Носитель фонаря. Альтраум III

Тата Олейник, 2022

Третий том цикла "Альтраум". Запертый в вирутальности Нимис и его друзья продолжают пытаться выжить в суровом мире Альтраума – с переменным успехом. Теперь их задача – оживить то, что ожить не может, для чего им придется спуститься в подземный мир, тем более, что в надземном мире их продолжают преследовать неприятности с длинными шпагами и большими топорами.

Глава 3

Проснулся я, когда все уже были в сборе, от того и проснулся, что галдели вовсю. Только что заявившийся Гус был жив и здоров, упорно глядя в сторону, он неестественно честным голосом рассказал, что прождал меня на баркасе до вечера, а если от него попахивает портвейном, так это потому, что он на баркасе простыл, а когда он простывает, от него всегда портвейном несет.

Я призвал почтенную публику к молчанию и поведал о своих сегодняшних приключениях. Мысль о том, что нам придется покинуть Виван, избегая встречи с нашими фиолетовыми друзьями, не слишком опечалила компанию. Как-то у нас с Виваном не очень сложилось. Рыбалка здесь, правда, отличная и спрос на рыбу роскошный, ну так Виван — не единственный морской курорт в Трансильвии. Хотя, пожалуй, и самый дорогой.

Остальным же вовсе нечего было тут терять кроме цепей и розовых панталонов, так что весть о необходимости срочного бегства пришлась чуть ли не ко двору. Рассказ же о канализации вызвал особое внимание Евы.

— Как ты говоришь эту штуку зовут? Гагус? Постарайся, пожалуйста, дословно вспомнить что он говорил. Ага…ага…ага… Он действительно называл себя «ключом» и «ответом»?

— Единственным ключом и единственным ответом, да.

— Интересненько, — Ева зажала в руке тряпку, которой снимала рабочий грим, и задумалась.

— Что интересненько?

— Интересненько, почему игра все время тебе такие загадки подсовывает. Загадки-подарки. Жирные загадки-подарки.

После чего Ева рассказала нам, что была у нее довольно дорогая книга (на этих словах она не удержалась от того, чтобы бросить укоризненный взгляд на нашу компанию вокруг стола — вдруг мы забыли, по чьей милости Ева лишилась библиотеки). Книга достаточно ценная и достаточно редкая. «Легенды и мифы мастеров колбы» — сборник всяких алхимических баек. И имелась там байка о Бальмовом Покое.

–Кто-нибудь знает что такое бальма? Это очень дорогой сплав, создаваемый исключительно алхимиками. Бальма делается из серебра, свинца и снега.

— Не такие уж дорогие ингредиенты, — сказал Акимыч.

— Ингредиенты-то недорогие, затык в том, что даже самый хороший алхимик способен произвести лишь крошечный кусочек этой бальмы в день. Второй раз за сутки можешь даже не пытаться, только котел испортишь. У бальмы есть две главные особенности. Во-первых, у нее очень и очень неплохое сопротивление магическим воздействиям. А во-вторых, бальма может проходить через любую преграду, если придать ей должное ускорение. Никакие каменные стены не спасут от стрелы с наконечником из бальмы: древко отлетит, а вот наконечник пробьет камень любой крепости. Правда, смысла в бальмовых стрелах особо нет, так как стрелы получаются очень дорогими, а шанс, что наконечник останется внутри врага, а не пройдет сквозь него, не оставив следов, не очень высок. Уж лучше стрелы зачаровывать любым из известных способов — убойная сила получается значительно выше, на бальму-то чары не наложишь.

— А яд? — спросил Акимыч?

— Теоретически можно, на практике опять-таки бессмыслица, ибо яд на стрелах вообще всегда кое-как действует. Так что проникающие способности бальмы куда чаще использовали для того, чтобы засылать механических подслушивающих шпионов в дома и замки противников. Сейчас, впрочем, любой охранный амулет заряжен на то, чтобы бальму чуять и орать, так что жучки и мышки из бальмы канули в прошлое. Их только шахтеры используют, чтобы рудные жилы разведывать. Но намного дешевле бальма все-таки не стала, ибо сохранила свою главную функцию, ее напыляют на дорогие доспехи.

— Зачем? Чтобы в этих доспехах сквозь стены проходить?

