В пути

Таня Крис, 2021

Наша жизнь – это путь. С момента, как только ты появляешься на свет, и до самой смерти – путь длиною в жизнь. У кого-то он ровный и гладкий, у кого-то тернистый и серпантинообразный; но главное – у каждого он свой. Каждый из нас сам выбирает, как, где и с кем ему жить, как себя вести, прислушиваться к кому-то или же не слушать никого. Каждый сам делает выбор. Причем выбор мы делаем каждый день – что надеть, куда пойти, кому позвонить – и выбор сложнее: уйти или остаться, простить или ненавидеть, отпустить или сохранить… Но знаешь, что самое главное – твой выбор всегда правильный! Потому что это ты! И ты не можешь поступить иначе – только так, как решишь сам. Потому любой выбор в твоей жизни – это всегда правильный выбор. Даже если с этим кто-то не согласен. Роман повествует о девочке-девушке-женщине в пути, о ее выборе. О том, как иногда просто разрушить чью-то жизнь и как сложно собрать потом осколки. И о том, что жизнь всегда даёт второй шанс. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Задерживаться на работе стало привычной и высокооплачиваемой необходимостью. Я давно мечтала открыть свой бизнес, однако, пока приходилось работать на чье — то дело. На должности PR-менеджера мне попадались заказы и попроще, но сегодня пришлось повозиться.

Я выключила ноутбук и потянулась, шея и спина начали побаливать от многочасовой работы на компьютером. Уже начало девятого, пора бы и домой. Телефон зазвонил, когда я спускалась к машине, эхо разнесло мелодию по подземному паркингу.

— Мамочка, привет. Ты с папой? Он обещал, что мы сегодня вместе приготовим ужин!

— Нет, крошка, я только выезжаю. Не переживай, я уверена, он просто задержался на работе. Думаю, мы с ним встретимся у дома.

— Давай быстрее, у меня все готово.

— Заеду по пути за пирожными, идет?

— Идет! Возьми мне те круглые, с шоколадом!

Дочка нажала отбой первой. Ее тревога передалась мне. Макс, конечно, мог задержаться на работе, но он бы позвонил. Тем более, он должен был позвонить Дине, раз пообещал, что они будут вместе готовить. Chevrolet Malibu цвета мокрого асфальта подмигнула в ответ на сигнал пульта. Сев за руль, я набрала Макса, но его телефон был выключен. Вырулила на улицу, стараясь сосредоточиться только на управлении машиной, но мысли, как солнечные лучи через листву дерева, рассыпались и утекали. Тревога усиливалась, я потянулась включить радио и заметила, что рука дрожит. Что же могло случиться? Интуиция никогда не подводила меня, мысли проносились одна за другой, от страшной трагедии, до бытовой измены. Мы с Максом вместе уже тринадцать лет. Он человек, который стал мне опорой и поддержкой, был со мной в горе и в радости. Мы держимся за руки и обнимаем друг друга во сне, не смотря на годы, прожитые вместе, наши чувства не ослабели, и от мысли, что с ним могло что-то случится, у меня внутри, как в барабане стиральной машинки, полоскались внутренности.

Я совершенно забыла о пирожных, хотелось поскорее убедиться, что дома ничего не случилось. Я вжала педаль почти до упора, пальцы сжались так, что костяшки побелели. Я так задумалась, что едва не врезалась в ограждение. Резко ударила по тормозам и едва не врезалась грудью в руль. Перекресток был перекрыт, натянуты желтые ленты, погрузившись в свои мысли, я не заметила предупреждающий знак выше по дороге. По глазам резанули красно-синие отблески, и к моему горлу подкатила тошнота, как тянуще — колючий шарик. Нужно было выйти из машины или сдать назад и объехать квартал, но я сидела, сжимая руль и закусив губу. Красные и синие искры прыгали по осколкам стекла и лужицам крови. Скорая помощь проехала мимо меня и только тогда я заставила себя выйти из машины. Полицейский ступил мне навстречу, о чем-то спросил, но его голос застрял в подушке тумана, что окружал разум. Всего в какой-то сотне метров, в самом настоящем доме горел самый настоящий свет. Люди ужинали, может быть, смотрели телевизор, может быть, ссорились. Но прямо передо мной все было похоже на последствия страшного апокалипсиса, будто кроме двух разбитых машин, пятен крови, полиции с их лентами и мигалками, никого не было. Я попятилась к бордюру и села, тихий голосок начал бормотать, что я испорчу брюки, и я удивилась, о каких глупостях думает человек в такой момент. В такой момент? В каком это смысле? Я сцепила руки между колен и в упор разглядывала камешки на обочине, пока мой взгляд не скользнул по яркому пятнышку. Шершавый мячик в горле катался туда-сюда, пока я не заставила себя снова глянуть на яркое пятнышко. Этим брелком Макс очень дорожил, его любимым камнем был аметист, и я заказала брелок для ключей с его инициалами у одного ювелира…

Меня стошнило, кто-то подал салфетки и воду. Меня не пытались увести, пожилой усатый инспектор посадил меня в патрульную машину, а парнишка, форма на котором висела мешком, незаметно вложил в руку брелок. И тогда я разрыдалась.

