Осколки нашей истории

Таня Свон, 2024

«Осколки нашей истории» – это книга о борьбе за свою мечту и о силе воли. Несмотря на все преграды, главная героиня отстаивает не только право на творчество и быть услышанной, но и право на любовь, пусть и опасную. «Осколки нашей истории» – это роман, вдохновляющий всегда выбирать себя.

Глава 3

Дома родители радуются выходу моей книги ровно до того момента, пока не узнают, что вечер я провела с Филом. После этого ощущение праздника гаснет, как свеча, оставленная у окна. Папа качает головой, а мама, поджав губы, уходит в другую комнату.

— Не надо, — ловит меня за руку отец, когда хочу броситься за мамой. — Ты и так разбиваешь ей сердце.

— Почему?

В коридор выбегает Паша, но папа одним строгим взглядом заставляет брата вернуться обратно в свою комнату. Точно таким же суровым взором он награждает меня.

— Не притворяйся, будто ничего не понимаешь. Мы обсуждали это не раз.

— А я не раз вам говорила, что Фил не такой, как его отец! Почему вы против наших отношений?

— Так вы уже встречаетесь? — темнеют глаза папы, и я жалею, что не прикусила язык.

Лучше бы родители и дальше думали, что пока что мы с Филом просто друзья.

— Ангелина? — произносит папа так, как умеет только он один. По коже мурашки бегут от внезапной перемены в его настроении.

Еще пару минут назад мы смеялись и делали общие фотографии, а теперь веселье рассыпалось в труху. И из-за чего? Из-за глупости!

«Это не глупость, — ворчит внутренний голос. Не хочу его слушать. Он будто не часть меня, а прокравшаяся в рассудок надсмотрщица. — Ты знаешь, что родители правы. Ты знаешь о Филе больше, чем кто-либо, и почему-то не бежишь. Дурочка».

— Мы встречаемся, — вскидываю подбородок и смотрю отцу в глаза со всей уверенностью, которую нахожу в дрожащем теле. — И я не собираюсь это менять.

Папа расправляет плечи, становясь будто бы еще выше и шире. Но я знаю, что он просто пытается напомнить, кто здесь глава семьи и чей авторитет весит больше.

Но ничто не весит больше моих чувств к Филу.

— Ты не можешь запретить мне, — напоминаю, когда молчание слишком затягивается. — Мне восемнадцать, и я…

— Следи за словами, Геля. Ты хоть и совершеннолетняя, но все еще живешь в родительском доме.

— Это не значит, что я позволю вам рушить мое счастье.

— Счастье? — Мама, похоже, подслушивала весь разговор, стоя у двери в зал. Сейчас она выходит в коридор, скрещивает руки на тяжело вздымающейся груди и приваливается одним плечом к стене. — Ангелина, я уже говорила тебе, что парень из плохой семьи не принесет тебе ничего, кроме проблем!

— Неправда!

«Правда».

— Я запрещаю тебе видеться с ним. Тем более вечерами, когда на улице темно и холодно!

— Глупость, — рычу я. — Что он мне сделает? И что интереснее, что мне сделаете вы, если ослушаюсь? — Не дожидаясь очевидного ответа, на выдохе произношу: — Ничего. Я взрослая и могу сама выбирать, кого любить.

— Любить! — всплескивает руками мама и разражается нервным смехом.

У меня больше не остается сил участвовать в этой ссоре, которая повторяет десятки тех, что были до нее, почти в точности. Устала. Надоело. И с каждым днем все труднее дышать, все горче возвращаться домой, где меня не хотят слышать.

«Мы тебя любим. Мы хотим лучшего для тебя. Прислушайся к нашему опыту. Отпусти, пока не поздно».

Не хочу! Не стану!

С грохотом захлопываю дверь и, прижимаясь к ней спиной, сажусь на пороге своей комнаты. Стараюсь сдерживать ком, растущий в горле, но он все плотнее и давит, давит на стенки.

Еще никогда я так сильно не ссорилась с родителями. Никогда у нас не было недомолвок, что длились бы дольше, чем пару дней. Нынешнее непонимание же черной нитью вплелось в наши отношения и тянется с сентября по сей день.

Какая-то часть меня хочет уладить отношения с родными, тем более я в чем-то с ними согласна. Фил — опасная пара. Он по уши в долгах и проблемах, а даже если однажды он сумеет избавиться от этой темной части своей жизни, то вряд ли так же легко забудет, как просто зарабатываются нечестные деньги.

