Чужая память. Осторожно! Магия! Не влезай – убьёт!

Таисия Семёнова

«Время свернулось хлыстом в тугую спираль, совершив положенный виток, поставило Марину на исходную позицию пятилетней давности». Экзамен жизни – не сдан. Пожалуйте на переэкзаменовку.Когда смысл жизни подменяется идеей о возможном могуществе – драма жизни одного человека приводит к трагедии многих.Эта книга об оборотной стороне магии, о цене жизни человека, несущего дар магии.Не читай, если не хочешь знать….Книга будет интересна всем, кто старше восемнадцати лет. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 4

Лето кончалось, нужно было что-то решать. Возвращаться домой, оставаться в деревне или всё-таки ехать в далёкий, неизвестный Ленинград. Бабушка и дед говорили, что надо ехать в Ленинград. Родители настаивали на возвращении домой, куда очень не хотелось возвращаться. Ещё страшнее было ехать в Ленинград. Это большой, холодный, незнакомый город, где нет никаких родственников, просто приятелей и тех нет. Абсолютно никого. В дорожной сумке лежал аттестат за восьмой класс, новенький паспорт, немного денег на дорогу.

В Ленинграде Марина оказалось уже почти в конце августа. Деревья начинали желтеть. Но ещё было по-летнему тепло. Она смогла найти это художественное училище, где учат на реставраторов, но приём был уже окончен. Не зная, что делать дальше, она сидела на скамейке рядом со зданием училища, по привычке рисовала в альбоме, так легче думалось. Рядом остановился мужчина средних лет в красивом костюме, долго заинтересовано смотрел, спросил: кто она и почему тут сидит. Марина рассказала ему про то, что закончен приём, про то, что не хочет возвращаться домой и учиться на швею, про то, что не знает, что дальше, а рисовать она любила всегда.

Оказалось, это Александр Иванович, директор училища. Ему понравились рисунки, да и было просто жалко девчонку. Он смог устроить поступление вне конкурса и выделил место в общежитии. Учёба продвигалась достаточно легко. Предметы по специальности давались очень быстро и просто, а всё остальное её не заботило. На первом курсе Маринка подрабатывала в овощном магазине, сортируя картошку и другие овощи. В училище появилась подруга Светка, такая же вечно голодная, весёлая девчонка.

Год пролетел незаметно. Наступила весна…

Любовь случилась внезапно, как это обычно и бывает в нахальные семнадцать лет. Казалось, что всё вокруг цветёт, распускается и щебечет только для неё. Марина влюбилась. Он был хорош собой, невысокий и жилистый. У неё подгибались колени, и бешено стучало сердце, когда она вспоминала о его сильных, загорелых руках. О его пальцах, когда он играл на гитаре, казалось, что он ласкает её кожу, так чувственно это было. Его звали Пашка, он был автослесарем. Но это не главное, главное, что он был Музыкантом, именно так, с большой буквы. Он познакомил её с другой музыкой, которую Марина никогда раньше не слышала. Эта музыка отличалась от той, что звучала по радио и телевизору, от бабушкиных песен. От этой музыки что-то дрожало внутри, хотелось кричать и прыгать, забывалось всё, и одновременно просыпалось что-то животное. Хотелось есть, хотелось ненасытно заниматься любовью.

Вокруг пел май, деревья салютовали молодой листвой и цветами её бесшабашному счастью. С Пашкой было хорошо, они гуляли светлыми ночами, ночевали иногда в парках, купались в Финском заливе и фонтанах голыми. После этого Пашка сочинял новые песни и называл Маринку своей Музой. Маринке хотелось только одного — быть с ним нераздельным существом, войти в него, раствориться в нём, обладать каждой его клеточкой.

Только Светка всё портила, говорила, что до добра это не доведёт, что надо идти учиться, что она нашла хорошую подработку маляром. И всякую такую занудную чушь.

Павел был старше и опытнее, его забавляла влюблённость этой молодой, смешной девчонки, к тому же она нравилась его друзьям. Но любил он другую… Свою бывшую жену, ослепительно красивую девушку, она ушла от него к какому-то комсоргу. Он плакал по ночам от тоски и писал музыку, ему казалось, что его музыка сделает человечество лучше. Иногда Музы не хватало, и тоска обвивала сердце холодной змеёй, тогда помогали средства потяжелее. Маринка в своей дурной влюблённости и детской наивности ничего не замечала, ну курят они папироски, что в этом плохого? В деревне все махорку курили, правда, от неё тошнило. Потом, к осени, она увидела странные ранки на руках у Пашки. Однажды он пригласил её на вечеринку, где можно будет уединиться в комнате. Он был весёлым и заботливым, чем-то угощал, поил портвейном. Потом было плохо, очень. Её рвало и нещадно выкручивало внутренности, сводило руки и ноги. Тело выгибало дугой и сотрясало мучительными судорогами. Болела кожа, волосы, ногти, глаза и уши, болело вообще всё. Марина увидела себя как бы сверху, на грязном полу, такую чужую, жалкую и одновременно любимую. Рядом с собой увидела бабушку Марью, она стояла с хворостиной в руках и велела возвращаться домой.

