Другая земля. Лесовичка

Талекса Миронова, 2020

Что случится с наместником, если Император утратит к нему доверие? Все зависит только от Воли Императора и его брата, Верховного шамана. Потому что это Другая земля. В Ардималене нет магии, но есть Высшие силы. И лишь Император и Шаман определяют судьбы подданных. Дочери наместника Миранде пришлось потерять отца и обрести новые способности, новых друзей. Какие испытания ожидают девочку, которая должна выстоять и выжить вопреки Воле Императора? Что следует сделать, чтобы обрести счастье?

Часть 1. Лесовичка

Глава 1

Золотисто-рыжее жирное солнце растаяло за темной линией горизонта, оставив после себя на некоторое время отзвуки шумного дня. Желтовато-синие облака, сопровождавшие многовековую традицию заката, стали пурпурного оттенка и вскоре потемнели. Закатными яркими красками, которые бывают лишь в середине сентября, светило как бы кричало, боролось за свое место на небосклоне со своим главным врагом — ночью. И крик этот выражался в красках, цветовую гамму которых пытался передать каждый из художников империи Ардимален.

Но уже по заученному веками сценарию явления природы сменяли друг друга. Осенний сумрак накрыл город, заставив его полностью раствориться в вечерней мгле. Паутина ярких серебристых звезд замерцала на небе, тщетно пытаясь осветить землю.

Вот уже долгое время жители города Долгата, поднимая голову, наблюдали за необычным цветом неба. Серовато-рыжее, цвета весенней грязи, оно давно перестало быть иссиня-черным, каким его помнили предки.

— Не к добру, — перешептывались старики, суеверно плюя через правое плечо.

— Главное — чтобы не было войны, — вторили им шепотом матери и жены.

— Зато светло, — пожимали плечами юноши и девушки.

Разговоры эти поддерживали немногие. Многие долгатцы предпочитали молчать, смиренно выполняли свои обязанности, пытаясь разнообразить свою жизнь вполне мирскими радостями.

Место общения и проведения досуга среди простого населения обычно сводились к посиделкам за кружкой эля в питейном заведении. Таверны и кабаки закрывались ровно в девять вечера. Засидевшиеся до назначенного времени постояльцы выпроваживались на улицу тут же, как часы пробивали девять раз. Своеобразная борьба с пьянством, показательные меры правительства были введены достаточно давно, в то самое время, когда трон Империи занял он, Мэйтанус.

Старший сын из династии Кайренов, Мэйтанус Гэллен возлюбленный сын Всевышнего, божественный дар для империи Ардимален. История династии насчитывает несколько веков, и в каждом из этих веков представитель славной династии оставлял яркий свет, был символом своей эпохи. Теперь Мэйтанус, правивший Империей уже десять лет, собственноручно контролировал всё, вплоть до личной жизни своих подданных.Законодательно власть его распространилась на весь континент Ардимален. Не учитывались ни географическая специфика региона, ни этнические особенности. Все ардималенцы были равны перед императором, и лишь от него зависели судьба, жизнь и благополучие жителей. Абсолютная, полная, беспрекословная императорская монархия. Такая тактика правления была вынужденной. Континент Ардимален, чье название переводится с древних языков, как «Другая земля», была населена людьми, и только ими. Никаких других рас и подвидов не существовало. Кентавры, эльфы, гномы, вампиры, великаны, нимфы — обычно ими пугали маленьких капризных детей. До определенного времени малыши верили в существование таких существ, но с возрастом забывали о наличии внеардималенских существ, углубившись во взрослую жизнь. Научно доказывались факты отсутствия каких-либо следов пребывания внеардималенских цивилизаций. А всё сверхъестественное объяснялось законами природы и способностями людей.

Но и среди людей были те, которые могли подчинить себе природу и вмешаться в ее естественный цикл. Таких людей было немного, но все же они существовали. В силу своих особенностей простые люди называли их по-разному: колдуны, шаманы, знахари. Их уважали и боялись, ценили, но обходили стороной их дома. Родиться со сверхъестественными способностями означало — стать слугой, другом и братом стихий. Разумеется, каждый из шаманов, знахарей, ведьм, колдунов был на учете у императора Мэйтануса. Возлюбленное дитя Всевышнего, как он сам себя называл, Мэйтанус пытался вмешаться и в природу стихий.

В этот осенний вечерний час, император Мэйтанус находился в своем рабочем кабинете резиденции Эланвирт. Как и многие из его предков он предпочитал работать в поздние часы, когда все мирные жители готовились ко сну, благодарили судьбу и правителя за прожитый день. Каждый из жителей континента знал, что император заботится о них, ежеминутно улучшает качество жизни, стараясь продлить ее, делая для этого всё возможное.

Мэйтанус отложил от себя лист пергамента, с начертанными на нем цифрами. На секунду император перевел взгляд на темно-синий сюртук, оглядев манжеты белой сорочки. Воротник сорочки в порыве гнева выбился из лацканов сюртука.

Вытянув вперед длинные ноги, обутые в мягкие кожаные ботинки, он, наконец, произнес:

— Вижу, что низкие показатели рентабельности, дикий спад производства, уменьшение темпов экономического роста Вашего герцогства, Вас нисколько не волнует! В Ваших глазах я не вижу даже раскаяния! Полная безучастность к происходящему! Вам есть, что на это сказать, Генрих?

Мэйтанус впился тяжелым взглядом в фигуру мужчины, стоящую околостола. Большие черные глаза мужчины прищурились, словно он мысленно высасывал оправдание из собеседника, хотя сам прекрасно знал, каким образом тот будет оправдываться. Темные волосы были тщательно зачесаны назад, а несколько прядей спадали на плечи. Крылья прямого носа императора в данный момент расширялись и сужались с завидной частотой. Губы достаточно правильной, идеальной формы поминутно сжимались в тонкую нить, снова раскрывались от порыва гнева, обнажая ровные белые зубы. Широкие черные брови двигались по мере увеличения недовольства императора, придавая всему лицу законченность, являясь неотъемлемой частью всего образа.

— Вам известно всё, Ваше Величество. В очередной раз оправдываться я не буду, знаю, что это бесполезно. Я докладывал Вам, почему в моих землях неурожаи и засуха. И эта проблема сугубо климатическая. Еще весной я говорил Вам, что столь богатого урожая в Винансене не будет. И эта вина не моя и не Ваших подданных.

Собеседник Мэйтануса, стоявший в нескольких шагах от рабочего стола не шевелясь, позволил себе чуть повысить голос, чувствуя свою силу даже перед лицом императора. Средних лет мужчина, почти ровесник императору, он чуть прищурил глаза, цвета небесной синевы, от чего в уголках глаз появилась сеточка морщин. Непроизвольно изогнулась и широкая светлая бровь. Генрих поднял подбородок, словно не желая мириться с неприятностями на своих землях. Проведя задумчиво по коротким темно-русым волосам рукой, он снова взглянул на императора, когда тот заговорил.

— Вам доверили Винансен, — напомнил Мэйтанус, — земли, которые всегда отличались плодородием, которые кормили практически всю империю ни одно десятилетие. А теперь Вы, Генрих, докладываете мне, что климат поменялся. Везде остался прежним, с небольшими отклонениями от нормы, а в Винансене он, видите ли, катастрофически изменился. Быть такого не может! Может, дело не в климате, а? Может, дело в руководителе, в Вас?

Мэйтанус повышал голос с каждым заданным вопросом, все более и более закипал, глядя на собеседника. Генрих молчал, поджав губы. Он опустил взгляд, словно рассматривал паркетный пол, выложенный затейливым рисунком из нескольких пород дерева. Когда вопрос завис в воздухе, мужчина очнулся и потер пальцем кончик широкого носа.

— Ваше Величество во многом право. Я не сомневаюсь в мудрости своего правителя, и не имею права просить о снисхождении. Ведь мудрейший Возлюбленный Всевышнего назначил меня, скромного военачальника, генерала Вашей армии на пост наместника Винансена, сельское хозяйство поднимать. Из военной службы Вы определили меня на гражданскую. Чем Вы сами руководствовались, о, мудрейший? — уголки губ нервно задергались. Генрих прекрасно понимал, что рискует жизнью, произнося такие слова вслух.

Однако Мэйтанус встал со стула, обитого зеленым сукном, и подошел к окну. Прищурил темные глаза, он повернулся к Генриху спиной и произнес.

— Вы талантливый военачальник, Генрих. А талантливые люди талантливы во всем. Я полагал, что вы справитесь с поставленной задачей, и не будете ломать систему, выстроенную за многие годы. Кажется, я ошибся в вас.

— Какое взыскание Вы на меня наложите, мой повелитель? — послышался ровный, лишенный теперь всяких лишних эмоций голос. Обреченный, но все еще спокойный.

— Мне надо подумать, — ответил император и повернулся лицом к собеседнику, — скажите, Генрих, в силе ваше предложение о проведении традиционной охоты в Винансене? Кажется, месяц назад вы первый настаивали на этом.

Генрих пытался прочитать во взгляде императора хоть какую-нибудь эмоцию, но не смог. Что в мыслях у Мэйтануса было известно только ему. Вопрос снова завис в воздухе, а Генрих снова провел по волосам рукой.

— Разумеется, сир. Через неделю состоится королевская охота. Я с нетерпением буду ждать дорогих мне гостей. С нетерпением будет ждать дорогих гостей и моя супруга Эйлин. Давненько она не показывалась в свете, посвятив себя дому. Итак, мой повелитель, добро пожаловать в Винансен.

Генрих натянуто улыбнулся, заметив, как Мэйтанус изогнул правую бровь. Кажется, он напомнил императору о своей супруге не случайно. Разговоры о супруге Генриха были настолько животрепещущими среди придворных, что лишь ленивый не говорил о необъяснимом затворничестве красавицы Эйлинв имении мужа, Лаэрго.

— Вот и отлично, тогда мы обсудим сложившуюся ситуацию на месте. Я вас больше не задерживаю, Генрих.

Мэйтанус кивнул и проследил за тем, как Генрих взял кожаную папку и церемониально поклонился. Мэйтанус пристально наблюдал за Генрихом, затем отвернулся к окну, когда тот скрылся за дверьми. Император глубоко вздохнул и продолжал созерцать звездное небо в окне, высотой от пола до потолка.

Тишина, которая наступила после ухода Генриха из кабинета, заставила Мэйтануса немного успокоиться. Еще минуту назад император кричал и возмущался, и вот теперь все стихло. Тишина давила на уши. Освещенный лампами и свечами кабинет казался темным и неуютным, холодным и маленьким.

— М-да, надо поменять цвет стен, синий меня утомил, — тихо проговорил словно Мэйтанус, барабаня пальцами по стеклу.