«Это не кончится никогда», — ворчит бдительная часть меня.

Но я бы не стала писательницей, если бы не умела искренне мечтать.

Я верю, что вместе мы победим. Верю, что Фил может исправиться.

* * *

Когда я вхожу в аудиторию, Мари даже не поднимает зеленых глаз от телефона. Поза закрытая: одна рука согнута в локте и лежит перед Мари на столешнице, а второй она подпирает щеку. Даже темные волосы она использует против меня! Они распущены и закрывают большую часть лица.

А ведь у нас сейчас анатомия, где преподает Сатана. Так мы всей группой нежно прозвали нашу преподшу, которую нам послали за грехи в прошлых жизнях, никак иначе. Сатана не любит, когда мы приходим на пары без сменки и шапочек, в мятых или расстегнутых халатах. Она ненавидит, когда кто-то на занятии хотя бы смотрит в сторону телефона, требует, чтобы мы даже к одногруппникам обращались по имени и отчеству, и считает, что учебники нужно знать наизусть. И, разумеется, Сатана терпеть не может, когда кто-то осмеливается распускать волосы в поле ее зрения.

Если Мари осмелилась на такой шаг, значит, все плохо. Но раз она не отсела от меня за другой стол — еще не все потеряно.

Пора реанимировать нашу дружбу.

— Прости меня, — говорю так тихо, чтобы меня услышала только подруга. Остальным одногруппникам не нужно знать о нашем разладе.

Однако, осмотревшись, я понимаю, что им на этот разлад в общем-то плевать. Те, кто уже пришел, на нас не обращают никакого внимания. Кто-то повторяет домашку, кто-то досыпает отнятое первой парой время — прямо лицом на парте. Но большая часть ребят кучкуется в конце кабинета у стеклянных шкафчиков, где выставлены банки с препаратами. В формалине плавают органы людей, которые когда-то вверили свое тело медицине. Буквально — завещали себя после смерти нашему университету. Сердце, легкие, почки, правая доля печени, наверное, потому что целиком она в сосуд не влезла… Но никто из ребят на уже успевшие опостылеть банки не смотрит.

— Не представляю, как мы будем сдавать экзамен по анатке, — причитает Влад, худыми бедрами привалившись к парте позади себя.

— Сказал человек, который сдал коллоквиум по костям на «отлично», — закатывает глаза Женя, и ребята поддерживают его бодрыми кивками и завистливыми взглядами, направленными на Влада.

— Эта пятерка далась мне не просто так! Мне кости ночами снились! До сих закрываю глаза и вижу височную кость…

— Бр-р-р, ну ты и извращенец! — смеются парни. — Нет, чтобы о девушках ночами мечтать!

И почему-то именно в этот момент я замечаю, как Влад оборачивается. Показалось, или его взгляд действительно скользнул по мне?

— Катитесь за горизонт, парни! Я столько учил, что было бы странно, приснись мне что-то иное!

— А мог бы просто, как Алан, прийти на коллок с наушником, — кто-то из ребят дружески пихает того самого Алана в плечо. — Слышал, он даже камеру прикупить собирается!

— На фига-а, Алан?

— Это чтобы те, кто диктует, сразу билет видели? Чтобы шептать в спрятанный микрофон не пришлось?

— Слушайте, а разве камера — это законно?

Алан мнется и даже слова вставить не может. Значит, парни не сочиняют.

— Полудурки, — скрипит Мари, не поднимая головы. Я резко поворачиваюсь к ней, не то от неожиданности, что подруга заговорила, не то от изумления. — Спалили по-братски. Один тупее другого.

Мари злобно смеется, наблюдая за компашкой. От ее интонации холодок по коже бежит. Я неуютно ерзаю на стуле и закатываю глаза, когда слышу, как Алан пытается оправдаться. «Да у меня наушник вообще отключен был, честно! Я учил! Ну хотя бы читал! Да это для подстраховки!»

— Жалкое зрелище, — заключает Мари, почему-то глядя на меня, а не на парней.

Неужели она это про меня? Даже сердце екает, когда про это думаю. Но потом вижу, как Мари мечет на гогочущих одногруппников гневный взгляд и убирает в кейс наушники, и мозаика складывается. Она не слышала моих извинений!

— Зяблик, — начинаю я и чуточку придвигаюсь к подруге. Так хочется обнять эту буку, но боюсь, что укусит. Может ведь! — Прости, что вчера положила трубку.

