Маяк Птичьего острова. Хроники земли Фимбульветер

Татьяна Авлошенко

Скучно жить в тихом университетском городе. Хочется приключений. Звон шпаг, корабли-призраки, тайны одиноких островов – все это бывает только в книжках? Или же нет? Оказаться в бурю на необитаемом острове, сразиться со старыми врагами, найти рукопись начала времен – вот что предстоит Ларсу, Герде, капитану Свану и Вестри. Оружие к бою, девчонок и собак в середину! И нужно еще зажечь маяк.Третья книга цикла «Хроники земли Фимбульветер».

Глава 3

Дом и семья это хорошо. Даже когда в родственниках такие фунсы, как Оле Сван. Притащил зачем-то алебарду и кирасу, и целый день сегодня я то скакал по двору ошалевшим горным козлом, уворачиваясь от топора с крюком, то улетал до ближайшего препятствия, когда капитану удавалось меня достать. Иногда успевал ухватиться за длинную железную палку, но Сван обратным рывком тут же бросал меня на колени, а потом просто стряхивал с древка, как воду с ножа. Да еще и вещал противным голосом, что со шпагой на алебарду выходить глупо, шансов никаких, но один все же есть. В конце концов я в полном отчаянии вцепился в алебарду так, что, казалось, пальцы ушли в металл оковки, сколько-то поболтался на ней, словно флаг на ветру, и все-таки не столько дотянулся до Оле в длинном выпаде, сколько просто свалился на него шпагой вперед. После чего был отпущен с миром, и потому смог дожить до вечерних семейных посиделок.

И чего ради? Сейчас одни только стражники с алебардами ходят, а с городской охраной я точно драться не собираюсь.

— Оле, а какой один шанс?

— Пистолет в другой руке.

Ах ты, гад! Бросить бы в него чем-нибудь, но, во-первых, кроме лежащей на коленях книги под рукой ничего нет, а во-вторых все равно поймает.

Ничего, Вестри отомстит за меня. Пес, считающий мебель своей безраздельной собственностью, протиснулся между Оле и спинкой дивана и потихоньку выдавливает Свана. Капитан благодушно почесывает негодника за ушами, но занятых позиций не сдает. Однако и Вестри настойчив.

Герда, оторвавшись от сборника баллад, смотрит на битву за диван и тихонько прыскает в ладошку.

Гудрун, склонив голову над вязанием, ласково улыбается. Она любит, когда все дома.

А завтра целый свободный день.

Вернулась из банного уголка Хельга. Лицо чуть осоловелое, распущенные волосы почти достигают колен. Перекинув тяжелые пряди вперед через плечи, сестра присела на скамеечку перед камином и достала из кармана капота гребень.

Герда мигом подорвалась из своего кресла.

— Хельга, душенька, можно я?

Хельга протянула Герде гребень и откинула голову.

Косы сестры действительно чудо. Бледное золото стекает, струится между зубцами гребня. Кажется, еще длиннее становятся волосы Хельги, вот достигли они пола, сейчас ручейками расплавленного металла потекут, заполняя собой комнату. Как в сказке про красавицу-мастерицу Сигриву, что жила в городе Брогне близ Ночного хребта. На весь свет славилась Сигрива длинными золотыми косами и искусством прядения. Когда подступили к родному городу девушки враги, их предводитель потребовал вдохновенную пряху себе в жены. А иначе быть на месте Брогна засыпанному солью пепелищу. Хорошо, ответила красавица, только дайте прежде работу закончить, из того, что на прялке, нитку до конца скрутить. Заподозрил вражеский предводитель, что мастерица обманет, будут жители города ей тайком шерсть приносить, и никогда работа не закончится. Отвели Сигриву в горы, в тайную пещеру.

Вот последние шерстинки на прялке скрутились в ровную крепкую нитку. Что делать теперь Сигриве, как отсрочить ненавистное замужество? Отрезала тогда мастерица свои длинные косы, стала из них пряжу сучить. Надолго ли хватит? Нет, казалось бы, только косы красавицы за ночь еще длиннее, чем были, отросли.

Так с тех пор и прядет Сигрива. Словно посреди золотого моря сидит она, не стареет, не устает, только косы отрезанные каждый раз вдвое удлиняются, а на веретене ни на виток нитки не прибывает. Прядет Сигрива и не знает, сколько в миру лет прошло.

