Голоса
Рабочие будни, как и всегда в это неспокойное, почти предпраздничное время, наполнялись многоголосьем. И начиналась эта человеческая какофония сразу, как только я попадала в общественный транспорт. В плохую погоду, когда валил мокрый снег или свистел ветер, до работы я добиралась автобусами: сначала садилась в первый попавшийся, проезжала пару остановок, а дальше пересаживалась на следующий, чтобы спустя минут пятнадцать выскочить в сотне метров от больших широких дверей старого дома, на первом этаже которого располагался офис. И уже в первом, зачастую полупустом автобусе, со всех сторон в меня летели голоса: кто-то угрюмо переговаривался между собой, сетуя на вялость, недосып или бессонницу; с центральной площадки раздавался неутомимый смех школьников, то ли опаздывающих в школу, то ли, наоборот, пытающихся попасть туда раньше других; почти каждый раз мне встречался темноволосый парень с длинной косой чёлкой, самозабвенно подпевающий музыке в наушниках. Иногда мерный гул, обозначающий утро, разрезал голос из динамиков, объявляющий остановку, и тогда я словно просыпалась, поглядывала через пассажиров в окно и проворно выбегала на промозглую улицу. Изо дня в день, всю осень, и зиму, и весну, и даже лето.
А в офисе, после другого автобуса, чаще всего — молчаливого, меня ждало каждодневное испытание, которое, однако, начиналось вполне дружелюбно с приветствия охранника.
И в этот слишком холодный понедельник всё складывалось, как и обычно.
— Доброе утро, — отозвался со своего законного места представитель охранного бюро, облачённый в форменный чёрный костюм.
Я кивнула ему в ответ и улыбнулась: за те пару лет, что он здесь работает, уже привык к этому моему молчаливому жесту. Скинув пальто в раздевалке и переобувшись в удобные лёгкие полутуфли, я вышла в коридор, стараясь поскорее добраться до рабочего места. Обозначенная на прошлой неделе перестановка кадров меня и обрадовала, и испугала, а ещё именно она вызвала бурю негодования в соседнем отделе. И немного повоевав, эта самая буря ушла на выходные, обещая вернуться с новыми силами.
Мой стол, приютившийся около окна, был так же чист, каким я его оставила в пятницу. Быстро включила компьютер и погрузилась в чтение документов, во всяком случае, попыталась сделать вид, что крайне занята. В таких случаях меня тревожили только по важным вопросам, казалось, что коллеги думали, будто я не могу слышать, а не говорить. Сквозь шелест бумаг и поскрипывание ручки, можно было разобрать лёгкое перешёптывание в противоположном углу комнаты. Как только оно оборвалось, раздались нерешительные шаги, затихшие около моего стола. Я подняла голову и увидела свою непосредственную начальницу: милую даму лет пятидесяти с классическим каре, окрашенным в ядовитый чёрный цвет. Она улыбнулась, сдобрив несколько страдальческое выражение лица явно читающимся извинением.
— Николетта, доброе утро!
Я кивнула в ответ и выжидающе посмотрела на неё.
— Твой перевод утвердили… — она чуть замялась, видимо, подбирая слова, отвела взгляд, вздохнула. — Мы можем помочь тебе перенести вещи. Если ты переживаешь что… Что тебе будет нелегко наладить контакт с ребятами… Там новый руководитель отдела пришёл, всё утро наводит порядок, — голос её стал тише, — по виду довольно неплохой парень. Приблизительно твоего возраста! Ну ведь в самом деле — с твоей квалификацией надо расти, а не сидеть тут с нами…
Что я могла сказать, если бы могла говорить? Что вовсе не хотела карьерного роста? Как они себе представляли меня, работающей с клиентами напрямую, не в переписке? В соседнем отделе будет трудно, нагрузка больше и новые люди, с которыми я пересекалась только по дороге на обед или сталкивалась в коридоре. Конечно, они знали о моей особенности, но одно дело знать об этом, а совершенно другое — постоянно взаимодействовать с молчаливым человеком. Я вздохнула и отложила бумаги, быстро написав на листочке вопрос:
“Что нужно делать?”