Она смотрит на часы над белой доской для маркеров, а потом достает из пенала резинку для волос. Кажется, что на меня подруга никак не реагирует, но она вдруг выдает:

— И?

Недоуменно хмурюсь и продолжаю это делать, когда Мари, все-таки собрав темные волосы в высокий хвост, поворачивается ко мне всем телом.

— И за что еще? — подсказывает она и устраивается поудобнее.

М-да. Видимо, список моих грехов гораздо длиннее, чем я сама думала.

— И за то, что сбежала с собрания.

— И?

— И за то, что пошла в издательство без тебя. И за то, что фотку скинула сначала на канал, а не тебе. И за то, что не предупредила, что буду на свидании с Филом.

— Свидание, — передразнивает она вполголоса, но я делаю вид, что не слышу.

Неприязнь Мари к Филу естественна, как комары летом. Неприятно, но никуда не деться. Можно только страдать, терпеть и ждать, когда это кончится.

— А еще прости за то, что не позвонила и не написала вчера вечером, хотя должна была… Просто…

— Ты опять поругалась с родителями, я знаю.

Серьезно? Вот так новость! Мои брови подлетают так высоко, что могли бы коснуться волос на макушке.

— Откуда?

— Моя мама вчера звонила твоей. У нас соседка по подъезду заболела. Нужно, чтобы кто-то приходил раз в пару дней и ставил ей капельницы. Вот мама и хотела твоей предложить. А дальше… Ну сама понимаешь.

Понимаю. Не способны две женщины вроде наших с Мари родительниц говорить только по делу. Телефонный звонок — это тебе не весточка в соцсети. Одна строчка — и дело в кармане. Нет. Звонок (тут нужно говорить очень высокопарно и одухотворенно) — это мост между душами, способ излить собеседнику все, что беспокоит.

Причем даже если с собеседником говоришь раз в полгода. Как наши с Мари родители.

— Ты поэтому на меня не злишься? Знаешь, что мне уже вчера влетело?

— Как это не злюсь? Посмотри в мои глаза, Геля, — она картинно оттягивает нижние веки, — видишь презрение, что плещется в них?

— Я вижу только недосып. Кто-то опять допоздна переписывался с Андреем?

— Ой-й. Стрелки-то не переводи! И вообще, не думай, что…

Мари явно недоговорила, но завершить тираду ей не дает Вероника. Едва староста появляется на пороге, ее взгляд устремляется на меня, а голос звенит так громко, будто Вероника говорит в микрофон:

— А вот и наша будущая «Мисс Белый халат»!

Одногруппники оборачиваются на меня с тем же недоумением, что сейчас читается и на моем лице. Понимающе улыбаются только те, кто вчера был на собрании, с которого я сбежала.

— А вот если бы ты вчера поговорила со мной, сюрприза бы сейчас не было! — не то с укором, не то с обидой шепчет Мари.

Я же строю возмущенную гримасу и, глядя на сияющую старосту, вопрошаю:

— Чего?

Часть ребят опять смеются, а Вероника, проходя за свою парту, советует:

— Кольцова, расширяй словарный запас! На конкурсе нужно блистать во всей красе! До конца декабря время еще есть, так что…

— Какого конкурса? — Я подрываюсь с места так резко, что парта вздрагивает. Ручка катится на пол. Я подлетаю к Веронике и упираюсь рукой в ее столешницу, не давая разложить вещи. — Скажи нормально, хватит загадками сыпать!

— Ого! Посмотрите, какой прогресс словесности! — шутит кто-то из парней, за что тут же расплачивается затрещиной от Влада.

Я благодарно киваю парню и возвращаю все внимание к Веронике.

— Никаких загадок, — пожимает плечами девушка и демонстративно поправляет белый колпак. — Только общедоступная информация, которую озвучили на вчерашнем собрании.

Клянусь, если мне еще раз напомнят про вчерашний прогул, я начну выдыхать пламя!

— Гришковец, кончай драму разводить! — вступается за меня Мари. — Скажи уже нормально. Пара через пять минут начнется!

Вероника заносчиво хмыкает и отбрасывает тугую черную косу за плечо — еще одна сцена, которую придется вытерпеть.

Так-то Вероника классная девчонка, но иногда мне кажется, что у нее в черепе вместо мозга — ворох проводов. Случайное короткое замыкание — и личность доброй Вероники стирается в пыль. На сцену выходит староста-душнила.

