Так сошлись звезды

Татьяна Абалова, 2017

Неспокойно в Корр-У. Горят костры – негодует народ, отлавливая одаренных магией. Но не ведьмы вредят людям, какой-то неведомый враг возбуждает ненависть, бросая на них тень. Гонимым некуда бежать, кроме как под крыло к объявившемуся покровителю – лорду Торешу, могущественному магу и потомку истинных королей Корр-У. К нему попадает и сирота Яся, как оказалось, последняя из огненных ведьм.

Часть 1. Детство огненной ведьмы. Глава 1. Деревня Прокисшие хляби

— Ясенька, беги в лес! — Молодая женщина в темном платье наспех поцеловала девочку лет двенадцати и сунула ей в руку оберег, только что снятый с шеи. — Помнишь черный дуб? К нему беги.

— А ты, мамочка? Бежим вместе. — Девочка, похожая на женщину и цветом пшеничных волос, и яркостью синих глаз, цеплялась за ее руки, но та, задержав детские ладони в своих, выпустила их и, подтолкнув дочку в спину, заставила пролезть через дыру в заборе. Но Яся тут же развернулась, собираясь лезть обратно. Ее глаза наполнились слезами.

— Я поговорю с людьми, успокою, — шепнула Огнешка дочке, погладив ее по лицу на прощание. — Ну, беги, милая!

Со стороны ворот раздавались непрекращающиеся крики и требовательный стук.

Яся надела на шею мамин оберег, немного постояла у забора, вслушиваясь в голоса, попыталась раздвинуть доски, но, поранив пальцы, тут же сунула их в рот, отсасывая выступившие капельки крови.

Страшный грохот, донесшийся со стороны ворот, заставил ее попятиться, тоненько заплакать и побежать к лесу, темной полосой выступающему за капустным полем.

Два–три удара и крепкие на вид створки ворот снесло с петель. Ворвавшаяся во двор людская масса разделилась. Кто–то кинулся колотиться в запертую дверь дома, кто–то в сарай, где топталась сытая скотина.

— Вот доказательство! — раздался визгливый голос, принадлежавший жене кузнеца. Беловолосая, с округлыми щечками, всегда улыбчивая, сейчас она в свете факелов выглядела разъяренной фурией, требующей крови. — Смотрите, люди добрыя! Все коровы Огнешки живые и стельные! А наши, наши что?

— Моя вчерась сдохла!

— А моя третьего дня!

— Ведьма она, как есть ведьма!

Люди, набиваясь в сарай, грозились поджечь его факелами, которыми мотали из стороны в сторону, пугая и без того неспокойную скотину.

— Ух, разойдись! — крикнул кузнец и замахнулся огромным молотом, намереваясь одним ударом вышибить дверь, ведущую в дом.

Тут резные ставни открылись, и у окна появилась спокойная хозяйка.

— Неклюд, зачем грозишься выбить двери?

— Тебя, поганую ведьму, достать!

— Не ты ли плакал под моими окнами год назад, когда Аглая разродиться не могла? Как здоровье любимого сыночка?

Кузнец опустил молот и озадаченно почесал затылок.

— Ну, дык…

— Ох, люди добрыя! — заголосила подбежавшая к Неклюду жена. — Слухайте, она и сыночка нашего грозится извести! Сначала за скотину взялась, апосля дитятками закончит!

— Смерть Огнешке, смерть! — послышался крик из толпы.

Неклюд опять поднял молот.

— Варсюк, — обратилась та, которую называли ведьмой, к крепкому мужику, неподвижно стоявшему в волнующейся толпе, как камень–скала посреди бурной реки, — ты ведь староста, образумь народ, расскажи, о чем я тебе поведала десять дней назад?

Не дождавшись ни слова в ответ, содрогнувшись от прищуренного злого взгляда, она уже тише добавила:

— Или злобу затаил, что отказала тебе?

Стоявшая рядом с Варсюком баба сделалась пунцовой и закричала во все горло:

— Сжечь ведьму!