Мой муж погиб на месте. Не знаю, что заставило Макса в тот вечер поехать через этот перекресток. Обычно, он объезжал квартал, не хотел рисковать ради нескольких минут времени, и постоянно просил меня не ездить там. Каменный забор закрывает обзор на поворот в девяносто градусов, и тут всегда хватало пьяных подростков, которые любят повыпендриваться перед такими же пьяными подружками.

Машину Макса, черный Nissan Terra, протаранил пьяный на Mercedes GLE. Превышение скорости, кроме того, что он ехал пьяным и его ремень не был пристёгнут — он умер в больнице через несколько часов, после того, как не оставил моему мужу даже шанса выжить.

Самый сложный период наступил после похорон. На них собрались только самые близкие, несколько его коллег, общие друзья, мои родители. О его родных я ничего не знала, их не было и на нашей свадьбе. Дина почти не выходила из комнаты, но я старалась развеять этот липкий туман хотя бы вокруг нее. Сейчас моего надежного и сильного мужа не было рядом, впервые за долгие годы нашей семейной жизни я вынуждена была сама стать сильной. Давно забытое чувство — справляться в одиночку со своей болью. Директор фирмы отправил меня в отпуск, опасаясь, что я сорву крупный контракт, я не могла нормально работать, но я была даже рада — сейчас, как никогда прежде, я нужна своей дочери.

Я заварила кофе и взяла чашку. Черные узоры вокруг нежно — голубой ручки — любимая чашка Макса. Я как будто видела эту чашку в его руках, кофе по утрам и крепкий черный чай вечером.

Ароматный пар поднимался над чашкой, я смотрела на него какое-то время, потом взяла чашку за ручку и вскрикнула. Донышко чашки провалилось, на полу растеклась лужа, как большая коричневая клякса, горячие капли жалили ноги.

Руки задрожали, чашка разлетелась осколками рядом с пролитым кофе, я упала на колени, и разрыдалась, горько, взахлеб. Сейчас я не была сильной женщиной, которая занималась организацией похорон, поддержкой дочери, как будто не было этих дней самоубеждения: «ты сильная, ты переживешь это, ты справишься». Сейчас я сидела в луже кофе, и мне казалось, что сердце стало настолько огромным и тяжелым, что я просто задохнусь. Оно перекрыло легкие и гортань, и я никак не могла закричать. Чувство непоправимости. Так чувствует себя муха с оторванным крылышком, или сорванный цветок. Я знала, как все исправить, как я должна была поступить. Но уже не могла. Бессилие распухало, в какой то момент я совсем перестала дышать, мне хотелось, что бы сердце прямо сейчас разорвалось, чтобы сознание начало гаснуть, затухая постепенно, по краям, как начинает тлеть письмо, брошенное в камин. Сначала один уголок, потом другой.

Глаза Дины, выцветшие, покрасневшие от слез, как два болотных огонька вывели меня назад, на кухню. По ее щекам катились слезы, я напугала ее.

— Мамочка, мама, мамочка, пожалуйста, мамочка…. — почти беззвучно.

« Давай, Фро, вставай. Ты можешь сидеть тут, пока эта лужа не впитается в фундамент твоего дома. Но ты нужна ей. Ей только десять, она одинока и напугана, не дай ей сломаться».

Я медленно вытерла слезы и обняла дочь.

— Ди, милая, помоги мне убрать тут, — в голове был абсолютная гелиевая пустота, но голос не дрожал. Каждый день, открывая глаза по утрам, я повторяла: «Сегодня ты должна улыбаться. Сегодня ты должна улыбаться свей дочери, своим коллегам. И главное, сегодня ты должна улыбаться себе.» Я верила, что Макс все еще рядом с нами, позволяла себе и Ди это маленькое утешение, как стебелек, что поможет выбраться из болота горя. Я заново училась улыбаться под осуждающими взглядами знакомых. Действительно, как можно, когда я только похоронила мужа!

Никто из них не знал, что Макс не ложился спать, не поцеловав меня в макушку и не сказав: «Милая, без твоей улыбки меня замучают кошмары». Наш маленький ритуал на ночь.