Взгляд его упал на отпечатки пальцев, которых на окне осталось слишком много. Раздумывая над очередным проектом, император имел привычку барабанить по любой поверхности, поэтому ногти его были всегда тщательно подстрижены.

— Да и выговор лакеям надо сделать, плохо убирают, — добавил он, напряженно вглядываясь в темноту. Он прислушался, словно ожидая услышать нечто такое, что может вернуть его из задумчивости. Спустя минуту до ушей Мэйтануса донесся тихий скрип, который бывает у межкомнатных дверей. Неприметная дверь в углу, скрытая гобеленом с изображением цветов, открылась, запустив в кабинет мужчину. При свете свечей черная высокая фигура выглядела скорее устрашающе, чем внушительно. Возможно потому, что одет он был в длиннополый камзол из черного сукна, под которым была заметна черная бархатная туника, подпоясанная тёмно-коричневым тонким ремешком. Темно-синие брюки были заправлены в сапоги, словно мужчина только что вернулся с улицы и теперь имеет к императору срочное и неотложное дело. На шее у мужчины висело несколько амулетов: небольшой белый клык, выкованная из железа витиеватая буква, очень похожая на «М», еще пара камней, вероятно защищающие от негативного воздействия. При свечах черты его лица осветились, теперь можно было разглядеть пришельца, так бесцеремонно нарушившего уединение императора. Черты лица человека в черном были схожи с императорскими. Но все отличались большей тонкостью. Правильной формы губы его были плотно сомкнуты, отчего казались тонкими. Прямой нос, широкие скулы, черные миндалевидные глаза, широкие темные брови. Весь образ вошедшего мужчины не мог быть незамеченным, такое лицо нельзя было не запомнить, увидев однажды, хотя бы мельком.Черные волосы его были перехвачены на затылке темной лентой. Мужчина вместо приветствия лишь склонил голову на бок, не произнося ни слова.

— Ты все слышал? — обернувшись к вошедшему мужчине в черном, произнес Мэйтанус.

— Разумеется, — кивнул мужчина, подойдя ближе.

Человек в черном провел пальцами по столу, близ которого еще несколько минут назад стоял Генрих. Потер кончики большого и указательного пальца друг о друга и понюхал.

— Неужели он оставил после себя запах, шаман? — спросил Мэйтанус, следя за действием мужчины.

— Конечно, и для этого не обязательно наносить на себя капли духов. Я знаю, чем пахнет вор, — проговорил тихо мужчина, не глядя на императора.

— Лиам, — назвал Мэйтанус человека по имени, — второстепенный запах вора — возмездие. Ты ведь этого хотел?

— Реган желал возмездия, — покачал головой мужчина, — у младшего сына династии, у Регана Сайнола Кайрена однажды украли невесту. Шаману Лиаму не следует копаться в чужом прошлом.

— Сколько лет прошло, а ты так и не успокоился, — отозвался после недолгого молчания Мэйтанус, — и даже после того, как принял силу. И после того, как сам женился и твоя супруга подарила династии принца Корригана.

— Ценой своей жизни, — продолжил мужчина в черном, — поэтому Лиам — плата за этот дар.

Он отбросил все протокольные условности и сел в ближайшее кресло, и воззрился на Мэйтануса. Это был разговор неофициальный, родственный, по душам, который необходим был им обоим.

— Я желаю восстановить справедливость, возлюбленный брат мой, — чуть расслабленно проговорил Мэйтанус, — неужели ты не желаешь вернуть прежнюю любовь? Генрих обречен, жизнь его отсчитывает последние часы. Он слаб, чтобы бороться против меня и системы. После того, как Генрих уйдет в мир предков, ты сможешь вернуть свою любовь, которая принадлежит тебе по праву! Одно слово только, Реган!

Глаза Мэйтануса заблестели, словно он предвкушал охоту с риском.

— Какая выгода тебе от его ухода? — сложив домиком пальцы, спросил Реган.

— Мне нужен свой человек в Винансене. Отправить в отставку Генриха слишком просто, — объяснил Мэйтанус, — подумай, Реган. Эйлин будет твоей, как ты об этом и мечтал.

— А как быть с детьми Генриха? Кажется, у него тоже есть маленькая дочь? Неужели отправится вслед за своим папашей? — поднял бровь Реган, глядя на старшего брата, — Мэй, это слишком большая жертва. Даже предки ее не примут. Хочешь почувствовать на себе силу их проклятия?

Мэйтанус закрыл глаза, расслабившись в кресле. Он барабанил по подлокотнику, усиленно соображая, решая судьбу ни в чем не повинного ребенка.

— Дочь Генриха должна исчезнуть, и упоминаться лишь в прошедшем времени. Ардимален велик. Неужели в нем не найдется место маленькой девочке, дочери Эйлин? Надеюсь, ты меня правильно понял?

Мэйтанус поднял бровь и пристально вгляделся в лицо Регана. Мужчина в черном выдержал взгляд собеседника. Глубоко выдохнул и так же утонул в мягком кресле, положив правую ногу на левое колено.

— Кажется, ежегодная королевская охота устраивается во владениях Генриха? С удовольствием поохочусь в этих краях, — ответил Реган, закрыв глаза.

— Твое присутствие на охоте будет необходимым, — кивнул Мэйтанус, — кто-то должен задабривать духов леса, в котором мы принесем кровавую жертву своих прихотям.

Шаман встал с кресла и поклонился императору.

— Мне пора, Ваше императорское величество. Надеюсь увидеть Вас завтра в добром здравии. Да помогут духи нам в этом.

— И тебе помогут твои духи, — скривил подобие улыбки Мэйтанус.

Шаман Лиам покинул кабинет императора так же тихо, как и проник сюда, через дверь, украшенную гобеленом.

Лиам шагал через залы и комнаты дворца, словно тень. Изящная потолочная лепнина, белая и позолоченная, картины на стенах, известных придворных художников, наборный паркет из дорогих пород дерева, выполненный лучшими мастерами империи Ардимален, это нисколько не интересовало мужчину. Спустившись на пару этажей, он оказался в комнате, больше напоминающей молельню, нежели жилое помещение. Комната, украшенная яркими пейзажными росписями, без каких-либо образов Всевышнего, с небольшими синими колоннами. По периметру была уставлена деревянными скамьями, покрытыми темным сукном. Пол был выложен светлым камнем, покрыт шерстяным ковром, вышитым яркими узорами. Освещалась комната свечами, расставленными по периметру, в чугунных канделябрах или стояли в нишах, закрепленных собственным воском.

Такова была комната, в которой Лиам нашел, наконец, покой. В молельне его уже ожидали. Тщедушный молодой человек, обладавший широким большим носом, зелеными, как молодая поросль, глазами, толстыми губами, узкими скулами, волосы его были коротко подстрижены так, что цвета было не разобрать. Он рассматривал пейзаж на одной из картин, украшавших молельню. Одет он был в простое платье, которое носили студенты — серый камзол и темные брюки. Резко повернувшись, услышав шаги шамана, он за секунду задержал дыхание. То ли от страха, то ли от неожиданности.

— Мой господин, — преклонил молодой человек колено, с благоговением принял руку шамана для поцелуя, — я здесь, чтобы служить Вам!

Позволив поцеловать свои пальцы, без особого удовольствия, кстати, Лиам сел на ближайшую скамейку, позволив студенту стоять в своем присутствии. Лиам говорил тихо, глядя в глаза посетителю.

— Гершик, ты явно не рассчитал свои силы на последнем празднике. Пришлось мне лично объяснять государственным слугам государя мотивы, побудившие тебя говорить непристойности об императорской семье. Кто называл императора кровавым разбойником?

— Я каюсь в своих словах, Лиам! — повысил голос Гершик, подняв глаза на шамана, отчего лицо его исказилось в неподдельном мучительном раскаянии, — Я клянусь, что не давал себе отчет в словах и мысли мои расступились, как только я позволил себе выпить лишнего. Прошу простить меня! Вы ведь не доложите об этом императору? У меня на руках младшая сестра и больная мать. Не оставьте семью без кормильца! Прошу Вас о снисхождении и вверяю Вам свою судьбу.

Молодой человек сцепил пальцы в молитве и закрыл глаза, ожидая решения шамана.

— Не должно раскаявшемуся отроку стоять на коленях, — проговорил тихо Лиам, осторожно дотронувшись до плеча студента. Как только юноша поднялся с колен, Лиам посмотрел в глаза его и произнес:

— Огненная вода превращает человека в свинью и без помощи духов, заставляя грешить намеренно. Послужи на пользу нашему императору, и твои грехи я отпущу. Хочешь побывать на настоящей императорской охоте? По глазам вижу, что желание перебарывает здравый смысл.Так вот, один выстрел заставит всех говорить о тебе, ты прославишься и решишь многие проблемы. За это я одарю тебя, а твоя матушка получит хорошую прибавку к пенсиону, сестрицу твою я удачно выдам замуж. Что скажешь? — Гершик любит мать и сестру, но не настолько любовь к ним сильнее здравого смысла, — поднял глаза молодой человек на шамана, — ценой жизни моей моя сестра удачно выйдет замуж? — Это охота, мальчик мой, — одними губами улыбнулся шаман, — зверя всякого много в лесу Винансена. Даже император рискует своей жизнью, начав охоту.

— Я согласен, — кивнул юноша, протягивая руку шаману.

— Приглашение на императорскую охоту я пришлю тебе завтра утром. Не промахнись, Гершик, — произнес растянуто Лиам.

— Постараюсь, — прошептал юноша, пожав руку Лиама.

Гершик покинул молельню, двигаясь спиной к выходу, наблюдая, как шаман следит за ним и его попытками выбраться из душной комнаты. Оставшись в одиночестве, Лиам дотронулся до белого клыка, висевшего на шнурке, задумчиво на него посмотрел. Большим пальцем он аккуратно отвинтил верхнюю часть клыка и высыпал из полости небольшое количество желтого порошка себе на запястье. Закрутив крышку, Лиам лизнул порошок с запястья и шумно проглотил. Мужчина закрыл глаза и шумно выдохнул. Лиамобвел черными глазами молельню и взмахнул рукой. Вмиг подул легкий теплый ветерок, которого хватило, чтобы задуть все свечи. Оставшись в темноте, шаман покинул помещение так же тихо и незаметно, как и прибыл сюда.