–Какие глупости, — фыркнула Ева. — Никуда ты в таком доспехе не пройдешь, а если его из цельной бальмы сделать и выстрелом из пушки, скажем, тебя в стену вогнать, то доспех-то внутрь войдет, а вот ты останешься на стене — голым и размазанным. Напыление нужно, чтобы снижать урон от магических атак. Так что и сейчас, и много лет назад бальма — ценный ресурс. И вот в славном городе Шоане давным-давно существовала большая, дружная гильдия алхимиков, которая решила сделать великое подношение самому главному и важному божеству для любого алхимика: Злой Девке, богине судьбы и удачи. Потому что если Злая Девка смотрит на алхимика без симпатии, от этого алхимика слишком часто остается лишь кучка горелых тряпок и косточек. Ну, и лучшие зелья можно только при большой удаче изготавливать. Так что шоанские алхимики собрались прыгнуть выше головы: они договорились построить Злой Девке небольшое святилище из чистой бальмы внутри одной из шоанских гор. Несколько лет они копили бальму, собирая ежедневную дань со всех членов гильдии. Распоряжался тогда казной и строительством некий Гагус Химмелюгер. Ага, я вижу, вы заинтересовались. Он не был главой гильдии, так, что-то вроде администратора по хозяйственной части. Накопили они гору бальмы, призвали металлургов, инженеров и ювелиров и таки создали свой Бальмовый Покой: из чистой бело-серебристой бальмы стены, потолки, алтарь, кадильницы и прочая утварь. Но освятить алтарь, преподнеся святилище в дар богине, не успели: в ночь перед церемонией Гагус воспользовался общей суматохой и успел каким-то хитрым образом переместить бальмовый покой неизвестно куда вглубь Шоанского хребта. Как он это сделал — я без понятия. В книге было написано, что при помощи некоего «недоброго чародейства». Все кончилось плохо для всех. Бальмовый покой так никто никогда и не нашел, а Гагуса смогли изловить коллеги по гильдии и долго выясняли у него где украденное. Выясняли они это с усердием и азартом. Среди гильдейцев было много неплохих магов и пыточных дел мастеров, так что, как написано в «Легендах»: «Гагус был обращен в ничтожество и разум полностью утратил, повторяя на все расспросы — неважно, подкрепляемые огненным внушением или нет, — «Я единственный ключ, я единственный ответ».

Ева умолкла и победно нас оглядела.

— Очуметь, — сказал я. — Это очень похоже на моего Гагуса. Только я не верю, что живого человека можно вот в такое превратить, каким бы мастером магических пыток ты не был.

Ева пожала плечами.

— Опять забыл, что ты живешь в выдуманном мире, малыш?

— В тысячный раз выношу протест, — сказал Лукась. — Ваши религиозные воззрения слишком разрушительны для моей нравственности и морали.

— Протест принимается, — привычно кивнула Ева.

— Мне кажется, — сказал Акимыч, — раз уж мы все равно собираемся бежать, то перед побегом неплохо бы провалиться в канализацию и напоследок пощупать этого вашего Гагуса за вымя. Сколько эта бальма сейчас на ауке стоит?

— Примерно золотой за грамм, — сказала Ева, — правда, это без аукционных налогов. В Антии — сильно дороже, там со снегом напряженно.

— Ого, — сказал Акимыч, явно подсчитывая что-то при помощи уставленных в потолок глаз и загибающихся пальцев. Если этот ваш покой потянет хотя бы на тысячу килограммов — это же миллион! Сколько может весить комната целиком из бальмы?

— Без понятия, — сказала Ева, — но вообще бальма не самый тяжелый материал. Ты раньше времени-то не облизывайся, ее сперва найти надо. И почему-то мне не кажется, что это будет делом столь же простым и приятным, как прогулка по заднему дворику.

Меньше всего на свете я планировал снова в этот вечер лезть в канализацию, и уж точно не с восторгом предвкушения, но именно его я в этот момент, как ни странно, испытывал. Мне, как и Акимычу, тоже ужасно захотелось миллион. До того, как миллион сомнительно замерцал нам издалека, я и не чувствовал, насколько на самом деле раздавлен грузом финансовых проблем, да еще и придавившим не только меня, но и всех моих друзей. И хотя я понятия не имел как мы будем ловить Гагуса, стращать Гагуса и вытягивать из Гагуса те секреты, которые он сумел не доверить даже лучшим палачам своей эпохи, я все равно ощущал настоящий охотничий азарт.