— Короче, говорю для прогульщиков, и только один раз…

Боже…

— Повторять не буду. В конце декабря университет устраивает предновогодний бал, где, помимо танцев, будет проходить конкурс «Мисс Белый халат». От каждого потока нужна претендентка или несколько. Так как добровольно из присутствующих активистов нашего потока почему-то никто не вызвался, тебя выбрали «по умолчанию».

— И как это случилось? — выгибаю бровь, пристально наблюдая за старостой. Не сомневаюсь, что стала претенденткой с ее подачи. Не могу сдержаться и саркастично добавляю: — Меня же не было на собрании.

— В списках присутствующих была, и ладно. И вообще радуйся! Пропуски я тебе в итоге все равно закрыла.

— Еще бы ты после такой подставы этого не сделала!

В аудиторию входит Сатана, и вся группа замирает. Сидящие выпрямляют спины и как первоклашки складывают руки перед собой на парты. Стоящие вытягиваются по струнке, как солдаты на плацу.

— Все собрались? — Даже простой вопрос Сатана задает рявканьем.

— Две девочки еще в гардеробе, — смело говорит Вероника.

Все ждут, что преподавательница скривится от негодования, начнет плеваться ядом и проклинать опаздывающих. Но она смотрит на часы и выходит из аудитории, перед этим сказав:

— Две минуты до начала занятия!

Воздух, который мы все разом облегченно выдыхаем, мог бы прокатиться по аудитории волной и захлопнуть распахнутую дверь. Скорое начало пары подстегивает повторяющих активнее листать страницы учебника, а болтающих — обсуждать все животрепещущие темы в ускоренном режиме.

— А что от меня требуется-то в итоге? Просто выйти в декабре на сцену? И все?

— Все? — Вероника смеется, и мне уже сейчас хочется выйти в окно. — Я перешлю тебе в личку инфу про первую репетицию. Еще там подробно все про условия участия и конкурсы, к которым нужно подготовиться…

— Какие еще конкурсы? — Настроение портится стремительно и бесповоротно.

Наактивничалась в школе. С меня хватит! Это всегда жрет столько сил и времени, что заново прыгать в болото бесконечных репетиций и подготовок совсем не хочется.

— Дефиле, конкурс талантов, будет блиц на эрудицию по учебным темам, — загибает пальцы староста. — Там вроде что-то еще было, но я уже не помню…

— Вот и я не помню, где просила меня вписывать в такое!

— А если я скажу, что победительница получит неплохой денежный приз, а за счет репетиций разрешают пропускать непрофильные предметы и лекции? — щурит серые глаза Вероника, а потом щелкает пальцами, когда видит проблеск заинтересованности в моем лице. — Вот! То-то же! Никто не хочет сидеть на экономике и философии! И благодарить любимую старосту за официальное освобождение от нудятины тоже никто не хочет! Ну что за жизнь?

В аудиторию второпях входят одногруппницы, которые были на волосок от опоздания. Спустя полминуты в классной комнате появляется и преподавательница. К тому моменту мы все уже сидим за своими местами и дрожим, ожидая неминуемой расправы.

Преподша по очереди поднимает каждого студента и заваливает вопросами по теме. Если не сказать, что топит… Но даже зная, что скоро такая порка ждет и меня, мыслями то и дело возвращаюсь к конкурсу и декабрьскому балу. Официальное разрешение на пропуски — это хорошо. А еще возможность получить денежный приз манит. Потратила бы на себя или, если Фил не откажется, помогла бы ему.

Но какова цена этого блага?

Все занятие сижу на иголках, а едва Сатана нас отпускает, чуть ли не ныряю в телефон с головой. Мари становится моим поводырем. Придерживая за локоть, подруга тащит меня на первый этаж в столовку. Перерыв небольшой. За это время нужно успеть и поесть, и к следующей паре подготовиться, и прочитать условия конкурса.

— Репетиции дважды в неделю, — возмущенно делюсь я, продолжая бегать глазами по тексту. — И костюмы нужно самим готовить! И…

— Стой. Прибереги свой праведный гнев. — Мари тормозит у коридора, ведущего в библиотеку. — Я сейчас быстренько возьму учебник, и мы продолжим бомбить уже вместе. Окей?