В детстве я мечтал отыскать пещеру златопряхи. Когда узнал, зачем людям нужны карты, разложил на полу в библиотеке атлас Ночного хребта и целый день ползал на коленях, отыскивая город Брогн. Не было такого ни в горах, ни около, ни вообще во всей земле Фимбульветер. Позже в хрониках так же не удалось найти ни единого о нем упоминания.

А мирные семейные посиделки меж тем идут своим чередом.

— Девчонки, — умилился Оле, глядя на Хельгу и Герду. — Девчонки-печенки, съели поросенка! Мы так в детстве дразнились. Девчонкам полагается обижаться и визжать.

— Почему? — выгнула бровь Хельга.

— Так девчонки же! — развел руками Сван.

— Ах так!

Наши красавицы хищно переглянулись, но ни завизжать, ни учинить другую какую каверзу не успели. Раздался стук в дверь, Вестри с лаем кинулся в прихожую, Гудрун последовала за ним и через несколько минут вернулась, сопровождая высокую крупную женщину в темном плаще и широкополой мужской шляпе. Незнакомка прищурившись, внимательно оглядела всех нас, довольно кивнула.

— Ну, здравствуй, Хельга.

— Астрид! — вскрикнула сестра и, вскочив со скамеечки, бросилась гостье на шею.

Астрид Леглъёф была для нашей семьи кем-то вроде персонального духа-хранителя Хельги. Сестра поминала ее не часто, но всегда добрым словом, а саму легендарную особу никто кроме Хельги и не видел. Но именно благодаря ей студентка Къоль не сбежала из Университета уже через три недели после начала занятий, сохранила веру в людей, а также, по особому мнению Гудрун, не померла от голодухи и запущенности.

Астрид Леглъёф, старшая дочь вожака корабельного клана, была на десять лет старше Хельги по возрасту и на три курса — по учебе. Когда сестра поступила на юридический, корабельщица благополучно получала знания на отделении повитух. Которое и слыло лучшим выбором для желающей учиться девушки. Юридический же факультет издавна считался мужским царством, и появление там Хельги многие восприняли как личное оскорбление. Началась жестокая травля, студенты были готовы убрать нахалку из Университета любой ценой. Хельга ночами плакала в подушку, а днем ходила, сжимая рукоять спрятанного в рукаве мантии стилета. Друзей и заступников у сестры не было, а жаловаться родственникам или ректору ей было стыдно.

В тот день ее снова загнали в коридоре. Вжимаясь спиной в стену, Хельга тоскливо смотрела на преследователей. Что сегодня?

— Зачем мышку обижаете?

Высокая беловолосая девушка спокойно раздвинула плечом будущих юристов, — Отойди-ка, малой! — и встала рядом с Хельгой.

— Значит так, — богатырка не спеша засучила рукава синей с зеленой каймой мантии медицинского факультета, явив миру мускулистые руки, — Будете приставать к ребенку, оторву все в три приема. Вопросы будут? Нет? Тогда брысь!

Хельгиных гонителей как ветром унесло. Про свирепость женщин корабельных кланов — а беловолосая медичка по всему была из них, — ходят легенды по всей Фимбульветер.

— Ты куда сейчас? — обернулась спасительница к Хельге. — Пойдем провожу, дураков, вишь, много.

Сдружились они легко, ни возраст, ни разные факультеты тому помехой не были. Астрид, мужняя жена и мать двоих детей, учила Хельгу, единственную девочку в семье, удравшую от опеки родителей и пяти старших братьев, и как вести в доме хозяйство, и как дать отпор обидчику, наставляла, когда его можно просто игнорировать, а когда нужно «сразу в глаз».

Астрид была одинока в Гехте. Семья ее осталась «при кораблях» в суровой бухте на севере, а в Университете она приживалась трудно. Громогласную порывистую корабельщицу, отнюдь не соответствующую идеалам городской красоты, с непривычными манерами и странным говором многие считали грубой и неотесанной. Чего стоили одни только мощные морские сапоги («Ну не шьют на меня ваших туфель-то!»). Университетский люд сторонился Астрид, а ей, пытливой, искренней, очень доброй и заботливой, хотелось дружить, разговаривать, делиться с кем-то, вместе докапываться до истины.

