Анасейма
Они повстречались, будучи детьми. За возможность называть выросшую на берегу Чёрного моря Марину звучным прозвищем Анасейма Илья поплатился зубом и душевным покоем. Но приручить морскую волну – задача невыполнимая… А Марина была с морем единым целым, жила им, дышала. Верила в волшебство, здоровалась с прибоем и загадывала желание каждый раз, как находила особенную ракушку. Одна из трёх дочерей Счастливчика, трёх "русалочек", она не представляла, как это – жить вдали от моря, не ощущать его в каждом вдохе. Но сможет ли любовь к человеку победить страсть к стихии? Смогут ли Илья и Марина, пережив череду испытаний и ошибок, простить друг друга и быть вместе, несмотря на боль и обиды?
Оглавление
1 глава
Наши дни
— Мам, пойдём домой, ветер сильный, так и заболеть недолго.
Зря Инна волновалась. Бриз с моря дул тёплый, удивительно контрастирующий с холодом, который отдавал влажный песок. Пирс глубоко врезался в море, если не оглядываться, то легко вообразить, что вокруг бескрайняя водная гладь.
Море размеренно дышало и подлизывалось, накатывало неспешно, аккуратно, притворяясь дружелюбным.
Марина подвернула джинсы выше колен и, сев на край, спустила ноги вниз. До воды ступни не доставали, но брызги бьющихся об опоры волн кололись влажными каплями, будто жалили.
Оглянувшись через плечо, она увидела, что старшая сестра старается увести маму с пирса, правда, пока её настойчивости хватило только на пару шагов в сторону берега.
— Море неспокойно, оно печалится, — прошептала мама.
Инна взялась за натянутый канат, недоверчиво нахмурилась.
— Наоборот, спокойное.
— Ты никогда море не чувствовала. Какое же оно спокойное? Присмотрись, вода тёмная, в глубине зарождается буря. — Татьяна вернулась к краю деревянного настила. Подобрала края пледа и опустилась рядом с дочкой. — Море всегда подстраивалось под твоё настроение, Анасейма.
Марина вздрогнула, плотно сжала губы. Показное равнодушие далось ей тяжело.
— Не называй меня так, пожалуйста.
Алсу и Инна переглянулись, но промолчали, позволяя маме проявить жестокую прямолинейность. Волновать Марину они не рискнули, и без них было кому посыпать раны солью.
— Это не Илья придумал. Первым тебя так назвал сумасшедший изобретатель. Он снимал у нас комнату много-много лет назад. Тебе тогда три года было, не помнишь, конечно. Инка тем более. Алсу?
Старшая сестра тряхнула осветлёнными до цвета седины волосами.
— Не помню.
— Он бредил идеей изобрести прибор, который будет точно предугадывать появление тягунов, даже название придумал: капкан для анасеймы.
Отклонившись назад, Марина перевела взгляд на задумчивый профиль матери.
— Придумал?
— К сожалению, нет. Эта штука не помешала бы нам на море, — Татьяна печально улыбнулась, уйдя в грустные воспоминания. — Он впервые увидел тебя на побережье: ты убегала от волн, а потом кидалась им навстречу. Играла с морем. Тогда он и назвал тебя Анасеймой.
Алсу пожала плечами.
— Какие только чудики у нас не жили. Порой казалось, что южное солнце будит в людях тёмные стороны и обостряет безумие.
— Олимпийский чемпион даже был, — напомнила Инна, протягивая руку маме.
Марина опёрлась ладонями о колени, опустила взгляд на воду.
— Помните Дуги?
— Кого? — в один голос откликнулись женщины.
— Музыканта. Он каждое лето жил у нас, недолго, правда.
Алсу стянула волосы жгутом, перекинула на одно плечо и замерла в позе, удачной для запечатления камерой.
— Я и половины постояльцев не помню. Мам, пойдём домой, хочется горячего чая на вишнёвых веточках.
Татьяна нехотя поднялась, свернула плед и взяла дочек под руки. Сделав шаг в сторону берега, оглянулась.
— Ты идёшь?
Марина отрицательно качнула головой.
— Нет, я позже приду.
Усилием воли она вытеснила мысли об Илье воспоминаниями о странном музыканте. Тот приезжал каждое лето на несколько дней, с тощей сумкой и гитарой за спиной. Молчаливый, нелюдимый. В его растрёпанной шевелюре и бороде терялись разлохмаченные косички, прихваченные цветными нитками. Он охотно принимал подаренные Мариной браслеты из ракушек и научил её играть на гитаре. Кроме неё, ни с кем и не общался, людей явно недолюбливал, делал исключение только для Марины и местных дворняг. Он был вторым человеком из тех, кому разрешалось называть её Анасеймой.