Она пришла в себя от резкого тошнотворного запаха, нещадно болело всё. Постепенно начинало приходить осознание того, что она лежит голая на полу среди нечистот, рядом с такими же людьми, кто-то из них был ей знаком. Ещё никто не проснулся. Сильно болела голова, и двигаться было очень сложно, тело не слушалось, накатывала слабость. Слипшиеся от рвоты волосы мешали смотреть. Пашки нигде не было. В туалете кто-то спал рядом с грязным унитазом. В ванной было чисто, возможно, не смогли открыть дверь. Марине очень хотелось вымыться и пить. Она стояла под струями тёплой воды, с жадностью глотая живительную влагу, и одновременно, с каким-то остервенением, раздирала себе кожу, пытаясь смыть въевшуюся грязь. Позже она нашла свою одежду, оказавшуюся аккуратно сложенной на подоконнике, оделась и, стараясь не испачкаться, дошла до входной двери. Краем взгляда заметила телефонный аппарат, он беспомощно лежал на боку в трубке раздавались гудки. «Надо позвонить Светке, она поможет!» Набрала номер на память. Светка подошла к телефону сама, быстро поняла, что нужна помощь и куда ехать. Светка жила с родителями в отдельной квартире, и у деда была машина, не ахти какая, зато ездила. Дед, мать, отец и тётка Светки были врачами, вот только Светка решила стать художником. Не видела она в себе стремления помогать людям с жертвенной исступлённостью, как родные. Не хотела, чтобы вся её жизнь проходила в бесконечном нытье больных и семейных медицинских «летучках» на завтрак, обед и ужин. Насмотрелась.

Марина смогла спуститься по лестнице в парадную и ждала на скамейке. Дед точным взглядом безошибочно оценил ситуацию, ни слова не говоря усадил Марину в машину и повёз к младшей дочери Татьяне Ивановне в отделение. В больнице быстро привели Марину в норму и покормили, оформили как пищевое отравление пирожком, чтобы не сообщать в училище истинную причину. Это грозило отчислением как минимум. У Маринки и так скопилась куча «хвостов», и если бы не заступничество директора, её бы давно отчислили. Директор на педсовете сказал, что «это очень талантливая и способная девочка, он за неё ручается». Подвести Александра Ивановича хотелось меньше всего, он был добрым и искренне беспокоился о каждом своём подопечном.

«Ну, давай рассказывай, как всё было, — спросила Светкина тётка, присев на край кровати. — Не вздумай врать». «Я не помню… — пролепетала Марина. — Пашка меня угостил чем-то и мы пили вино». «Кто такой Пашка?» — продолжала допрос врач. «Мой молодой человек. Мой любимый. Я ему верю, и мы поженимся, он обязательно придёт ко мне», — лепетала Марина, размазывая слёзы по щекам.

— Послушай меня, девочка, из той квартиры сегодня увезли три трупа, ещё пять сейчас в реанимации, прогноз плохой. Тебе очень сильно повезло, что ты осталась жива.

— А Пашка?

— Не было там никакого Пашки, и сюда он не приходил, и не звонил. Ты приняла наркотик. Тяжёлый наркотик. Ты его часто принимала?

— Нет, я ничего не принимала. Я вино пила. До этого только папироски курили, от них весело было.

— Кто тебе дал эту дрянь? — уточнила врач.

— Какую дрянь? Мы вино пили, потом мы обнимались и целовались на кровати, потом ничего не помню.

— Ты связалась с наркоманом. Он и тебя хотел подсадить, но наркотик оказался очень токсичным, и твой организм стал бороться с отравой. Ты хоть знаешь про такие болезни: СПИД, гепатит? От них умирают быстро, быстрее, чем от наркотиков, и лечения никакого нет.

Маринка отрицательно помотала головой, ей казалось, что это всё продолжение дурного сна. Татьяна Ивановна погладила девочку по голове и спросила тихим голосом: «Ты знаешь, что ты беременна. Срок 12—13 недель, аборт на таком сроке делать нельзя, поздно. Отец — Пашка? Непонятно, как беременность сохранилась в такой ситуации. Чудо. Чудо, что ты жива без последствий, и чудо, что осталась беременной».