***

Лукася с Хохеном мы решили оставить дома, так как было совершенно непонятно как вытаскивать Хохена из люка — скобы его определенно не выдержат. Лукась совершенно не возражал против такого решения и пообещал, что зато успеет за это время «достойно экипироваться для продуманного побега». Хохен не возражал тем более. Мы старательно облачились во все самое драное и грязное, хотя я так и не решился снова надеть вещи из мешка — понятно, что новая одежда скоро будет выглядеть точно так же, но я просто не мог заставить себя прикоснуться к этим вонючим тряпкам. К счастью, далеко тащиться в этих обносках нужды не было. Ближайшая канализационная решетка имелась прямо перед отелем, и решетку эту, кажется, надежно вделанную в мостовую, Гус выворотил одним движением вместе с парой булыжников.

— Цемент старый, — снисходительно пояснил он в ответ на наши восхищенные взоры. — Песок уже, считай.

Мне доверили нести походный фонарь из дорожных запасов Лукася, остальные вытащили из инвентарей копья, посохи и шпаги. Наш маленький грозный отряд энергично шлепал по канализации, как будто мы имели хоть какое-то представление о том, куда нам надо идти.

— Мне кажется, — сказал я где-то через час, — что он нас сам найдет, если вырубить фонарь и тихо присесть, не гремя железом.

— Мне кажется, — еще через час сказала Ева, — что запах тухлой рыбы останется со мной навсегда. Где эта твоя гигантская сопля?!

Я снова зажег фонарь и, глядя сквозь его разгорающееся пламя на задумчивые лица друзей, попробовал размышлять.

— Вообще он был ранен, то есть, отравлен. Во всяком случае он чрезвычайно громко страдал. Может быть, у него здесь есть какое-то свое логово, в которое он забился и зализывает раны. Или еще как-нибудь восстанавливает здоровье. Физическое и душевное.

— Прекрасно, — сказала Ева, — то, что всегда хотелось: как следует пошляться темной ночью по канализации без схем и плана.

— Вообще днем тут не сильно светлее, — вступился я за виванскую канализацию. — Есть еще одна идея: когда мы с Гагусом расставались, он очень громко стонал и… э… столь же громко испускал газы.

— Ага, — сказала Ева, — страдал метеоризмом.

— Голубков пускал! — хихикнул Акимыч.

Гус тоже сказал, что делал Гагус — простым и четким матросским языком.

— Ну, в общем, да, — сказал я. — Может быть, если мы дальше пойдем тихо-тихо, то мы сможем услышать его издалека, если он все еще… страдает. И визжал он тоже громко.

Потом было бесконечное блуждание по тоннелям. Сперва я шел впереди, потом в фонаре совсем закончилось масло, и я потихоньку переместился в арьергард. Шел, пялился на подсвеченные зеленым, энергично работающие лопатки Гуса и думал не пойми о чем: мысленные образы сплетались и расплетались в такт ходьбе, я и сам не понимал, о чем я грежу на ходу и вообще, похоже, я отравился здешними миазмами до галлюцинаций. Мне мерещились лица, выступающие из пятен плесени на мокрых стенах, я видел рощи, башни и яростные конницы, галопирующие быстрыми тенями по потолку, видения эти были окрашены далеким заревом костров и откликались тихими жалобными криками птиц.

— Так, стойте, — я замер. — Вы это слышите?

— Как будто скулит кто-то, — сказал Акимыч, — очень далеко.

— Или очень близко, но очень тихо, — сказала Ева. — Все замолкли и чтобы не шелохнуться!

В наступившей тишине раздался явственный горестный всхлип. Ева побрела вдоль стены, ощупывая ее ладонями, и вдруг провалилась сквозь то, что казалось продолжением каменной кладки, густо заросшей сизо-зеленым мхом.

***

Гагус вытянулся в чем-то типа особого бассейна, расположенного посреди круглого отстойника, где жижи было не по колено, как всюду, а чуть ли не по пояс. Мне. Я заметил как Гус, подхватив маленького Акимыча под мышки, усадил того на приступочку на стене, ну, а Ева просто взмыла над обстоятельствами на левитационной подушке и, подлетев к краю бассейна, опустилась на него. Хорошо быть воздушным магом.

— Уйди, дурацкая девчонка, — простонал Гагус и изверг из себя поток несимпатичной слизи. — И ты уйди, ядовитая тварь, и прочих вонючек с собой заберите.

— Это мы-то вонючки!? — возмутился Акимыч с приступочки. — Хотя сейчас наверное да… они!

— Гагус Химмелюгер? — спросила Ева голосом, каким в кино говорят детективы, арестовывающие преступников.

— Нет. Давно уже нет.

— Мы пришли расспросить вас о Бальмовом Покое.