Мысли об Илье всё-таки просочились и сдавили горло спазмом. Обида и злость всколыхнулись одновременно, слившись воедино. Марина встала на краю деревянного настила, обхватив пальцами ног влажные доски, на секунду замерла и прыгнула. Опустилась под воду подобно оловянному солдатику, плотно прижав руки к бёдрам. Вода сомкнулась над головой, охотно принимая в тёплые объятия. Море переливалось, как чарующее стекло, всеми оттенками зеленого и голубого. Окутывало, ласкалось, утоляло боль, и оно же нещадно жалило. Обманчиво дружелюбное, своенравное и непредсказуемое, как сама жизнь.
Это было красиво. Несколько минут девочка восторженно смотрела на море, сквозь толщу воды небо казалось подвижным. Но восхищение ее продлилось недолго. Глаза защипало от солёной воды, пальцы ног коснулись плотного волнистого песка, в этот момент Марина вдохнула последний раз. Следующий глоток получился со вкусом соли.
С опозданием она догадалась, что тонет, и это совсем не весело. Марина испуганно вытянула руки вверх, пощупала прохладный ветерок. Подпрыгнула, хватая его ладошками, но выплыть не смогла: не хватило роста. Очередная волна оттащила её ещё дальше от берега, не давая выплыть на поверхность.
Марина зажмурилась и снова распахнула глаза в надежде, что это сон. Вот сейчас она проснется, а рядом мама. Неужели она правда тонет? Но почему? Минуту назад она плескалась на мелководье, пищала как дельфин, а теперь барахтается в толще воды и не может выбраться. За недолгую пятилетнюю жизнь ей ещё ни разу не приходилось бояться. Не пугали её ни темнота, ни пауки, ни хулиганистые мальчишки из группы в детском саду. Страх распознался не сразу и очень напоминал острое предвкушение удовольствия. Почти такие же ощущения накатывали, когда папа подкидывал её вверх и делал вид, что не поймает, или когда она тыкала палкой в распластанную медузу, выброшенную на берег. Уже не опасную, но очень уж устрашающую.
Когда появилась боль, пришёл и страх. Лишившись возможности вдохнуть, Марина испугалась по-настоящему и задёргала руками и ногами, как муха, попавшая в паутину. Бестолково суетясь, наглоталась воды до помутнения в глазах. Марина присела на корточки и из последних сил оттолкнулась от песка, но вдохнуть не смогла.
К счастью, её кисти, мелькнувшие на секунду в волне, увидела купающаяся в нескольких метрах женщина. Она негромко вскрикнула и ринулась на помощь. В несколько шагов добравшись до места, нащупала под водой локоть и резко выдернула девочку на поверхность. Марина вцепилась в её плечи, едва не стянув лямки купальника, упёрлась коленями в мягкий живот спасительницы и судорожно оттолкнулась, пытаясь высвободиться из чужих объятий.
— Тише ты, утопленница!
Марина перестала брыкаться и позволила донести себя до берега. Там резко выпуталась из рук женщины и, не прекращая кашлять, побежала вдоль берега, подальше от места, где её ужалило море, чтобы не дай бог мама, а ещё хуже папа, не увидели, что произошло. Если они узнают, что она едва не утопла, не видать ей больше моря.
Вдогонку неслись восклицания, осуждающие непутёвых родителей, потерявших ребёнка, но Марина не останавливалась, петляла среди разложенных полотенец, пока не достигла домика спасателей.
Оббежав одноэтажное строение, она упала на колени и позволила себе как следует прокашляться. Горло саднило, а глаза горели и чесались. Опустив голову, Марина часто судорожно дышала, пытаясь успокоиться, пальцы её дрожали. Страх, колючий и парализующий, обездвижил на несколько секунд, а потом затаился где-то внутри, превратившись в жгучую точку. Бояться моря для Марины было всё равно что бояться дышать. Без шума волн и солоноватого аромата морской воды она не могла прожить и дня.
Успокоившись, она пригладила взъерошенные волосы и, опираясь о тёплую, прогретую солнцем стенку домика, вышла к берегу.
Под ярким зелёно-красным зонтом в плетёном кресле сидела мама. Она внимательно рассматривала ракушки, собранные в подол белого платья.
