотрела на него, прислонившись к стволу граната.

— А теперь выслушай меня. Мирра, любимая… Ты — словно ангел, посланный мне, чтобы я ослеп от сияния твоих глаз и прозрел снова. Только… поздно! Слишком поздно! Я… Что же я натворил!.. Я так виноват! Я благословляю и проклинаю тот вечер, когда на улице заговорил с тобой… Я не должен был!.. Но теперь уже ничего не исправишь. И если сейчас здесь мы вдвоем и сказали друг другу слишком много… гораздо больше, чем следовало бы… Значит, мне придется сказать еще больше, чтобы ты навсегда вычеркнула меня из своей жизни, из памяти… Потому что так надо!.. Мирра, я… Господи, как перед тобой мне произнести это?.. — он протянул к ней руки ладонями вверх. — Видишь? Смотри внимательно! Это — руки… убийцы! Взгляни: ладони отполированы рукоятью ножа, на пальцах мозоли от долгих тренировок… А знаешь, сколько на них крови?! Да! Крови, Мирра! Я ведь не просто нищий бродяга, каким, наверно, показался тебе тогда… Я — зелот!.. Бунтовщик, и преступник! Четыре года назад я бросил дом, семью, спокойную обеспеченную жизнь ради иллюзий, ради мечты, в которую верил, ради свободы и мира моего Израиля… Я ведь богат, Мирра… богат и знатен… Хотя, это все в прошлом. Отец — книжник Никодим из колена Левина — выгнал меня из дома и лишил наследства за то, что я вступил в братство сикариев… Ты, наверно, наслышана о нем… Нас называют святыми убийцами, борцами за свободу… Свобода!.. Свободно всадить нож в грудь врага или предателя — это мы умеем!.. Сказать нужные слова, чтобы воодушевить толпу на очередной бессмысленный бунт — тем паче! Умеем! Кто лучше, кто хуже… Я — очень хорошо! Но это все ложь, Мирра — не бывает святых убийц! Невозможно нарушать заповеди, оставаясь праведником… «Не убий» — заповедовал Всевышний Моисею, и преступить это — страшный грех, страшная ноша!.. А я… Слишком много раз я нарушал эту заповедь!.. Это ужасно — вспоминать лица своих жертв!.. Понимаешь, любимая!.. Ты теперь все понимаешь, да? Мне даже смотреть на тебя нельзя, приближаться к тебе! А я… Я с ума сошел, когда увидел тебя! Я виноват! Кругом виноват — перед тобой, перед своими товарищами… Я дал обет не прельщаться женской красотой, но ты… Мои товарищи убивают тех, кто сотрудничает с римлянами, таких, как твой отец… А я люблю тебя… Люблю так, что сердце готово разорваться от этой сладкой муки… Господи! Что же ты делаешь с нами?! Зачем?.. Вот так… Теперь ты знаешь, почему мы… почему я…

Он склонил голову, словно ожидая приговора. Мирра молча смотрела на него. Пауза затянулась невыносимо.

— Мирра! Я не хотел!.. Я не знал, что так получится! Я думал, что… Я желал только добра людям и нашей Родине! А получилось, что я стал палачом, буревестником для своего народа, приношу лишь горе и беды! Но что мне делать? Я связан с ними! Я поклялся!.. Что же мне делать?! Я не знаю!.. Я совсем запутался!..

Девушка по-прежнему хранила молчание, не сводя с него глаз.

— Мирра! Не молчи, прошу тебя!.. Если хочешь, чтобы я ушел… если ненавидишь, презираешь — так и скажи! Если я должен здесь же пронзить себе грудь или отдаться в руки римлян — скажи! Я сделаю!.. Только не молчи! Твое молчание хуже всякой пытки!

— Что я должна тебе сказать? Какого слова ты ждешь от меня? Чтобы я судила тебя? Как я могу? Какое право имею? Разве я знаю, как живет Израиль, вижу страдания людей и жестокость римлян? Нет! Не мне судить тебя! И за что? Или ты не хотел добра? Разве не бросил богатую безмятежную жизнь ради борьбы за свою Родину?.. Ты говоришь, что ошибся. Но я вижу человека, душа которого прекрасна, словно ангелы небесные. А ты твердишь о ненависти, о смерти. Нет, любимый! Господь соединил наши души! Он определил нам встретиться и быть вместе. Мне не важно, кто ты, Иуда!.. Я люблю тебя.