Молодой человек, склонил голову над листом пергамента и старательно выводил слова. Почерк был изумительным, аккуратным и ровным, словно он всю свою недолгую жизнь только этим и занимался. При свете желтой лампы, стоящей на письменном столе, молодой человек щурил глаза каждый раз, когда начинал писать предложение. Подняв голову, он долгое время смотрел на лампу, сдавая глазам отдохнуть от долгого напряжения. При свете лампы цвет глаз молодого человека казался темно-синим, но при дневном освещении были серыми, как море в непогоду. Прямые пепельно-русые волосы его были перехвачены на затылке белой лентой, несколько прядей спадали на высокий лоб. Молодой человек, что-то прошептал губами, поднося гусиное перо к кончику прямого правильного носа, и снова углубился в письмо.

Одет он был в белую рубашку, ворот был расстегнут так, что обнажалась рельефная ключица, темные бриджи, белые чулки, которые сковывали атлетически вылепленные ноги, а обут в кожаные башмаки с простыми железными пряжками.

Молодой человек сидел довольно просторном кабинете, стены которого были обиты деревом. Темно-синее сукно письменного стола, идеально сочеталось с обивкой мебели, расставленной в комнате. Диван, три кресла, с позолоченными ножками и подлокотниками, небольшой стол, на котором расположились несколько фужеров и графин с темной жидкостью. Два книжных шкафа, словно отражения стояли друг напротив друга, были наполнены книгами. Они лежали, стояли, поддерживали друг друга, им было тесно в этих шкафах.

Как только молодой человек услышал, как дверь из темного дерева приоткрылась, резко поднял голову, дыхание его участилось. Он отбросил перо и начал искать сюртук, висевший позади него на стуле.

— Расслабься, Алоис, это всего лишь я, работай, — улыбнулся вошедший в комнату Лиам и захлопнул за собой дверь, подойдя к столу.

Молодой человек поднял серо-голубые глаза на шамана, продолжая сжимать перо. Лиам взял несколько исписанных листов бумаги и быстро ознакомился с содержанием. Затем он вытянул листы впереди себя и долго сравнивал написанное, подняв правую бровь.

— Ты не говорил, что умеешь писать абсолютно разными почерками. Что это дар или ты в детстве подделывал документы матушки? — задал провокационный вопрос шаман, отложив листы, внимательно посмотрел на молодого человека.

— Не скрою, милорд, была попытка подделать несколько подписей, матушкиного управляющего, — улыбнулся Алоис, зажмурив глаза, чтобы немного расслабить их.

— Но несколько подписей ничто по сравнению с вашим почерком, — покачал головой Лиам, присев в кресло неподалеку от письменного стола, жестом указав молодому человеку не делать лишних протокольных движений.

— О, милорд, — протянул Алоис, — мотив, побудивший меня заняться чистописанием, прост. Когда я был маленьким, иногда проказничал так, что отец запирал меня в библиотеке на пару часов. Сначала я недвижно сидел это время, а потом освоился и предпринял попытки читать книги, сначала искал буквы, потом понимал предложения, затем и прочитывал всю книгу. После того, как я немного подрос, отец разрешил мне пользоваться его библиотекой. Я даже составил картотеку библиотеки, хотя она у отца уже была. Однажды я обнаружил книгу «Тридцать три письма к мужчинам» популярной романистки, Энрики Падд, времен молодости моего деда. Я прочитал эти письма, а потом представлял, каким почерком она могла писать эти письма друзьям, юристам, философам, соседям. Вот откуда я научился писать разными почерками.

— Неплохо, — отозвался Лиам, чуть прикрыв ребром ладони глаза, — я убедился в правильности своих суждений относительно тебя, Алоис. Я вижу в тебе большой потенциал. Секретарь — это лишь начало твоей карьеры, ведь тебе еще нет и двадцати.

Шаман встал с кресла и приблизился к письменному столу. Он смотрел на своего секретаря с нескрываемой заинтересованностью, прямо в глаза, просверливая своими черными зрачками.

— Мне говорили, что ты — хороший стрелок, прекрасно держишься в седле и готов служить императору! — тихо, но твердо проговорил Лиам, уперев руки в крышку стола.

— Я служу Вам, милорд. Перед смертью отец сказал мне, что в Ваших руках моя судьба, — покачал головоймолодой человек, смело глядя на своего господина.

— Вот и послужи, — кивнул шаман, — а пока тебе следует отдохнуть, развеяться. Скоро королевская охота предстоит. Я не люблю эти мероприятия, но, ничего не поделаешь. Надо! Поедешь со мной, — распорядился Лиам.

— Как Вам будет угодно, милорд, — ответил Алоис, отложив, наконец, перо.

— А теперь спать, юноша. Завтра новый день, придется решать новые проблемы, которые накопятся за эту ночь, — распорядился Лиам, захлопнув папку с пергаментом прямо перед носом у Алоиса.

Юноша встал со стула и накинул камзол.

— Спокойной ночи, милорд, — раскланялся Алоис и покинул кабинет, предварительно сложив аккуратно бумаги стопкой.

— Спокойной ночи, мой мальчик, — как можно мягче проговорил шаман, проследив, как дверь за секретарем закрылась. Сам же он сел к письменному столу и начал вчитываться в листы пергамента, оставленные Алоисом на столе.

Глава 2

Молодая женщина лежала в постели и безучастно ко всему смотрела в потолок, украшенный круглым плафоном, с изображением фигур ангелочков, держащими в руках гирлянды цветов. Голубые, как небесная лазурь, глаза были широко распахнуты, нежные розовые губки были чуть приоткрыты. Светлые локоны разметались по вышитому желтым шелком стеганому одеялу. Одета она была в легкую ночную сорочку, голые руки безвольно лежали на одеяле. Лицо, шея и плечи оголены, но были столь бледны, что болезненное состояние особы было на лицо.

Лучи дневного света падали на одеяло, но лицо оставалось в тени. Стены комнаты были покрыты шелковой обивкой нежного персикового цвета. Мебель в комнате была так же пастельных цветов зеленого оттенка.

Женщина глубоко вздохнула и тут же закашляла. Взяв с прикроватного столика чашку, она сделала большой глоток и с усилием выпила содержимое. В это самое время в дверь предупредительно постучали. Без объявления имени, в комнате появился Генрих и преклонил голову.

— Мое почтение, сударыня, — произнес он, приблизившись к лежащей женщине, — осмелюсь ли я узнать о Вашем самочувствии?

— Стабильное, — проговорила тихо женщина, прикрыв глаза, словно появление мужчины ее раздражал, больше, чем луч дневного света.

— Улучшения не предвидится? Что говорят Ваши доктора? — сложил руки на груди, спросил Генрих, сев в ближайшее кресло, чуть поодаль от больной.

— О, эти доктора всё врут! Какое улучшение может последовать после перенесенной мною лихорадки? А, тем не менее, врачи наперебой твердят мне о здоровом цвете лица. Я же знаю, что это не так. Ах, как я несчастна! Я одинока и… — ответила женщина, глядя на мужчину. Она запнулась, когда заметила, как Генрих приблизился к постели и присел на край. Проведя рукой по своим волосам, внимательно изучал лицо женщины. Наконец, он произнес довольно мягко:

— Эйлин, душа моя, кроме того, что являюсь Вашим супругом, смею напомнить, что я Ваш друг, и отец Вашей дочери. Разве после этого Вы можете обвинять меня в Вашем одиночестве?

— Вы заставили меня грустить, я вынуждена жить затворницей, я лишилась друзей, и все потому, что последовала за Вами сюда, в эту дыру Винансен! — женщина подняла руку и отбросила несколько светлых прядей назад.

— Я надеялся, что свежий воздух поместья, ведение хозяйства и общение с дочерью заставит Вас вспомнить о своих материнских обязанностях и напомнит Вам о том, что Вы — герцогиня Принарри.

Эйлин закрыла глаза и потянулась с грацией кошки. Она, казалось, не слышала, как Генрих напомнил ей об имени.

— Я помню об этом, мой дорогой супруг, — ответила она, чуть улыбнувшись, — однако чем больше времени я провожу в заточении, тем хуже для моего здоровья. Вы же не хотите овдоветь за пару месяцев?

— А вы? — поднял бровь Генрих так выразительно, что Эйлин на какое-то время забыла о своем недуге.

— Что вы хотите этим сказать? — наклонилась вперед Эйлин, заинтересовано приблизилась к супругу

— Королевская охота будет проводиться здесь, в Винансене. К нам пожалует весь двор, в том числе и королевская семья. А на охоте всякое может случиться, — встал Генрих с кровати и подошел к окну. На супругу он больше не смотрел.

— Но ведь… — пробормотала Эйлин, — почему Лаэрго? Им мало других поместий?

Усталость и меланхолию как рукой сняло. Женщина в весьма легкомысленной сорочке спустила голые ноги на белый ковер с высоким ворсом и на цыпочках приблизилась к Генриху. Она осторожно обняла его за плечи и прошептала на ухо:

— Но ведь это значит, что король к нам благоволит. Значит, что все дурное забыто, и Вы снова в фаворе? Ну, послушайте, Генрих. Хватит думать об императоре. Еще скажите, что Вам угрожает смертельная опасность.

Генрих учтиво убрал ладонь женщины со своего плеча и обернулся к ней. Глаза его были полны страха. Сколько бы Эйлин не пыталась в данный момент очаровать супруга, он был весь в своих мыслях. Не глядя на стоявшую босиком супругу, он сел в кресло и положил ногу на ногу.

— Я был у короля в фаворе ровно до тех пор, пока не женился на Вас.

Он поднял взгляд на Эйлин и продолжил:

— А Вы сами сказали «да», стоя перед алтарем. Вы родили мне дочь, выполнив тем самым свой женский долг. Потому что так «надо».

Он уставился на ковер и не сводил с него глаз. Генрих хотел наговорить гадостей супруге, но его что-то сдерживало. Наверное, здравый смысл.

— Миранда, надеюсь, в добром здравии? — спросил он, прищурив глаза.

— Конечно, — кивнула Эйлин, продолжая стоять на ковре босая.

— Хвала Всевышнему, — пробурчал Генрих, покинув комнату.

Оставив супругу в одиночестве, Генрих направился в те апартаменты, которые обычно называются «мужской половиной». По дороге в кабинет, где обычно решались все хозяйственно-бытовые вопросы, Генрих на секунду остановился в столовой и посмотрел на большой овальный стол, покрытый светлой скатертью. Место объединения семьи, центр совместной трапезы, где за принятием пищи, решались насущные вопросы, обсуждались и прогнозировались планы на ближайшее время. Давно вся семья не собиралась вместе.