Это было хорошее время. Была осень со стычками в Университете, и вечерней беготней из дома в дом, с книгами, театром, умными разговорами и девичьей болтовней, песнями и смехом, был барк по кружкам, сладости в вазочке и мешочек с соленой рыбой, и припрятанные к зимнему празднику Нюсне подарки.

А потом был стук в дверь на рассвете, и суровая сумрачная Астрид в дорожном плаще, и ее молчаливые соплеменники верхами, и оседланный кхарн.

— Тато умер, — сказала Астрид. — Мне домой нужно. А ты, дево, учись. Ничего не бойся. Ты справедливая, хорошо закону служить будешь.

Обратно в Университет Астрид уже не вернулась.

И вот Астрид Леглъёф в нашем доме.

— Ну-ка, ну-ка, — приговаривала она, — поворачивая Хельгу перед собой. — Вижу, что из белой мышки с дрожащим хвостиком хорошая крысильда выросла, любому коту жару задать способная. Слышала, мати, все про тебя слышала. Хесса Къоль! А это все твои? Знакомь. И берегись, если они про Астрид не знают.

Наверное, говорить тихо Астрид просто не может. Привыкла перекрывать голосом шум штормового океана, вот и грохочет на весь дом. Они с Хельгой засели в гостиной, мы с Гердой у меня на втором этаже. Что говорит сестра, не слышно, зато Астрид — каждое слово.

— Что тато за волны уйдет, никто и подумать не мог. Сколько раз он так: в бане разогреется и в прибой ныряет. А тут от легочной хвори за неделю сгорел. Не иначе сглазили его. На южном берегу у баб глаза злые. Если уж пришлось к той земле пристать, надо потом весь карбас, от носа до кормы, от правого борта до левого шерстяной метелкой подмести. Так вот, отца схоронили, кому «Белуху» принимать? Братьев у меня нет, Лейф, старший мой, еще маленький был, остальные вообще не в счет. Рагнара бы наши шкипером назвали, но он в ту пору в океане был. Да и как, одной ногой на «Вороне», другой на «Белухе»? А ждать долго нельзя, если карбас за год ни разу вокруг Фимбульветер не обойдет — мертвый корабль. Шкипер я, Хельга. Достоверный дальний шкипер, океаном признанный.

Хельга что-то тихо сказала, Астрид сочно рассмеялась в ответ.

— Да что они, дураки сухопутные, понимали! Шкиперша — это шкиперова женка, сама может всю жизнь на берегу просидеть. Но ничего зазорного в прозвании этом нет, а я ж и вправду и шкипер, и шкиперша, Рагнар мой много дольше меня карбас водит. А про тебя я слышала, хвалят люди. Молодец, мати, и при деле, и при семье. А брат твой…

Дальше выяснилось, что скромностью Астрид не отличается. И предположения у нее…

Мы с Гердой сидели на кровати, сосредоточенно чесали в четыре руки пузо млеющему Вестри и отчаянно краснели, не смея взглянуть друг на друга. Где сейчас Оле? Услышит чего доброго строгий Гердин отец, что про нас люди думают, и такой разгон устроит, что год с лишним, до совершеннолетия и свадьбы, по разным углам сидеть будем.

Уф, мудрость Драконов, Хельга смогла что-то объяснить прямолинейной корабельщице, и старая подруга взялась за обсуждение жизни самой хессы Къоль.

— А что у тебя всего одна дево, да и ту родителям скинула? Дитев надо много. Что говоришь? А как же тогда мы с Рагнаром? По две трети года не видимся, а то и больше, если кто-то на зимовье застрянет. Но вот с тех пор, как «Белуху» вожу, к двум сыновьям еще трое. И хоть бы один белобрыска, мати на радость. Все, паршивцы, чернявые Рагнарсоны. Может, девочку родить, хоть она в меня удастся? А что? В других семьях и того больше. Потому и роду корабельному перевода нет. В океан уходим, а вернемся ли, и ведьма не скажет. Зато когда ждешь долго, потом вдвойне слаще. А у тебя и мужичонко вроде ничего.