— Мы сейчас принесём коробки, переложишь туда то, что тебе нужно, а компьютер и прочее уже настроили на новом месте. Можешь забрать своё кресло, оно гораздо удобнее местного, — она пыталась подбодрить меня, но затея эта была пустой и ненужной.
Наверное, я надеялась, что перевод так и останется формальным. Но, увы. С содроганием сердца пыталась представить, как окажусь в фактически новом коллективе, буду вынуждена заново выстраивать коммуникацию… А потом ещё и Дорина обязательно снова устроит что-то наподобие скандала. Эта шумная, амбициозная девушка считает, будто каждый человек на планете пытается занять её место. Каждая женщина — соперница, каждый мужчина — подлец. Вместо того чтобы радоваться повышению — а ведь ей досталось моё место, она слишком громким, резким голосом возмущалась переводу, аргументируя свою позицию тем, что имеет квалификацию, соответствующую той должности. Хотя все мы знали — это не так.
В общем, ближе к обеду, я вместе со своими скромными рабочими пожитками оказалась в соседней комнате, зажатая между двумя массивными столами, за которыми восседали умудрённые рабочим опытом не совсем уже молодые люди, постарше меня лет на десять. Они угрюмо взирали на мои перемещения и суету, продолжая неспешно работать.
Наверное, день бы так и закончился, не дав печали и страху расползтись по телу, если бы не появился Петша. Мой новый непосредственный руководитель. Мужчина молодой, амбициозный и грубоватый. Он как вихрь влетел в комнату вместе с морозным воздухом. Его светлые волосы, уложенные по последней моде чуть набок, едва заметно взъерошились, а серо-голубые глаза метали громы и молнии, напоминая иллюстрации в детской книге со скандинавскими мифами. Все разом притихли, а мне захотелось провалиться сквозь пол прямиком в подвал и никогда оттуда не вылезать. Правда, причина столь грозного настроения начальника пока была более чем неясна.
— Доброго дня! — почти крикнул Петша. — Безобразие с договорами, о котором мы разговаривали вчера, продолжается! Пожалуй, придётся ввести трёхступенчатую проверку! Краснеть за свой отдел у меня больше нет никакого желания, — громыхал он, бросая пальто на единственный свободный стул у окна. — После обеда попрошу подойти ко мне тех, кто готовил последний договор. Будем разбираться!
С этими словами он уселся в рабочее кресло и шумно выдохнул, включая компьютер. Я старалась лишний раз не дышать и вообще не показывать, что существую. Но манёвр не удался: когда все крайне дружно покидали помещение, направляясь обедать, я чуть замешкалась от неожиданности, и уже в дверях была остановлена довольно громким окриком. И почему Петша не мог говорить ровно и тихо? Что за манера — кричать?
Обернувшись, я столкнулась с раздражённым взглядом, полным презрения и негодования.
— Вы! — указал он на меня пальцем. — Подойдите-ка! Николетта, кажется? Вы теперь работаете с нами, так почему не представились?
Я молча посмотрела на него и не нашла ничего лучше, как пожать плечами. Лицо Петшы вспыхнуло и налилось краской.
— Вы язык проглотили? Я что? Такой страшный или?
Метнувшись к своему столу, я быстро написала на бумаге объяснение, что, мол, перевелась к вам из соседнего отдела, может, запамятовали. А молчу потому, что говорить не могу. Петша почти вырвал у меня из рук листок, быстро пробежался по нему взглядом и с трудом подавил тяжёлый вздох.
— Я думал, руководство шутило. Вас ещё нам не хватало… С клиентами как будете общаться? Письма писать? Не понимаю, что с вами делать. И зачем вообще все эти кадровые перестановки. Ну, чего смотрите? — возмутился он моему взгляду. — Обед скоро кончится, вообще-то!
Ничего не ответив, я вышла в коридор, едва сдерживая свои чувства: хотелось не плакать, но кричать, высказать всё, что думалось во время разговора. Неужели Петша считал, что мне очень хотелось работать вместе с ним? В том отделе, где общение с людьми — приоритет. Ужасная, крайне несправедливая насмешка судьбы, больше похожая на плевок в лицо. Испещрив мелкими шагами половину коридора, я так и не собралась пойти обедать. Потом. Дома. В звенящей тишине.