* * *

В этот раз Марина пришла в себя от слёз на лице, она беззвучно плакала, вспоминая себя такой наивной и доверчивой девочкой. Обезболивающие ещё действовали, сейчас болела только душа. Болела от жалости к себе, от несправедливости мира и всей Вселенной одновременно. Она прекрасно помнила, что было потом. Марина нашла Пашку, как оказалось, он решил попробовать на ней новый наркотик, себе колоть не стал. Наблюдал за «приходом». Когда понял, что всё совсем не так, как обещал продавец, просто сбежал. «Ребёнок мне не нужен, и ты тоже не нужна. Сама взрослая, сама должна решать проблемы. На, держи четвертной, — Пашка сунул в мокрую от слёз Маринину ладонь фиолетовую двадцатипятирублёвую купюру, — не мельтеши больше здесь». Марина шла по красивому осеннему проспекту, жёлтые листья с тихим шелестом ложились под ноги. Людей она не видела, смотрела и не видела. В голове копошились мысли, как мыши в гнезде. «Что делать? Аборт врачи делать отказались. Возвращаться домой к родителям? Мать поедом съест. Заставит на швею учиться и будет попрекать каждой крошкой. Как же так, Пашка, он же любит её… Он не мог сам так поступить, его заставили, он пошутил, не разобрался или просто испугался. Не может же человек говорить, что любит и обманывать. Да? Нельзя с нелюбимыми целоваться, так бабушка Даша говорила. А может к бабушке поехать? Нет, не смогу смотреть в глаза деду. Ещё можно в Ленинграде остаться, родить и как-нибудь выжить. Как??? Свежие идеи есть?» — не разбирая дороги, Марина вышла к гаражу, где репетировала Пашкина группа. Все были в сборе, на коленях Павла сидела какая-то накрашенная девица, и они откровенно сладострастно и похотливо целовались. Такая знакомая жилистая и нежная рука Павла беззастенчиво орудовала под микроюбкой этой дряни.

Марина сорвалась с места и побежала, не разбирая дороги. Мысли прыгали и путались в голове, глаза застилало красное марево обиды и злости. «Не будет она рожать от этого козла! Бабушки многому научили, она сможет избавиться от этого выродка». Зашла в аптеку, попросила нужных травок, на кухне общежития сварила отвар и выпила его одним глотком. Наступила опустошённость, Марина рухнула в кровать и забылась в полусне. Проснулась ночью от резкой боли внизу живота, встала, пошла в санитарную комнату. В коридоре по ноге побежала алая горячая змейка. Хотелось, чтобы всё прекратилось, она сползла на пол и прислонилась спиной к холодной равнодушной стене туалета, зажала ладошками у себя между ног и просила бога (впервые в жизни!) оставить ей эту драгоценную ношу, она истово полюбила этого ребёнка. Но бабушки учили хорошо, и осечек их снадобья не давали. Через два часа её нашла комендантша Надежда Семёновна, которая всегда обходила общежитие в три часа ночи. Заметив красные капли на полу, она, как ищейка, пошла по следу и нашла бледную, без сознания студентку художественного училища из комнаты триста пятнадцать. Скорая помощь приехала быстро, Марину отвезли в гинекологию. В больнице удалось остановить кровотечение, сделали переливание крови и через две недели выписали. В училище пришлось взять академический отпуск, по-другому не получалось. В душе поселилась первая боль, боль от собственного предательства своего нерождённого ребёнка.

* * *

В палату зашёл вышколенный и холёный врач частной клиники, сообщил, что последние анализы дают надежду на оптимистичный исход. Нужно дополнительное обследование, по результатам которого будет принято решение консилиума о возможности начала новой и перспективной терапии. С её мужем уже связались, он едет в клинику для решения финансовых и иных вопросов. Марина устало кивнула и улыбнулась, «очередная чудодейственная методика», сколько их уже было. «Справедливости ради, надо сказать, что с её диагнозом так долго люди не живут. Может, и правда, помогает?» Меньше всего ей сейчас хотелось видеть Макса. Он заведёт обычное нытье: «Надо было передавать дела помощницам. Надо было выучить их, хотя бы по одной в каждом филиале, а не мотаться самой по вечным командировкам. Денег было бы больше, Марина могла бы отдыхать и наслаждаться счастьем с ним. И если бы не его деловое чутьё, они бы не смогли сейчас оплачивать счета клиники. Только благодаря ему налажена сеть дистанционной торговли её снадобьями и притирками, есть записи вебинаров и „волшебная почта“. Марина же этого всего не ценит, иначе бы давно бы раскрыла рецептуру и дала доступ к основному счёту».

«Ага, рецептуру тебе, — злорадно думала Марина, — сейчас, ещё и помощницу погрудастей и посговорчивей, как ты любишь».

Вслух она отвечала совершенно другое: «Не помню. Память подводит. Из-за лечения, наверное». Макс знал, что она врёт. Знал и терпел. Он был официальным мужем, так что треть её денежек — точно его.

«Наивный, — Марина знала все его мысли наперёд, — пусть попрыгает, забавный такой».