Протоплазма. Мистический триллер

Тамара Злобина

Петра Бокова невзлюбила тёща. Из-за её козней он вынужден был в срочном порядке покинуть родное село и уехать в город. Провидение в лице старика Михалыча встаёт на его сторону и защищает от колдовских козней тёщи. Но Мария Петровна не собирается сдаваться и едет в город, чтобы вернуть власть над зятем.Она даже представления не имеет, с чем ей предстоит схлестнуться. Но, несмотря на это, ввязывается в смертельную битву…

Глава 3. Протоплазма

Прошло 10 дней, а от Петра не было никаких известий. Глаза Катерины всё больше становились похожи на озерца после дождя — не столько из-за синевы, сколько из-за влажности. Как не таилась Катя от матери, но того, что она в полном отчаянии скрыть было трудно.

Марь Петровна поняла, что дело тут нечисто. После очередной «истерики» дочери она решила сходить к директору совхоза Ван Ванычу, чтобы узнать куда тот отправил её непутёвого зятя.

Митин с удивлением посмотрел на малознакомую мадам, заявившуюся к нему в кабинет без спроса и с претензиями.

— Кто пустил вас сюда? — строго поинтересовался он. — Разве не видите, что я занят?!

— Чем? — пошла в наступление Марь Петровна. — Ворон считаете, или как кот хозяйство вылизываете?

Иван Иванович задохнулся от негодования:

— Немедленно освободите кабинет!

— Как только — так сразу, — усмехнулась в ответ зловредная мадам, всем своим видом давая понять, что никуда не уйдёт, пока не получит ответ на все свои вопросы.

Марь Петровна демонстративно, без спроса, уселась в кресло напротив Митина и поинтересовалась:

— Куда вы отправили моего зятя Петьку Бокова?

— Вы хотели сказать Бокова Петра Филипповича — главного зоотехника совхоза? — ответил Митин, едва сдерживаясь.

— Что хотела — то и сказала! — сверкнула глазами Марь Петровна. — Не заговаривай зубы, директор!

Митин спокойно выдержал её взгляд, и отреагировал вполне профессионально:

— Теперь мне стало ясно, почему Пётр так поспешно взял рассчёт и уехал в тот же день.

— Как уехал?! — взвилась посетительница. — Куда уехал?!

— Вы у меня спрашиваете, мадам? — улыбнулся в ответ Ван Ваныч, внутренне усмехаясь.

— А кого же ещё?! — продолжала атаковать та. — Ты же здесь главный. Ты и знать всё должен.

— Что должен, то знаю, — парировал Митин. — А чего знать не должен — это уже дело моё, личное, а не посторонних посетителей, которые врываются в кабинет без спроса и начинают предъявлять претензии, даже не поздоровавшись и не назвав своего имени.

Марь Петровна фыркнула в ответ:

— Заболошная Мария Петровна! Прошу любить и жаловать.

— Даже так? — усмехнулся директор. — И жалование и тем более любовь, нужно заслужить, а вы, мадам, пока кроме непонимания и удивления никаких иных чувств не вызываете.

Мадам вновь полыхнула на директора своим взглядом, словно намеревалась сразить его наповал.

— Можете, Мария Петровна, не стрелять глазками, — предостерёг её Ван Ваныч. — И взглядами своими — не пугайте! В этом кабинете мне довелось видеть многое: и истерики, и слёзы, и взгляды испепеляющие… Привык я уже к таким инцидентам… Потому отвечу без обиняков: помочь вам ничем не могу. И далее попрошу вас освободить кабинет: через десять минут у меня планёрка — соберутся все совхозные специалисты… А тут вы со своими претензиями…

Ван Ванычу очень хотелось сказать «дурацкими претензиями», но он сдержался, добавив строго:

— До свидания, Мария Петровна! Успехов в жизни и… вообще.

Ох, как много в ответ хотелось сказать Марь Петровне этому мужлану, но схлестнувшись с директором взглядом, она поняла: не стоит — сей фрукт ей не по зубам.

Она молча поднялась и, не прощаясь, вышла из кабинета, гордо неся голову с поистине греческим профилем — (это в российской-то глубинке!).

В прихожей суетилась секретарь, подготавливая какие-то бумаги, и Марь Петровна решила сорвать досаду на ней. Окинув женщину с ног до головы ядовитым взглядом, она поняла, что придраться не к чему: не девочка, но фигура ладная, одета для жительницы села очень даже прилично и соответственно возраста, руки, причёска, лицо тоже не вызывали никакого нарекания. Пришлось уходить несолоно хлебавши, поэтому со злости Заболошная так хлопнула входной дверью, что в прихожей задрожали стёкла, а «хрустальная» люстра начала позвякивать своими подвесками.

— Надо же какая нервная женщина, — пожала плечами секретарь и, взяв со стола документы, постучала в дверь кабинета директора.

— Иван Иванович, — спросила она, — к вам можно?

Послышался ответ:

— Входите Роза Матвеевна.

Дома Марь Петровну встретила Катя, исходящая слезами и соплями.

— Сколько реветь можно, Катька?! — обрушилась на неё женщина. — Был бы человеком твой Петруха, я бы ещё могла понять, а то ведь — протоплазма!

Протоплазмами она считала всех, кто не мог противостоять ей — дочь была такой же протоплазмой, как и её отец. Зять тоже был причислен к их числу.

* * *

Пётр с каждым днём всё больше и больше привыкал к изменениям в своей новой жизни. Изменения были координатными. Новая работа, новые люди, новое жильё — всё это требовало некоторых и моральных и физических затрат.

Неоднократно Пётр ловил на себе вполне заинтересованные взгляды, которые словно спрашивали: — «Кто ты? Что от тебя можно ожидать?».

Боков улыбался в ответ открыто и от души, давая понять, что он — свой парень, и опасаться его не нужно.

Он постепенно приходил в себя: «пиявка» уменьшилась почти в два раза, но всё ещё время от времени беспокоила его. Спасала работа. Когда он занимался большими собаками, пиявка основательно съёживалась и начинала тихо и безысходно поскуливать, словно побаивалась их, или опасалась.

Животные признали Петра сразу, видимо, почуяв в нём «своего парня».

Намного легче было с хозяином квартиры: тот как-то сразу проникся к нему доверием. В первый же день, когда Пётр спросил дедка, как к нему обращаться, тот ответил просто:

— Зови Михалычем — отозвался старик.

— А по имени-отчеству? — замялся Петро, — По одному отчеству как-то… не серьёзно…

— А по имени — отчеству — Ксенофонт Фелистратович… Проще уж — Михалычем — фамилия у меня Михалычев.

— Да, заковыристо вас назвали — улыбнулся в ответ Боков. — Где только такие имена отыскивали?

— Так из священнослужителей мы, — пояснил старик. — И отец мой был священником, и дед, и прадед по отцовской линии. И мне суждено было стать священнослужителем. Да только жизнь иначе повернулась… Оленьку я встретил Меньковскую. А она даже слышать не хотела о попах: семья интеллигентная, образованная, атеистическая. Из-за неё я вместо религии — ушёл в науку… Почти пятьдесят лет прожили душа в душу и рука об руку. Только оставила меня Оленька одного… Вот и коротаю дни и ночи один одинёшенек.

Конец ознакомительного фрагмента.