— Мирра! Любимая! Родная моя!.. Ты не должна так говорить! Ты не должна любить меня! Я могу принести тебе только горе! Мой путь во тьме по краю бездны… А ты должна быть счастлива! Но со мной это невозможно!

— Иуда! Я могу быть счастлива только с тобой! Разве Всевышний не милосерден, что позволил нам встретиться лишь на страдание? Нет! Я верю в благость Его и потому не боюсь! Не говори больше ничего! Будь, что будет! Я твоя, твоя навсегда, любимый мой!

Иуда снова упал ей в ноги.

3

Тяжело отдуваясь, Товия отшвырнул последний камень, выбрался из-под низкого свода, протянул руку товарищу. Иуда словно не заметил руки, вылез, начал отряхиваться.

— Ох! Хвала Всевышнему! — щурясь от яркого света, галилеянин радостно вдыхал свежий воздух. — Как хорошо, что мы выбрались. Я думал, этому тоннелю не будет конца. Откуда ты его знаешь, Иуда?

Он не ответил, огляделся, повернулся к Товии. Его лицо было мрачно.

— Ты чего? Что-то не так? — удивленно спросил галилеянин.

Иуда снова не ответил, пошел вперед, прочь от городской стены.

— Куда ты? — бросился за ним Товия.

— Здесь недалеко дорога на Иерусалим. Вон за теми холмами, видишь? На ней просто смешаться с толпой, через день придешь куда нужно.

— Я? Подожди, а ты? Куда ты собрался?

— Оставь меня!

— Иуда, что случилось?

— Ничего.

— Нет, подожди. Что произошло?

— Сказал же, ничего. Мне надо остаться одному. А ты иди.

Иуда зашагал прочь. Галилеянин догнал его, схватил за локоть.

— Что с тобой?

— Спрашиваешь, что со мной?

Иуда резко обернулся, вырвал руку, его глаза сверкали. Товия отпрянул.

— Хочешь знать, да? — наступал на него товарищ. — Ты лгал мне! Старейшины тоже!

— Что?! Да как ты можешь!..

— Я могу? Помнишь наш разговор в харчевне у Симона, когда ты пришел звать меня в братство? Ты сказал тогда: «Мы готовы пожертвовать жизнью во имя нашей цели, мы не щадим себя». А потом, когда я готовился принести клятву, это наперебой повторяли Иорам и все остальные…

— Конечно. Это правда.

— Правда?! Вы говорили, нужно жертвовать собой, я к этому был готов, но не другими!

— Я не понимаю, Иуда.

— А то, что произошло в городе! Площадь была залита кровью, усеяна телами! Это тоже во имя великой цели?

— Конечно!

— Но эти люди… Там были женщины, дети. Большинство из них даже не поняли, что произошло. Зачем они погибли?

— Это война, Иуда.

— Тогда почему мы живы?!

— То есть… как это?

— Мы начали все это, мы кричали на улицах: «Смерть поработителям» и вели безоружных людей против легионеров! А потом, когда сражение было проиграно, вы первые сказали: что пора уходить.

— И что же?

— Наше место было там — в первых рядах, где погибали люди, которых мы толкнули на смерть!

— Ты и был в первых рядах, ты сражался до конца, как подобает зелоту!

В глазах Иуды вспыхнула ярость.

— Спасибо! — саркастически произнес он. — Похвала из достойных уст! А вы?

— Ты обвиняешь нас в трусости?

— Нет! В лживости.

— Не смей! Что ты себе позволяешь?

— Не нравится правда, Товия? Хорошо, я замолкаю. Все же ты спас мне жизнь сегодня, хоть я и не просил.

Галилеянин некоторое время пристально смотрел на товарища. Потом мягко положил руку ему на плечо.

— Иуда, ты беспокоишь меня последнее время. Сначала ты заспорил с Михаилом, потом отказался выполнить приказ старейшин. Что с тобой происходит?

— Ты же не хотел продолжать разговор, — Иуда сбросил его руку.

— Я пытаюсь понять…

— Нет. Если бы так, я договорил бы до конца.

— Ты говоришь ужасные вещи! И все это неправда!

— Ах, вот так! — губы Иуды искривила презрительная усмешка. — Стоило начинать разговор! Что ж… пора — Самуил и Анания ждут.

— Тогда идем.

— Говорю же, оставь меня. Иди.

— А ты?

— Я хочу остаться один, — он жестом остановил возражение. — Не бойся, я не наделаю глупостей. До встречи.

— Когда ты придешь?

— Когда-нибудь.