Генрих задумчиво сел за стол и погладил полотно скатерти. Оглянувшись по сторонам, мужчина обратил внимание на картину, работы известного придворного художника, Марде, который изобразил лежащие на блюдах фрукты вперемешку с охотничьими трофеями, мелкой дичью, расположенной на белой скатерти. Генрих представил себе итоги предстоящей охоты и горечью перевел взгляд на белую скатерть, по которой снова провел ладонью. Горько усмехнувшись, он встал и подошел к колокольчику, стоявшему на подоконнике. Спустя несколько мгновений появился лакей средних лет, в белом парике и в красной ливрее. Его бесстрастное лицо выражало лишь то спокойствие, которое бывает лишь у слуг, доверяющих своим хозяевам безмерно.

— Стилан, обед накройте здесь на две персоны. Герцогиня будет обедать у себя в комнате, а маленькая леди Принарри со мной. Где она, кстати?

— В детской комнате, господин, с гувернанткой, — поклонившись, ответил Стилан, — будут ли какие-нибудь распоряжения по меню?

— Вместо вина подайте воды, — ответил Генрих, — моя дочь не должна видеть меня выпившим.

— Слушаюсь, господин, — почтительно поклонился лакей и закрыл за собой дверь. Генрих снова остался в одиночестве и в тишине, которые в последнее время его стали преследовать. Глубоко вздохнув, он направился в детскую, желаю повидать свою дочь. С каждым шагом, минуя комнатыи коридоры особняка, он прислушивался, ожидая снова услышать детский смех, такой легкий, непринужденный, который может позволить себе лишь ребенок. Наконец, Генрих достиг двери в детскую и взялся за ручку. Но не отпер, а стал слушать голос дочери. Кажется, она снова не давала гувернантке, Саломее Идис вздохнуть и отвлечься.

— Может быть приподнять волосы на затылке и заплести косу по всей макушке в форме ракушки? Или сделать хвост и заплести три косы? Вот так, как я сделала кукле Айми?

— Я постараюсь заплести косу Миранде, если маленькая девочка будет смирно сидеть и не кривляться, — послышался голос Саломеи.

— А можно побыстрее, я не желаю опаздывать к обеду. Я знаю, что папа вернулся и возможно захочет пообедать со мной, — затараторила девочка.

Генрих открыл дверь в детскую и громко произнес:

— Папа вернулся и желает обедать со своей маленькой герцогиней, если ее прическа готова произвести впечатление.

Детская представляла собой большую светлую комнату, которая служила спальней и игровой. На бежевых стенах висели небольшие картины, изображавшие животных, населяющие континент, пейзажи заповедных уголков Ардималена. Тут же на одной из стен были прикреплены рисунки, какие может создать шестилетний ребенок. Мебель в комнате обита тканью нежного пастельного оттенка, на которой переплелись венки и гирлянды роз, васильков, ромашек. На кровати у девочки были разбросаны белые подушки, а само покрывало, нежнейшего розового оттенка гармонировало с общей обстановкой в комнате. На небольшом столике находился стеклянный графин с яблочным соком, в вазочке лежали несколько леденцов. Куклы сидели на игрушечной мебели и взирали на происходящее большими темными глазами из-под длинных ресниц. Кукол было около десятка. Цвет волос и глаз их различались, равно как и платья. Охотница, фея, лютнистка, птичница, пастушка, принцесса, воительница. Еще одна кукла у девочки была в руках. Длинные золотистые волосы куклы струились по плечам, несколько прядей девочка держала в руках и старательно заплетала тоненькую косичку.

Сидя за спиной у девочки, гувернантка Саломея проворно заплетала из таких же золотистых, как и у куклы,волос девочки косу, скручивая ее на затылке. Работа почти была закончена, когда Генрих нарушил эту идиллию. Повернув голову в сторону двери, девочка посмотрела большими, синими, как ясное осеннее небо, глазами на отца, и затопала от радости ногами, так как остальная часть ее тела была недвижима.

— Ура!! — крикнула Миранда, чуть не выпустив любимую куклу из рук, но все же осталась сидеть на месте.

Гувернантка тоже была занята прической девочки, поэтому возможность поприветствовать хозяина дома у нее была лишь устная.

— Мы скоро закончим, милорд, можно попросить Вас немного подождать? — пробормотала она, чуть шепелявя, во рту женщина держала небольшую шпильку, чтобы ею закрепить прядь волос.

Саломея Идис разменяла уже пятый десяток, и довольно долго была компаньонкой Эйлин. Теперь вот уже четыре года воспитывала дочь своей госпожи, уча ее хорошим манерам и прививая вкус к моде. Сегодня утром вместе со своей воспитанницей они занялись моделированием причесок. Мягкотелая,с пышными формами, круглолицая, темноволосая с небольшой проседью, она улыбнулась Генриху самой доброй улыбкой и продолжила создавать на голове у воспитанницы красивую прическу.

— Разумеется, подожду. С нетерпением буду ждать маленькую герцогиню в столовой, — кивнул Генрих и на секунду задержался в дверях, рассматривая профиль Миранды, словно запоминая.

Генрих медленно и неспешно бродил по дому, рассматривая шпалеры, ковры, картины, которые обычно и не замечал, каждый день, проходя мимо них. Как только в доме Генриха Принарри появилась молодая супруга, Эйлин, новоиспеченная герцогиня тут же начала переставлять мебель, украшать комнаты картинами, милыми статуэтками, каминными часами. А после рождения дочери собственноручно выбирала для детской мебель, шторы, картины. Лишь покупка игрушек, в частности кукол, была предметом обсуждения на семейном совете, потому что женщина не слишком сильно разбиралась в процессе развития и обучения детей, оставив эти заботы гувернанткам и супругу. Генрих же, напротив, менее всего интересовался цветом штор на окнах и дивана в будуаре, но всячески принимал активное участие в воспитании дочери, даже выбирал ей игрушки. Поэтому девочка больше всего любила общаться с отцом, доверяя ему те секреты, которые не могла поведать ни матери, ни гувернантке.

Герцог Принарри наконец достиг своего рабочего кабинета и задумчиво сел за стол. Взор его упал на стоящую железную фигурку рыцаря в доспехах, высотой с локоть, который мечом удерживал пергаментные листы для письма. Лицо рыцаря выражало задумчивость, брови его были сдвинуты, взор был устремлен на меч, губы поджаты. Латные доспехи его, довольно блестящие, символизировали эпоху становления правления династии Кайренов. Генрих повернул меч в руках рыцаря, при этом послышался характерный щелчок. Сработал механизм, заставивший открыть потайной ящик в коробке для бумаги. Достав из него небольшой металлический ключ, Генрих прищурился, рассматривая его, будто видел впервые. Наклонившись, к нижнему ящику, он без помощи ключа открыл его. В ящике лежал лишь детский рисунок, очевидно принадлежащий Миранде. На нем девочка изобразила себя, улыбающуюся, в красивом голубом платье. Длинные волосы нарисованной Миранды были заплетены в косу, а в руки юная художница поместила цветок ромашки. Отодвинув рисунок, Генрих обнаружил замочную скважину, вставил ключ и без усилия повернул. Частенько он заглядывал в свой тайник, регулярно сам смазывал петли дверцы, замок. Открыв тайник, Генрих достал оттуда стеклянный небольшой пузырек с зеленоватой жидкостью, плотно запечатанный деревянной пробкой, и бережно положил его на стол. Из стопки писем он достал одно и вложил в тайник. Туда же он поместил заранее приготовленную фарфоровую розетку, наполненную небольшим количеством меда. Бережно закрыв тайник, и спрятав ключ обратно в ящик, он повернул рукоять меча. Генрих долго рассматривал при дневном освещении цвет жидкости, который переливался зелеными оттенками.

Вдруг Генрих перевел взгляд на висевший на правой стене портрет своего отца, Ферджина Принарри. На картине был изображен мужчина, разменявший уже третий десяток прожитых лет, в парадном сюртуке царедворца с регалиями. Довольно много общих черт лица встретить у отца и сына Принарри.

— Простишь ли ты меня за этот шаг, отец? Или, встретив меня на том свете, будешь обвинять в слабости и мягкосердечии? — спросил Генрих портрет, но ответа, разумеется, не получил.

Герцог Принарри, попытался распечатать флакон, но сделать это ему не удалось. Слишком плотно сидела пробка. Сделав еще одно усилие, он замер. В кабинет настойчиво постучали, но войти пока не решались.

— Войдите, кто там еще? — раздраженно спросил Генрих, даже понизив голос от возмущения.

— Это всего лишь я, папочка, — очень тихо проговорила Миранда, открыв широко дверь и сделав шаг в кабинет, — а ты сильно занят? Я очень тебе помешала? Я хотела сказать, что обед готов. Я хочу, чтобы мы с тобой спустились в столовую вместе.

Прическа, над которой Саломея довольно долго мудрила, удалась. Светлые волосы, цвета пшеницы, были красиво уложены, заплетены в косички и украшены заколками в виде роз.

— Ах, ты этого хочешь, девочка моя? — поднял бровь Генрих, одновременно пряча пузырек с ядом в карман, — А желания других ты спросила?

Нет, он не рассердился на дочь. Он даже мысленно поблагодарил за своевременное появление в кабинете. Если бы она появилась несколько минут спустя, возможно она стала сиротой намного раньше. Миранда, сама того не подозревая, спасла жизнь отцу только что.

— Ну, папочка! — наклонила в бок голову Миранда, улыбнувшись, словно пытаясь детским обаянием, растопить сердце Генриха, — Мы так редко видимся, что я забыла, когда в последний раз мы обедали вместе. А мама забыла, когда мы всей семьей выезжали на природу.

Приблизившись к рабочему столу, девочка протянула руку отцу и сказала повелительно:

— Пойдем обедать, остынет!

— Мама, правда, сожалеет? — уточнил Генрих, послушно взяв девочку за руку и мельком проверяя расположение рукояти меча рыцаря.

— Да, — кивнула девочка, — она говорила об этом синьоре Идис. А что ты делал в кабинете?

— Скоро узнаешь, девочка моя, — улыбнулся Генрих, закрыв дверь в кабинет, направившись в столовую.

Обед еще не успел остыть. Накрытый на две персоны, он состоял из салата из свежих овощей, тыквенного супа-пюре, мясного жаркого с картофелем. В семье Принарри было не принято обсуждать новости и сплетни, не касающиеся еды. Это было заведено еще отцом Генриха. Поэтому сегодня мужчина рассказывал дочери об интересных овощах, таких как баклажан и кабачок. Девочка внимательно слушала, не спеша прожевывая маленькие кусочки мяса, которые сама умудрилась нарезать с помощью ножа и вилки. Запив обед обычной водой, облизав губы, девочка, наконец, поинтересовалась у отца.

— А что будет на десерт? Снова пирог с рыбой?