— Гарния, не я ли мужа твоего два года лечила от сухотки?

— Помер он, загубила–таки, а за ним следом два сына ушли! — сварливо выкрикнула Гарния, сделав шажок в сторону Варсюка, словно ища в нем защиты. Тот, не спуская глаз с «ведьмы», обнял вдову.

— Мне жаль твоих сыновей, что в лесу сгинули, но разве я их на медведя посылала?

— А коров, коров наших почему погубила? Твои вона, целые стоят! — не унималась жена кузнеца.

— Не пускали бы коровушек к Жабьему озеру, тоже живы остались бы. Я предупреждала Варсюка, что озеро кислой тинь–травой начало зарастать, она для скотины хуже яда, но староста меня не услышал. Видимо, о другом думал, а, Варсюк?

— Ведьма, — зло прошипел староста.

— Ведьма, ведьма! — понеслось в толпе.

— Сносить дверь или не сносить? — раздался бас кузнеца. — Я уже устал молот задрамши держать.

В этот момент кто–то из толпы кинул в окно факел, который, пролетев над головой «ведьмы», ударился об стену и, задев деревянную полку, упал на накрытый расшитой скатертью стол, где осталась неубранной после ужина посуда. Сушившиеся на полке целебные травы вспыхнули ярче соломы, от них огонь перекинулся на занавески, побежал вверх, яростно облизал просмоленные потолочные балки, добравшись до окон, брызнул острыми осколками стекла, заставляя толпу отхлынуть от горящего дома. Пламя гудело и билось, рвалось к небу из печной трубы, не оставляя хозяйке ни малейшей возможности выжить.

— Ох! — крикнула опомнившаяся Аглая. — У нее же дома дочка, Яся. Сгорит же заживо! Неклюд, ломай дверь!

Кузнец со всей силы ударил молотом, и дверь, ухнув на пол, подняла сноп искр. Огонь, вырвавшийся в открытый проем, перекинулся на крытую свежей соломой крышу, а оттуда на сарай, где страшно замычали коровы, чуя беду.

Неклюд, у которого огонь опалил бороду и усы, кубарем скатился с крыльца, тряхнув тяжелой головой, поднялся, опираясь на свой молот, и застыл, заворожено глядя на беснующееся пламя. Услышав истеричный зов жены, опомнился и побежал выручать оставшуюся без хозяйки скотину, которую сельчане принялись делить тут же, не выходя из разоренного двора.

Только Варсюк не трогался с места. Он не спускал глаз с окна, где недавно стояла желанная, но неприступная Огнешка.

— Ведьма, — прошептала млеющая под его рукой Гарния, о которой он и думать забыл.

— Дура ты, — сплюнул Варсюк и оттолкнул прилепившуюся к нему вдову. — Иди домой, а то зудишь, как слепень над лошаком, сил слушать нет.

Яся, пробежав капустное поле, кинулась к растущим на пролеске кустам. Хоть не раз она с мамой ходила в Злыдень–лес, ночью он ей казался незнакомым и страшным. Сельчане и днем боялись приближаться к нему — лес мог закружить, заморочить и погубить, загнав в топь, ниоткуда вдруг взявшуюся под усталыми ногами заплутавшего.

— Все от неуважения, Ясенька, — говорила мама, складывая в корзинку редкий лечебный корешок или травинку, которые только в Злыдень–лесу росли. — Войдя в чужой дом, нужно поздороваться и разрешения спросить, а люди не понимают, хозяйничают как хотят, деревья рубят, грибы–ягоды собирают, мед качают. Лесу обидно.

Когда за полем поднялось зарево, Яся сначала не поняла и удивилась, откуда столько света взялось? А когда над их печной трубой вырос столб огня, а из окон высунулись жадные языки пламени, догадалась — нет у нее больше дома.

Пошел дождь. Холодные капли били по лицу и рукам, и Яся отползла под куст, продолжая всматриваться в темноту. Небольшой огонек надежды, что мама спаслась, еще тлел в ее душе, но проходило время, а со стороны поля никто не появлялся.