— Но…

— Прощай…

Ничего больше не слушая, Иуда быстро зашагал к серым скалам, маячившим на горизонте. Некоторое время Товия смотрел ему вслед, потом вздохнул, и направился к иерусалимской дороге

4

Кувшин с вином был уже наполовину пуст. Иуда задумчиво смотрел на языки пламени в очаге и не замечал пристального взгляда Симона.

— Ты молчалив сегодня, друг мой, — трактирщик решился, наконец, нарушить тишину. — Что-то случилось?

— А? — обернулся Иуда. — Много чего случилось, Симон. Поверь, у меня хватает причин для раздумий.

— Охотно верю. Но сегодня все-таки праздник — День Очищения^[35].

— Помню. Только я этого не чувствую.

— Ох, Махайра, что-то с тобой не так! Я давно не видел на твоем лице улыбки.

— Да? А мне кажется, я часто смеюсь.

— От твоего смеха либо плакать хочется, либо кровь стынет в жилах. С тех пор, как ты ушел в это проклятое братство, ты сам не свой.

— Симон! Мы же условились не говорить об этом.

— Да… Но что мне делать, когда ты приходишь и молчишь?! За целый час ни слова! А седые нити в твоих волосах, морщины на лбу! Это в двадцать-то три года! А это! — Киренеянин ткнул пальцем в кувшин.

— Верно, — грустно усмехнулся Иуда, — я нарушил запрет… А-а, к мастеме^[36]! Я совершил более страшное отступничество.

— В чем дело? — испуганно спросил трактирщик.

— Не важно. Все, Симон, хватит об этом! Расскажи, лучше, какие новости в Иерусалиме.

— Как знаешь, Иуда… Ох, только Господь разберет, что же ты за человек!

Он лишь грустно улыбнулся в ответ.

— Я слушаю, Симон.

* * *

На рассвете трактирщик осторожно откинул полог. Иуда спал, растянувшись прямо на полу. Кувшин был пуст. Киренеянин несколько секунд молча смотрел на спящего, потом вздохнул и тихо склонился над ним.

— Вставай, Махайра.

Он тронул Иуду за плечо. Тот перехватил его руку, резко выкрутил.

— Ай! Осторожно!

Иуда отпустил его, трактирщик отступил.

— Чуть руку мне не сломал! Что это с тобой? — обиженно спросил он, растирая кисть.

— Прости, Симон! Со сна показалось. Никогда больше так не подкрадывайся ко мне.

— Да уж, не буду! Ты просил разбудить пораньше.

Иуда огляделся.

— Верно. Уже рассвет. Спасибо.

— Есть хочешь?

— Нет! Ты накормил меня на неделю вперед. И напоил.

— Ну, уж, это ты сам!

— А зачем ты мне его принес? Знаешь же…

— Ты просил. Мне нет дела до ваших запретов.

— Да? Спасибо, Певец вина. Я кругом в долгу у тебя. Где еще меня так сытно накормят?

— О, об этом я не беспокоюсь, Иуда! Заработать на хлеб ты всегда сможешь. Меня волнует другое.

— Что же?

— Как дальше? Ты возвращается в братство?

— Симон! Я же просил!

— Помню! Но не могу я спокойно смотреть на тоску в твоих глазах! Ведь что-то не так с тобой, я точно знаю.

— Да не лезь ты мне в душу, ради Бога! — Иуда отвернулся, провел руками по лицу. — Симон, не надо, пожалуйста! — удивительно мягко, почти ласково произнес он. — Если мне понадобится выговориться, я приду к тебе первому, ведь ты — мой самый верный друг. А пока никаких расспросов, прошу тебя! Я сам во всем разберусь.

— Хорошо, я понял. Прости меня!

— Ничего. Ладно, дай воды, и я пойду. Мне пора.

Сборы были недолгими. Иуда решительно отверг котомку с едой, напился воды и направился к выходу. На пороге он остановился.

— Извини, если был резок. Не хотел тебя обидеть.

— Я понимаю! Махайра ты и есть — твой учитель был прав. Знаешь же, на тебя я не обижаюсь. Когда мы увидимся?

— Наверно, скоро, если я тебе еще не надоел.

Киренеянин возмущенно хмыкнул.

— Когда?

— Бог знает! Но ты же всегда меня ждешь.

— Конечно… мальчик мой.

— Симон! — голос Иуды дрогнул, он крепко обнял толстяка. — Старый ты Силен! Ну подумай, зачем я тебе нужен — одни лишние заботы и печали на твою мудрую голову?