Татьяна поворачивала ракушки в бликах солнца, оценивала красоту и толщину. В пёстрой куче преобладали гладкие сердцевидки и ребристые скафарки1, а внизу мелкой россыпью перемешались биттиум2 и гибула3. Обиталищам моллюсков предстояло перевоплотиться в куриных богов. Продырявленные самой природой попадались намного реже, чем это было необходимо для их маленького бизнеса. Приходилось лукавить, собирать целые и уже самим сверлить отверстия, а потом втюхивать их доверчивым отдыхающим под видом всамделишных талисманов. Татьяна грациозно опускала в плетёную корзину подходящие образцы и небрежно скидывала забракованные прямо на песок.
Марина невольно залюбовалась мамой. В это лето девочка совершенно точно поняла: мама самая красивая, возможно, она песчаная фея, оставившая сказочное царство ради любви к папе. Не зря его называли Счастливчиком. В жёны ему досталась самая настоящая принцесса. Высокая, волшебная, какая-то нездешняя.
Рядом с ней в детском бассейне плескалась сестрёнка Инна. Будучи младше Марины всего на год, она почти догнала её по росту, но вот любовью к морю не воспылала, предпочитала купаться в безопасном неглубоком лягушатнике. Непривычно белокожая и светловолосая, Инна боялась яркого солнца, не любила гомон толпы и охотно сидела бы дома, но пока не доросла до возможности остаться без присмотра.
Увидев раскрасневшуюся Марину с безумным взглядом, Татьяна изумлённо приподняла бровь.
— Набегалась? Иди в тень, а то солнце в макушку поцелует. Где твоя панама?
Марина тут же ухватилась за подсказку. Страх быть отлучённой от моря пересилил жуткие воспоминания о том, как она тонула.
— Потеряла у берега.
Татьяна слегка покачала головой.
— Уже третья за этот месяц.
Марина опустилась на песок у ног мамы, положила голову ей на колени.
— Не хочу панаму. Хочу шляпу, как у папы.
Татьяна перевела взгляд на невысокого коренастого мужчину у кромки моря. Счастливчик, он же папа Марины, получивший своё прозвище за редкую удачливость, выглядел противоположностью своей жены. Светлокожий, с плотной россыпью веснушек на плечах и лице. А вот глаза, наоборот, ему достались морские — бледно-голубые.
Порой Счастливчик и сам забывал имя, данное ему при рождении. Александром его называл только налоговый инспектор и сосед, завидовавший по любому поводу. Ковбойская шляпа, плетёная из конопляного волокна, с загнутыми кверху краями, болталась за спиной и по назначению не использовалась. Светлая кожа заалела на шее и спине, а значит, не обойдётся вечером без сметанных увлажнений. Только к середине лета шкура Счастливчика, сменившись несколько раз, привыкала к солнечным ласкам и переставала шелушиться.
Договорившись с очередным клиентом, Счастливчик упрятал купюры в непромокаемый кошелёк на поясе и обратился к молодёжи, рассевшейся вдоль ярко-жёлтого надувного «банана».
— Ну что, орлы, полетаем или поплаваем?
Отдыхающие засуетились. Принялись натягивать спасательные жилеты. Двое парней демонстрировали уверенность, граничащую с беспечностью. Жилеты не застёгивали, красуясь перед девушками загоревшими торсами. Счастливчик лично затянул ремни на всех смельчаках и не позволил оседлать «банан» неправильно упакованным.
— Ваши трупы гораздо легче найти, когда они в ярких жилетах. Кому охота скрести по дну? — он оглянулся в сторону спасателей, расположившихся на вышке в нескольких метрах от берега. — Да, ребят?
Парни, не отрывая взглядов от моря, одновременно подтвердили.
— Никому не охота.
Счастливчик нахлобучил шляпу на курчавую шевелюру и затянул под подбородком тесьму. Сделав пару шагов по мелководью, он легко запрыгнул в белоснежный катер, на левом боку которого красовалась размашистая надпись «Афалина». Он взмахнул рукой, давая отмашку к старту. Спустя несколько секунд «банан» дёрнулся и полетел вслед за рассекающим воду катером.
Марина наблюдала за аттракционом, слегка повернув голову, позволяя маме перебирать её волосы. Катер носился вдалеке, будто не касаясь воды, рисовал зигзаги на поворотах. «Банан» то и дело переворачивался, рассыпая наездников, как горошины на блюде. Они барахтались и вновь залезали на него, но через пару минут водитель катера опрокидывал «банан». И так несколько раз.
— Всех русалок распугает, — беззлобно пожурила мужа Татьяна.