Она лежала, свернувшись калачиком, и тихо скулила. Как щенок, которого бросили. Он хочет пить, есть, но не это убивает его. Он тоскует от осознания, что остался один, он никому больше не нужен.

— Тихо! Слышите, кто–то плачет? — донесся мужской голос со стороны леса. Яся присела на корточки, готовясь в любой момент убежать. Если бы дождь не стих, она ни за что не догадалась бы, что к ней так близко подобрались люди.

— Нет, не слышу, — хотя человек старался говорить тише, его густой бас гулом монастырского колокола пронесся над лесом.

— Замолчите вы оба! — цыкнула на мужчин женщина.

Троица остановилась у первого ряда деревьев, совсем рядом с ясиным кустом. Девочка различала людей с трудом, они не вышли на лунный свет, старались остаться в тени.

Незнакомцы, а Яся точно знала, что местные ночью не пойдут в Злыдень–лес, замерли, вслушиваясь в ночные шорохи.

— Нет, показалось, — сказал первый голос. Яся догадалась, что его обладатель молод, как, наверное, сын печника, у которого только начала пробиваться растительность на лице. Яся никак не могла понять, почему бы ему не сбрить те три волосинки, что курчавились на подбородке, придавая лицу нелепый вид. Может, он ими гордился, считая, что стал мужчиной?

— Огнешка сказала у разбитого молнией дуба ждать. Нужно вернуться к нему, — это опять басил тот, что был старше первого. Много старше.

Услышав имя матери, Яся вытянула шею, стараясь разобрать каждое слово.

— Чупрай, ты разве не чувствуешь запаха гари? Чей–то дом в деревне горит.

Все трое, не таясь, быстро пересекли пролесок и остановились на дороге, идущей вдоль капустного поля.

Яся тоже высунула голову из кустов, и ее резанула боль сродни удару в живот. На месте их крепкого дома дымились развалины, слабо освещенные редкими сполохами огня. Так тлеют в очаге угли, когда огонь насытился брошенными ему на милость сухими поленьями и затаился в ожидании новой подачки. И ни одной души вокруг, ни криков, ни плача.

Слезы навернулись на глаза девочки, а ее губы беззвучно позвали: «Мама! Мамочка!»

— Это Огнешкин дом. Мы опоздали, — в басистом голосе чужака слышалась грусть. — Говорил я лорду Торешу, надо ее силой уводить.

— Мы тогда не успели бы вывезти близнецов, — тихо произнесла женщина.

— А дочка? Чупрай, ты говорил, у нее дочка есть? Может, пойти разузнать? — голос юноши срывался.

— На вилы хочешь быть вздетым? Народ быстро поймет, почему чужак в деревне появился, — в женском голосе слышалась затаенная злость. — Нечего там делать. Нет Огнешки в живых, я точно знаю.

— И как у тебя получается? — Молодой обернулся к ней.

— Видишь белые сполохи огня на бревнах? Такие появляются, когда погибает огненная ведьма.

— Моя мама не ведьма! — Яся не выдержала и выскочила из кустов. Она никогда не прощала деревенских детей, дразнивших ее ведьмовской дочкой, и этим пришлым тоже не позволит наговаривать. — Моя мама целительница! И она жива, жива! Она придет! Придет!

Яся выкрикивала слова и толкала опешившую от неожиданности женщину в грудь.

— Тише, тише, родная! — Чупрай со спины обхватил Ясю руками и прижал к себе, не давая вырваться.

От ясиного бессилия злость обернулась слезами, и вскоре девочка горько плакала, вцепившись в мокрое от дождя платье незнакомки, а та гладила ее волосы, в которых запутались листики и колючие веточки.

Чупрай отошел в сторону. Он терпеть не мог женских слез.

— Как тебя зовут, милая? — в голосе женщины слышалась такая теплота и любовь, что Яся перестала плакать.