— Мириады вас, расспрашивающих. Вы тычете в меня железом и пробиваете молнией, вы травите меня тиграми и заливаете ядами, но все ваши хитрости бессильны перед старым бессмертным и неуязвимым Гагусом. Я единственный ключ, единственный ответ. — Взвыв, Гагус снова перешел на шипение. — Ох, больнусенько мне, больнусенько старому Гагусу. Отравило его проклятое драконье яйцо своей огненной кровью.

— Матка боска! — Ева развернулась ко мне, — точно! В тебе же драконья пиявка торчит! А ее кровь, значит, смешалась с твоей. Так что ты у нас почти дракон.

— Так не дракон же, а пиявка, — пробормотал я, отгоняя от себя мирно проплывающую мимо старую позеленевшую сосиску.

— А драконья пиявка — это и есть отвалившийся кусок дракона, который ни умереть, ни развиться не может, — сказала Ева. — С дракона, когда тот сильно болеет, много таких пиявок сыплется. Он кого успеет — того затопчет, но некоторым удается удрать.

— Жжет, жжет, — простонал Гагус. — Жжет то, что не живот, а то, что совсем не живот, тоже очень жжет.

— Да, — сказала Ева. — У нашего нового знакомого — презанимательная анатомия. На обычный мясной организм не похожа, но эффект огня драконьей крови на него тоже действует.

— Ссспаси меня, дурацкая девка. Может, старый Гагус и поговорит с тобой потом, когда его не будет так жечь и печь.

— Как же я тебя спасу? — пожала плечами Ева. — Нету реагента, снимающего эффект огня драконьей крови, нужно ждать, когда он сам нейтрализуется — месяц, другой.

— Дура! — взвизгнул Гагус, — есть такой реагент! Вспомни квадрат Нимтуса о противостоянии и сродстве стихий!

— Не знаю я никаких квадратов, — нахмурилась Ева. — А драконью кровь не гасит ничто. Ни щелочи, ни кислоты, ни морские элементы…

— Утратили знания, тупые потомки, — в болезненных стонах Гагуса послышалась некоторая удовлетворенность. — Что не сгорает в драконьем пламени, что прочнее чешуи дракона?

— Не знаю, — растерялась Ева, — вера в добро и справедливость?

— Дура, алмазы! Дракон бессилен перед алмазом! Это же основы алхимии! Сила алмазов заставит сгореть драконью кровь. Немедленная нейтрализация! Дай мне алмаз, дура!

Мы стояли в канализации, утопая в гнусной жиже, и смотрели на гигантского, бьющегося в конвульсиях слизняка, требующего брильянтов.

— Прости дружище, не при брюликах я сегодня, — развел руками Акимыч.

— У меня сережка есть на харизму, с каким-то яхонтом. — сказал я, — Яхонт это случайно не алмаз?

Ева стояла, засунув руки в карманы старого плаща, и смотрела на Гагуса.

— Ладно, — сказала она, громко и несколько театрально вздохнув. После чего вытащила руки из карманов и расстегнула цепочку на шее. — Хороший был кулончик. Плюс к привлекательности и небольшой бонус к торговле. Эх, на, жри, гадость эдакая!

Она кинула кулон Гагусу, который с удивительной ловкостью прихватил его отростком и быстро пристроил куда-то внутрь своего пузырчатого тела. Мы все замерли и смотрели на Гагуса. Гагус тоже затих, видимо, прислушивался к своим ощущениям.

Потом раздался взрыв.

Меня с головой окунуло в липкую воду, а потом впечатало то ли в стену, то ли в потолок, так что на какое-то время я, кажется, совсем немножко потерял сознание. Пришел в себя я, когда Ева с явным удовольствием лупила меня по щекам. Рядом бултыхался Акимыч, придерживаемый за шиворот Гусом. К счастью, теряя сознание, я догадался плотно закрыть рот, иначе суждено бы мне было умереть на месте от совершенной, идеальной, безупречной формы отвращения. Кое-как встал на ноги и попытался утереться, но утереться было нечем, потому что все вокруг было мокрое, склизкое и бесконечно душистое.

— Вот уж нейтрализовало, так нейтрализовало, — сказал Акимыч, глядя на бассейн, в котором булькало то, что когда-то было магистром алхимии Гагусом Химмелюгером. — Плакал наш миллион.

Ева добралась до бассейна и сейчас тыкала посохом в его содержимое.

— Косточка, старый башмак, вставная челюсть, монокль, еще один мышиный скелет, так, а это у нас что?

Ева смело сунула руку в отвратительную массу, а потом в победном жесте вскинула кулак к потолку.

В неярком свете, льющемся из люка у нее над головой, блеснул массивный ключ белого металла.