Марина наткнулась ладонью на очередную забракованную ракушку. Палец явственно нащупал отверстие. Она присмотрелась к кособокой, бледно-оранжевой и плоской венерке4.
— Мам, это же истинный куриный бог, а ты выкинула.
Татьяна наклонилась вперёд.
— Случайно. Оставь его себе и загадай желание.
Марина сжала ракушку в ладони, острые края больно впились в кожу. Тысячи желаний роем заполнили воображение: стать русалкой, научиться понимать язык дельфинов, заполучить шляпу, как у папы… Марина не смогла выбрать одно и печально вздохнула.
— Не могу придумать.
— Загадай плеер или новое платье, — подсказала Алсу.
Старшая сестра обошла кресло и, взмахнув полотенцем, постелила его между бассейном и домиком спасателей. С Мариной их разделяло всего три года, но для своего возраста Алсу выглядела слишком развитой. Греческая родословная Татьяны победила гены Счастливчика, и старшая дочка получилась смуглой и черноглазой, максимально не похожей на отца. Будто появилась на свет почкованием, без его участия. Инна же, наоборот, внешностью удивительно напоминала Александра. В этот раз Татьяна выполнила роль инкубатора, выносив копию Счастливчика, только другого пола. Марине досталась роль мостика между сёстрами. Чтобы не обидеть никого из родителей, она нахваталась генов из каждого генеалогического древа и в итоге не походила ни на одного из родителей. На смуглом лице светло-голубые глаза казались прозрачными, как льдинки. Тёмно-каштановые волосы закручивались у висков и на затылке в плотные локоны, которые мама называла завлекалочками.
Перебирая волосы дочери, Татьяна привычно накрутила на палец прядь на её виске. Посмотрела вдаль и улыбнулась своим мыслям.
— Мам, я кушать хочу, — жалобно застонала Инна.
Алсу приподнялась на локтях, прогнувшись, приняла намеренно взрослую позу.
— Там ещё пол-арбуза осталось, — ответила она, не поворачиваясь. Уходить с пляжа не хотелось, а если Инна продолжит канючить, вести сестру домой придётся именно ей.
— Я уже сама как арбуз, — Марина похлопала себя по животу.
С началом августа наступили дни, когда рацион их семьи на девяносто процентов состоял из бахчевых. В семье Юдиных не водилось привычки есть в строго определённое время за столом. Все питались отдельно и объединялись только в том случае, когда голод настигал одновременно. О том, что в других семьях бывает первое, второе и компот сёстры даже не подозревали, полагали, что это разновидность пыток в детском саду. Как только наступало лето, отпадала необходимость собираться по часам.
Дети сами выбирали, что есть и когда. Иногда рацион состоял из клубники прямо с грядки, иногда из кукурузы, наваренной впрок в огромной кастрюле, а бывали и дынные дни, как и случалось в августе. Иногда вечером Юдины доедали не проданные за день пирожки, их почти каждое утро пекла Татьяна. Обилие мучного перед сном не тревожило ни родителей, ни тем более детей, успевавших потратить пирожковую энергию до того момента, когда их настигал сон. Укладываться спать никто не заставлял. Почувствовав усталость, они просто останавливались и находили место, где можно лечь. Уже спящих дочерей Счастливчик раскладывал по кроватям в их общей спальне. Целовал в пропахшие морем макушки и отправлялся к красавице-жене с целью выпросить у Посейдона сына.
Почти два дня Марина опасалась моря. Подходила к нему осторожно, ощущая с каждым шагом, как стягивается в груди тугой узел страха. В ушах тут же начинало шуметь, сердце стучало в ушах и в горле.
На третий день мама отправила девочек насобирать трицию5 и цитореллу6 для браслетов. Марина рано выучила названия ракушек, но почти всегда обзывала их по-своему. Триция напоминала заострённый кувшинчик, а циторелла — рог старого единорога.
Едва солнце позолотило небо, девочки, натянув купальники и взяв пластиковые ведёрки, направились к калитке.
Двухэтажный дом Юдиных располагался с краю улицы, Счастливчик, следуя своему прозвищу, удачно заграбастал обширный участок. По документам надел был в два раза меньше, чем в действительности. Пока ещё никому не пришло в голову озаботиться территориальной самодеятельностью, и Счастливчик смело сдвигал забор, как только начинал подозревать, что новой яблоне не хватает места, а укроп задыхается в тени летнего душа. Почти весь первый этаж дома занимала широкая кухня, соединённая с гостиной, а та, в свою очередь, перетекала в открытую веранду. Двери между ними закрывались только зимой, летом же оставались распахнутыми настежь. От мошек и комаров защищала узорчатая штора. На втором этаже располагались спальни: самая большая, с окном, выходящим на море, досталась сёстрам, родительская ютилась в левом крыле, а ещё одна комната, когда-то принадлежавшая матери Счастливчика, сейчас пустовала, но на всякий случай была подготовлена для приезда незапланированных постояльцев.