Генрих покачал головой и проговорил, чуть улыбнувшись:

— Десерт тебя ожидает в кабинете. Поэтому мы сейчас встаем из-за стола и направляемся туда.

— Ах, вот что ты делал в кабинете! — догадалась девочка, — Прятал десерт! Но ты же сам говорил, что кушать следует в столовой, а не в кровати и не в кабинете!

Генрих лишь прищурил глаза и улыбнулся:

— Иногда бывают исключения. Если ты закончила, можешь встать из-за стола.

— Спасибо за вкусный обед! — сказала Миранда, обернувшись к Стилану, — Передай мои похвалы повару Хадору.

— Непременно, сударыня, — поклонился Стилан, появившийся как раз в тот момент, когда трапеза была окончена.

Почти вприпрыжку Миранда направилась вслед за отцом, удерживая его за руку. Она шла молча, предвкушая, какой десерт приготовил ей Генрих. Приблизившись к двери, она застыла в нерешительности. Подняв взгляд синих глаз на Генриха, девочка нахмурилась.

— Давно ты не устраивал таких сюрпризов для меня.

— Время пришло, — пространно ответил Генрих, открыв дверь в кабинет.

Генрих позволил девочке сесть за свой стол, сам сев напротив. Великовато для нее было кресло, но Генрих об этом не думал. Он наблюдал, как Миранда смотрела по сторонам с того ракурса, к которому Генрих давно привык. Миранде было всё ново и интересно.

— Так, где же десерт? — нетерпеливо спросила девочка, ударив ногой по ножке кресла.

— Ищи, — поднял бровь Генрих, — рассмотри рабочий стол, назови предметы, которые ты видишь, и предположи, где может находиться десерт.

— Хм, дай подумать, — приложила указательный палец к щеке она, закатив глаза, — наверно он лежит в столе.

Миранда открыла один из ящиков, но не обнаружила там ничего. Все бумаги документы Генрих давно спрятал в сейфы и тайники. Заметив, что ничего похожего на сладости нет, девочка немного расстроилась. Но азарт заставил ее не прекращать попытки.

— Что ты видишь перед собой? — направил мысли девочки в нужное русло отец. До сих пор он молчал, наблюдая за действиями. Теперь он облегчил задачу небольшими подсказками.

— Сукно, на котором находится бумага, статуэтка и перья, и чернила. Статуэтка держит бумагу, а в ящиках, под бумагой, лежат запасные острия для перьев.

— Продолжай, — кивнул Генрих, глядя на перья для письма.

— Статуэтка рыцаря. В руках у него меч, на голове шлем. Хм… — продолжила девочка и протянула руку к шлему рыцаря.

Она долго ощупывала шлем рыцаря, пыталась даже снять его, но попытки успехом не увенчались.

— Но почему? — просила она Генриха, посмотрев на него. Она начинала сердиться.

— Не ищи ответы на свои вопросы на поверхности, возможно, они глубже, — ответил Генрих, сложив пальцы домиком.

— В ногах, что ли? — спросила девочка, начав прощупывать ноги рыцаря. Тщетны были ее усилия.

— Двое на одну! Так не честно! — возмутилась Миранда, со злостью нажав на руку рыцаря, держащую меч в руках. Механизм сработал, меч повернулся.

— Ой, пап! Смотри! Ящик открылся! Ура!! — повысила от радости голос девочка, заметив, как металлический ящик открылся на несколько миллиметров.

— Но ведь… разве там не перья? — спросила Миранда, открыв ящик. Она извлекла ключ, и крепко сжала его в ладошке. Генрих молчал, пытаясь не выдавать свои эмоции. Он лишь улыбнулся одними губами, рассматривая дочь.

— Ключ нашелся. А где же замок? — спросила девочка, поглаживая сукно столешницы.

Генрих молчал, наблюдая за происходящим дальше. А Миранда тем временем пыталась открыть все ящики в столе. Она даже открыла заветный ящик, с тайником, но тут же его закрыла, он был не интересен.

— Ну, где этот замок!? — повысила голос девочка, переведя взгляд на отца, — Подскажи, папочка!

— Ищи внимательно, — ответил Генрих, прищурив глаза.

— Так, я вижу в ящике пуговицы, перья, листы бумаги, промокашку. В другом ящике я вижу… пап, а для чего тебе мои рисунки?

Девочка из нужного ящика вытащила рисунок и рассмотрела его.

— Я здесь красивая, правда? — уточнила девочка у Генриха.

— Не отвлекайся, — сказал Генрих сурово.

Девочки — маленькие женщины, порой отвлекаются от важных вещей, чтобы уточнить, так же хороши ли они, красивы, милы, как несколько минут назад. Глубоко вздохнув, Миранда снова посмотрела на рисунок и отложила его в сторону, на сукно.

— Я всё обыскала, — сказала девочка, глядя на отца так, словно потерпела фиаско и теперь признает это, сдаваясь на милость судьбе.

— Не всё, — произнес Генрих, постукивая кончиками пальцев по подбородку.

— Ну… ладно, — ответила девочка, — поищу еще.

Она начала снова открывать ящики сверху, закрывая их, злясь, пыхтя, щупая дно каждого из ящиков. Наконец, Миранда нашла заветный ящик, медленно ощупывая потайную замочную скважину. Она уже догадалась, что надо приложить небольшое усилие, чтобы добраться до заветной цели. Наконец, примерившись ключом к замочной скважине, девочка сделала усилие и открыла потайной ящик.

— Неужели? — спросил Генрих, следя за тем, как девочка победоносно достает из ящика небольшую розетку, в которой лежал мёд. Поставив перед собой, девочка подняла взгляд на отца, затаив дыхание.

— Десерт, — протянула Миранда, — я его нашла!!

— Молодец, а теперь кушай, — улыбнулся Генрих, протягивая приготовленную ложку дочери. Он внимательно следил за тем, как девочка ела мёд, растягивая удовольствие. Причмокивая от наслаждения, Миранда упивалась своей маленькой победой. Как только с мёдом было покончено, Миранда глубоко вздохнула. Заметив, как помрачнел Генрих, она молча слезла с кресла и подошла к отцу. Обняв Генриха за шею, она прижалась к нему:

— Спасибо за мёд, папочка, он очень вкусный. Почему ты грустишь? Ты мной недоволен?

Генрих приблизил лицо девочки к себе и проговорил тихо, но достаточно членораздельно, чтобы Миранда поняла:

— Сегодня бы разгадала очень простую загадку. Но получила за свои усилия награду. В тайниках, вне моего кабинета, иногда встречаются и драгоценности, и письма, и яды. Они важны для кого-то, необходимы для многих, желанны для всех. Ты обретаешь счастье, вкуса меда, наслаждаешься им, как самым желанным подарком, бережешь его, как самое ценное. Находя тайники, ты побеждаешь. Победа эта — торжество твоего ума над тем, кто загадку создал. Он спрятал клад в тайник и не желает, чтобы клад нашли. Помни, что даже самые трудные задачи создаются таким же человеком, как ты, как я, как мама, синьора Идис. Просто они чуть больше знают, чем ты.

— А я могу создать тайник? — перебила девочка Генриха, освободившись от его рук.

— Конечно, но твой клад надо так хорошо спрятать, чтобы никто-никто не догадался, где он и что внутри его, — ответил Генрих, выпустив девочку из объятий.

— Хм, тогда пойду и спрячу куклу-пастушку. Может, кто-нибудь и найдет, через много лет, — подумав, ответила девочка.

— Хорошо, прячь. А мне позволь немного поработать, — согласился мужчина.

— Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти, — подняв подбородок повыше, произнесла Миранда. Она вышла из кабинета, закрыв плотнее дверь.

Но надолго оставаться в одиночестве Генриху не удалось. Как только он привел в порядок тайник, разложил разбросанные листы пергамента, спрятал обратно в стол пузырек с ядом, в дверь снова постучали. На пороге стоял Стилан с маленьким подносом в руках. На черном подносе лежало письмо. Почему-то появление письма не вызвало удивления у герцога Принарри, даже наоборот. Он с каким-то обреченным спокойствием вскрыл его и начал читать. Написанное красивым аккуратным почерком, возможно женским, синими чернилами, письмо заставило Генриха побледнеть. Он начал шевелить губами, вчитываясь в каждое слово, перечитывая несколько раз. После первого прочтения пальцы рук герцога Принарри начали дрожать. Все это время он стоял близ стола, не отпуская Стилана, в связи с этим верный слуга так же находился рядом, не смея произнести ни слова.

— Кто принес письмо? — спросил Генрих, подняв взгляд на слугу.

— Из деревни прискакал местный мальчик. Письмо было передано из рук неизвестного всадника, — доложил Стилан.

— Приведите парня в дом, в гостиную. Я должен с ним поговорить, — распорядился Генрих.

— Не утруждайте себя, господин, — покачал головой слуга, — утром в деревне Нечар появился всадник на гнедом жеребце. Потник на коне был темно-синего цвета, с вышитой эмблемой его Высочества Лиама. Неизвестный, закутанный в темный плащ, хорошо заплатил мальчишке, чтобы он доставил Вам письмо как можно скорее, затем выпил белого вина в таверне и отправился обратно.

Генрих поднял бровь, рассматривая слугу, словно тот у него работал первый день.

— Письмо вы вскрыли только что, никто не догадывается, что в нем написано, — пожал плечами Стилан, изобразив на лице недоумение.

— Благодарю за службу, мой друг, — кивнул Генрих, — оперативно работаешь.

— Все на благо моего хозяина. Так что, звать мальчишку? — поднял бровь слуга, а затем сложил руки на груди.

— Не стоит, ты прав, — покачал головой Генрих, — можешь быть свободен.

Мужчина сел в кресло, продолжая держать письмо в руках.

— Как прикажет мой господин, — поклонился Стилан и сделал шаг в сторону двери. Но Генрих его остановился, отложив в сторону письмо.

— Пригласи ко мне синьору Идис, через четверть часа.

— Слушаюсь, — теперь Стилан покинул кабинет гораздо быстрее, оставив герцога в одиночестве.

Как только тишина наполнила кабинет, Генрих снова взял письмо в руки и внимательно прочел еще раз.Читал он его медленно, хмуря густые брови, шевелил губами, словно пытался выучить послание от неизвестного наизусть.