Оле — мужичонка?! Да, капитан не вышел ростом, особенно по сравнению с могучей Астрид, но в плечах широк, мускулами крепок, повадкой солиден и никак столь уничижительного прозвания не заслуживает. В Гехте его все уважают.

Дверь распахнулась, и на пороге возник сам обсуждаемый.

— Э, ребята, — Оле обвел комнату и нас ошалелым взглядом. — Можно я тут с вами посижу?

Астрид Леглъёф приехала в Гехт не только для того, чтобы повидать давнюю подругу. Еще прежде незабываемого девичника состоялся другой разговор, серьезный. Сразу после приветствий и представления семьи достоверному шкиперу.

— Вот ты-то мне и нужен, хронист, — Астрид непочтительно ткнула пальцем в хрустального дракончика-чернильницу. — На Птичьем острове погас маяк. Шли ночью по тихой воде, так еле разглядели.

— А… я-то тут причем?

— Так зажечь надо.

Глубиннику, то есть жителю удаленного от океана города, в жизни не понять, что значит для корабельного клана маяк. Как только ни назовут его в береговых песнях — и верным другом, и лучом спасения, и родным светом, и путь указующим, и тьму пронзающим. Почти живое существо. Посему, если погас, нужно помочь — снова зажечь.

По закону о погасшем маяке следует сообщить в столицу, в Океанскую Палату. Оттуда пришлют чиновника, тот отправится к потухшему светочу, разберется, в чем дело, и все исправит. Вот как все славно и разумно. Всего-то несколько недель без маяка поплавать. Поэтому нетерпеливые корабельщики предпочитают справляться сами. Купить большой горючий кристалл, которого надолго хватит, и заменить прогоревший, а также исправить поломку на маяке способен любой шкипер или просто знающий человек из ватаги. Надо только хрониста с собой захватить.

— Так зачем вам хронист?

Я и раньше слышал, что люди корабельных кланов не то чтобы не почитают Девятерых, но успешно делят свою веру между Драконами и множеством всяких духов и морских чудовищ. Может быть, при зажигании маяка нужно провести некий обряд? Все равно, им тогда не хронист нужен, а жрец или местный колдун какой-нибудь. Если только по обряду именно летописца полагается утопить…

— А чтоб засвидетельствовать, — простым объяснением успокоила Астрид. — Вы ж не врете. Если хронист что в летописи записал, то значит так и было. Наш-то Хрофт сейчас где-то у восточного берега с купцами волны считает, не раньше чем через два месяца вернется. Так что… — шкипер развела руками. — Решили звать из Гехта. Заодно и на мышку поглядеть. А то до вас и не доехать.

— Астрид, — мышка, она же главный прознатчик Гехта, внимательно смотрела на подругу. — А чему должен свидетельствовать хронист?

— Честности шкипера! — фыркнула корабельщица. — Мы, сама знаешь, по воде товары возим. Когда свои, когда чужие. Не хочешь, купец, сам несколько месяцев океан уважать — доверься шкиперу. Слепая Хозяйка гневлива, нипочем не угадаешь, когда рассердится, но бывает время поспокойнее, а бывает — и на берегу жутко. Для себя я сроки сама выбираю, но если с купцом сговорюсь, то иду в океан, когда он скажет. Тут уж гляди в оба, примечай, когда лучше подальше от берега уйти, когда прижаться, по маякам править. Если я своей волей в плохое время в плавание отправлюсь и карбас потеряю, то сама дура и есть. А если по купцову настоянию, то гильдия Хандела мне обязана ущерб возместить. А теперь скажи, что мне мешает весь товар на восточном берегу продать, сюда вернуться, карбас о скалы разбить и заявить, что маяк не горел? Ничего не мешает, кроме собственной совести. Да еще того, что шкипер никогда свой корабль не предаст. Если кто на такое решится, ему потом только в изгои, которых и за людей-то никто не считает. Но сухопутным купцам этого не понять. Вот и тягаем с собой хрониста. Свидетелем, что маяк не горел. Завтра с утречка поедем.