Соединяю большой и указательный палец в колечко, пока остальные растопыриваю веером. Подожду Мари здесь, заодно хотя бы дочитаю пересланное до конца. Краем глаза вижу, как развевается белый халат Мари, и сажусь на новенькое кресло, которое студенты еще не успели затереть до дыр. В списке условий нахожу еще парочку, от которых кривлю нос. Например, у каждой претендентки на титул «Мисс» должен быть свой мистер.

Причем так и написано. Дословно.

И что это за бред вообще? Почему в конкурсе, посвященном девушкам, они не могут выступить без поддержки мужчин? Я вовсе не радикальная феминистка, но эта строчка выбешивает не на шутку.

И что мне делать? Могу ли я предложить на кандидатуру своего мистера — Фила? А согласится ли он выступать? Или моим спутником обязательно должен быть студент нашего университета? Если так, что дальше? Кого мне позвать? Да и как, если я не хочу, чтобы это был кто-то, кроме Фила?

Подготовка к конкурсу будет длиться чуть больше месяца. Парам придется часто видеться, а репетиции, я не сомневаюсь, в основном будут посвящены танцам.

Я не хочу, чтобы меня касался кто-то, кроме Фила.

Лицо почему-то вспыхивает. Сваливаю это на раздражение, потому что за последнее время, да даже за сегодня, на меня слишком много навалилось. Но от одного раздражителя в виде свода правил для конкурса меня отвлекает другой. Уведомление о новых комментариях.

Будь я умной девушкой, давно бы отключила уведомления. Или вовсе комменты, как советует Фил. Но нет. Я контролирую каждый плевок, что летит в мое лицо.

Чуда не случается. Это действительно новые гадости, а не редкие, но до дрожи желанные слова поддержки. Кто-то опять пережевывает сплетню про Дашу и Алекс Шторм. И, разумеется, я снова крайняя. Что стало толчком? Конечно же, мои посты с фотографиями отпечатанной книги.

Обида терновником оплетает сердце. Вчера я исполнила свою мечту — издала книгу. Но вместо радости испытываю только огорчение и боль. Вместо заслуженных поздравлений получаю нерешительные лайки и поток грубых слов.

И все вокруг — родители, Мари, Фил, некоторые подписчики — только и делают, что подсказывают: «Не влезай в споры. Будь выше этого. Не подливай масла в огонь, все равно ничего не добьешься».

Терпи. Терпи! Терпи!!!

Да какая, к черту, разница, терплю я или сыплю ругательствами в ответ? Моя репутация и без того на дне. Я на дне! Так что падать ниже уже некуда.

Эмоции не дают времени на раздумья. Захожу на свой канал и включаю прямую трансляцию. Перед этим даже не проверяю, как я выгляжу, в порядке ли макияж и как лежат волосы. На экране, как в зеркале, загорается мое отражение, и я сама поражаюсь тому, что вижу: голубые глаза кажутся на несколько тонов темнее обычного, и злость в них клубится шаровой молнией. Челюсть и губы напряжены, из-за чего черты лица кажутся острыми, как наточенный нож. Что ж, точно такими же будут и мои слова.

— Как приятно видеть ваш интерес, — с иронией приветствую первую сотню присоединившихся.

Если честно, не ожидала, что зрителей уже с первых секунд набежит так много, и совсем не думала, что цифры продолжат расти. Под видео уже появляются ядовитые комментарии и реакции с блевотными смайликами. Но если они думают, что так смогут сбить меня с толку, заставить стушеваться, то, увы, вынуждена огорчить своих «фанатов».

— Не буду лукавить. Я вижу все комментарии, которые вы мне оставляете, — слова звучат механически. Я много произносила именно их в голове перед сном, представляя, как выступаю на каком-нибудь мероприятии или даю онлайн-интервью.

После такого вступления в своих фантазиях я говорила о том, что меня не сломить подобными глупостями, что я ценю немногочисленных, но действительно преданных читателей. Просила услышать меня, попытаться понять и отпустить неприятную ситуацию с Алекс и Дашей. Дайте мне шанс!

Но я устала просить — смиренным молчанием или неизменно вежливыми постами.

— В задницу, — шепчу я, прикрыв глаза всего на миг, в который собираюсь с силами перед выпадом. — Не буду я оправдываться, ясно? Не буду говорить, что вы несправедливо унижаете меня и хороните мое творчество. И без того повторяла это не единожды. Но вы не слышите меня. И знаете почему?

Мимо по коридору проходят несколько студентов в белых халатах. На меня они не обращают внимания, да и для меня они — как пылинки в воздухе, что проплыли перед глазами.