«Милостивый государь,

Обстоятельства заставляют меня не называть своего имени в письме к Вам. Это вызвано необходимостью держать в тайне мои намерения Вам писать и предупредить о возможной опасности для Вашей жизни. Очень скоро на территории Вашего имения состоится Королевская охота, в которой примут участи первые лица Империи, в частности Семья, самое ближайшее окружение. Как удалость установить через преданных Империи людей, на охоте должен произойти несчастный случай, где Вы выступите в роли жертвы и убийцы одновременно, что повлечет за собой невосполнимые потери среди преданных Империи лиц. Смею ли я Вас просить быть бдительным на мероприятии, и не допустить непоправимого? Доброжелатель»Генрих поднял бровь и ухмыльнулся. Анонимок он получал достаточно, в основном с угрозами в свой адрес. Теперь же в его руках некто пытался предупредить о покушении. Означает ли это, что жизнь герцога Принарри еще для кого-то представляет ценность?

Достав лист пергамента, он сел писать письма. Писал он медленно, взвешивая каждое слово, поминутно останавливаясь и смотря на пейзаж за окном. Когда с одним письмом было покончено, он взялся за другое. Но как только половина его была написана, в дверь робко постучали.

— Ваша милость звали меня? — спросила Саломея Идис, появившаяся на пороге кабинета.

Молча жестом, Генрих указал ей на стул, на котором сидел совсем недавно. Женщина послушалась и тихонько присела на указанный стул и скрестила на коленях руки. А Генрих продолжал писать. Но теперь он писал быстрее и увереннее. Он не поднимал взгляда на гувернантку дочери, но прекрасно ощущал ее присутствие рядом.

— Как хорошо, сударыня, что Вы есть в нашей жизни! Рядом с Вами просыпается вдохновение. Посидите еще тихо с минуту и тогда Вы меня осчастливите, — произнес он, довольно уверенно.

— Как будет угодно Вашей милости! — кивнула Саломея и поправила складки на юбке.

Генрих сложил пергаментный лист и убрал его в приготовленный конверт. Когда все письма были написаны, а мысли приведены в порядок, он встал из-за стола, обогнул его и встал перед Саломеей, внимательно посмотрев на нее. Взгляд его был изучающим, словно он пытался запомнить лицо женщины, так долго прожившей в его доме.

— Самые преданные слуги не те, которые живут в доме достаточно давно, — начал он, удерживая ладонью правой руки плечо левой руки и задумчиво почесывая, — а те, которые воспитали ни одно поколение домочадцев. Под Вашим строгим контролем растет Миранда и, похоже между вами существует определенная симпатия. Этой симпатии я не замечаю даже между матерью и дочерью.

— О, что вы, сударь. Вы мне льстите! — покачала головой женщина, — Дочь любит свою мать, просто редко ее видит, но я уверена, что не существует любви большей, чем между матерью и ребенком.

— Я продолжу, — прервал женщину Генрих, заставив ее замолчать лишь одним взглядом, — с Вашего позволения.

Генрих снова сел за стол и поставил локти так, чтобы левой рукой можно было подпереть подбородок. Саломея слушала внимательно, но было заметно, как губы ее дрожат. Она не боялась Генриха, и мужчина это ценил. Но непонятное напряжение, зародившееся в сознании, было трудно скрыть. Генрих, чтобы не испугать гувернантку теперь говорил сдержанней, мягче и тише.

— На днях состоится Королевская охота в этих землях. Соберется много гостей.

— Прекрасное времяпрепровождение — охота, — кивнула женщина, чуть прищурив глаза так, что сеточка морщин проступила в уголках век.

— Я желаю, чтобы Миранда Принарри покинула на некоторое время имение. Ей ни к чему присутствовать на этом празднике убийства животных. Она слишком мала для этого. Поэтому Вы со своей подопечной отправитесь подальше от этих мест, — тут он ненадолго прервался, но спустя пару мгновений продолжил, — скажем в Эмпилоу. Родственники герцогини Принарри будут рады такой гостье, как моя дочь. Сестра Эйлин — Агата, всегда мечтала познакомиться с племянницей. А вы будете сопровождать Миранду на всем пути следования. И желательно не покидать девочку до конца ее пребывания в графстве.

— На какое время вы планируете отправить Миранду в столь долгое путешествие? Ведь согласитесь, дорога дальняя, уже холодает, девочка может простудиться по дороге, — начала Саломея, но тут же была прервана герцогом.

— Радушие и гостеприимство Агаты не знает мер. Но унять и заставить слушаться можете лишь Вы, сударыня, ибо с мой дочерью Вы нашли общий язык куда быстрее, чем кто бы то ни был. Я напишу Агате, а Вы тем временем собирайте вещи. Завтра вы отправитесь в Эмпилоу.

— Как прикажете, мой господин, — поклонилась Саломея, — могу ли я идти?

— Да, разумеется, — послышался голос Генриха, который склонился обратно к письму, забыв через секунду о существовании гувернантки.

Глава 3

— «Почему он так поступил со мной? Почему Я должна куда-то ехать? Пропустить королевскую охоту, не взглянуть даже одним глазком на гончих псов, на дичь, не услышать звуки рожков, и все потому, что я слишком мала! Я хочу быть охотницей! Хочу знать, каково это, когда кровь вскипает при виде убитой дичи, которую ты нагнал» — думала Миранда про себя, самостоятельно складывая в небольшую сумку необходимые развлечения в дорогу — куклу, книгу, вязание.

В это же самое время Саломея собирала вещи девочки, которые по ее мнению должны ей пригодиться: несколько платьев из дорогого материала, смену белья, даже нехитрые украшения. Все жители Эмпилоу должны знать, что герцогиня Принарри обладает большим багажом. Родители могут позволить себе одевать дочь в лучшие наряды. Письмо к сестре Эйлин — Агате было убрано в специальный пакет из непромокаемой ткани. Походный костюм девочки был приготовлен к долгому путешествию. Он состоял из длинной тёмно-зелёный рубашки, поверх которой одевалась кожаная коричневая курточка. Бархатные тёмно-коричневые штаны были сшиты точно по размеру. Мягкие кожаные сапожки на прочной подошве стояли близ кровати, так и манили юную путешественницу обуться и уйти в дальний поход. Длинный тёмно-зелёный плащ из шерсти висел на спинке стула близ окна. Миранда периодически поворачивала голову к приготовленному костюму и пару секунд рассматривала его, с предвкушением. Саломея аккуратно уложила в дорожную сумку пару платочков и рассматривала сосредоточенное лицо девочки. Она ожидала, когда девочка придумает новую забаву. Спросит что-то или разобьет любой из предметов, находящийся в комнате. За половину часа Миранда не вымолвила ни слова и это пугало наставницу.

Наконец, Миранда повернула голову к Саломее и нахмурила лоб: — А у тети Агаты ведь есть дочь? Мама говорила.

— Да, Тарри ее имя. Она старше тебя на один год, — ответила Саломея, поразившись резкой перемене в настроении девочки, но предпочла поддержать разговор.

Миранда подошла к шкафу с куклами и решительно взяла с полкиодну, с лютней в руках.

— Вот так. Возьму Анди с собой. Будем дружить с Тарри с помощью кукол. Я постараюсь подружиться с девочкой, даже если она старше меня на целый год, — рассудила Миранда, глядя лютню.

Потом она подняла синие глаза на Саломею и уточнила:

— Ведь семилетние девочки в куклы играют?

— Разумеется, играют. Вы с Тарри найдете быстро общий язык, — закивала Саломея.

Молча убрав лютнистку в сумку, Миранда села на кровать и скрестила руки на груди.

— А если ей не понравится лютнистка? Может лучше пастушку взять? — спросила она сама у себя.

— Нет, я заставлю играть Тарри лютнисткой. У меня как раз припасена хорошая идея для этого. А пока в дороге я придумаю еще несколько игр, — покачала девочка головой, продолжая рассуждать вслух.

— Вот и хорошо, — согласилась Саломея, — пока у нас есть время собраться в дорогу. Вспомни, что бы ты хотела еще взять с собой? Завтра утром мы отправляемся в путь и уже не станем на полпути возвращаться.

— Кажется, все положила, — кивнула Миранда, рассматривая комнату в поиске дополнительного необходимого багажа в дорогу.

Как только лучи солнца скрылись за горизонтом, вечерняя мгла не заставила себя ждать, спустившись на весь континент, не сделав исключение даже Винансену.

На территории имения и в самом доме зажгли фонари, чтобы хоть как-то осветить жизнь, которая бурлила в Лаэрго. Никто не собирался в девятом часу вечера ложиться спать, или хотя бы отдохнуть от долгого, насыщенного впечатлениями дня. Он еще не закончился. Поздний вечер не обещал спокойствия и уюта в Лаэрго. Наверно все дело в хозяевах дома. Даже маленькая Миранда бодрствовала, не желая ложиться спать. Она заверила гувернантку, что останется в своей комнате, чтобы поиграть в куклы еще некоторое время, пока окончательно ее не сморит сон. Зная свою маленькую госпожу, Саломея лишь вздохнула, оставив девочку в одиночестве. Женщина знала, что никуда из дома Миранда не убежит. Доверие, вот что женщина ценила в девочке, а Миранда в гувернантке.

Как только игра в куклы утомила девочку, она аккуратно расставила игрушки по местам и посмотрела на часы. Без пяти минут девять. Через десять минут герцог сядет ужинать, возможно, компанию ему составит герцогиня Принарри.Это значит, что заняты они будут друг другом, а не очередной порцией воспитания их наследницы.Миранда сняла домашние туфли, оставшись лишь в носочках, чтобы не скользить по паркету и коврам. Она собрала волосы, чтобы не мешали двигаться, не щекотали шею. Закрыв плотнее дверь детской, она спустилась по лестнице в сторону столовой, где днем обедала вместе с отцом. В комнате, где обычно мама музицировала, украшенной картинами именитых придворных художников, она на секунду остановилась. Бросив беглый взгляд на пейзажи, девочка подошла к роялю и решительно сбросила бархатный зеленый чехол, которым Эйлин собственноручно накрывала инструмент, когда не пользовалась им. Белый рояль стоял близ стены, украшенной шпалерой с изображением осеннего пейзажа. Глубоко вздохнув, девочка быстро зашагала из «галереи» в сторону столовой. К счастью лишь горничная заметила, как Миранда пробегала по залу, а не Стилан.

Добравшись, наконец, до столовой, Миранда остановилась перед столом. Два серебряных прибора стояли на значительном расстоянии друг от друга. Достаточно редкое явление в этой семье. Обычно серебро Стилан доставал по выходным и праздничным дням. Даже днем Миранда и Генрих обедали из простой посуды. Бокалы для вина и воды, тарелки, ложки, вилки. Всё как обычно, все по правилам хорошего тона. Широкая белая скатерть, покрывающая стол, доходила до самого пола, заканчивалась золотистой бахромой. Миранда сделала шаг, присела на корточки и пролезла под стол.

