НеСказки о людях, случившихся на моем пути (сборник)

Таньчо Иванса, 2013

Двадцать шесть НеСказок: грустных и веселых, задумчивых и легкомысленных, чудесных и простых – разных. О людях, встреченных мельком в киевских кафе или парках и о тех, кто был в них придуман; о незнакомых и несуществующих городах; о любви и смерти; о сбывшихся мечтах и о бесконечной возможности чудес под названием «жизнь».

Sechs. Sieben. Dreizehn. Achtzehn. Zwanzig sieben

Совершить чудо для других — гораздо легче, чем сотворить хотя бы маленькое чудо для себя…

Если бы я только мог, я бы сделал это еще двадцать семь лет назад, когда питался одной морковкой с колхозного поля всю осень, зиму и весну… Ветер политических перемен обернулся для меня тогда яростным цунами, сметающем все, к чему я привык. Тогда я еле сдерживался, чтобы не повесить заработанный потом и головными болями диплом института народного хозяйства на самое видное место в деревянном домике, рядом с пустым огородом. До сих пор этот ярко-оранжевый ни в чем не повинный, в сущности, корнеплод, вызывает во мне рвотный рефлекс, если конечно не в борще и его не видно.

А между тем, приблизительно в тот же год, я придумал байку и рассказал своему отчаявшемуся приятелю, чью шею только вынул с петли, что в заброшенном доме за старым кладбищем, раньше жил беглый офицер белой армии. Прежде, чем его родовое поместье было стерто с лица земли коварным адским пламенем, вызванным заклинаниями и спичкой юного большевика в буденовке, он успел достать из сейфа фамильный, древний, размером с перепелиное яйцо, розовый бриллиант своей бабушки. Я живописал во всех подробностях и красках, как этот беляк тикал по украинским лесам, скрывался от бендеровцев у нежной польской пани, зачем-то сбежавшей из Польши на Украину перед самой первой мировой. И как потом выкупил за мамин крестик дом в нашем захолустье, украв предварительно форму одного из тех, кто поклонялся великому гуру Ульянову. Иначе скрыть голубую кровь, текущую по его жилам было нереально.

Я распылялся три часа. Ровно столько времени понадобилось для того, что мой приятель, во-первых, напрочь выкинул из головы мысли о, все еще висящей под потолком петле, и во-вторых утвердился в мысли, что розовый бриллиант, стоящий бешеных денег, все еще спрятан где-то в том доме. Слава богу, что он не додумался поинтересоваться у меня, почему я до сих пор не нашел драгоценность. Как-то этот факт прошел мимо него. И, слава богу. Потому что в том самом доме, именно этот мой приятель, нашел мешочек с золотыми монетами екатерининских времен. Как он туда попал… И как он сохранился до тех пор… Вопрос не ко мне, а к работникам небесной канцелярии.

Я мог бы совершить для себя хотя бы малюсенькое чудо восемнадцать лет назад, когда не хотел покидать родину, но бежал от безысходности и бардака в фатерляндию… Сменил старый дом моих родителей на махонькую квартиру и пособие, а отсутствие единомышленников на одиночество. Как мне тогда казалось это — единственный способ избежать еще большей нищеты. Творилось черт знает что. Люди превратились в животных. Путали свободу со вседозволенностью, демократию с анархией, достаток с крайней формой мани-мании.

Знал бы я…

Знал бы я тогда, что морковь, посаженная обветренными руками брата и школьных приятелей, не покинувших родную дыру в срок и поэтому оставшихся до конца жизни копаться в земле — слаще в мириады раз, чем шоколад, вымешанный чистенькими ручками кондитерши, что живет через улицу. Эта улыбчивая дюссельдорфская фрау всегда заворачивает для меня в бумажный пакет ровно семь маленьких плиток. А восьмую, хитро подмигнув, опускает в зазор декольте меж своих пышных грудей.

Около семи месяцев назад, эта милая кондитерша, хлюпала носом за стойкой, размазывая голубые тени по своему розовощекому личику. Пока она со мной флиртует, мне нет дела до ее нимфоманских амбиций, но женские слезы — именно тот единственный рычаг, который пригоден для управления моим, сосредоточенным на любимой женушке, вниманием. И как бюрген меня раскусила, ума ни приложу.

Я сменил равнодушие на милость и поинтересовался у несчастной жертвы эмансипации, в чем дело. Конечно, мне пришлось выслушать нудную историю об очередном испарившемся в объятиях горгоны Персее. Мне также пришлось срочным образом при помощи древней хиромантической практики, которой я владею в той же мере, в какой владею управлением звездолета, убеждать ее, что не позднее, чем к завтрашнему полудню, Фортуна Семейного Очага сжалится над ней и явит ей прекрасного принца на белом мерседесе. Сейчас фрау все еще флиртует со мной, но уже по привычке. По той же привычке, по которой не захотела отказаться от своей маленькой кондитерской, хоть и переехала в шикарное поместье своего нового мужа. Впрочем, у нее есть машина. Не мерседес конечно, но до своего магазинчика она добирается всего за полчаса.