Завтра с утречка мы никуда не поехали. Во-первых, восстала Гудрун. От Гехта до Рёнкюста, от берега до Птичьего острова, там еще, потом обратно — это несколько суток. Как ребенка несобранным отправить? Домоправительницу поддержала Хельга. С Астрид она готова отпустить кого, куда и насколько угодно, но лучше все-таки к дороге подготовиться и, желательно, не за одну ночь. Во-вторых, Оле возмутился самоуправством корабельщиков. Как это: погасший маяк следует зажигать в присутствии особого чиновника, а делают это вовсе без всякого представителя власти. Мало ли из-за чего маяки гаснут. Тут нужно разобраться. Подобная законопослушность вышла Свану боком — всего лишь через четверть часа властью, устраивающей всех, был признан сам капитан. И если я могу просто забежать утром в ратушу и сказать, что уезжаю на несколько дней, то предводителю стражи, прежде чем отлучиться, надо уладить множество дел.

Отсрочка устроила всех, особенно Хельгу и Астрид. Старым подругам очень хотелось пообщаться.

Чтобы все успеть, Оле спозаранку отправился готовить стражу и город к своей отлучке на несколько дней. Подруги тоже куда-то ускакали. Мне пришлось в одиночку выдержать бой с Гудрун, доказывая, что хотя я нашу домоправительницу и бывшую няньку люблю и уважаю, но два сундука, один с теплыми вещами, другой с домашней снедью, с собой не потащу. Право свое отстоял, но Гудрун обиделась. Удалилась на кухню с таким видом, что я должен был почувствовать себя по крайней мере притеснителем вдов, отбирающим у них последнее достояние. Ничего, вечером помиримся. А сейчас в городе дела есть.

Герда вышла меня проводить. Что удивительно, когда Гудрун начинает вещать, что, мол, шарф завяжи, застегнись и перчатки не забудь, это раздражает, а когда Герда, то наоборот, приятно.

Домоправительница сердито бубнит на кухне. Все, что скажет, знаю наизусть. Не отличающиеся новизной и изысканностью вариации на тему «Вот помру, тогда живите, как хотите!» и «Вот помру, что делать будете?». Сегодня преобладает вторая.

— Сиротинушками бедными по миру пойдем! — шепчу я, сражаясь с ремнем сумки.

Герда сердито хлопает меня по руке.

— Гудрун из-за тебя беспокоится.

— И что, мне теперь из дому вообще нос высунуть нельзя? Была б дорога опасная, а то по заливу, по льду срежем, а там до самого Рёнкюста тракт наезженный, не успеем засветло добраться, в любой придорожной корчме заночуем.

Пальцы Герды вдруг стиснули мой воротник, который только что заботливо поправляли.

— По заливу? — спросила она со странной тревогой. — А там бывают полыньи?

— Да какие полыньи, Герда? Он же до дна промерз, весь как один кусок льда. Не только всадников, обозы выдерживает.

— Я поеду с вами, — решительно заявила моя радость. — Посмотреть.

— Герда, ну ты что, залива не видела?

— Не видела. И даже не знала, что он есть. Я тоже хочу… нос высунуть.

— А кол… цветочек твой дивный как же?

— Хеск Брум присмотрит. Он еще лучше меня все знает и понимает. Ла-арс, ну пожалуйста!

Два спора за полчаса это уже слишком много. Есть дело поважнее — успеть поцеловать Герду, пока мы одни в прихожей. К тому же, мое мнение относительно путешествия ничего не значит и не решает.

Астрид взять Герду с собой согласилась сразу. Оле как-то многозначительно хмыкнул, но возражать тоже не стал. Гудрун уломали, объединившись.

Наконец-то отправляемся. Открыты ворота, стоят у крыльца оседланные кхарны. Последние наставления перед дорогой, прощание. Вскочить в седло, протянуть руку Герде и…

— А этот хвостатый куда собрался?

Вестри удивленно оглянулся от ворот. Как куда? С вами!

— Э, нет! — Оле решительно шагнул к псу. — Ты — дома. Давай-ка.

Хвост Вестри, поднятый походным знаменем, жалобно поджался. Уши опустились. Заскулив, суетливо заметался он среди людей и кхарнов, пытаясь заглянуть в глаза. Подбежал ко мне, вскинул лапы на плечи. Пожалуйста! Возьми! Вестри не любит оставаться без меня. Даже когда я на несколько часов ухожу в город. Только доносящийся с кухни запах жарящейся курицы может удержать его, и то не всегда.

Конец ознакомительного фрагмента.