— Потому что вы стадо, — цежу с холодным презрением, неотрывно глядя в камеру.

Поверх телефона вижу, что студенты все-таки оборачиваются, но рядом не задерживаются. Исчезают за первым поворотом, о чем-то шепчась.

Мне не свойственна дерзкая ухмылка, но именно она возникает на лице, когда вижу резонанс, который рождают мои слова. Кто-то пишет «АХАХАХА», кто-то шлет смайлики с открытым ртом или какашками. Но вижу и другие реакции.

«Наконец-то она перестала быть терпилой», — проскальзывает в чате, и вместе со следующим вдохом я будто делаю глоток эликсира смелости.

— Вам плевать на правду. Вы следуете за тем, за кем удобнее. Чей голос громче, а авторитет такой же раздутый, как и эго. Вас натравили на меня, как свору собак, а вы только и рады! Никто из вас, прежде чем прийти ко мне и поливать меня грязью, даже не задался вопросом — а как случилась утечка инфы про Дашу? Никто даже не наехал на Алекс за то, что это она, по сути, слила сплетню в сеть! Даже если бы мы обсуждали Дашу при личной встрече, это бы так и осталось между нами, если бы не Алекс. Знаю, вы будете доказывать мне обратное, говорить, что слух гулял где-то еще, а Алекс просто озвучила то, что многие слышали. Что ж. Дерзайте. Танцуйте и дальше на задних лапках перед своей хозяйкой. Можете и дальше писать мне гадости, за что я скажу только спасибо.

От долгой пламенной речи начинает кружиться голова. Эмоции или я порой забывала сделать вдох?

Шумно втягиваю носом воздух, а потом картинно изображаю поклон.

— Спасибо, — говорю со сладкой улыбкой на устах, — что поднимаете мне актив. Спасибо, что продолжаете говорить обо мне, заставляя мое имя звенеть почти в каждом уголке книжного сообщества. Не каждый новичок может быть удостоен такой чести.

Напоследок я широко улыбаюсь, прекрасно понимая, как жутко, почти безумно выгляжу на экране. Вкупе с убийственным взглядом эта улыбка такая же острая, как новенькое лезвие.

— Спасибо за рекламу, за которую не заплатила ни копейки.

Стараюсь не смотреть на волну комментов и продолжающую расти цифру зрителей. Выключаю трансляцию и в тот же момент оседаю на спинку кресла, точно сдувающийся шар.

Как же легко себя чувствуешь, когда выпустишь пар! Тело кажется непривычно расслабленным, будто не осталось в нем ни грамма темных чувств, что тяготили столь долго.

В каком-то смысле даже горжусь собой. Наконец-то я растоптала маску девочки, что смиренно терпит, боясь замараться. Поздно думать о том, как бы не испачкаться, когда по макушку стоишь в выгребной яме.

— Я оставила тебя на пять минут! — потрясая поднятым над головой телефоном, по коридору ко мне на всех парах мчит Мари. — Ангелина!

Встаю с кресла и строю невинную улыбку.

— Не понимаю, о чем ты, — говорю я, а сама чувствую, как полыхают щеки и колотится сердце.

Адреналин еще долго будет бурлить в крови. Этого разряда с лихвой хватит на весь день.

— Зачем ты начала эфир? Ты еще не готова к возвращению на публику. Публика не готова! — Мари равняется со мной, и теперь мы вместе шагаем в сторону столовой.

Время перерыва еще не истекло. Успеем и перекусить, и обсудить мой поступок.

— Публика, — качаю головой и сдуваю светлую прядку, что падает на глаза, — мы что, в театре?

— Для многих все, что происходит между тобой и Алекс, — просто сцена. Яркий эпизод, который разбавит череду однотипных анонсов и всколыхнет застоявшийся воздух. Большинство авторов не лезет в конфликты, потому что это дурной отпечаток на репутации. Даже если в споре ты прав, найдутся те, кто обвинит в несдержанности или еще в чем похуже…

Значит, мой эфир — долгожданный хлеб для изголодавшихся по новым подробностям ссоры. В конце концов, конфликт с Алекс Шторм — уже не новая тема. Все, кто хотел перемыть мне косточки, уже сделали это. Новых поводов не возникало, и верным последователям Алекс оставалось только копаться в старых деталях разборок. Они перерыли эту гору грязного белья вдоль и поперек, сами пропахли запахом несвежих сплетен, лишь бы найти новую зацепку для следующей волны травли.