Прямо от ворот вела дорога, она петляла вдоль канала и упиралась в дощатый изогнутый мостик. Перейти на другую сторону можно было только таким способом, правда, чуть ближе к дому над каналом пролегала труба, и иногда она выполняла функцию переправы для некоторых наиболее нетерпеливых сельчан. В качестве моста трубу использовала и Марина. До рождения дочек по ней легко перебегала Татьяна, теперь же она распрощалась с этой привычкой, поддавшись уговорам Алсу. Старшая дочь настаивала, что матери троих детей не к лицу бродить по трубе и подавать плохой пример детям приезжих.
После мостика дорога становилась грунтовой, постепенно переходила в песчаную. Перед выходом на пляж, обозначая границу и удерживая песок от расползания, в три ряда росли деревья с узкими светло-зелёными листьями. Неприхотливые, красивые, но с неблагозвучным названием лох серебристый, они легко прижились на скудной почве и радовали тенью даже в полдень. Дети не упускали возможность высказаться по поводу названия. Вернувшись с курорта, они ещё несколько месяцев просвещали родственников и друзей, рассказывая, что есть такое дерево на черноморском побережье, которое ежедневно подвергается оскорблениям.
Сразу за деревьями вздымались песчаные дюны, местами поросшие злющим колючим синеголовником. Некоторые храбрецы рисковали соваться в его заросли без обуви, но хватало и одного раза, чтобы запомнить, насколько он недружелюбен к голым пяткам. Дальше дюны сглаживались и открывали вид на плоский песчаный пляж.
Как всегда после шторма берег устилали водоросли — вездесущая одиозная зостера. «Зелёный суп» ненавидели почти все отдыхающие, кроме пожилых, те, наоборот, лепили комки повядших водорослей на больные суставы и замирали, представляя, как те лечат все существующие на свете недуги.
Марина собирала ракушки в пластиковое ведёрко, стараясь не подходить близко к морю. В этот ранний час пляж выглядел непривычно пустым. Кое-где на полотенцах лежали любители бледного солнца. Перед домиком спасателей распластался надувной матрац, под мятой простыней легко угадывались тела двух спящих людей. Увидев импровизированную кровать, Алсу многозначительно закатила глаза, но промолчала, посчитав сестёр слишком маленькими, чтоб делиться своими соображениями.
Повинность собирать ракушки она выполняла без рвения. Бродила вдоль берега, выискивая потерянные отдыхающими драгоценности. В это лето её коллекция пополнилась тремя цепочками и двумя разными серёжками. Если удавалось обнаружить украшения, на ракушки она вовсе не обращала внимания, насыпала в ведёрко первые попавшиеся венерки и с удвоенным вниманием рыскала в поисках утерянных ювелирных изделий.
Инна, не в пример старшей сестре, поручение найти кувшинчики и единорожьи рога выполняла добросовестно. Каждую ракушку осматривала тщательно, на всякий случай советовалась с Алсу и только потом опускала в своё ведёрко.
Марина бродила в стороне от сестёр, под ноги не смотрела, её боязливый напряжённый взгляд устремился в сторону горизонта. Море размеренно дышало, выплёвывая на берег очередные порции зостеры. Мягкая волна коснулась босых ног, облизав щиколотки, просочилась сквозь пальцы. Сделав ещё шаг вперёд, Марина замерла. В ушах шумело, сердце гудело в одном ритме, захлёбывалось страхом. Пальцы соскользнули с пластиковой ручки, ведёрко удачно приземлилось на дно, чуть осев во влажном песке.
Марина отступила на несколько шагов, но не развернулась, резко выдохнула и ринулась в море. Подняв столп брызг, двинулась дальше чуть медленнее. Как только вода коснулась её шеи, страх достиг своего предела. Напоследок болезненно кольнул в грудь и растворился в солёной воде. Оказывается, все три дня Марина толком не дышала, а вот сейчас словно избавилась от обруча, сдавливающего грудь. Вернулось потерянное ощущение единства с морем, сердце замедлилось, дыхание подстроилось под ритм волн. Уже без опаски Марина развела руки, наслаждаясь объятиями стихии, и решила, что сегодня же научится плавать.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Анасейма предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