— Перестань! Я же говорил, ты мне как сын, Иуда. Заботы, печали… Да что бы я без них делал! Только ты один и скрашиваешь мою жизнь — так хорошо знать, что хоть кому-то на свете нужен…

Иуда быстро отвернулся.

— Конечно, нужен, — улыбнулся он. — Я приду… как смогу. До встречи. Спасибо за все.

— Не за что. До встречи, Иуда. Храни тебя Бог!

Он долго смотрел вслед молодому человеку, пока тот не смешался с толпой, потом вздохнул и с грустной улыбкой настежь распахнул дверь харчевни.

5

Убежища Иуда достиг при наступлении темноты. Его окликнули, он назвался. Из мрака раздался удивленный возглас.

— В чем дело? Меня не ждали? — подойдя ближе, молодой человек рассмотрел часового и узнал идумея Симона

— Наоборот, очень ждали. Где же ты был целую неделю?

— Тебе какое дело? Может, я все-таки войду?

Каменотес отступил, открывая проход. В лицо Иуде ударил чад светильников, он спустился по лестнице, на последней ступеньке обернулся к Симону.

— Тебе приказано предупредить, как только я появлюсь?

— Нет. Но тебя ждут.

— Странно… Ладно, разберусь. Кстати, холодает — не мешает тебе одеться.

Пройдя несколько шагов в полумраке пещеры, Иуда остановился в сомнении. К кому идти — фанатику Иевораму, улыбчивому хитрецу Натану, прямолинейному Михаилу, или к самому Иораму, чье лицо всегда непроницаемо, как маски греческих актеров? Вокруг по-прежнему никого не было, словно все убежище спало глубоким сном. Иуда шагнул на свет.

— Долго будем играть в прятки? Меня ждали — я пришел.

Из темноты возникли две молчаливые фигуры.

— Анания! Рад, что ты цел и невредим! — коротко кивнул он старшему, маленькому белесому человеку с угольно черными глазами. — А это кто? А-а, рыжий Бар-Абба. Приветствую вас.

Второй — угрюмый рыжебородый верзила — гневно засопел, двинулся к молодому человеку, но Анания успокоительно коснулся его руки. Бар-Абба отступил.

— Здравствуй, Иуда. Хорошо, что ты вернулся. Мы беспокоились.

— Не стоило.

— Ты пропадал две недели. Мало ли что…

— Уйми свою подозрительность, Анания. Для нее нет никаких оснований.

— Надеюсь, что так. Впрочем, ты вернулся и не таишься. Это уже хорошо.

— Я не собирался таиться. Напротив. Я хочу поговорить со старейшинами.

— Со старейшинами? У тебя какое-то дело?

— Да. У меня есть вопросы, хотел бы получить ответы. Я имею право на это.

— Иуда, не тебе решать, на что у тебя есть право.

— Вот как! Значит тебе?

— И не мне. Но не забывай, я старше тебя.

— Помню. Так что же?

— Ты понимаешь, что твоя просьба — дерзость.

— Почему? Я член братства, как ты, как они. Мы все приносили одну и ту же клятву. По какой причине старший брат может отказать в разговоре младшему?

Повисло молчание. Иуда смотрел на Ананию. Тот размышлял.

— А если ты получишь отказ? — наконец спросил он.

Губы Иуды искривились в презрительной усмешке.

— Зачем же мы будем отказывать брату в такой малости? — раздался из темноты мягкий, хрипловатый голос.

Все обернулись. Перед ними стоял руководитель братства Иорам. Анания и Бар-Абба почтительно поклонились, Иуда лишь едва склонил голову. Иорам пристально смотрел на него. Лицо наставника, как всегда, казалось маской, но взгляд темных глаз был пронзителен.

— Ты слишком суров к юноше, Анания. Он молод, впечатлителен. В его душе накопилось много разного, он хочет выговориться. Кто поймет его лучше, чем наставник?

— Но равви, он в последнее время очень странно ведет себя. Я подумал…

— Тем больше у нас причин для беседы. Идем, — кивнул он Иуде.

В келье Иорама чадил единственный светильник. Дав молодому человеку время оглядеться, наставник жестом предложил ему сесть на охапку соломы, составлявшую все убранство комнаты. Иуда молча последовал приглашению. Не сводя с него внимательного взгляда, Иорам устроился напротив прямо на полу.

— Хорошо, когда желания совпадают, Иуда. Я тоже собирался поговорить с тобой. Товия рассказал мне, что случилось в Кумране^[37], и о вашей беседе у городской стены. Ты знаешь — он слишком поддается эмоциям. Я мало что понял, хочу услышать твою версию.