Если бы я мог совершить чудо для себя… Я бы сделал это еще восемь лет назад, когда старшая дочь покинула нас, изменив умеренно-влажному климату тяжкообретенной фатерляндии с жарким ветром побережья Мертвого моря. Ее мальчишек, своих внуков, я до сих пор видел только на фотографии. На фотографиях — свадьбу дочери, на фотографиях — только что родившегося старшего, а потом и младшего внуков, крестины, семейные обеды… Их первый, второй, третий и все последующие дни рождения… Футбольные матчи мальчишек — застывшие мгновения полета над землей в попытке поймать мяч… Все на фотографиях…

Но именно при помощи фотографии я вылечил когда-то одну иппохондричную проводницу в поезде Киев-Одесса.

Она была уверена, что у нее страшная, невиданная доселе хворь. Боязнь резиновых шлепок. Их обычно используют пассажиры поездов и спортсмены в душевых. Проблема в том, что эта невинная в сущности блажь, заставляла бедняжку обливаться холодным потом и терять сознание при всякой случайной встрече с монстром из семейства полимерных. Если же она случайно о него спотыкалась, неделя горячечного бреда была обеспечена. Я вошел в ее положение и попросил фотографию.

Пока проводница искала свою миниатюрную копию, я одолжил у соседа по купе китайский перочинный нож, украшенный уродливыми разноцветными стекляшками. Кто-то считал подобное издевательство дизайнерским шедевром. Покопавшись в сумке, я нашел огарок свечи, который для чего-то спер из гостиницы. И там же, не случайно, а специально, откопался костюм для Хэллоуина. Я вез его своей старшей дочери в подарок. Накидка зловещего Дедушки Мороза из Ку-клус-клана с капюшоном с прорезями для глаз. Нереально прекрасного черного цвета. Все это безобразие я нацепил прямо поверх спортивного костюма. Сосед мой угорал на верхней полке, но я сделал предупреждающий жест указательным пальцем правой руки и натянул капюшон на лицо. Нож, блюдце и свеча стояли на столе.

Проводница принесла мне маленькую карточку, предназначенную скорее всего для паспорта. Моего вида она не испугалась, как ни странно, лишь слегка вскрикнула, прикрыв рот ладонью. Пришлось приподнять верх накидки, чтобы она успокоилась. Я объяснил ей сперва, что я — потомственный маг Школы Огарка и Кинжала, и что сейчас буду совершать зловещий обряд избавления ее от страха резиновых шлепок. Она кивнула и присела напротив меня, уложив подбородок на ладони. Сосед погасил свет. Я зажег свечу. Положил ладонь на фото и начал говорить невиданные ни одному из писателей словарей звукосочетания. Сквозняк потушил свечу. Я сказал ей, что это злой полимерный демон не дает закончить обряд. Она понимающе кивнула и я продолжил. Через пять минут завываний, я поджег влажную от моих ладоней фотографию, а пепел струсил на кусочек бумаги и строго наказал проводнице закопать его в гравий между рельс на первой же остановке. Утром проводница призналась, что на рассвете первый раз смогла пройти по соседнему пладскартному вагону без содроганий.

Если бы я мог совершить для себя хотя бы малюсенькое, хоть самое завалящее, чудочко…

Я бы не стоял час назад как последний болван у окошка ларька на автобусной остановке и не водил бы старенькой, еще советской, шариковой ручкой по ярко-красным цифрам на лотерейном билете. Один евро — такова цена надежды. Не на выигрыш, а на то, что когда-нибудь я смогу увидеть своих внуков и обнять старшую дочь. На то, что когда-нибудь я вернусь на родину, построю большой белый дом с красной черепичной крышей на берегу Волги, заберу туда своих дочерей с их семьями, и смогу, наконец, каждое утро вдыхать сладковатый аромат сосен, меда, речной воды и покоя.

Я купил надежду. За одно евро. Сорок третий раз. И чуть не опоздал включить телевизор. Вижу длинноногую бюрген со сладострастной улыбкой на кукольном личике. И слышу ее нежный голосок повторяющий комбинацию чисел:

— Sechs. Sieben. Dreizehn. Achtzehn. Zwanzig sieben. Vierzig drei… Und endlich. Acht!!! Auslosung ist beendet.

Святые покровители!..