Так она решила подслушать разговор взрослых, касающийся, возможно, судьбы и самой девочки и благополучия семьи Принарри. Миранда услышала шаги, доносившиеся из соседней комнаты. Она затихла, стараясь дышать как можно реже, чтобы ее не было слышно. Стук каблуков становился все отчетливей. Через минуту послышался еще один. Наконец, в столовую вошли Генрих и Эйлин. Генрих сел на свое излюбленное место, туда, где он принимал пищу днем и вытянул вперед длинные ноги под скатертью. Миранда прикрыла ладошками рот, чтобы не захихикать, когда близ себя обнаружила ноги отца. Эйлин так же заняла место за столом, но чуть дальше от девочки. Рассмотреть обувь матери было для девочки весьма проблематично.

— Я рада, что вы пригласили меня на ужин, милорд, — послышался голос Эйлин. Стук каблуков заглушил еще одну фразу, брошенную Эйлин. Генриха. Это принесли холодную закуску. Миранда не сразу поняла, что именно подали на ужин. О еде она совсем забыла, прислушавшись.

— А я рад, что вы приняли мое приглашение, найдя в своем распорядке время для общения со мной, — ответил Генрих, скрестив под столом ноги.

— Осмелюсь ли я узнать, каковы Ваши планы относительно моего времяпрепровождения во время охоты? Вы ведь не думаете, что я останусь дома и буду наблюдать за этим мероприятием из окна своей комнаты? — начала Эйлин, как только слуги расставили перед нею основное блюдо. Миранда учуяла рыбу и поморщилась. Девочка не очень любила дары реки и моря, а мясо ела с большим аппетитом.

— Хозяйке Лаэрго достанется самая почетная роль, не переживайте, — ответил Генри весьма пространно, — на ваших глазах будет разворачиваться весь апогей охоты. Вы собственноручно убьете животное. Хорошо подумайте, какое бы вы хотели лишить жизни. Зайца? Волка? Кабана? Оленя?

— Не смейте насмехаться надо мной! — повысила голос Эйлин, услышав, как Генрих захихикал. Вилка выпала из рук женщины, когда супруг продолжал веселиться.

— А что? Вы же любите охоту! Ваши способности охотницы так высоко развиты, что с ней не сравнятся даже гончие псы. Чем закончилась ваша охота на титул герцогини Принарри? А сколько впереди новых побед? Уверен, что вашей следующей целью будет шаман. Верно? Или я ошибаюсь? — изливал на Эйлин Генрих все недовольство. Он упивался желчью, которую изливал на герцогиню.

— Вы пьяны, сударь! — не выдержала женщина и повысила голос.

— Отнюдь. Я трезв. И желаю говорить то, что думаю, в чем уверен, а не поддерживать на собственных глазах ту пелену, которую вы мне застилаете уже много лет, — отверзал Генрих.

— Много лет честь семьи не была опорочена. Я чиста перед вами, сударь! — оправдывалась Эйлин. Голос ее дрожал.

— Раз так, — ответил Генрих более выдержанно, — желаю вам приятного аппетита.

Миранда слышала, как застучали вилки о тарелки. Ноги отца стояли твердо на полу, он сосредоточенно разрезал рыбу и поглощал пищу. Эйлин так же молчала, но порой, ноги меняли свое расположение. То стояли ровно, то скрещивались. Как только с рыбой было покончено, бдительные слуги унесли еду, поставив перед хозяином бутылку с вином. Миранда услышала, как жидкость плещется из бутылки в фужер и нервно сглотнула.

— Вот что, — послышался голос Генриха, — предлагаю выпить за наследницу нашего дома. Думаю, это единственный человечек, которая всегда будет связывать нас, дорогая Эйлин. Даже если с одним из нас что-нибудь случится, я верю, что для другого она станет напоминанием о тех прекрасных минутах, которые мы провели вместе. За Миранду!

— За Миранду! — согласилась Эйлин и отпила из бокала.

Как только вино было выпито, Эйлин спросила:

— Почему вы ведете себя так, будто прощаетесь со мной и с дочерью? Вы оставляете нас? Вы желаете покинуть этот мир?

— Все в руках Всевышнего. Просто не хочу недомолвок и недосказанных слов. Считаю, что проще разобраться с накопившимися делами сейчас, чем оставлять их на потом, — ответил Генрих.

— На вас отставка сильно повлияла. Я не узнаю вас, — послышался голос Эйлин, он снова задрожал.

— Вы очаровательная женщина, дорогая герцогиня, — ухмыльнулся Генрих. Миранда слышала эту ухмылку, ее нельзя было ни с чем спутать.

–…но безнадежно глупа, — закончил он мысль, скрестив ноги под столом.

— Генрих! — возмутилась Эйлин, отставив фужер так, что стекло стукнулось о край тарелки.

— Примите это как должное, сударыня, Вас не переделать, — захихикал мужчина.

— Почему вы отправляете к моей сестре Миранду? Дорога дальняя, опасно осенью путешествовать по лесу! Чем она вам помешает, если останется в Лаэрго во время охоты? — спросила напрямую Эйлин.

— Я не желаю обсуждать мои решения с Вами, сударыня. Я делаю все для ее блага. А вы радуйтесь, что на некоторое время избавитесь от нее, не будет напоминать вам о долге… — ответил Генрих, ровным и твердым голосом, — а когда закончится охота, утихнет буря, вы в любой момент можете вернуть ее к себе. Но мне кажется, это случится не скоро.

— Генрих! — снова возмутилась Эйлин, — Перестаньте говорить ерунду! Я хорошая мать, моя дочь…

— А где сейчас ваша дочь? — перебил супруга Генрих, — В данный момент, где она может быть?

Миранда закрыла ладошкой рот, чтобы не дышать слишком громко. Она даже представить себе не могла, догадывается ли ее отец, что она здесь, под столом, около него.

— Полагаю, что в своей комнате, собирает вещи для предстоящей поездки, — ответила Эйлин.

— Возможно вы и правы, — ответил Генрих, поставив ноги ровно.

— Я очень устала. Ночью будет гроза. Позвольте мне покинуть Ваше общество, и подняться к себе, — послышался голос Эйлин.

Она встала из-за стола, ноги ее исчезли из зоны видимости Миранды. Генрих остался сидеть на месте и даже не шелохнулся.

— Спокойной ночи, сударыня, — лишь произнес он.

Как только шаги Эйлин стихли, Миранда позволила себе задышать глубоко, убрав ото рта ладошку. Она смотрела на ноги отца, как завороженная. Сердце девочки стучало довольно громко, гул отдавался наружу. Неожиданно золотистая бахрома поднялась. Рука Генриха появилась близ локтя девочки и с силой вытянула на свет. От такого захвата Миранда невольно взвизгнула и прищурила глаза, когда выползла из своего укрытия. Оказавшись на полу перед стулом отца, она невольно вскрикнула.

— Что ты здесь делаешь, Миранда? Подслушивала? — спросил Генрих, почему-то тише, чем обычно. Не было похоже, чтобы он был возмущен выходкой девочки, но он ждал объяснений.

— Да! — выпалила Миранда, — Спряталась и подслушала, как вы с мамой ругаетесь.

Девочка поднялась на ноги и обняла отца.

— Зачем? — прошептал на ухо дочери Генрих.

— Хочу понять, почему ты так ее не любишь? Почему вы постоянно ругаетесь? Это из-за меня? Это я виновата? — вопрошала на ухо отцу девочка, забравшись к нему на колени.

Генрих не сразу ответил. Он подбирал слова, чтобы дочь поняла его правильно.

— Я очень люблю тебя, моя звездочка. Я счастлив, что у меня есть ты. А мама… мама любит тебя. Она хочет, чтобы ты была счастлива, — ответил Генрих.

— Вы не разведетесь, правда? — перевела взгляд на отца Миранда, чтобы прочитать ответ в его глазах.

— Нет, разумеется, — покачал головой Генрих.

Миранда вздохнула и положила голову на плечо отца.

— Мне пора. Утром надо собираться в дорогу, — наконец отцепилась от папы девочка, спрыгнув с колен.

— Набирайся сил для предстоящей поездки. Дорога весьма утомительна.

Оставив приборы на столе, Генрих взял за руку дочь и направился в сторону детской. Как только Миранда достигла комнаты, под бдительным оком гувернантки переоделась в ночную рубашку, легла под мягкое большое одеяло. Генрих в это время находился в комнате, рассматривая оставшиеся на полке куклы, которая девочка не пожелала взять в дорогу.

— Ты мне расскажешь сказку на ночь? — спросила Миранда, удобно расположившись на подушке.

— Много сказок на свете. Ты узнаешь их немало, за свою жизнь. А я, к сожалению, не любитель рассказывать сказки, — отозвался Генрих, присев на край кровати. Он внимательно рассмотрел лицо девочки и провел по светлым волосамее. Потом Генрих расстегнул рубашку и снял с шеи длинную цепочку, на которой висел изящный кулон виде короны, венчающуюся пятью листочками клевера-трилистника. Он надел цепочку девочке на шею, чуть улыбнувшись.

— Папа, это же твой амулет? Почему ты мне его отдаешь? — подняла бровь девочка, сжав в ладони корону.

— Он твой, — коротко ответил Генрих, прищурив глаза, — он должен принадлежать только тебе. Не потеряй его. Пусть эта корона напоминает о том, что ты носишь фамилию Принарри, что ты — моя дочь. Как бы тебя не звали, кто бы тебя ни окликал другим именем. Помни о том, кто ты есть.

— Спасибо, папочка, — обняла девочка отца, прижавшись своей щечкой в чисто выбритому лицу мужчины.

— Спокойной ночи, девочка моя, — ответил Генрих и оставил покои дочери.

— Спокойной ночи, папа, — пробормотала Миранда, закрывая глаза. Она все еще удерживала в ладони кулон, чувствуя приятный холодок, исходящий от металла.

Глава 4

Днем, когда тучи рассеялись, уступив место солнцу, почетный эскорт выдвинулся из Лаэрго в Эмпилоу. Он состоял из Миранды Принарри, Саломеи Идис и кучера Сабара. Кучер был потомственным винансенцем, крепкого телосложения, жгучий брюнет, довольно хорош собой, если бы не длиннаячерная борода, которая пугала маленькую девочку по началу. Но добрые светлые глаза Сабара разрушали первое негативное впечатление. Поэтому уже очень скоро Миранда привыкла к кучеру и не очень его боялась.