Продолжение рабочего дня напоминало осаду города, в ополчении которого нет ни одного бойца. Нестерпимо требовалось сдаться на милость тем, кто кидал на меня то насмешливые, то сочувственные взгляды. Но, встречая злобный взгляд Петшы, я обретала силы к борьбе и стойко держалась.
Спасение пришло с последней минутой девятого рабочего часа. Комната опустела, и первым покинул её мой новый начальник. Я собиралась медленно, нарочно пропуская вперёд всех тех, с кем не желала сталкиваться вне офиса. Привычно кивнув охраннику, со вздохом облегчения оказалась на улице, рухнув в морозный вечер с головой.
Осознание неприятной ошибки пришло чуть позже, когда я основательно подмёрзла, стоя на остановке битых десять минут: слишком долго задержалась в офисе и пропустила свой автобус. Но что мне мешало прогуляться пешком? Даже хорошо: когда двигаешься, меньше думаешь о ерунде и перестаёшь злиться.
Витрины украшали к грядущему Рождеству и Новому году: везде приветливо мигали гирлянды, переливались разными цветами ёлки, да и сами улицы уже понемногу превращались в сцены для праздничных действ. Скоро и я соберусь за покупками, как всегда, скуплю всё, что увижу красивого, а потом буду целый вечер упаковывать, шурша глянцевой бумагой и атласными лентами. Ну а сейчас передо мной стелилась полупустая тёмная улица, обещавшая долгую дорогу домой. Долгую и одинокую.
Привычным образом мысли растерялись в пути, и я смотрела по сторонам, забывая отмечать, сколько прошла и где нахожусь. Хорошо бы идти вот так, беспечно и спокойно, до самого утра, а потом ворваться в тёплый уют квартиры, упасть в мягкую постель и забыться сном до самого вечера, уподобляясь летучим мышам.
На второй автобус я тоже опоздала, да и вообще прошла остановку так бодро, что не сразу это поняла. Телефон разрядился — прочитать сообщения так и не удалось. Видела, что писал Сорин наверняка спрашивал о том, как прошёл рабочий день. Ну ничего, ответить можно и из дома.
Я прилично продрогла и чувствовала лёгкую усталость и глубокое изнеможение, ступая по скошенным подъездным ступенькам. Дом. Моя крепость. Которая никогда не сдаётся врагу и всегда меня защищает. Около двери стояли Сорин и Катерина.
— Нико! — крикнул он, бросаясь ко мне. — Ты куда пропала?
“Никуда”, — повела я плечами, косясь на недовольную Катерину. Она удивительно красивая, нежная на лицо, совсем как юная майская роза. Сколько лет её знаю, так и не заметила признаков взросления: ни мелких морщинок, ни сухости кожи, ни одного седого волоса, будто застывшая во времени изящная статуя шествовала подруга Сорина через года.
— Ты бы хоть написала, что всё нормально! — продолжал негодовать Сорин. — Сначала никаких ответов, потом и дозвониться до тебя не смог! А время-то уже позднее. Решил заглянуть, но и тут пусто. Где ты была?
— Гуляла, — оправдывалась я знаками, ловя на себе раздражённые взгляды Катерины. — На работе выдался тяжёлый день.
— Почему раньше не написала? — возмутился он, а мне вдруг стало так больно в груди, так тоскливо и почему-то обидно, что я просто взмахнула неопределённо руками, протиснулась между Сорином и его теперь уже невестой к квартире, ворвалась внутрь и захлопнула дверь.
По щекам катились слёзы. Я слышала, как спорили, почти ругаясь, Сорин и Кати. Он, похоже, не собирался никуда уходить и хотел поговорить со мной о том, что же произошло. Но спустя пару минут сдался под напором подруги, и пробормотав в замочную скважину “Напиши, как ты”, удалился. А я так и стояла, облокотившись на дверь, в темноте, взмокшая в тяжёлой куртке, и не могла остановиться. Как же хотелось, чтобы завтра случился выходной, — тогда не пришлось бы выходить на работу, снова слышать насмешки Петшы и сжиматься под взглядами коллег. Ведь я отличный специалист, опытный. Даже без голосового общения с клиентами могу сделать так много, что иной работник не в состоянии.
Конец ознакомительного фрагмента.