— Я подкинула им повод писать мне негативные комменты с новым запалом, — говорю то, к чему Мари и вела.

Она первая входит в столовую, и я вижу, как подруга, не оборачиваясь, разводит руками.

— Ну а чего ты ждала? — вопрошает, сев за наш любимый столик в самом углу зала. — Что твоя тирада вдруг заставит их задуматься?

— Хоть кого-то заставит, — с непоколебимой верой киваю я. — Я уверена, что найдутся те, кто меня поддержит.

— Геля… Такие выпады могут сработать, только если у тебя большая лояльная аудитория, как у Алекс Шторм. Но даже так позволять себе подобные выходки — опрометчивый шаг. Перегнешь, и лояльность сломается, как сухая ветка.

Я остаюсь за столиком — сторожу наши места и сумки, а Мари уходит к раздаче за едой для нас обеих. Пока она стоит в очереди, делает заказ, а потом расплачивается, я все глубже погружаюсь в раздумья. Несколько раз прокручиваю в голове эфир и свои слова.

Я назвала их стадом…

Когда я была на эмоциях и меня подгоняла злость, мне казалось, что я говорю все верно. Дерзко и четко. Обидно, но правдиво. Теперь же боюсь включать записи экрана, что уже гуляют по чужим профилям.

Без звука смотрю, как яростно блестят мои глаза, как воинственно я держу голову чуть вскинутой. Между бровей — хмурая морщинка, которая только усиливает мою суровость.

Тянусь к экрану, чтобы включить звук, и дыхание становится тяжелее. Боюсь открыть видео и понять, что совершила нечто ужасное и уже непоправимое. Но тут появляется Мари. Она ставит поднос с двумя тарелками капустного салата и стаканами с компотом на стол и выхватывает у меня из рук телефон.

— Не стоит этого сейчас делать, только расстроишься еще больше. — Мари прячет мой телефон к себе в сумку и садится напротив.

Вроде злюсь, что она так распоряжается моей вещью, но понимаю, что так будет лучше.

— Жаль, ты не сделала так, когда уходила в библиотеку.

— Кто же знал, что тебя так неожиданно переклинит?

Мари придвигает к себе свой обед, и я делаю то же самое. Капуста не выглядит аппетитной, но это лучше, чем гороховая каша, которую Мари притащила позавчера. Ну ничего. Завтра моя очередь покупать нам обед, выберу что-то менее отвратительное.

— Кстати, почему это случилось? — съев половину порции, интересуется Мари. — Когда я уходила, ты была вполне… адекватной.

Я хмыкаю, позабавленная выбранным словом, но после пересказываю подруге самые раздражающие условия участия в зимнем конкурсе. Она внимательно слушает, не забывая при этом уплетать салат, а я вновь ощущаю, как внутри растет негодование.

— Вот откуда я возьму деньги на костюмы для выступлений?

— Тебе необязательно покупать новые наряды. Если хочешь, я тебе одолжу что-нибудь.

— И моему «мистеру», — выделяю это слово воображаемыми кавычками из пальцев, — ты тоже наряд одолжишь?

— Ну нет. Тут уже пусть мистер и решает.

Мы смеемся, но веселье длится недолго.

— Сомневаюсь, что у Фила есть подходящий костюм…

Специально отвожу взгляд, чтобы не видеть, как Мари закатывает глаза.

— Тебе стоит рассмотреть другой вариант, — бурчит подруга. Не дожидаясь моего «почему?», она поясняет: — Во-первых, Фил может отказать.

— Скорее уж организаторы откажут ему, — качаю головой я. — Он ведь не студент нашего университета.

— Если случится такое, то зови Влада. Он точно будет рад.

Вспоминаю, как одногруппник сегодня смотрел на меня перед занятием. Становится как-то неловко, даже неуютно.

— А если можно звать ребят не из вуза, то Фил все еще в пролете. — Мари упирается локтями о стол, расставив руки по бокам от опустевшей тарелки. Она соединяет подушечки пальцев обеих ладоней и вмиг становится похожа на коварного злодея. — Ты должна позвать Богдана.

Несколько секунд, в которые пытаюсь не уронить нижнюю челюсть в свой салат, не могу выдавить ни слова, потому что в голове — звенящая пустота. Речь Мари — будто удар гигантского колокола. Бо-ом!

— Богдана? А он-то тут при чем?