Хотя кучер и гувернантка были не слишком серьезной охраной для маленькой герцогини Принарри. Похоже, Генрих и Эйлин полагали, что за двое суток пути ничего не случится, никакие дикие звери не нападут на карету, никакие разбойники не выследят дочь герцога Принарри. Странность эта объяснялась просто. Карета герцога была замаскирована под почтовую, костюм кучера был сшит по подобию почтовой форменной одежды. Небольшой багаж девочки и гувернантки помещался вовнутрь, снаружи не были закреплены ни сундуки, ни коробки. Необходимые деньги на дорожные расходы были хорошо спрятаны Саломеей. Из челяди, которых в доме было достаточно много, вышли проводить в путь лишь Стилан да повар Хадор. Все дело в том, что выезжала девочка с заднего двора, чтобы не привлекать внимание других слуг, вероятней всего служащим не только герцогу Принарри, но и Императору.

Эйлин, как мать, не могла не уделить дочери время утром. Она с большим усердием помогала девочке одеться в походный костюм, даже собственноручно заплела длинные золотистые волосы дочери, избавив Саманту от этой необходимости. Возможно, материнский инстинкт взял верх над эгоизмом, или какое-то нехорошее предчувствие посетило ее. Или же просто в очередной раз Эйлин хотела напоказ выставить свои материнские умения, чтобы близкие и окружающие ее люди не заподозрили неладное.

— А тетушка моя красивая? — спросила Миранда, сидя смирно, когда Эйлин ей расчесывала волосы костяным гребнем.

— Я давно ее не видела, Мирра, — ответила Эйлин, расчесывая волосы медленней, словно задумываясь над вопросом, — возможно, она немного изменилась. Но в последний раз, когда мы виделись, она была довольно привлекательна. Ты сразу ее узнаешь, как только увидишь.

— А ее дочь играет в куклы? А ты будешь скучать? А почему ты не отругала меня из-за снятого с рояля чехла? — засыпала дочь мать вопросами.

— Потому что не время решать эти вопросы, когда до отправления осталось совсем мало времени, — ответила Эйлин, повернув девочку к себе лицом. На чудесном, привлекательном лице женщины появилась тень печали и тревоги.

— Что бы ни случилось, помни, что ты — моя девочка, и я тебя очень люблю. Пусть я часто на тебя злилась, но не переставала тебя любить. Ты моя девочка, моя любимая Миранда.

— Я знаю, мамочка. И я тебя очень люблю, — ответила Миранда, крепко обняв мать.

— Пора, — услышали обе Саломею, когда пришла пора собираться в путь.

Экипированная необходимыми в дорогу вещами девочка, с разложенными по карманам письмами, с хорошим настроением, Миранда села в карету и долго смотрела на родителей. Генрих и Эйлин стояли рядом. Генрих мало говорил сегодня утром, он был весь поглощен своими мыслями. Всё необходимое он сказал дочери еще вчера, позавчера. Не следовало повторять очевидное, Миранда все прекрасно усвоила. Махнув на прощание рукой, он прищурил светлые глаза. Изогнув одну бровь, он ухмыльнулся, когда в сердцах Миранда послала ему воздушный поцелуй, уже из кареты.

Как только фигуры отца и матери скрылись из поля зрения девочки, она уселась поудобнее и посмотрела на Саломею. Та уже достала вязание и опустила глаза в работу.

— Я знаю, что тетя Агата живет далеко, но мы доберемся к вечеру до Эмпилоу? — доставая куклу-лютнистку из сумки, спросила Миранда.

— Вряд ли, моя девочка. Сабар планирует добраться к вечерук границе Винансена. Мы переночуем в гостинице и утром отправимся дальше в путь, — ответила Саломея, подняв глаза на Миранду.

— Это хорошо, что по дороге мы остановимся в гостинице. Заночевать в карете — плохая идея. Постоянно трясет, качает и довольно скучный вид за окном, — ответила девочка, глядя в окно.

Саломея не ответила, погрузившись в работу. Заняв себя вязаниембелой шали, она начала отсчитывать время пути до Эмпилоу. Пока она не утруждала Миранду никакими занятиями, не привлекала к себе внимание. А Миранда в это время рассматривала с интересом куклу, перебирая длинные кудрявые волосы куклы. Она о чем-то задумалась, не обращая внимания ни на Саломею, ни на пейзаж за окном. Девочка удобно устроилась на разноцветных подушках, аккуратно разложенных на сиденьях внутри кареты, чтобы смягчить дорожную тряску. Вероятнее всего она размышляла о предстоящем знакомстве с новыми родственниками. Понравиться сестре матери и своей двоюродной сестре было очень ответственной задачей. Эйлин как-то сказала, что первое впечатление — самое верное, правдивое, натуральное. Потом на смену интуиции приходит разум и суждение, когда начинается мыслительный процесс, полезное ли знакомство с тем или иным человеком или нет. А девочке предстоит не только понравиться Агате и Тарри, но и постараться закрепиться в их обществе, стать неотъемлемой частью в их жизни.

— Синьора Идис, — позвала девочка гувернантку, когда та начала клевать носом,крепко удерживая в руках вязание.

От голоса Миранды гувернантка проснулась, даже содрогнулась.

— Что такое, моя девочка? — спросила с тревогой женщина, рассматривая Миранду.

— Ведь мы надолго не задержимся в Эмпилоу? Всего на месяц или два. Больше я не выдержу. Я к этому времени соскучусь по папе имаме, — просила девочка гувернантку, отложив куклу.

— Достаточно, я полагаю, чтобы ты не успела соскучиться? — ответила Идис, потягиваясь.

— Дамы, — постучал по карете кучер, — через пару часов прибудем в деревню Калидар. Сделаем остановку, надо лошадей поменять, да и отдохнем немного.

— Конечно, Сабар, — ответила за обеих Саломея, высунув голову из кареты, но тут же вернувшись на место. Гувернантка бдительно наглухо задвинула штору, отчего внутри стало сумрачно.

Миранде сразу же захотелось спать, от внезапного отсутствия света. Она поправила подушку так, чтобы голова ее покоилась на мягком пунцовом бархате. Заботливые руки Саломеи накрыли девочку шерстяным пледом и с нежностью погладили по волосам.

— Я ненадолго покину вас, синьора Идис, — сквозь неожиданно подступивший сон произнесла Миранда, почувствовав, как отяжелевшие веки не желают открываться.

Сон был крепким, но сопровождался достаточной тряской от кареты. Пусть Сабар ехал аккуратно, по колее, но это не спасало от случайных колдобин, веток и шишек на всем пути следования.

Сам Создатель вдохнул жизнь в скалистые горы, даровав им отражение на земле. В горном массиве Силикут расположилось озеро, названное в честь деревни, которая образовалась несколько веков назад — Таилюр. Таилюрское озеро — природное богатство Ардималена, которое прославляли менестрели в своих песнях, изображали художники на своих полотнах, шаманы устраивали важнейшие ритуалы у вод озера, а молодежь танцевала у берегов, пела песни. Рыбу в озере ловили лишь жители деревни, остальным высочайшим Указом Императора было запрещено рыбачить, под страхом смертной казни, дабы не нарушить природный цикл.

Миранда стояла на берегу озера и смотрела, как волны накатывают на прибрежные камни, разбиваясь о них, откатываясь назад, снова и снова разбиваясь. Девочка хотела заглянуть в свое отражение на водной глади, но попытки были тщетными, даже самой малых частей лица, тела и одежды не было видно. Она склонилась над водой, даже старалась присесть на корточки. Удерживая равновесие, она оперлась ладонями о камень, пристально разглядывая черную воду. Цепочка с подвеской в виде короны неожиданно выскочила из-под воротничка и наклонилась к воде. Пока девочка искала свое отражение в воде, замок цепочки расстегнулся, под тяжестью короны, вся цепочка потянулась к воде и соскочила с шеи девочки. От неожиданности Миранда вскрикнула, когда с характерным плеском цепочка очутилась в воде и быстро начала тонуть.

Миранда вскрикнула еще раз и проснулась. Вздрогнув, она открыла глаза, заметив, что Саломея раскрыла шторы, пропустив дневной свет в карету. Сон. Такой страшный, загадочный и непонятный. Девочка судорожно потянулась к шее и нащупала на груди цепочку с кулоном. Заветный подарок отца был на месте. Он не расстегнулся, не утонул и не пропал. Миранда села на подушке, отбросив от себя плед.

— Долго я спала? — спросила она, нахмурившись.

— Как раз столько, сколько нужно. Мы подъезжаем к Калидаре, — ответила Саломея.

Миранда заметила, что вязание женщина уже убрала, достав дорожный плащ для себя и девочки.

Девочка посмотрела в окно, заметив, как пейзаж за окном не поменялся. Золотистая листва на деревьях еще не опала, а небо прояснилось. От солнечного света девочка прищурилась, пока рассматривала природу леса.

— Ты сегодня очень молчалива, — заметила Саломея, убирая подушку, на которой спала Миранда к себе на сиденье, — репетируешь речь для Агаты?

— К чему вода снится? — игнорировав вопрос об Агате, спросила Миранда, то, что ее интересовало, продолжая хмуриться, не глядя на гувернантку.

— Ты тонула в воде? — мигом спросила Саломея, оживившись. Разговор про потусторонние силы явно был ее коньком.

— Нет, смотрела на воду, — покачала головой Миранда, закончив рассматривать пейзаж за окном.

— К переменам обычно вода снится, — пространно ответила Саломея, — не волнуйся, моя дорогая. Ты понравишься Агате и подружишься с Тарри. Тебе нечего бояться.

— Не боюсь, — отрезала девочка.

— Дамы, мы приехали, — послышался голос кучера.

Карета затормозила медленно и мягко неподалеку от деревни Калидара. Экипаж не доехал до деревни нескольких сот метров, и это не могло не удивить Миранду.

— Что это значит? — спросила девочка, выпрыгивая и кареты. Она надела дорожный кожаный плащ, натянула сапоги, пред тем как ступить на траву, покрытую мокрыми опавшими листьями, и огляделась по сторонам. Вслед за ней выбралась из кареты Саломея, так же нацепив дорожный плащ. В руках у нее была небольшая кожаная сумка с самыми необходимыми вещами для похода в таверну.

— Мы не можем выбраться из почтовой кареты в качестве путешественников. Это привлечет внимание зевак. Гораздо правдоподобнее будет, если мы якобы прибудем в деревню со стороны леса. В это время Сабар поменяет лошадей, присоединится к нам после того, как мы немного отдохнем и подкрепимся, — покачала головой Саломея, поправив плащ девочки.

— А прийти в деревню со стороны леса правдоподобно? Ведь в лесу водятся волки и медведи. Получается, что мы жители леса и пришли в деревню, чтобы воровать кур и овец, как это делают звери, — ответила Миранда, делая шаг назад от гувернантки, — к чему столько лжи? Почему бы не сказать правду?

Конец ознакомительного фрагмента.