«Мое сердце состоит из двух улыбок, детка. Твоей и нашей Ди».

На рабочем столе Дины появилась фотография — ее с Максом, в фиолетовой рамке. Я сфотографировала их за несколько недель до его смерти, они готовили, все вокруг было в муке, но счастливее чем они в тот момент, я никого не видела. При взгляде на эту фотографию мое сердце превращалось в горячую лаву и заливало легкие, но Дине она помогала.

Я смогла прийти в себя только пол года спустя. Каждый день на протяжении этих месяцев проходил в режиме «Дочь — Работа». И если на работе мне удавалось отвлечься от своей беды, загружая себя задачами разной сложности, то дома, обнимая мою Ди, я все так же «болела». Но уже не только за себя — а за нее. Мы обе плакали по ночам, и она начала приходить в нашу с Максом комнату, чтоб спать со мной. Мы пытались жить нормально, насколько это было возможно.

Я взялась за большой и трудный заказ — сеть японских ресторанов. Конкуренция была большая, моей задачей было создать такую рекламу, что бы ни у кого не оставалось сомнений, что это лучшая сеть японской кухни во всем городе. Рекламные баннеры, ролики для телевидения, слоган и запись для радио — все это было изнурительно. Когда, казалось бы, все идет хорошо, возникали непредвиденные проблемы, приходилось мотаться по всему городу, сглаживать углы. Часто я приезжала домой задолго после полуночи, несколько раз даже забывала запереть офис, за что получала выговор от начальства. Через месяц тяжких трудов наше агентство получило неплохие деньги и восхитительный отзыв, а я возглавила отдел по работе с клиентами.

Дочка последовала моему примеру — загрузить себя работой — и радовала меня успехами в учебе. Однажды мы говорили о планах, и Ди сказала, что хотела бы заниматься танцами. После долгих дискуссий из множества вариантов она выбрала street — dance. Это отвлекло нас обеих, мы пили кофе, радостно обсуждали покупку одежды и обуви, искали танцевальные студии, подпевали и подтанцовывали рекламным роликам на сайтах. Впервые за долгое время мы забыли о горе. Первое занятие прошла на ура, Дина была в восторге. Одну из девочек попросили помочь Дине освоится в новой обстановке, так Ди познакомилась с Эмили. Дине нравилась Эмили, бойкая девчонка невысокого роста, с двумя блондинистыми хвостиками, ее зеленые глаза смотрели на всех вокруг так, будто она была птенцом, только что покинувшим яичную скорлупу, для которого все было внове.

Потихоньку жизнь налаживалась. И, хотя боль не забывалась, она становилась все более терпимой. Я была благодарна судьбе — за Макса в моей жизни. Правда, приходилось привыкать, что жизнь отбирает у меня любимых мужчин.

Я скучала по Максу, по его жестам, улыбкам, по нашим маленьким ритуалам. Мне хотелось прижаться макушкой к его щеке, услышать его ворчание, заварить его любимый чай. Все это было стерто одним махом, словно никогда и не существовало.

Просыпаясь по ночам, после нескольких часов сна и изнуряющего дня работы я открывала дверь в комнату Ди и подолгу смотрела на нашу дочь, что бы убедиться, что не схожу с ума, что я не придумала себе Макса. Вот наш ребенок, Макс, вот частичка тебя.

Ночью я снова становилась уязвимой и сентиментальной. Я забывала, что существуют законы физики и биологии, я чувствовала или мне казалось, что чувствую, как Макс обнимает меня сзади, пока я смотрю на сладко спящую Дину.

В этот период надломленности тяжелая каменная плита во мне сдвинулась, выпуская призраков прошлого. Рядом со мной стояла девочка-подросток в темно-зеленой толстовке, руки почти по локоть в карманах. У нас с ней была одна на двоих боль — боль от потери того, чьи глаза хотелось видеть каждое утро.

Но делить боль с этой девочкой стало легче. Я просыпалась и уже не должна была заставлять себя улыбаться. Когда я думала о Максе, мои легкие не заливала раскаленная лава, покрывающаяся ледяной твердой коркой. Теперь все внутри меня напоминало лес, колышущийся от ветра. Боль сменялась теплотой воспоминаний.

Если бы я тогда знала, какого монстра выпустила себе в помощь. К сожалению, никому из нас не дано знать наперед нашу жизнь. Да и, знай я все, поступила бы иначе? Тогда мне было так больно и тяжело, что я пошла бы и на сделку с дьяволом, если бы знала, что это поможет нам с Ди.