— Ясенька. Тетя, вы просто так сказали, что моя мама ведьма?

— Нет, Ясенька. Не просто так. Посмотри на меня. — Женщина села на корточки, чтобы быть вровень с девочкой, и развернула ладонь. В самом ее центре заплясал голубой огонек, осветивший лицо незнакомки. Ясе понравилась, что у нее добрые глаза, вздернутый маленький нос и теплая улыбка на пухлых губах.

— Ясенька, а ты ведь совсем не удивилась, что на моей ладони вспыхнул огонек?

Яся закрыла лицо руками. Она выдала себя! Сколько раз она видела, как мама разжигает печь, щелкнув пальцами! А ведь мама предупреждала, чтобы Яся никому не говорила, что она знает хитрый фокус.

— Разве простые люди умеют так делать? — продолжала женщина. — Нет, Ясенька, только ведьмы.

— Тетенька, значит, ты тоже ведьма?

— Называй меня Праскевой. И да, я тоже ведьма, как и твоя мама. Только я из Видящих, умею всего понемножку, поэтому мой огонек слабый. Но я различаю магическую искру в каждом существе. У тебя она тоже есть, но еще не проснулась.

— Я тоже ведьма?!

— Ведьмочка, пока маленькая ведьмочка.

— Кхе–кхе, — откашлялся Чупрай.

— Вот этот дяденька с большим пузом — Чупрай, он ведьмак–ядовед.

— Нет у меня никакого пуза. — Ведьмак втянул живот, но, не продержавшись и самой малости, с шумом выдохнул. На рубахе тут же образовался пузырь, словно туда положили подушку.

— А вот это Радмир. — Праскева протянула руку с огоньком в сторону вихрастого долговязого юноши, который, не ожидая, что его осветят, вытирал рукавом нос. Даже при таком неярком огне Яся разглядела, что Радмир покраснел до ушей. — Мы еще не поняли, какого он поля ягода. У нашей братии способности просыпаются в разном возрасте. Видимо, Радмир еще не вошел в пору зрелости.

— Тетя Праскева, а вы откуда мою маму знаете? Я вас никогда в доме не видела.

— Мы отыскали Огнешку неделю назад, сначала письмо на порог подложили, потом Чупрай с ней встретился в Злыдень–лесу. Мы хотели забрать вас из деревни, но мама тянула, никак не могла решиться, думала, обойдется.

Видя беспокойство на лице Яси, Праскева немного помедлила, подыскивая слова.

— Ясенька, ты еще мала и не понимаешь, что происходит вокруг. А в Корр–У творятся страшные дела. Кто–то неведомый объявил войну и уничтожает ведьму за ведьмой, но сам не марает руки, толкает на гадкие дела тех, кто живет рядом. Ты же слышала, что ваше озеро поросло ядовитой тинь–травой? А откуда ей взяться, если она никогда здесь не водилась? Мы догадались, что следующей жертвой станет твоя мама, но опоздали. Людей натравили раньше.

— Скоро рассвет, уже птицы на ветвях тренькают. Пора в путь. — Чупрай протянул руку Праскеве, помогая встать. — Пошли, Ясенька. Нельзя возвращаться в деревню, убьют тебя там. Люди испугаются, что сотворили страшное, не захотят, чтобы правда о гибели невинной Огнешки до вашего лорда дошла.

Яся вспомнила лорда Бергаса, он приезжал к ним в деревню. Мама помогла ему излечиться от гнили, что была наслана злым недругом. Все пальцы сохранить не удалось, но хоть без руки не остался.

Она оглянулась на деревню, прежде чем вложила ладошку в руку Радмира.

Как могли люди, которым мама всегда помогала, стать ее убийцами?

Девочка нахмурилась, в ее глазах блеснул огонек обиды. Она чиркнула последним взглядам по плохо видимым в предрассветной тьме домам и шагнула в Злыдень–лес.

И никто из четверки не заметил, как за их спинами полыхнула синим пламенем спящая деревня.