— Версию чего?

— О событиях в городе можешь не говорить. Самуил и Анания дали мне вполне ясную картину. Должен отметить, ты проявил себя превосходно. Мы гордимся тобой, брат.

— Подобную похвалу я уже слышал недавно, — с печальной усмешкой ответил Иуда. — Не скажу, что она меня радует.

— Почему?

— Тому много причин. Об этом я и хотел поговорить, равви.

— Ну что ж… я слушаю, и готов ответить на твои вопросы.

— Значит, я могу говорить с полной откровенностью и рассчитывать на то, что получу ясные ответы?

— Это странный вопрос, Иуда.

— Увы, я уже убедился, такой разговор здесь чаще всего не слышат, еще меньше понимают и хотят поддержать.

— Хм…

Иорам поднялся, подлил масла в светильник. Тот ярко вспыхнул, выхватывая из темноты все углы крошечной кельи наставника.

— Конечно, говори откровенно, я рад буду ответить тем же.

— Благодарю. — Иуда глубоко вздохнул, провел руками по лицу. — Равви, вы сами позвали меня в братство. Юношу из знатной, богатой семьи, о котором вы ничего не знали. Я высоко оценил это доверие…

— Ты вполне оправдал его. За эти годы ты оказал братству немало услуг. Мы ценим тебя как превосходного бойца, организатора, а главное — верного и надежного товарища. Но Анания прав: ты всегда выделялся среди твоих собратьев, а в последнее время ведешь себя совсем странно. Что происходит, Иуда?

— Я хотел задать тот же вопрос, равви.

— Объясни!

— Я пришел в братство, потому что моя душа болит при виде горестей Израиля, а гордость стонет от унижений, которым нас подвергают римляне. Я искренне дал клятву и готов принести себя в жертву на благо своему народу и Родине. Я верил в то, что наш путь — единственно правильный. А теперь я чувствую себя обманутым.

— Кем обманутым?

— Вами.

— Что?! — Иорам вскочил.

— Ты сказал, что выслушаешь меня спокойно, равви.

— Да… Хорошо, — глубоко вздохнув, наставник очень медленно сел обратно. — Но ты должен объяснить!..

— Равви, вы научили меня владеть оружием, чтобы защищать Израиль, сражаться против его врагов. Так?

— Конечно.

— Почему же получается наоборот? За эти годы я видел, что мы приносили лишь смерть и горе. Римляне презирают, а не боятся нас… Соотечественники опасаются, не доверяют, а подчас и ненавидят, потому что от нас одни несчастья.

— Ты понимаешь, что говоришь?

— Слишком хорошо. Иорам, скажи честно, за все годы, что существует братство, мы добились хоть чего-нибудь?

Наставник встал и резко отвернулся, прислонившись к стене.

— К великой цели не дойти короткой дорогой, — не оборачиваясь, заговорил он после паузы. — Мы заставили римлян считаться с нами, мы показали, что Израиль не оскудел верой и мужеством. Мы охраняем чистоту Закона.

— Красивые слова! Но я больше не верю в них.

— Не веришь? — наставник снова сел, прожигая собеседника взглядом. — Иуда, это отступничество!

— Нет, это прозрение… Иорам, того пылкого юноши, который пришел сюда воодушевленный, полный радужных надежд и веры, больше нет.

— Что же случилось?

— Прошло время, и для меня оно было горьким. Помнишь мое испытание кровью?

— Да. Ты замечательно прошел его.

— Тем хуже! Мне было очень трудно, потому что перед глазами все время стояла заповедь Моисеева. Однако я преодолел себя… ради того, во что верил, ради вашей «великой цели». И теперь так жалею об этом!..

— Жалеешь? — Иорам заговорил таким тоном, будто увещевал новобранца, пожелавшего присоединиться к братству. — Иуда, ты — один из лучших, хотя так молод! В первый раз всегда трудно… Конечно, Заповеди никто не отменял. Но вспомни, что Всевышний приказал Моисею, когда привел его на нашу землю и повелел биться с амаликитянами^[38].

— Помню. Это была война на выживание нашего народа. Хотя… да простит меня Господь, я не убежден, что невозможно было иначе. И за все эти годы я так и не приобрел уверенности, что поступал правильно, что имею право оборвать чужие жизни. Не слишком ли много мы на себя берем, равви?

— Иуда, если ты не был уверен, как мог действовать? Ты ведь выполнял наши приказы и не отступал.