Пока подруга хихикает над выражением моего лица, я напоминаю:

— Он единственный из всей компашки блогеров кинул меня в блок. Богдан ясно дал понять, что не хочет со мной связываться. И это взаимно!

Мари все молчит. Смотрит злодейским взглядом и коварно ухмыляется.

— Не ты ли говорила, что Богдан — отвратительный друг? Зачем нам с ним связываться? Снова! Напомнить, чем кончился твой прошлый план с подброшенной флешкой?

— В конечном итоге мой план сработал как надо! — Мари поднимает стакан с компотом, будто только что произнесла хороший тост. — Ты втерлась в правильную компанию, тебя поддерживали, и все было круто, пока…

— Давай не будем говорить ее имя, — я морщусь, потому что Алекс Шторм слишком глубоко въелась в мою жизнь. Слышу ее имя чаще, чем свое собственное. Причем обычно оно звенит не вслух, а только в моей голове. Но и этого хватает!

— Ладно. Все было круто, пока не случилось кое-что очень несправедливое, — пустой стакан опускается на стол, как молоток судьи. — Но подумай. Все началось с Богдана. Неплохой вариант попробовать достучаться до его компании именно через него.

Мы собираем пустую посуду на поднос, относим его к окошку мойщицы, а затем выходим из столовой. Пора двигаться к кабинету, где пройдет последняя пара. Экономика. Уже со следующей недели я до конца декабря на экономике буду появляться очень редко, потому что нужно киснуть на репетициях… И если их придется проводить с Богданом, то я бы лучше посидела на занятиях!

— Мари, твой план заранее провальный. Когда все случилось, даже Даша выслушала меня, а Богдан не стал. Вот и я не стану пытаться подлизаться к нему.

— Тогда ищи другой способ восстановить отношения с ребятами. Напиши еще раз Даше, пригласи поболтать где-нибудь в кафе.

— Она не согласится.

— Не попробуешь — не узнаешь.

Экономика у нас всегда проходит тухло, и в этот раз ничего не меняется. На каждую пару несколько ребят для галочки делают презентации на заданные темы и монотонно зачитывают их со слайдов. Не слушают не только студенты, но и препод. Кажется, все заняты своими делами: кто-то делает домашку по другим предметам, кто-то отсыпается или сидит в телефоне.

Скука давит на мозги, и я против воли задумываюсь над советами Мари.

Звать Богдана не стану, хоть убей. Жизнь дала мне достаточно знаков, чтобы я поняла — Богдан не мой человек. Дружба у нас крепкой была только в раннем детстве, а потом развалилась, как плохо склеенная аппликация. Глупая влюбленность обернулась предательством, разбитым сердцем и долгим игнором. Вот и сейчас с этим конфликтом все как-то по-идиотски вышло.

Я не должна делать первый шаг к примирению и звать Богдана на бал. Это он меня не выслушал, он поверил Алекс.

«Но и ты была хороша», — скрипит что-то внутри, напоминая о том, как обманывала Богдана и его друзей ради Фила и как кривила нос при первой встрече.

«Я просто интроверт», — утешаю себя, но выходит слабо. Понимаю, что сама далеко не ангел, которым Фил так любит меня называть.

Мыслями тянусь к нему, и на душе становится и светло, и тоскливо. Будто слепой дождик пошел. Понимаю, что своим выбором в очередной раз разочарую Мари и подорву ее планы, но ничего не могу поделать. К тому же наладить отношения с ребятами можно и другим, более коротким и честным способом.

Стараясь не заходить в общую ленту, чтобы не читать записи обо мне и недавнем эфире, сразу переключаюсь в диалоги. Скоро нахожу чат с Дашей со страниц и, глубоко вдохнув, печатаю сообщение:

Лина Ринг, 15:46

Привет. Давай встретимся на неделе? Нужно поговорить

Отправляю, едва закончив, чтобы не успеть передумать, и переворачиваю телефон экраном вниз. Заранее догадываюсь, какой получу ответ. Нам ведь не о чем говорить. Все, что я могла сказать, уже написала Даше, едва все закрутилось. Все оправдания исчерпаны, новых слов я не нашла.

Да и захочет ли Даша видеться с той, кто, по ее мнению, мог пустить грязный слух?

Даже не знаю, что на ее месте сделала бы я. Наверное, отказалась бы.

Но Даша оказывается куда смелее меня, потому что к концу дня мне приходит ответ:

Даша со страниц, 20:38

Смогу только на следующей неделе. Норм?