— Отступал и отказывался. Тебе ли не знать?

— Конечно, знаю! Несколько раз ты отказался наотрез. Я считал это просто блажью впечатлительного юноши, думал — пройдет.

— Блажь?! Нет! Какой бы великой ни была цель, убийство — всегда убийство. В Законе не бывает исключений, ради любой цели нельзя топтать чужие жизни! Вы сделали из меня отменного убийцу, Иорам!

Наставник вспыхнул, но снова справился с гневом и ответил ровным голосом.

— Мы сделали из тебя воина, настоящего борца за свободу Израиля.

— Воины убивают врагов в бою, в честной схватке, а не из-за угла или впятером одного. Они не убегают, оставляя безоружных людей на растерзание.

— К чему ты клонишь?

— В Кумране мы сами подтолкнули людей к возмущению. Мы призывали их не смириться с попранием веры, они вняли призыву. И что же? Это восстание было безнадежным, ты прекрасно знаешь. Разве могут неорганизованные, почти безоружные люди устоять против римских легионеров? Конечно, нет. К тому же, к римлянам рано или поздно всегда приходит помощь. Так и было. Нас смели, расшвыряли, как котят. Так зачем это было нужно?

— Зачем защищать веру и сражаться с поработителями? — Иорам больше не сдерживал гнев, его глаза засверкали.

— Хватит красивых фраз! Ты прекрасно понимаешь меня, Иорам! Площадь в Кумране… она вся была залита кровью и завалена трупами, как и улицы. Ты видел когда-нибудь такое? Конечно, видел! Ты же участвовал в восстании Гавалонита! Вспомни, чем оно окончилось! А там… Там были женщины, дети, старики, просто попавшие легионерам под горячую руку! А потом римляне казнили еще пятьдесят человек. Распяли без разбора виновных и невиновных. Я сам видел эту аллею крестов, на одном из них был мальчик, которому не больше четырнадцати. И так случалось не однажды по нашей вине. Так зачем это? Ради чего умерли все эти люди? Ответь мне прямо!

Мужчины вскочили, застыли, меряясь взглядами. Вскоре Иорам отвел глаза.

— Я не понимаю, какого ответа ты требуешь от меня. Всякий, сражающийся за Родину и веру, должен быть готов к смерти. Всякий погибший — благословлен Господом нашим.

Иуда опустил голову.

— Этого я и боялся… Нет ответов… Боже!.. — он снова выпрямился. — Ну, хорошо, тогда скажи, почему мы поспешили уйти, как только стало ясно, что дело проиграно? Мы толкнули людей на бойню и сбежали, спасая свои шкуры!

— А как, по-твоему, вы должны были поступить?

Наставник сел снова, скрестил ноги — он больше не пытался притворяться, наоборот, всеми силами показывал, насколько ему неприятен этот разговор.

— Остаться до конца и сражаться в первых рядах, не позволить римлянам обрушить свою ярость на невиновных. Мы затеяли возмущение — мы должны были ответить за него.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

35

Симон говорит о празднике Йом-Кипур, который так же называют «День Всепрощения», «День покаяния», «Судный день», «Суббота из суббот». В иудаизме самый важный праздник, день поста, очищения и отпущения грехов, завершает десять дней покаяния. Согласно Талмуду, в этот день Бог оценивает жизнь человека за весь прошедший год. Отмечается в десятый день месяца тишрей — первого месяца еврейского календаря, соответствующего сентябрю — октябрю и зодиакальным Весам.

36

Мастема (ивр. mastemah — противоречие, враждебность) — демон, часто отождествляемый с Сатаной. В свитках Мертвого моря выступает как верховный демон. Является демоном вражды и раздора.

37

Кумран — поселение на одноименном сухом плато на западном берегу Иордана, в полутора километрах от северо-западного побережья Мертвого моря. Было основано примерно во время правления Иоанна Гиркана (134–104 годы до н. э.). Точный характер поселения до сих пор не установлен. Ученые предлагают разные гипотезы: центр религиозной общины ессеев, вилла, хасмонейский форт, коммерческий центр. Я склоняюсь к последней.

38

Амаликитяне — древнее племя семитского происхождения, кочевавшее в степях каменистой Аравии на юге от Палестины. По Библии, они были первым народом, напавшим на вышедших из Египта евреев. Затем, по приходе в Ханаан, евреи снова столкнулись с ними. Согласно Книге Чисел, Моисей, по повелению Яхве, проповедовал истребительную войну против амаликитян.